Liskook Oneshot's

Лиса не помнила, как долго была в этом доме. Он был слишком тёплым для клетки... и слишком холодным, чтобы называться домом. Здесь всё было пронизано им: его запахом, его голосом, его прикосновениями, его криками.

Каждую ночь — он.
Каждое утро — он.
И посередине — тоже он.

Она почти разучилась думать. Потому что он учил не думать. Учил слушаться, дышать, как он скажет, смотреть туда, куда он прикажет. Быть молчаливой... и благодарной.

Он сидел на диване, рубашка расстёгнута, волосы влажные — только что вернулся с улицы.
Лиса стояла рядом, как послушная тень, глаза опущены.

— Ну что, крошка, соскучилась?

Он поднёс к её губам остатки шоколада с пальцев. Она кивнула. Он провёл пальцем по её щеке, а потом неожиданно обернулся к двери.

— Заходи, Тэ.

Тихий смех.
Тот самый голос, от которого Лису бросало в дрожь.

Из тени вышел мужчина с длинными волосами, безумной улыбкой и взглядом, как у зверя на охоте.
Тэхён.

— Ты даже не представляешь, — протянул он, глядя на Лису. — Как мы скучали по тебе в палате номер восемь.
— Помнишь, Джейкей, как она первая поверила тебе?

— О да, — Чонгук встал, прошёлся, обняв Лису за талию. — Она даже сказала, что хочет меня «спасти».
Он рассмеялся.
— А теперь смотри на неё. Моя красавица. Маленькая дурочка. Идеально дрессированная.

Тэхён подошёл ближе, склонился к Лисе.

Она отступила.
Чонгук зарычал:

— Не прикасайся. Она не для тебя.
— Ты смотришь — не трогаешь.
— Это не больница, Тэ. Здесь у нас — мои правила.

— Ладно, ладно... — поднял руки Тэхён. — Просто вспомнил, как ты сказал в первый день: «Дай мне неделю, и она будет моей».
— Брат... ты сделал это за три дня.

Лиса стояла, сжав кулаки.Он прижал её к стене, резко, как хищник — грубо, горячо. Но остановился.

— Я мог бы взять тебя здесь, прямо сейчас. С Тэхёном за спиной.
— Но знаешь, что меня останавливает?

Он прижался губами к её уху.

— Ты ещё не полностью моя.
— А я хочу, чтобы ты сама умоляла меня остаться.
— Чтобы ты захотела чудовище.

Тэхён уселся в кресло, наблюдая, как змея, слегка усмехаясь.

— План скоро завершится, бро. Она сломается.
— А потом мы начнём вторую часть.

Чонгук отстранился от Лисы, медленно поправляя манжету.

— Скоро мы уйдём отсюда, детка.
— Ты, я и он.
— И тогда начнётся настоящая игра.
— И, поверь, ты даже не представляешь, каким жестоким я могу быть.

Он подмигнул.
А Тэхён рассмеялся.

А Лиса... впервые почувствовала настоящий ужас. Потому что чудовище рядом с ней — никогда не было сломано.
Он просто... ждал момента.

Дом находился на окраине города — старое промышленное здание, переоборудованное в роскошную крепость. Стекло, бетон, кровь в плитке под ногтями. Всё пахло властью. И смертью.

Чонгук снял куртку, прошёл по длинному коридору, не оборачиваясь. Лиса шла за ним молча, босиком, в порванной рубашке и с запястьем, которое он едва не сломал, когда вытащил её из дома. Её волосы прилипли к шее. Она всё ещё не понимала, где реальность, а где ловушка, в которую сама залезла, влюбившись в монстра.

Двери открылись.

Их встретили.

— Босс, — раздался голос с дивана. — Ждал тебя.

В комнате было человек восемь. Все — опасные. Лица с шрамами, тату, оружие. Среди них — Тэхён. Он встал первым и кивнул.

— А вот и наша кукла, — он усмехнулся, глядя на Лису. — Выглядишь так, будто пожалела, что спасла его.

Чонгук не улыбнулся. Он просто подошёл к столу, налил себе виски и посмотрел на Лису.

— Она не жалеет. Она просто в шоке от того, насколько я настоящий.

Он подошёл, сел в кожаное кресло и махнул ей рукой.

— Иди сюда, Лиса.

Она медленно подошла, не понимая — боится ли или хочет. А может, и то, и другое. Он потянул её к себе, усадил на колени, обнял за талию.

— Ты дома. Здесь я не псих. Здесь я — бог. И ты... — он прикусил её мочку уха. — Ты — моя личная святыня.
— Никто не тронет тебя без моего приказа. Но если ты предашь — я вырежу тебе сердце. Ласково. Ножом, которым убивал отца.

Он повернулся к банде.

— Нам нужен порядок. Мы уходим в тень, но возвращаемся с новыми связями. Больница дала мне многое.
— В том числе её.

Тэхён ухмыльнулся:

— Думаешь, она не сольёт нас?

— Она уже не может, — Чонгук провёл пальцем по шее Лисы. — Она вся в моей крови. Вся в моей тьме.

Лиса отвела взгляд. Но не ушла. Потому что знала: выхода нет. А может, и не хотела. Может, внутри неё что-то уже треснуло, и теперь она смотрела на него не с ужасом, а с беззвучной, мёртвой преданностью.

Город изменился.
С тех пор, как Чонгук вернулся, улицы стали тише. Люди — осторожнее.
Старые имена исчезли, новые не назывались вслух.
Все знали: теперь он — хозяин.

Он сидел за длинным столом в особняке на холме. За окнами — его улицы. Внутри — его люди.
На полу — связанный мужчина, в крови и страхе.
Чонгук бросил нож на стол.

— Пусть другие смотрят. Знайте: каждый, кто хоть раз продавал информацию за моей спиной, будет так же молча умирать. Мы не театр. Мы — закон. Понятно?

Тэхён, сидящий рядом, кивнул, будто это обычный понедельник.

— Поняли, босс, — хором отозвались остальные.

Он встал.
На ботинке — капля крови. Не вытер.

— Всё, расходимся. Мне нужно к ней.

Лалиса сидела в его спальне. Просторной, дорогой, мёртвой. Как камера.
Руки дрожали. Она не могла понять: она теперь кто? Его девушка? Пленница? Жена без колец?

Она видела, как его мир проглатывает её. Каждый день — чуть больше.

Он вошёл. Спокойно. Без спешки. Как будто она принадлежала ему так же, как стены этого дома.

— Опять не ела, — бросил он.

— Я... не хочу.

Он подошёл и сел рядом. Положил ладонь на её шею. Нежно, но с весом. Как кандалы.

— Ты не хочешь жить. Не хочешь есть. Не хочешь говорить. Но всё ещё здесь. Значит, хочешь меня.

— Я не знаю, чего хочу, Чонгук. Я...

— Ты знаешь, — он перебил её. — Просто боишься признать.

Она смотрела на него. На этого человека, в чьих руках кровь, власть и ад.
Он больше не был тем "пациентом", которого она жалела.
Он был королём, чудовищем. А она — глупой девочкой, попавшей в капкан.

— Я больше не узнаю себя, — прошептала она. — Я боюсь.

Он усмехнулся.

— А мне нравится, кто ты теперь. Молчаливая. Подчинённая. Пугающая даже себя.

Он встал.
Протянул ей руку.
Она не взяла.

— Когда ты перестанешь быть собой, ты станешь моей. Полностью. А пока... просто смотри. Учись. Привыкай.

Он вышел.
А она осталась — с пустыми глазами и темнотой внутри.

Ночью она подошла к окну. Внизу улица. Машины.
Свобода.

Но за её спиной — Чонгук.
И она знала: если сбежит — он найдёт. И убьёт. Или, что хуже, простит.

Она смотрела на себя в зеркало.
Аккуратный макияж, гладкие волосы, тонкая цепочка на шее — подарок от него.
Её лицо было спокойным, даже нежным.
Только глаза были мёртвыми.

— Ты красивая, когда не плачешь, — сказал Чонгук, появившись за спиной.

Она вздрогнула. Он стоял слишком близко.
Тень от его фигуры закрывала свет. Как всегда.

— Спасибо, — прошептала она. — Я просто... хочу быть хорошей для тебя.

Он обнял её. Крепко. Слишком. Пальцы сдавили талию.

— Ты уже хорошая. Ты моя.

Она кивнула.
И внутри себя пообещала: ещё немного. Терпи. Притворяйся. Улыбайся. Потом ты вырвешься.

Он начал брать её с собой на "встречи".
Сидеть рядом, когда он устранял врагов.
Гладить её по волосам, когда за дверью кричали и умоляли.
Он думал, что она становится частью его мира.

— Ты ведь понимаешь, зачем я это делаю? — спросил он как-то ночью, пока вытирал кровь с рук.

— Да. Ты защищаешь то, что принадлежит тебе.

— Вот именно, — он усмехнулся и поцеловал её. — А ты — моё самое ценное.

Она ответила.
Мягко. Сладко.
Смертельно фальшиво.

Ночами она писала план в голове:

Узнать, где Чонгук прячет запасные ключи от заднего выхода.

Подделать причину, чтобы выйти из дома — поехать за «лекарствами» или на «осмотр».

Дождаться, когда он будет в разъездах или с бандой.

Убежать. Далеко. Без оглядки.

Она знала: уйти — значит подписать себе приговор.
Но остаться — значит перестать быть собой окончательно.

Чтобы отвлечь его, она стала... ласковой.
Смеялась над его шутками.
Слушала, как он рассказывает про методы пыток.
Целовала его глубже, смотрела нежнее, шептала глупости в постели.

Однажды, когда он лежал рядом, обнажённый и довольный, она наклонилась и поцеловала его в висок.

— Я думала... может, нам уехать куда-нибудь? Только ты и я.

Он прищурился.

— Почему?

— Просто. Я хочу тебя только для себя. Без банды. Без крови. Только ты. Мой мужчина.

Он смотрел на неё долго.
А потом усмехнулся.

— Какая ты хитрая стала. Мне это нравится. Знаешь, ты растёшь. Всё меньше ангелочка — всё больше королева.

— Я учусь у лучшего, — шептала она, ненавидя себя за каждое слово.

А в душе она горела.

Она помнила, как он когда-то называл её дурочкой за спиной.
Как убивал при ней.
Как смотрел, как она плачет, и улыбался.
Как прикасался, будто имел право.

Она прижалась к нему.
Он уснул.
А она лежала рядом, тихо, с открытыми глазами.

"Я выберусь. И ты упадёшь. Поклялась."

— Ты скоро совсем станешь моей Лалисой, — тихо прошептал он, закручивая прядь её волос на палец.
Они сидели на крыше дома — он построил её для неё, сказал, это «место покоя».
На самом деле — наблюдательная вышка. Отсюда видно весь город, которым он теперь правил.

— Уже стала, — ответила она, опустив взгляд.

Её голос был мягким, но внутри всё сжималось.
Он верил в каждое её слово.
Он думал, что сломал её.

Но она училась. Училась жить в аду и улыбаться дьяволу.

С каждым днём Лалиса изучала дом.
Запоминала расписания охраны.
Следила, когда Тэхён и другие люди Чонгука уезжают.
Однажды она специально уронила бокал, когда кухонная дверь была не заперта.

Она услышала, как щёлкнул засов.

Один выход найден.

— Почему ты так добра ко мне в последнее время? — спросил он, когда они вместе ужинали.
Он редко спрашивал что-то всерьёз, но сейчас его взгляд был цепким. Опасным.

Она улыбнулась. Искренне. Почти.

— Потому что я поняла... тебя нельзя изменить. Но тебя можно понять.

Он кивнул.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Умная девочка.
Он подался вперёд, коснулся её губ, медленно, уверенно.
— Я знал, что ты не разочаруешь.

Она ответила на поцелуй.
А в голове: "ещё немного. Чуть-чуть. Терпи, сука."

Позже, ночью, он лежал рядом с ней, в полусне.

— Когда-нибудь... мы уедем из этого города. Построим новый дом.
Он вздохнул, прижавшись к её животу.
— Ты будешь рожать моих детей. Чистых. Красивых.
— И девочка будет с глазами как у тебя.

Она стиснула зубы, стараясь не дрожать.
Слёзы подступали — не от умиления. От ужаса.

— Я хочу этого, — прошептала она.
"Ложь. Всё ложь. Только бы ты поверил."

На следующее утро она пробралась в кабинет.
Ключи. Карты. Бумаги.
Записка. Она писала её почти неделю — слово за словом, не дома, а в ванной, на туалетной бумаге, пряча в стене.

«Если вы это нашли — меня держат силой. Я не псих. Я в плену. Меня зовут Лалиса. Помогите. Он убьёт меня.»

Она знала: шанс один на миллион. Но он был.

Чонгук всё чаще говорил с Тэхёном за закрытыми дверями.
Что-то обсуждали. Она подслушала кусок:

— ...северный вход лучше укрепить.
— А девочка? — спросил Тэхён. — Веришь ей?
— Пока верит в меня — да. Но если что... ты знаешь, что делать.

Он знал.
И она теперь знала: времени почти нет.

В ту ночь, когда она снова притворялась, снова стонала под ним, снова выговаривала его имя, будто боготворит —
он прижал её руки к подушке и сказал с тихой нежностью:

— Ты больше не убежишь. Даже если захочешь. Я не отпущу.

Она смотрела в его глаза.
Тёмные. Без дна. Без спасения.

И прошептала:

— Я и не пытаюсь...

А завтра она сделает первый настоящий шаг.

Записка была спрятана в упаковке с медикаментами. Она знала, кто забирает коробки для доставки — был один мальчишка, совсем юный, ещё с района. Он редко смотрел в глаза, но однажды спросил у неё:
— Вы правда счастливы с ним?

Она улыбнулась и ответила:
— Очень.

Теперь он держал в руках ту самую коробку, не подозревая, что внутри свернута её последняя надежда.

Если кто-то найдёт — возможно, она успеет.
Если нет... она умрёт с его руками на горле и глазами в своей душе.

Тем временем, Чонгук закуривал сигарету, стоя у окна.
За ним стоял Тэхён, задумчиво вертя нож в пальцах.

— Она изменилась, — произнёс Чонгук, глядя на улицу.
— Стала... слишком послушной.
— И это плохо? — усмехнулся Тэхён.
— Это подозрительно.

Он затянулся и выдохнул дым.
— Она либо сломалась...
— Либо играет.

Тэхён кивнул.
— Проверим?

Чонгук посмотрел на него:
— Нет. Пусть думает, что я всё проглотил. Это даже интересней.

Он усмехнулся.

— У меня была идея...
— Какая?

Он повернулся к другу, в глазах — холод.

— Сделать её настоящей. Настоящей моей. Настоящей частью семьи.
Он провёл пальцем по горлу.
— Пусть прольёт кровь.

Тэхён приподнял бровь.
— Убьёт?

— Да.
Он выдохнул.
— Если она это сделает — она навсегда моя.
Если нет — мы её закопаем.

На следующий вечер он подошёл к ней, сел рядом.
— Поедем с нами сегодня, — сказал он, будто говорил о прогулке.
— Зачем?
— Просто. Покажу тебе, как всё устроено.
— Можно я останусь дома? У меня...

Он повернулся к ней.
— Без тебя будет скучно.
Губы растянулись в улыбке.
— А я хочу, чтобы ты была рядом, Лалиса. Всегда.

Она кивнула.
— Хорошо. Конечно.

А в голове:
"Ты хочешь, чтобы я стала чудовищем. Но я сделаю вид, что готова."

Машина ехала за город.
Там, в заброшенном складе, кого-то уже держали.
Он был связан, избит. Пахло ржавчиной и страхом.

— Он предал нас, — объяснил Чонгук, не глядя на неё. — Работал на копов.
— И что вы с ним сделаете?

Он передал ей нож.
Лезвие холодное. Как руки страха, сжимающие её изнутри.

— Или ты. Или я.
— Чонгук...
— Хочешь быть моей? Будь. Целиком. Покажи, что ты со мной.

Мужчина на полу хрипел, пытался что-то прошептать, умолял.
Его глаза метались между ними.

И Лалиса поняла. Это испытание. Игра.

Она подошла ближе.
Склоняясь к мужчине, она прошептала:
— Прости.

Потом сделала порез — неглубокий. Достаточно, чтобы пойти кровь.
Чонгук отреагировал мгновенно.
Он схватил её за лицо, вжал в свою грудь, будто она подарила ему нечто великое.

— Моя девочка, — сказал он. — Ты просто создана для этого.

Она задыхалась, обнимая его, с лицом в его рубашке.
А внутри: "Ты не победишь. Я выживу. Ради себя."

Позже ночью, в спальне, он был особенно груб.
Целовал, как в последний раз.
Кусал. Оставлял следы.
Вжимал в матрас с тем рвением, как будто пытался стереть в ней всё, что от неё осталось.

— Скажи, чья ты, — требовал он.
— Твоя... — прошептала она, дрожащими губами.

Он зарычал от удовольствия и продолжил, жестоко, без остатка нежности.
Он думал, что сжирает её.
А она — собиралась взорвать всё к чёрту.

Он стоял посреди опустевшего дома, в котором ещё пахло её духами.
Его пальцы медленно сжимались в кулак, когда он смотрел на недопитую чашку кофе, на брошенный у зеркала браслет, который сам надел ей в день, когда она впервые «подчинилась».

— Думаешь, ты умнее меня, да?.. — проговорил он вполголоса. Губы его чуть дрогнули.
Не в улыбке.
В ярости.

Позади него вошёл Тэхён, медленно, без звука.

— Нашёл?
— Камеры вырубила. Связь — глушилка. Кто-то помогал.

— Конечно, — голос Чонгука стал ниже, грубее. — Она бы не ушла одна.
Он подошёл к окну, посмотрел на темнеющий горизонт.
— Ты заметил, когда она начала меняться?
— Да. Когда начала улыбаться слишком спокойно.

Чонгук усмехнулся.
— Вот только я дал ей поверить, что она в безопасности.
Он прошёлся по комнате, словно зверь в клетке.
— И она поверила. Думала, я ослеп.
Он схватил кружку и со всей силы метнул в стену.
Керамика разлетелась.

— Она играла со мной.
— Чонгук...
— Она сделала из меня идиота.
Он прошипел это, сжав челюсть.

Тэхён молчал. Он знал, что в такие моменты лучше не приближаться.

— Найди её, — наконец сказал Чонгук. — Найди.
— И привезти?

Он повернулся к нему.
— Нет. Пусть сначала испугается. Пусть подумает, что убежала. Что свободна.
Он шагнул ближе.
— А потом... я приду сам.

В это время — Лалиса

Она сидела в грузовике, закутанная в старую куртку.
Сердце колотилось как бешеное.

— Мы почти у границы, — сказал водитель. — Через пару часов пересечём.
— Спасибо... — голос её дрожал.

Она чувствовала: что-то не так. Слишком спокойно. Слишком легко.
Это не Чонгук. Он бы не позволил.

Она сжала в руке обломок флешки, на которой были копии документов, сделанных втайне от него. Вся его сеть, связи, точки — всё, что могло его сжечь.
Она не просто уходила.
Она собиралась его уничтожить.

— Ради себя, — прошептала она. — Ради того, что у меня отняли.

А Чонгук уже смотрел на карту

Он знал, куда она направляется.
Он знал, кто ей помог.
Он уже послал людей в обе точки — к границе и в город.

Он провёл пальцем по маршруту на экране, а потом усмехнулся.

— Ты хотела сыграть со мной, Лалиса?..
Он наклонился ближе к монитору.
— Хорошо. Теперь я играю.
И я играю на смерть.

— Всё готово, — произнёс Тэхён, стоя в полумраке.
Чонгук смотрел в монитор, где на экране была та, кого он искал. Лалиса.
Привязанная к креслу. Сознание её только начинало возвращаться.

— Не убьёшь? — спросил Тэхён тихо, почти из уважения.
Чонгук молча взглянул на него.
— Это — не смерть. Это — урок.

Он открыл дверь.

Комната пыток

Холодная. Пропитанная железом, влажностью и медленным, мучительным ожиданием. Здесь стены не отражали звук — наоборот, они впитывали крики, как губка.
Цепи звенели от лёгкого движения воздуха.
Инструменты — идеально вымыты, выстроены на металлическом столе.

Лалиса очнулась. Медленно. Веки тяжёлые. Грудь сжалась. Тело — онемело.
Запах... кровь. Железо. Масло. И ещё — его запах.

— ...где я?.. — она выдохнула, пытаясь шевельнуться, но руки были прикованы.
Цепи. Ремни. Холод кожи и металла.

И тогда она услышала его шаги.

Медленные. Точные. Уверенные.
Как будто он гулял в своём собственном храме.
И, в каком-то смысле, так и было.

— Добро пожаловать домой, Лалиса, — сказал Чонгук. Его голос был спокоен. Слишком спокоен.

Она дёрнулась.
— Отпусти меня. Пожалуйста... я...
— Ты что? — он подошёл ближе, наклоняясь. Его лицо было тенью. — Думала, сможешь уйти?
Он мягко коснулся её щеки. Она вздрогнула.

— Я...
— Ты такая глупая. Но красивая. Безумно.
Он провёл пальцем по её шее, медленно, будто пробуя кожу на вкус.
— Я дал тебе всё. Мир. Власть. Себя.
Он отстранился.
— А ты решила предать.

Он взял со стола что-то блестящее. Нож? Пинцет? Ей было всё равно. Всё внутри сжалось.

— Что ты собираешься сделать?..
— Научить тебя быть моей. Снова. На этот раз — навсегда.

Он вонзил металл в кожу не глубоко, но ровно настолько, чтобы боль прожгла всё тело. Она закричала.
Он склонился ближе.
— Кричи. Здесь тебя никто не услышит.
— Ч-чонгук, прошу...
— Нет. Никаких "прошений". — Его пальцы раздвинули пряди с её лба. — Ты — моя.
Или будешь никем.

Он ударил кулаком по столу, разлетелись инструменты.
— Ты вынудила меня показать, кто я на самом деле.

Он сел перед ней, смотря прямо в глаза.
— Помнишь, как я сказал тебе в первый день: ты — добрая. Наивная.
Он усмехнулся.
— А я — чудовище.

Её слёзы стекали по лицу. Но она не кричала.
Она смотрела на него с ненавистью.

— И ты всё ещё не боишься.
— Я ненавижу тебя.

Он кивнул, как будто принял это.
— Тогда мы близки к началу. Любовь... начинается с боли.

Он встал, отходя к двери.

— Сегодня ты узнаешь, что такое быть моей. Завтра — ты уже не вспомнишь, что была кем-то другим.

«Ты — не человек. Ты — моя собственность»

Комната была окутана гулкой тишиной. Лишь слабый писк лампы, дрожащей от перебоев электричества, и её неровное дыхание напоминали, что здесь кто-то ещё жив.

Чонгук молчал. Он сидел напротив неё. На старом, тёмно-красном кожаном стуле, который скрипел от малейшего движения. На его лице не было ни ярости, ни удовольствия. Только пустота. Та, что бывает у тех, кто перешёл за грань.

— Ты знаешь, как я люблю порядок? — наконец заговорил он, всё ещё глядя в её глаза.
— В твоей голове — хаос. В тебе нет дисциплины.
Он встал, шагнул ближе, не спеша.
— Но я всё исправлю. Я вытащу из тебя всё лишнее.

Он сорвал с неё рубашку. Без страсти. Просто — как мусор, мешающий работе.
Металл на её запястьях звякнул — она попыталась отстраниться. Напрасно.
Он подошёл к столу, не оборачиваясь.

— У нас будет много времени. Неделя? Месяц? Неважно. Я тебя не отпущу, Лиса. Никогда.
Он взял кожаный ремень, потрепанный, но крепкий. Медленно прошёлся пальцами по его краям.
— Не из-за любви. А потому что ты теперь — моя вещь.
Он хлестнул воздух — ремень прошёл по воздуху с глухим свистом.
— Тебе надо напомнить, кем ты стала.

Удар.
Один.
Глухой. Чёткий. По бедру.

Она закричала.
Он лишь хмыкнул.

— Молчать. Только животные визжат.
Он поднял её лицо за подбородок, вглядываясь.
— Ты вела себя, как человек. Но ты — не человек. Не здесь.
Он стянул ремень с её тела и кинул его на пол. Пошёл за другим — металлическим прутом.

— Твои кости выдержат. Я изучал анатомию. — Он говорил спокойно, как будто обсуждал погоду.
Он медленно провёл холодным концом железа по её груди, животу, бедру. Она дернулась.
Он ударил снова.

— Не смотри так. Ты сама выбрала этот путь.

Кровь стекала по её коже тонкими дорожками. Она едва дышала. Но он всё ещё не злился.
Он был в своём элементе. Настоящий Чонгук — без маски спасителя, без мягких слов.
Хищник. Механизм.

Он снова сел, вытер руки.
— Завтра ты получишь пищу, если выучишь первую команду.
Он усмехнулся.
— Начнём с простого: «Благодарю тебя, хозяин».

Она молчала. Губы дрожали.

Он встал, подошёл, схватил за волосы и прошептал в самое ухо:
— Повтори. Сейчас.

Она прошептала, сдавленно:
— Благодарю... тебя... хозяин.

Он медленно улыбнулся.
— Умница.
Погладил по голове, как собаку.
— Скоро ты даже не вспомнишь, что хотела сбежать.

Он ушёл, закрыв за собой дверь.
Оставив её наедине с тишиной, болью и холодом.

Она не знала, сколько времени прошло. День? Два? Свет в комнате не включали, лишь слабый свет из-за металлической решётки на двери пробивался внутрь, играя тенями по её лицу.

Где-то за стеной звучал его шаг. Тяжёлый, размеренный, уверенный. Лалиса не плакала. Она давно уже перестала. Лежала на холодном матрасе, чувствуя, как рубашка прилипает к спине. Тело болело, но боль давно слилась с фоном.

Он вошёл. Без предупреждения. Просто отворил дверь и встал, прислонившись к косяку, сложив руки на груди. Его тень легла на неё — длинная, будто чёрный капкан.

— Скучала, малышка? — голос мягкий, почти ласковый. Но в нём — сталь.

Лалиса медленно подняла взгляд. Ни слёз, ни мольбы. Только тишина. Она знала: его раздражает, когда она молчит. Но она и это использовала.

Он подошёл ближе, присел рядом, взял её за подбородок.

— Такая хорошенькая... Даже в этом состоянии. — Он склонился ниже. — Я бы зажал тебя сейчас между стеной и собой, разорвал бы твои иллюзии окончательно. Но...

Он резко отстранился и усмехнулся.

— Ты мне ещё нужна. Понимаешь, крошка? Ты — моя маленькая, удобная фальшь. Пока ты здесь — остальные верят, что я способен любить.

Лалиса почувствовала, как внутри сжимается что-то невыносимо острое. Он играл. Он всегда играл.

— Что ты хочешь от меня? — спросила она тихо.

Он усмехнулся, выпрямился и направился к выходу.

— Чтобы ты была. Не задавала вопросов. Не убегала. И не пыталась меня обмануть. Ты моя. Не игрушка. Не любовница. Собственность.
Он обернулся.
— И будь уверена, крошка, если ты ещё раз попытаешься сделать шаг от меня — я с тебя кожу сниму, но ты останешься при мне. Слышишь?

Она кивнула. Покорно. Тихо. А внутри — пульс бешено колотился в висках. Потому что она уже знала, как его сломать.

Он не верит в любовь. Но он одержим.

И это — её шанс.

Подвальное помещение клуба «Abyss». Раньше это место принадлежало мелкому наркоторговцу, теперь — Чонгуку. Стены — бетонные, потолок низкий, на столе — карты города, схемы распределения наркотрафика, имена предателей, тех, кто попытался «попилить» его империю, пока он гнил в белых стенах психбольницы.

Он сидел в кожаном кресле. На нём — чёрная рубашка, рукава закатаны, пальцы — с тонкими шрамами и кольцом в виде черепа. У его ног — валяется чей-то труп. Мокрое пятно крови медленно расползалось по полу.

— Считай, что это был урок, — спокойно бросил он, даже не глядя в сторону трупа.

У стола стояли люди. Молча. Напряжённо. Боятся дышать.

— Кто ещё хочет играть в короля, пока я занят "выздоравливанием"? — его голос стал ниже, почти хриплым.

Тишина. Только Тэхён — рядом, как всегда. Его правая рука. Его брат по крови и безумию.

— Все тихие, как мыши, — усмехнулся Тэхён и закурил. — Странно, ещё месяц назад они делили твоё наследство.

— Пускай запомнят, — Чонгук встал, поправил запястье, — я не умираю. Я возвращаюсь.

Он подошёл к карте, указал на юг города.

— Это дерьмо принадлежит теперь мне. Разгони конкурентов, сделай это тихо, но с намёком. Чтобы по запаху крови узнали, кто хозяин.

— А Лалиса? — спросил кто-то из тени.

Все напряглись.

Чонгук повернулся медленно. На лице — лёгкая улыбка. Такая, от которой холодеет по спине.

— Моя девочка? — он рассмеялся. — Она учится. Привыкает. Думает, что всё контролирует. Глупышка. Пока она улыбается — я расту. Пока она целует меня в губы — я стираю границы между её добром и моим злом.

Он подошёл к мини-холодильнику, достал бутылку вина, налил в бокал и поднял.

— За новую эру, господа. И за то, что даже ангелов можно приучить к аду. Главное — делать это медленно. С любовью.

Он отпил и сказал уже тише:

— Она думает, что ненавидит меня. Но это хорошо. Потому что ненависть — это неравнодушие. А равнодушных я не прощаю.

Тэхён усмехнулся:

— Она будет следующей королевой этого города?

— Она уже ею стала. Просто не знает об этом.
Он обернулся и бросил:

— А если узнает — это будет уже другая история. История, где она либо сгорит со мной... либо станет ещё хуже, чем я.

Комната в доме — большая, с панорамными окнами, но сейчас всё затянуто тяжёлыми чёрными шторами. Воздух густой от сигаретного дыма. Лалиса сидит на краю кровати — волосы растрёпаны, руки сжаты в кулаки. На лице — усталость, но глаза горят.

Дверь медленно открывается. Он входит. Без шума, без лишних слов. Чонгук. В чёрной рубашке, с расстёгнутым воротом, в мокрых после дождя ботинках. Его взгляд скользит по комнате, потом останавливается на ней.

— Ты поняла наконец, как должна себя вести? — тихо, почти ласково.

Она молчит. Смотрит в пол. Потом медленно поднимает глаза и выдыхает:

— Пошёл ты.

Тишина.

Он не двигается. Не моргает. Потом медленно захлопывает за собой дверь. Поворачивает замок. Клацает — щёлк — звук, от которого Лалиса чувствует, как в груди что-то сжимается.

— Что ты сказала? — он подходит ближе. — Повтори. Давай. Я люблю, когда боль начинается с правды.

— Пошёл. Ты. — она выплевывает каждое слово с ненавистью, с вызовом.

На его лице что-то дрогнуло. Он будто усмехнулся. Но не от удовольствия — от разочарования. Снял часы. Положил на тумбочку. Медленно закатал рукава.

— Я дал тебе шанс. Я кормил тебя. Я одевал. Я спас тебя. А ты, — он подошёл вплотную, — снова решила быть героиней?

Он схватил её за подбородок. Не сильно, но достаточно, чтобы она почувствовала, что сопротивление будет бесполезным. Наклонился.

— Тогда теперь ты будешь моей трагедией, красавица.

Он резко толкает её на кровать. Не чтобы причинить боль — чтобы показать силу, контроль, власть. Он стягивает с себя рубашку — на теле шрамы, старые и новые. Его лицо напряжено, в глазах — тот мрак, который не поддаётся описанию.

— Смотри на меня, — хрипло приказывает он. — Это тот, кому ты сказала "пошёл ты". Тот, кто может стереть тебя с лица земли — и никто не посмеет спросить, где ты.

Она пытается сдержаться, но сердце стучит слишком громко.

Он склоняется над ней. Его голос — яд:

— Я научу тебя слушаться. Я покажу тебе, как выглядят границы. Ты хотела чудовище? Ты его получила.

И в этот момент он не человек. Он — инстинкт. Сила. Жестокость, которую она раньше только чувствовала на грани. Теперь — лицом к лицу. Это не страсть. Это не любовь. Это власть, насилие, контроль.

И Лалиса понимает: теперь он не отпустит её никогда.

Комната была такой же, как в первый раз: чёрные стены, мягкий приглушённый свет от лампы под потолком, ни окон, ни выхода. Только она — и он.

Лалиса сидела на полу. Щёки бледные, губы потрескались, глаза больше не блестели. Внутри будто всё умерло. Она не кричала. Не просила. Не пыталась оправдаться.

Чонгук стоял у стены, в идеально выглаженной рубашке. На нём не было ни капли эмоций. Только лёгкая, почти неуловимая ухмылка, когда он опустил взгляд на неё.

— Ты хотела сбежать, крошка?

Он сказал это спокойно. Даже лениво. Словно спрашивал, пила ли она кофе утром.

— Хотела, — тихо ответила она. — И всё равно хочу.

Он присел рядом. Пальцы обвели её подбородок, чуть приподняв лицо.

— Ну что ж... — выдохнул он, вглядываясь в неё. — Значит, уроки не пошли на пользу. Или ты просто не так сильно боялась меня, как нужно.

Лалиса сжала губы. Он ждал мольбы. Слез. Раскаяния. Но её лицо было холодным. Как лёд.

Он медленно встал, достал пульт и нажал кнопку. В углу загудел динамик, откуда послышался голос Тэхёна:

— Всё готово. Город ждёт тебя, брат. Но с этой... ты определяйся сам.

Чонгук выключил связь. Вернулся к ней и прошёл пальцами по её шее, оставляя след холода.

— Мне стоит напомнить тебе, как я решаю проблемы, детка?

— Делай, что хочешь, — прошептала она. — Я уже не твоя.

Он резко наклонился ближе, схватив её за волосы, и прошептал прямо в ухо:

— Ты моя. Не потому что ты хочешь. А потому что я так сказал.

Он отпустил её. Сделал шаг назад. И вдруг — звонкий удар кулаком по стене, трещина пошла по гипсу.

— Ты уничтожила всё, что я тебе дал. Всё. — Его голос стал глухим, срывающимся. — Я вывел тебя из этого стерильного мира больнички. Я дал тебе выбор. А ты — плюнула в лицо. Зачем?

Она посмотрела прямо в его глаза.

— Потому что я не игрушка. Даже если ты в это веришь.

Он замер.

— Хочешь быть врагом? Хорошо. Будешь врагом. Но учти: я не прощаю предательство. Никогда.

Он подошёл к двери, уже не глядя на неё.

— У тебя будет время подумать, крошка. А потом ты скажешь мне: «Спасибо, что не убил».

Дверь захлопнулась. Свет погас.

И осталась только тьма. И её дыхание. Ровное. Холодное. Упрямое.

Ночь в городе пахла железом и страхом. Огни улиц дрожали, будто боялись его взгляда.

Чонгук стоял у панорамного окна высотки, зажав в пальцах сигарету, которую даже не курил — просто держал, будто напоминание о старой жизни, где он ещё чувствовал хоть что-то. Под ним простирался его город — теперь безмолвный и покорённый. Один за другим гибли те, кто посмел усомниться в его возвращении. Один за другим падали районы, капитулировали банды, подписывались сделки.

Он не просто вернулся. Он стал богом.

— Мы берём юг, — произнёс Тэхён, сидя за массивным столом. — Порт, склады, заводы. Все. За неделю.

— А север? — лениво бросил Чонгук.

— Там... проблемы. Старик Квон ещё шевелится.

Чонгук усмехнулся и бросил сигарету в бокал с виски. Хлопок. Капля дыма.

— Шевелится? Выстрели в колени, пусть ползает. — Он повернулся. Глаза — холодные, бесцветные. — Но не сейчас. Сейчас я занят.

Тэхён даже не спросил. Он знал, куда он идёт.

Дом был тёплый. Слишком уютный для чудовища.
Она была внизу — в его комнате.
Слишком красивая, слишком молчаливая.
Он чувствовал это: ложь. Она копит внутри яд.

Он медленно спустился.
Тяжёлые шаги по мраморной лестнице.
Открыл дверь.

— Ну что, крошка... — его голос скользнул в комнату, как лезвие. — Научилась сидеть тихо?

Лалиса не ответила. Только взгляд. Холодный. Осторожный.

Он подошёл ближе. Схватил её за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза.

— Что молчим? Где твоё «да, Чонгук», «конечно, милый», «всё, как ты скажешь»?

— Пошёл ты, — прошептала она сквозь зубы.

Он зарычал, как зверь. На секунду — звериная ярость, безумие, почти удовольствие от её боли. Он врезал кулаком в стену рядом с её лицом — пыль посыпалась вниз.

— Ты забываешь, кто здесь хозяин, детка. Я вывел тебя из твоего скучного мира. Я дал тебе смысл. Без меня ты — никто. А я — всё.

Он навис над ней, его тень падала, как гробовая плита.

— Ты думаешь, можешь меня переиграть? — прошептал он в самое ухо. — Ты думаешь, я не вижу, как ты играешь, как смотришь, как фальшиво улыбаешься? Боже, Лиса, ты ведь такая дурочка... такая сладкая, наивная дурочка. И ты даже не представляешь, как мне это нравится.

Он опустился перед ней на колени.

— Ты моя. И знаешь почему? Потому что только я могу разрушить тебя настолько, чтобы ты больше не хотела убегать. Только я.

Он обхватил её лицо, его пальцы дрожали не от нежности — от силы, которую он сдерживал.

— Ты будешь рядом, пока я не решу, что мне надоело. Пока я не выжму из тебя всё — и сердце, и разум. И ты даже умолять не сможешь. Потому что тебе это понравится.

Он встал, стряхнул с рубашки незримую пыль, холодно посмотрел на неё.

— А теперь, малышка, улыбайся. Завтра пресс-конференция. Все должны видеть: у короля есть королева. Даже если она хочет его убить.

Он ушёл, оставив её с бешено колотящимся сердцем и слезами, которые она не позволила себе пролить.

Но внутри она уже знала:
Он чудовище.
И если не убьёт она — он убьёт её.

Комната пыток была тёмной. Зловонной. Застывшей.
Её дыхание — редкое, неровное.
Цепи звякнули, когда она попыталась пошевелиться. Бесполезно. Запястья были сжаты железом.

На потолке тихо тикали капли воды. Где-то шевельнулись крысы.

Дверь скрипнула.

Тихо. Без предупреждения.

Он вошёл.

Медленно. Без привычной ухмылки. Без грима, без кровавой бравады. В этот раз Чонгук был не палачом.
Он был настоящей тьмой.

Он молча встал напротив неё. Долго смотрел.
Она отводила взгляд, но не дрожала.

— Ты знала, что я узнаю, — наконец выдохнул он.
Голос — спокойный, хриплый. От этого было страшнее.

— Ты правда думала, что сможешь уйти? Из моей жизни. Из моего города. Из моей головы.

Он подошёл ближе. Схватил её за подбородок, резко поднял лицо вверх.

— Посмотри на меня.
Она смотрела. С вызовом. Глаза были в синяках, губы — потрескавшиеся, но взгляд — живой.

— Умная. Такая чертовски умная.
Он рассмеялся. Безумно. Тихо. Почти ласково.

Она молчала.

Он ударил. Один раз. Метко.
Голова откинулась назад, кровь потекла из носа.

— Отвечай.

Молчание.

Он вытащил нож.
Медленно, демонстративно.
Провёл им по коже её плеча — не глубоко, но с нажимом. Лезвие оставило тонкий, кровавый след.

— Знаешь, что мне в тебе нравится?
Он опустился на колени, близко к её лицу. Его дыхание обжигало.

— Даже в крови, в цепях, в боли — ты всё равно чертовски красива.
Он провёл пальцами по её щеке.

— Я бы зажал тебя сейчас между стеной и собой, заставил бы кричать — не от боли, а от того, как сильно тебе меня не хватает.
Но...
Он отстранился. Его лицо снова стало холодным.

— Я вспомнил, кто ты.
Ты — предательница.
Ты — ложь.
Ты — моя ошибка, которую я сам себе позволил.

Он резко развернулся и пошёл к выходу.

Но на полпути остановился.

— Сегодня ты останешься здесь.
Без еды. Без воды.
С одной мыслью:

как же ты была глупа, что поверила в своё спасение.

— А завтра...
Он повернулся. Его глаза были пустыми.

— Завтра я приду с тату-мастером. Чтобы каждый, кто увидит тебя, знал: ты принадлежишь мне.

И он ушёл.

А она — стиснув зубы, не проронив ни звука — позволила одной слезе скатиться по щеке. Не из страха.
Из ненависти.
Из желания пережить.
Чтобы однажды — заставить его умолять.

В зале трещал огонь в камине. За огромным столом сидела банда — верные головорезы Чонгука, его советники, те, кто когда-то боялся его, а теперь преклонялся.

Он стоял, опершись о массивную спинку трона.
Спокойный. Опасно молчаливый.

Он поднял взгляд на служанку, которая всё это время стояла у стены, затаив дыхание.

— Ханми.
Её плечи вздрогнули.

— Да, господин?

Он подошёл к ней медленно, словно к жертве.

— Приведи её в порядок.
Служанка опустила глаза. Она знала, о ком речь. Все знали.

— Прости?.. — дрогнувшим голосом переспросила она.

Он сжал её подбородок, приподнял лицо.

— Я хочу, чтобы она выглядела... достойно.
В его голосе звучала насмешка.

— Смой с неё всю эту грязь. Сотрите с кожи воспоминания о подвале.
Он улыбнулся криво.

— Но оставьте шрамы. Они — часть новой Лалисы.

Служанка сглотнула.

— И...

Он сделал шаг назад.
— Надень на неё моё.
— Моё колье. Мой цвет. Мой запах.
— Пусть все видят: она моя королева. Мой позор. Моя игрушка. Моё наказание миру.

Ханми кивнула, сдерживая рвущийся страх.

— И, Ханми...
Он остановился у двери, не оглядываясь.

— Если она попробует сопротивляться — лиши её ногтей.
— Начни с правой руки.

Он ушёл. Дверь закрылась за ним тяжело, гулко.

В комнату пыток вошли трое: Ханми, ещё одна горничная и охранник.

Лалиса сидела на холодном полу, еле дыша. Тёмные волосы слиплись от грязи и крови, губы потрескались, руки дрожали.

— Нам приказано... — голос служанки дрогнул. — Привести вас в порядок.

Лалиса подняла глаза.

— Он хочет показать тебя.
— Всему городу.

Она не сказала ни слова.
Но в её взгляде уже зажглось что-то другое.

Огонёк.

Идея.

Способ использовать его желание — против него.

Пар шел из ванной, аромат розмарина и крови смешивался в воздухе.
Ханми дрожащими пальцами мыла кожу Лалисы — осторожно, почти молясь, чтобы не задеть следы ожогов, порезов и синяков. Но они были везде. На лопатках. На бедрах. За ушами. На шее.

— Он... он сказал, ты должна быть красива, — шептала служанка, почти умоляя о прощении.

Лалиса молчала.
Смотрела в зеркало.

Кожа — бледная, с оттенком синевы.
Губы — вспухшие, но уже не кровоточили.
Волосы — спутаны, но теперь расчёсаны и закручены в аккуратный пучок.
Шея — украшена тонкой цепочкой с его инициалами.

На ней — чёрное платье с глубоким вырезом на спине, оставляющим открытыми следы от плети.
На губах — капля чёрной помады.
На глазах — тень, скрывающая пустоту.

Она не произнесла ни слова, пока её вели через длинные коридоры замка.
На каждом шаге охранники отворачивались — кто-то от стыда, кто-то от страха.
Они знали, кто она.
Знали, что он с ней сделал.
И знали, что Чонгук выбрал её для сегодняшнего вечера.

Показать всему криминальному миру.

Свою трофейную женщину.

Свою "королеву".

Бальный зал

Все сидели.
Сотни глаз. Сигары. Смех. Женщины на коленях.
И вот — вход открывается.

Она входит.
Прямая спина.
Медленный шаг.

На ней — платье вдовы, колье любовницы, походка королевы и взгляд жертвы.
И всё это — в одном теле.

Чонгук встал первым.
Хлопнул дважды.

— Моя. — Он произнёс с такой гордостью, будто объявлял об открытии новой эпохи.
— Моя королева. Моё совершенство. Мой контроль.

Он подошёл к ней.
Положил руку на её талию.
Сжал.

— Посмотри, как ты сияешь. — Его шепот обжёг ухо. — Даже с ожогами.

Она подняла на него взгляд.
И улыбнулась.

— Спасибо, милый. — Голос был ровным. Тихим. Почти нежным. — Всё ради тебя.

Он не заметил, как её ноготь слегка царапнул его запястье.

Не заметил, как она краем глаза изучила расположение охраны в зале.

Не заметил, как её улыбка — не доходила до глаз.

Он думал, что она сдалась.
Что она сломана.
Что она — теперь навсегда его.

Ночь.

Комната, освещённая мягкими свечами.
На кровати — чёрный шёлк.
У изножья — Чонгук, присев на кресло, с бокалом вина. Он разглядывает её, будто предмет искусства.

— Сегодня ты была совершенна, — говорит он, с ленивым удовлетворением.
— Все были в восторге. Даже Тэхен не удержался и сказал, что ты выглядела... как богиня. Моя богиня.

Она сидит перед зеркалом.
Расчёсывает волосы. Молча.
Счёт в голове сбился. 57... 58... или 65 взмахов?

Рука дёрнулась.

В отражении — чужая женщина.
Похожая. Но не она.

Она улыбается.
И шепчет:

— Ты ведь его любишь, да? Разве не за это ты здесь?

— Лиса? — голос Чонгука резанул по воздуху. — С тобой всё в порядке?

Она обернулась.
Улыбнулась. Слишком широко. Слишком ровно.

— Прекрасно, милый. — Она подошла ближе.
Опустилась на колени. Положила голову ему на бедро.
И прошептала:
— Я счастлива, что могу принадлежать тебе.

Он провёл пальцами по её щеке.
— Вот и умница.

Но внутри неё всё было иначе.
Она чувствовала, как в груди растёт нечто тёмное.
Паразит, питающийся её страхом и отчаянием.
Она не помнила, когда последний раз спала. Или ела. Или плакала.

Но... она начала смеяться. Иногда — тихо. Иногда — в одиночестве.
Иногда — прямо перед зеркалом.

Себе.
Своему отражению.
Своей смерти, которая теперь жила внутри.

Позже, в ванной

Она сидит в воде.
Тепло.
Горячо.
Обжигающе.

На поверхности плывёт капля крови.
Порез на пальце.
Специально. Небольшой. Но — для ощущения реальности.

— Ты теряешь себя, Лалиса, — сказала она отражению в воде.
— Он тебя поглощает.

Тень за плечом.
Она обернулась — никого.
Но голос шепчет:

— А может... ты уже не хочешь выбраться?

День начался, как обычно.
Чонгук приказал Лалисе быть рядом на собрании — он начал захватывать соседний город, и теперь требовалась видимость "королевской стабильности".

Она шла рядом с ним. Как тень.
В красном платье. Волосы аккуратно уложены. Рядом — охрана, глупые советники, прислужники с подношениями.
Все смотрели на неё с благоговением. Или с похотью.

Она улыбалась.
Но внутри...

Внутри она представляла, как вбивает шпильку в гортань одному, ломает запястье другому, режет ухо третьему, просто потому что он слишком громко дышит.

Она хотела крови. Не своей. Чужой. Много.

— Королева, вы сегодня особенно ослепительны, — прошептал один из новых союзников Чонгука, склонившись к ней. — Неудивительно, что он вас прячет. Я бы не поделился...

Лалиса резко повернулась к нему.
На мгновение — в глазах вспышка бешенства.
Но вместо удара — улыбка.
— А я всегда думала, что сила мужчины — в щедрости.

Он рассмеялся.
Чонгук слышал. Посмотрел.
— Что-то смешное?

— Ничего, мой король, — сказал мужчина, опуская голову.

Но в этот момент Лалиса уже решила.

Он — первый.
Она убьёт его. Не сейчас. Позже. Так, чтобы он не понял, когда начнётся.

Позже, в покоях

Она смотрела в зеркало.
Пальцы дрожали.

— Я не боюсь больше, — прошептала она. — Я просто жду момента.

Её отражение улыбнулось.
— А потом ты убьёшь и его, Лиса. Он ведь первый. Первый, кто сломал тебя.

Она рассмеялась. Громко. Почти по-детски.

Дверь открылась — Чонгук.
Он замер.

— Ты смеёшься?

Она повернулась, шагнула к нему.

— Я счастлива, любимый.
Она обвила руками его шею.
— Просто... мне понравилось, как ты сегодня смотришь на меня. Как на свою. Навсегда.

Он нахмурился. Почувствовал странную дрожь в её голосе.

— Не играй со мной, Лалиса.

— Я не играю. Я — твоя.

Но когда он отвернулся — её взгляд стал пустым.

Она не принадлежала ему.
Она была капканом, который притворяется золотым кольцом.

Вечером

Она вышла в сад.
Возле фонтана стояла молодая служанка. Та самая, что на банкете слишком громко смеялась, когда Чонгук рассказывал историю.

— Ты, — сказала Лалиса.
— Подойди.

Служанка робко приблизилась.

— Ты больше не смеёшься, да?

— Н-нет, госпожа.

— Жаль. Потому что мне нравится... смех.
Она резко подняла руку и ударила её о фонтан. Раз, второй.
Кровь потекла по камню.
Служанка застонала, упала на колени.

— Знаешь что, милая? Мне кажется, у тебя был слишком звонкий голос.

Она нагнулась.
Погладила её по голове.
И прошептала:

— Ещё один звук — и я вырежу тебе язык.

Она вернулась в спальню как будто ничего не было.
Улыбнулась Чонгуку.
Обняла его за талию.

— Знаешь, — сказала она, — я думаю, я становлюсь лучше. Я начинаю... нравиться себе.

Он провёл пальцами по её щеке.

— Ты становишься моей королевой.

Она посмотрела ему в глаза.
И внутри себя сказала:

Нет. Я становлюсь твоим кошмаром.

Чонгук всё чаще держит собрания в тронном зале.
Сидит на высоком кресле, как король подземного города.
Тэхён — рядом. Его правая рука.
А Лалиса — позади трона. Как украшение. Как живая эмблема его победы.

Но она больше не просто стоит.
Она слушает. Запоминает. Планирует.

— Завтра — торговцы оружием, — говорит Чонгук. — Эти псы думают, что могут диктовать нам условия. Мы покажем им, кто хозяин.

— И что с их дочерью? — спрашивает Тэхён, бросив короткий взгляд на Лалису.
Он чувствует в ней странную энергию.

— Оставь мне. Она мне пригодится.

Лалиса сжимает кулаки.

"Очередная девочка. Очередная игрушка. Так было со мной. Так больше не будет."

Ночь. Тайная комната

Она пробирается к нижнему уровню замка — подземелье, где хранятся списки поставок, маршруты, имена.
Старый архив. За ним никто не следит.

Она встаёт перед картой города.
Рядом — фляга с бензином. Спички.

— Один очаг — хаос, — шепчет она.
— Один труп — посеет подозрение.
— Один выстрел — вызовет войну.

Именно так он делал.
Теперь — она сделает то же.

Первая жертва

Утром советник Кан, старик с жирными пальцами, который всегда смотрел на неё, облизываясь, — найден мёртвым.
Без глаз.
Без языка.
Но с короной из роз на голове.

Чонгук был в ярости.
Но не показал.

Он подозревал всех. Кроме неё.
— Это внутреннее дело, — прошипел он Тэхёну. — Найди, кто это. Быстро.

А Лалиса стояла в красном платье, глядя на тело.

"Один готов. Кто следующий, пёс?"

Следующая ночь

Служанка, которая шепталась с охранником, передавая слухи о королеве, — исчезла.
Её тело нашли в саду, подвешенное за косу, с засунутыми в рот лепестками чёрной орхидеи.

— Это сообщение, — сказал Тэхён.
— Это почерк женщины. Чувствуешь?

Чонгук не ответил.

Он вошёл к Лалисе в покои.
Остановился у двери.

— Это ты?

Она посмотрела на него, сидя у зеркала. Волосы заплетены. Губы — в лёгкой улыбке.

— Я всего лишь твоя королева, милый. Я молюсь за порядок.

Он подошёл ближе.
Схватил её за горло.

— Если я узнаю, что ты в этом замешана...

— Что? — прошептала она.
— Убьёшь? Снова? Или бросишь в подвал?

Он крепче сжал пальцы.
Её зрачки расширились.

— Ты думаешь, я боюсь тебя, Чон? Я уже умерла в той комнате, где ты меня держал. Всё, что осталось — это то, что я выбрала оставить.

Он оттолкнул её с яростью.
Она упала, но засмеялась.

"Теперь ты боишься. Потому что ты не знаешь, где я — в твоей постели или в твоих тенях."

Вечером Чонгук выходит к бандитам.
— Мы начинаем зачистку. Кто работает на нас — живёт. Кто нет — сгорит. Город будет дышать мной. Только мной.

А Лалиса смотрит сверху, с балкона.
И шепчет:

— Не тобой. Мной.

Она больше не плачет.
Не боится.
Смотрит на Чонгука, как на собственное творение.

"Ты сделал меня чудовищем.
Теперь я сделаю тебя — моим."

Лалиса ведёт дневник.
Не на бумаге — в голове.
Всё, что знает о нём: его ярость, триггеры, слабости, страсть, безумие —
она превращает в оружие.

— Он поднимает голос, если теряет контроль.
— Теряет контроль, если думает, что я принадлежу кому-то ещё.
— Готов убить за прикосновение.
— Готов умереть, если почувствует предательство.
— Он не хочет, чтобы я любила его. Он хочет, чтобы я была его.

Она уже знает, как манипулировать им.

Лалиса подходит к нему ночью.
В лёгком платье, с раной на бедре — свежий след за непослушание.

Она садится к нему на колени, медленно, будто в первый раз.

— Прости меня, Чон. Я устала бороться. Ты выиграл.

Он замирает.
Его пальцы стискивают её бёдра.
В глазах — подозрение.
Но желание уже душит здравый смысл.

— Так внезапно?

— Я просто поняла...
Что никто не будет любить меня так, как ты.

"Никто не разрушит меня так. Никто не сожжёт меня дотла.
Я твоя... пока не заколю тебе сердце, когда ты будешь в восторге."

Он хватает её за шею.
— Докажи.

Она улыбается.
Тянется к нему.
Ночь превращается в поцелуи и укусы, стоны и удары.
Он зверь.
Она — его поводырь в темноте.
И она ведёт его к краю, где собирается столкнуть.

Он спит. Уставший. Довольный.
А она — сидит на кровати, с его ножом в руке.

— Ты даже не слышишь, как я дышу рядом с тобой, да?
— Думаешь, победил? Нет, любимый. Я просто перестала кричать.

Она проводит лезвием по его щеке.
Капля крови.
Он шевелится. Она замирает.
Он не просыпается.

"Я ещё не готова. Ты должен дать мне всё.
Власть. Ключи. Твою банду. А потом..."

Улыбка.
— ...я сотру тебя с лица земли.

На утро она выходит к бандитам, держа за руку Чонгука.
— Королева сошла с ума, — шепчут.

Но он целует её руку и говорит:
— С этого дня она — моя правая рука.
Любой, кто не подчиняется ей — мёртв.

Лалиса кивает.

"Они подчинятся.
А потом — подчинятся мне."

Чонгук выходит к банде — сияющий, опасный, в рубашке, испачканной её поцелуями и царапинами.
Позади — Лалиса. Холодная, как мрамор.
В глазах больше не страха — там пустота, пугающая даже тех, кто привык убивать.

— Слушайте мою королеву, — бросает он, кивая в её сторону.
— Её слово — моё слово.

Все замирают. Даже Тэхён.
Особенно Тэхён. Он не доверяет ей. Чувствует перемену.

— С каких это пор шлюхи получают трон? — тихо бросает он в сторону.

Лалиса поворачивает голову.
Медленно, с опасной улыбкой.
— С тех пор, как эта "шлюха" знает, где ты спишь, Тэхён.

Он ухмыляется, но отводит взгляд.
Он первый в списке.

«Ты был моей болью.
Но я выбираю боль, если она от тебя.»

Город пал.
Все кончено.

Дворец, построенный на крови, догорал на фоне алого неба.
Пламя пожирало мрамор, золото, шелк — всё, что они когда-то хотели разделить.

Они стояли среди огня.
Он — в чёрной рубашке, изодранной, пропитанной её поцелуями и её же предательством.
Она — босая, окровавленная, в его пиджаке, слишком большом, чтобы скрыть сломанное сердце.

Чонгук смотрел на неё.
Глаза больше не были безумными.
Впервые за всё это время — он был спокоен.

— Мы оба знали, чем всё закончится, Лиса.
— Я не мог остановиться. Не хотел.

Она улыбнулась сквозь слёзы.

— Я тоже.
Я ненавидела тебя...
Но каждую ночь всё равно мечтала, чтобы ты обнял меня.
И сжёг заживо.

Он подошёл ближе.
Положил пистолет ей в руки.

— Хочешь быть свободной? Убей меня.

Она дрожала.
Пальцы сжимали оружие.
Он не сопротивлялся.

— Или... — он поднял глаза, полные огня, — ...будь моей до самого конца.

Она бросила пистолет.
Подошла и поцеловала его — долго, без остатка, будто вырывала с поцелуем свою душу.

Они обнялись, стоя в пылающем зале, где всё вокруг рушилось.

Любовь?
Нет. Это было что-то глубже.
Боль, страсть, безумие — сплетённые в одно проклятие, имя которому: «Мы».

Чонгук достал зажигалку.
В последний раз взглянул ей в глаза.

— Вместе?

— Вместе.

Он поднёс пламя к стене, пропитанной бензином.

Взрыв.
Огонь взмыл вверх, проглатывая их.
Никто не выбрался. Никто не выжил.

Но свидетели говорили потом:

«Мы видели, как они стояли среди пламени — будто король и королева ада.
Он держал её за руку.
И даже когда всё рухнуло...
Они не отпустили друг друга.»

Эпилог

Через много лет в развалинах замка находят два обгоревших кольца, переплетённых между собой.
И шкатулку с письмом:

«Если любовь — это безумие,

То мы были самыми счастливыми сумасшедшими.»

— Чонгук & Лалиса

Конец!