Liskook Oneshot's

🖤 Главные герои:Чон Чонгук

Возраст: 29
Статус: глава подпольной мафии «Темный круг»
Внешность: всегда в дорогих костюмах, но с тенью на лице. Словно вечно в трауре.
Характер: харизматичный, холодный, стратег. Улыбается — но глаза мертвые.
Цель: уничтожить род Манобанов за убийство сестры.
Оружие: ложь. Обаяние. Контроль.
Слабость: он не верит в любовь. До встречи с ней.

Факт: он уже много лет держит семью Лалисы на крючке — контролирует бизнес её отца из тени, но теперь хочет ударить по самому уязвимому — по ней.

Лалиса Манобан

Возраст: 25
Статус: правая рука отца, помощник в семейной международной компании
Внешность: строгая и минималистичная, носит деловые костюмы, волосы собраны.
Характер: умная, гордая, собранная. Умеет постоять за себя.
Отец: директор крупного холдинга, не знает, что когда-то прикрыл своего сына, замешанного в убийстве.
Брат: сбежал из страны. Его вина — смерть сестры Чонгука.
Слабость: семья, честь, неспособность поверить, что её кто-то может предать.

Факт: Лалиса вообще не в курсе, что её семья запятнана. Она — "чистая", но с чужим кровавым следом за спиной.

Офис был слишком светлым для того, что должно было здесь произойти.

Большой стеклянный зал. Внизу — панорама города. За столом — три человека.

Директор Манобан, седой мужчина с жёстким взглядом. Его помощница — Лалиса. И напротив них — Чон Чонгук, новый партнёр, чья компания якобы хочет вложиться в холдинг.

На самом деле — лидер мафии, играющий роль бизнесмена.

Он изучал её.
В её лице — знакомые черты.
В её голосе — холод, как у того, кто не привык проигрывать.
Но он уже знал: она — слабое звено. Потому что она верит. Доверяет. И ещё не умеет бояться.

— Господин Чон, — начал директор. — Рад, что вы нашли время.
— Взаимно, господин Манобан, — Чонгук слегка кивнул. — Ваш проект показался нашей компании весьма перспективным.

Его голос был ровным. Улыбка — сдержанной. Но взгляд задерживался не на папке. А на Лисе.

— Мы ознакомились с условиями, — сказала она, открывая ноутбук.
— И? — спросил Чонгук, склонившись чуть ближе.
— Пункты по налоговой политике и логистике требуют уточнений. Мы подготовили предложения по корректировке.

Она говорила чётко.
Ни одной эмоции.
Профессионалка.

Он откинулся назад и немного склонил голову, разглядывая её:

— Вы всё это составили лично?
— Да.
— Значит, я разговариваю не с ассистентом, а с мозгом этой сделки?

Отец Лисы усмехнулся. Она — нет.
Она лишь подняла глаза:

— Я просто делаю свою работу.
— Тогда вы делаете её лучше, чем многие управляющие.
— Благодарю. Но перейдём к сути.

Он видел, как она старается держать дистанцию.
И это его только больше развлекало.

— Мой вопрос, — продолжила она. — Вас устраивает фиксированная ставка, предложенная в приложении три?

Он молча достал ручку, листал документы — больше для вида.

— Устраивает.
— Хорошо. Тогда мы готовы оформить соглашение в ближайшие 72 часа.

Она — деловая. Он — хищник в маске инвестора.

— Лалиса, — сказал он тихо, почти между строк. — Можно на «ты»?
Она чуть приподняла бровь.
— Предпочитаю сохранять дистанцию до подписания договора.
— Уважительно, — кивнул он. — Уважаю.

Всю встречу он держался на грани флирта и формальности.
Она — не дала ни единого повода перейти за черту.
И именно это сделало её ещё интереснее.

Через час он встал, подошёл, пожал руку отцу, затем — ей.

— Приятно иметь дело, мисс Манобан.
— Это ещё не сделка, господин Чон.
— Но уже удовольствие.

Когда он вышел, она наконец позволила себе выдохнуть.

А он, садясь в машину, тихо сказал водителю:

— Она гораздо интереснее, чем я думал.
— План меняется?
— Нет. Просто теперь будет приятнее ломать.

Кафе на углу 27-й улицы было её личной территорией.
Сюда она приходила, чтобы отключиться от графиков, убрать телефон в сумку и просто быть собой хотя бы на тридцать минут.

Чёрный кофе. Салат.
Никаких встреч, звонков, лиц.

Она сидела у окна, листала новости на планшете, пока не услышала:

— Не думал, что мы окажемся здесь оба.
— ...

Она подняла взгляд.
Чон Чонгук.
Тот самый, с кем вчера была подписана одна из самых жёстких деловых встреч месяца.

Сейчас — в чёрной водолазке, кожаной куртке, с лёгкой улыбкой и совсем без папок.

— Вы меня преследуете? — спокойно спросила она.
— Разве вы бы этого не хотели?
— Не сегодня.

Он усмехнулся.

— Можно? — он кивнул на свободный стул напротив.
— Как хотите.

Он сел.
Без церемоний. Без напряжения.

— Как прошёл ваш день, мисс Манобан?
— Как у любого, кто работает на своего отца. — Она глотнула кофе. — Бесконечный.

Он наблюдал, как она двигается.
Как пальцы обнимают кружку.
Как взгляд скользит по экрану, потом — на него.

Он видел всё. Уже давно.
Её любимое кафе. Часы обеда. С кем встречается. С кем — нет.

— Честно? — начал он, подаваясь немного вперёд. — Я подумал, что деловое партнёрство — не всегда повод для таких холодных взглядов.
— А я подумала, что партнёрство — это и есть причина быть холодной.
— А если я предложу обсудить детали соглашения... вне офиса?

Она слегка сузила глаза.

— Вы намекаете на неформальную встречу?
— Я намекаю, что хочу знать, кто вы — вне протоколов.

Она слегка усмехнулась.

— Это обычно говорят перед свиданием.
— Возможно.
— А вы — не слишком настойчивы для инвестора?

Он чуть наклонился к ней, заглядывая в глаза:

— Вы — не слишком умны для «помощницы». И это меня зацепило.

Она на секунду отвела взгляд.
Не из-за стыда — из-за неуверенности, что он врёт.
В нём было слишком много уверенности, будто он знал её лично.

— Ладно, — сказала она, собирая планшет. — У меня встреча через 15 минут.
— Провожу?
— Я — не ваша.
— Пока нет.

Она вышла, не попрощавшись.
Он остался.
Заказал тот же кофе, что у неё.

Слегка коснулся края её чашки, оставленной на столе.
И тихо выдохнул:

— Ты сама идёшь ко мне, Лалиса. Даже не замечаешь этого.

Она ушла.
А он остался — с холодным планом в голове.
Она думает, что он — партнёр.
А он — хищник, который строит клетку из её доверия.

Лалиса не любила опаздывать.
Особенно когда речь шла о важнейшем проекте квартала:
новое направление поставок, новые инвесторы, личная ответственность.

Именно поэтому она злилась, когда ноутбук завис за час до презентации,
а главный логист не отвечал на звонки.

Она сидела в переговорной, закрыв глаза и считая до десяти.

— Проблемы?

Он.
Чонгук.

Как всегда — не шумно вошёл, не постучал, не извинился. Просто оказался рядом.

— Всё под контролем, — коротко бросила она.
— Правда? Потому что на экране у тебя синий экран смерти.
— Спасибо, я заметила.

Он подошёл ближе. Не нарушал границ. Но давление чувствовалось.

— Если хочешь, у меня есть копия твоей презентации.
— ...
— Я попросил наших айтишников восстановить файл. На всякий случай.
— Почему?
— Интуиция. Или желание произвести впечатление. Что лучше звучит?

Она впервые — задержалась взглядом.
Не на галстуке. Не на папке.
А на нём.

Он всё знал заранее.
И это было и пугающе... и успокаивающе.

— Спасибо, — выдохнула она. — Но я справлюсь.
— Я не сомневаюсь. Но знаешь, иногда... приятно, когда кто-то рядом. Даже если ты сильная.

Он оставил флешку на столе и пошёл к выходу.
Не настаивал. Не просил. Не требовал.
Оставил тишину. И след в голове.

Позже, во время презентации, всё прошло идеально.
Но она знала: это не её победа. Это был его шаг.
Он дал ей почувствовать, что без него — труднее.

Вечером на почте было письмо:

"Ты хороша. Даже когда горишь в огне.
— J."

Она не ответила.
Но прочитала дважды.

На следующее утро он уже ждал её в холле.

— Совпадение? — спросила она.
— Стратегия. — Он улыбнулся. — Я просто рядом, когда ты не ждёшь. Это ведь удобно?

Она ничего не сказала.
Но шагнула в лифт — и он зашёл следом.

Он не касался.
Не давил.
Он окружал.
Он становился воздухом.

Она ещё не знала,
что каждый его шаг —
часть плана,
который должен закончиться её падением.

Три дня.
Он не писал. Не звонил.
Не приходил на встречи.
Не был в офисе.

И это раздражало сильнее, чем Лалиса хотела признать.

Она заходила в переговорную — машинально оглядывалась.
Смотрела в телефон — и будто ждала, что он что-то оставит.

Но — пусто.

Он просто исчез.
После того, как стал незаметно частью её жизни.

— Где Чонгук? — спросила она у секретаря отца.
— Отправился в командировку. Вроде как во Франкфурт.

Вечером, уже в машине, она получила сообщение:

J:
Скучала?

Она не ответила сразу.
Хотела стереть.
Но пальцы зависли.

L:
Я думала, ты исчез.

J:
Иногда, чтобы стать нужным — нужно исчезнуть.

L:
Ты психолог теперь?

J:
Нет. Просто умею слушать тишину.

На следующий день он снова появился.
На собрании.
В идеально сидящем костюме.
С той самой ленивой улыбкой, которая всегда немного выводила её из себя.

После встречи он подошёл ближе.
— Пропустила меня?

— Я скучаю только по результатам, Чонгук.
— Ложь. Ты скучаешь по моим странным фразам, кофе и уверенности.
— Уверенность — это вирус. Передаётся, если быть рядом слишком долго.
— Тогда я — неизлечим.

Он наклонился ближе. Почти шёпотом:

— Знаешь, я смотрел на тебя со стороны...
— И?
— Ужасно бесит, когда не могу быть рядом.

Она замерла на секунду.
Не от слов — а от того, как легко он это сказал.
Словно ничего не стоит.
Словно флирт — просто дыхание между встречами.

— Ты очень самоуверен, — хмыкнула она.
— А ты — слишком сильная, чтобы это отрицать.
— Мы не на свидании.
— Пока нет.

Он улыбнулся и ушёл.
А она — осталась, с пульсом выше нормы.

Почему он легко входит в её день?
Почему она ловит себя на мысли, что ищет его глазами?

Почему он стал таким... нужным?

А он, сев в машину, достал телефон, открыл фотографию.
Старую.
Сестра. Улыбка. Свет.

— Скоро, — сказал он тихо. — Я дотронусь до её боли.
— Через тебя, Лалиса.

Но он не знал:
он уже тронулся.
И не только умом.
Душой.

К его дому она пришла ближе к девяти.

Не хотела.
Точнее, не хотела показывать, что хочет.

Повод был простой: один из проектов требовал срочной подписи, и Чонгук, как назло, снова пропал с радаров.

— Можешь приехать? Я дома.
— Это неформально.
— Не бойся, я даже рубашку сниму.

Она приехала.
В пальто, с жёстким лицом и флешкой в кармане.

Дом встретил тишиной.
Никаких охранников. Только тёплый свет и запах кофе.

Он открыл дверь без спешки.
На нём и правда не было рубашки — только тёмная футболка и расстёгнутые джинсы.

— Поздно для работы, — сказал он, поднимая бровь.
— А ты сам пропал.
— Хочешь кофе? Или что-то покрепче?

Внутри было тепло.
Слишком уютно.
Слишком... неофициально.

— Подпиши, — она положила бумаги на стол.
— И ты уйдёшь сразу?
— А что, надеешься, что останусь?

Он подошёл ближе.
Она чувствовала его дыхание.
Он не касался. Только смотрел.

— Знаешь, — сказал он, — ты самая сильная женщина, которую я когда-либо видел.
— Ты говоришь это каждой?
— Нет. Большинство мне не интересны.
— И я интересна?

Он не ответил.
Вместо этого — взял её руку.
Тихо. Мягко. Опасно.

— Если бы ты знала, как ты влияешь на меня, — выдохнул он.
— Не говори красиво.
— Я не говорю красиво. Я говорю честно.

И тогда — она уступила.
Сама.

Его губы — на её шее.
Её пальцы — в его волосах.
Бумаги падают на пол.
Никаких соглашений.
Только тело. Тишина. И этот чёртов огонь.

После, когда она лежала у него под рукой, он прошептал в полумраке:

— А если ты будешь моей?

Она не ответила сразу.
Она не думала.
Она просто кивнула.

— Это да? — спросил он.
— Я не знаю, кто ты. Но да.

Она не знала.
А он — врал.
Но даже сам не понимал, почему внутри щемит.

🖤 Спустя год

Год прошёл, как во сне.

Они — вместе.
Официально — партнёры.
Неофициально — больше.

Она доверяет.
Он — стал мягче. Иногда даже смеётся. Иногда — смотрит на неё, как будто забыл, зачем всё начиналось.

Но план ещё жив.
Он просто ждёт момента.

А она...
Уже не знает, кто он на самом деле.
Но очень скоро — узнает.

🌧️ 01. Утро в его рубашке

Она выходит из спальни босиком, в его рубашке. Он уже пьёт кофе на кухне, в телефоне.
Она подходит сзади и обнимает его за талию.
Он не вздрагивает.
Он привык.
Он улыбается и целует её лоб.

— Когда ты такая спокойная, я забываю, сколько в тебе огня.
— А когда ты такой ласковый, я забываю, что ты пугаешь людей одним взглядом.

Он смотрит в неё.

— Я только тебя боюсь.

(лгать стало слишком просто.)

🕶️ 02. Деловая встреча, где все думают, что она "его"

Они входят в офис за руку.
Все встают.
Все переглядываются.

— Кто это?
— Его женщина. Она с ним на всех встречах теперь.

Она — в белом костюме. Он — в тёмном.
Она говорит вместо него. Он — просто смотрит, иногда добавляет слово.

После собрания он прошептал ей:
— Ты справляешься даже лучше, чем я планировал.
— Планировал?
— Влюбляться в тебя.
(и снова ложь, полуправда, двусмысленность)

🌙 03. Сцена на крыше

Полночь.
Они сидят на крыше его дома.
Никто не говорит.

— Думаешь, я могла бы быть кем-то другим? Не дочерью, не ассистенткой, не частью системы?
— Ты уже кто-то другой. Ты — моя.

Она кладёт голову ему на плечо.
Он смотрит вдаль и почти верит, что всё по-настоящему.

Почти.

🩸 04. День, когда он впервые избил человека ради неё

Один из его подчинённых позволил себе лишнее — в её сторону.
Чонгук сказал спокойно:

— Повтори ещё раз.

Через три минуты мужчина лежал в крови.
Она вошла в кабинет в этот момент.

— Что ты делаешь?!
— Защищаю то, что моё.

Она была в шоке. Но и... восхищена.
Он знал это.
Он знал, как манипулировать даже её страхом.

🌹 05. Редкий отпуск на побережье

Они на вилле у моря.
Она в длинной рубашке, босиком по песку. Он — с камерой.

— Не снимай.
— Ты слишком красивая, чтобы не снимать.
— Ты что-то скрываешь, Чонгук?
— Только насколько сильно я тебя хочу.

Ночь была как сцена из другого мира.
Без боли. Без лжи.

Он почти забыл, что она — цель.

📸 06. Фото, которое он хранит

Он однажды распечатал фото:
она спит, прижавшись к нему, её волосы закрывают половину лица.

Он не признаётся,
но это фото — в бумажнике. Всегда.

Он уже не понимает,
где заканчивается план
и начинается зависимость.

🔪 07. Она в ярости — и он в восторге

Она пришла в бешенстве после того, как узнала, что её отец скрывал деловую махинацию.

— Всё это дерьмо — рушится!
— Тогда построй своё.
— Как? В этом мире невозможно доверять.

Он подошёл к ней, схватил за лицо и прошептал:

— Доверься мне.
— Я уже... слишком сильно.
— Значит, ты моя.

Потом она сломала стакан о стену.
А он засмеялся.

— Богиня разрушения. Я знал.

Они занялись любовью прямо у стены.
С царапинами.
С криками.
С гневом, сливаясь в удовольствие.

🧨 08. Последние недели — и он уже не тот

Он стал тише.
Чаще смотрит на неё, когда думает, что она не замечает.
Рука дольше задерживается на её талии.
Поцелуи стали мягче.
И один раз он сказал:

— Если всё это исчезнет завтра... останешься?

Она молча кивнула.
А потом спросила:

— А что ты скрываешь, Чонгук?

Он не ответил.
Просто поцеловал.
Но внутри всё звенело.

Он знал — рано или поздно, она узнает.

Ночь была чересчур тёплой.
Подозрительно идеальной.

Лалиса стояла у зеркала, поправляя серьги.
Он не сказал, зачем приглашает её в загородный дом.
Только:

— Надень что-то белое. Ты же умеешь быть красивой, когда нужно?

Она усмехнулась.
Он был резким, грубым, порой непонятным — но именно это и притягивало.

Когда она приехала, вокруг уже всё было готово:
тонкая дорожка из белых лепестков,
маленькие фонари вдоль аллеи,
стол, накрытый вручную.
Скрипка играла где-то в кустах — да, он заказал живую музыку.

Он ждал её. В чёрном костюме, в перчатках.
Без улыбки, без мягкости —
но глаза были тёплее, чем обычно.

— Ты превзошёл себя, — сказала она, подходя.
— Всё ради тебя.

Он подал руку. Она вложила свою.

— Не думал, что когда-нибудь скажу это, — начал он, когда они сели. —
— Что именно?
— Что ты меня сломала.
— Я?..
— Не буквально. Только внутри.

Он смотрел на неё. Слишком долго. Слишком пристально.

— Я пришёл в твою жизнь с одной целью.
— И какая же она?

Он усмехнулся.

— А сейчас уже неважно.
Потому что всё пошло не по плану.

Он поднялся. Достал из внутреннего кармана коробочку.
Открыл её — там кольцо.
Простое, но с алым камнем. Как кровь. Как воспоминание.

— Выходи за меня, Лалиса.
Не для сказки.
Для того, чтобы принадлежать.
Полностью. Без остатка.
Ты войдёшь в мою тень — навсегда.

Она сначала растерялась.
Он не говорил пафосно.
Он говорил так, будто отдаёт приказ — и в то же время вложил в это всё, что у него есть.

— Ты серьёзно?..
— Я не играю. Никогда. Особенно, когда дело касается моей женщины.

Она дрожала.
Губы дрожали.
А потом — слёзы. Настоящие.

Она шагнула вперёд, обняла его и прошептала, почти выкрикнула:

— Да! Чонгук, дааа!
— Ты... пугаешь меня. Но я хочу быть с тобой.
— Навсегда. Пока ты не оттолкнёшь.

Он не улыбнулся.
Он просто посмотрел ей в глаза.

— Ты сама сказала «да». Запомни это, Лалиса.

Позади играла музыка.
Она смеялась и плакала.

А он...
Он смотрел, как легко она поверила.
Как просто она впустила его.

И внутри у него что-то сдвинулось.
Но он — мафия. Он мстительный.
И он не простит то, что её брат отнял у него сестру.

Предложение — было шагом.
Свадьба — станет клеткой.
А потом...

Она узнает. Всё.

— Мы можем сделать свадьбу на побережье, — сказала она, листая альбом с локациями.
— Хочешь, я куплю побережье? — усмехнулся он.

Она ударила его подушкой. Он засмеялся.

— Ты ужасно избалованный.
— А ты — слишком наивная.
— Чего?

Он подошёл ближе, обнял сзади, положив подбородок ей на плечо:

— Ничего. Просто хочу, чтобы ты всегда улыбалась вот так.

Пока она искала платья с подругами,
он сидел в чёрном внедорожнике, в перчатках, с холодными глазами.

— Ты уверен, босс?
— Уверен.
— Это её отец.
— Это убийца моей сестры.
— Но прямых доказательств...

Он повернулся к подчинённому и сказал ледяным тоном:

— Не нужно доказательств. Нужно разрушение.

Позже в тот же день он приходит домой.
Лалиса в пижаме, с пледом и шоколадом. Она включает фильм. Он садится рядом.

— Устал? — спрашивает она.
— Чуть-чуть.
— А чем ты занимался весь день?
— Готовил тебе сюрприз.

А в это время:

📁 — в одном банке создаются фальшивые переводы от лица её отца;
📞 — в прокуратуру анонимно стекают данные;
🧨 — СМИ готовятся опубликовать утечку компромата.

Всё — по указке Чонгука.
Спланировано. Холодно.
Он душит её отца не руками, а сетью.

Но дома — он мягкий.
Он обнимает Лалису за талию, целует макушку.

— Ты счастлива?
— Да. Ты?
— Очень.

(он даже не лжёт. Он действительно счастлив,
но счастье его — в том, что всё идёт по плану.)

На следующий день:

— Папа выглядит уставшим, — говорит она ему.
— Бизнес не щадит никого, — отвечает Чонгук спокойно.
— Хочу, чтобы вы подружились.
— Мы обязательно... найдём общий язык.

(на его лице — улыбка. В его голове — таймер.)

И когда она засыпает в его рубашке,
он уходит в кабинет, открывает ноутбук
и вводит команду:

📤 [ENTER] — документы отправлены.
🧨 Финальный этап начался.

Через 10 дней — свадьба.
Через 9 — её отец падёт.

Но её он не тронет.
Он обещал себе:

её он сохранит.
Она станет свидетельницей.
Она будет жить.
С ним.
Всегда.
Даже когда всё, что она любила, будет разрушено.

На утро всё выглядело как обычно.
Лалиса пила кофе на балконе.
Чонгук обнимал её за талию.

— Твой папа не звонил? — спросил он буднично.
— Нет, а что?

— Просто... новости. Иногда они бывают жестоки.

В это же утро в новостной ленте:

⚠️ "Подозрение в махинациях: глава компании "K Group" замешан в незаконных схемах финансирования".

"Источники сообщают, что в дело могут быть вовлечены иностранные офшоры и фиктивные компании..."

Лалиса увидела заголовок случайно.
Пролистывая новости, остановилась.
На секунду не поверила глазам.

— Что за бред...
— Что случилось? — он подошёл сзади.

— Это всё ерунда. Это ошибка.
— Возможно. Но знаешь, как работает медийная атака: сначала заголовок, потом улики, потом скандал.

Она помолчала.

— Это какая-то подстава.

Он сделал вид, что удивлён.

— Твой отец же всегда был чист, да?

В этот же день в офис к её отцу зашли люди в костюмах.
Налоговая.
Аудиторы.
Службы, о которых забыли в этой стране лет десять назад.

— Я хочу поехать к нему, — сказала Лалиса, хватая сумку.

— Подожди, — Чонгук встал перед ней. — Ты будешь только мешать. Сейчас нужно молчать и ждать.
— Это мой отец.
— Именно. Если хочешь ему помочь — не высовывайся. Пусть юристы разберутся.

Она посмотрела в его глаза.
Там была стальная уверенность.
Он всегда знает, как правильно.
Он всегда всё видит заранее.

А он смотрел, как система, выстроенная её отцом,
начинает сыпаться при первом прикосновении.

К вечеру пришла новая новость:

📰 "Фиктивные счета в Швейцарии: имя главы «K Group» обнаружено в международном расследовании".

Лалиса сидела в тишине, держась за кружку, как за якорь.
— Это просто совпадение...
— Нет, Лали, — мягко сказал Чонгук. — Это — начало.

Он сел рядом. Обнял.
Погладил по волосам.

— Знаешь, всё, что рушится, можно построить заново.
— Не сейчас... не перед свадьбой...
— Именно перед свадьбой. Чтобы ты знала, кто рядом с тобой. Кто поддержит, когда всё исчезнет.

Она зарылась в его грудь, растерянная, ослабевшая.
А он — закрыл глаза.
И впервые за долгое время почувствовал удовольствие от власти.

Отец упадёт.
Её мир рухнет.

Но она останется — с ним.
Потому что он её якобы спасёт.
А на самом деле — всё это он и разрушил.

Свадьба была идеальной.
Погода — теплее, чем обычно.
Цветы — белые, как её платье.
Он — в чёрном, как всегда.

Гости аплодировали,
музыка играла нежно,
она — светилась.
Впервые за долгое время.

— Ты выглядишь как проклятие, завернутое в невинность, — прошептал ей Чонгук у алтаря.
— А ты — как предупреждение, которое я не услышала.
— И всё же ты здесь.
— Потому что я люблю тебя.

Он сжал её руку.

Она не знала, что именно в этот день её мир умрёт.
Под гром аплодисментов.

Церемония прошла.
Они произнесли клятвы.
Она — дрожащим голосом. Он — тихо, уверенно.

— Клянусь быть твоим домом. Даже если вокруг всё сгорит.

А потом — фуршет.
Смех. Камеры.
Тосты.

И слово взял её отец.

Он был бледнее, чем обычно.
Но все решили — нервы.

Он поднял бокал, глядя на неё.
Потом — на Чонгука.

— Сегодня... день, который должен был стать светом.
Но он...
(голос дрогнул)

— Он стал для меня...
(он схватился за сердце)

— ...концом.

Он рухнул.
На глазах у всех.

— Папа?! — Лалиса закричала, бросаясь вперёд.

— Вызовите скорую! — кто-то кричал, кто-то снимал, кто-то стоял в ступоре.

Чонгук шагнул вперёд, резко, ловко. Удержал её.

— Пожалуйста... ПАПА!!! — она билась в его руках.

Скорая приехала быстро.
Всё замерло.

Через полчаса врач вышел и сказал:

— Инсульт. Молниеносный. Мы... не успели.

Лалиса сидела на ступеньках, платье было в грязи, лицо в слезах.
Рядом — Чонгук.
Он не сказал ни слова.
Он просто положил руку на её спину.

Он знал.
Он знал, что его действия доведут до этого.
Что она — будет смотреть на него, ища утешения,
а он — тот, кто разрушил её семью.

— Я не могу поверить, — шептала она.
— Я с тобой, — отвечал он. — До конца. Я рядом.

Она кивнула.
Она верила.

Похороны были на частной территории,
далеко от журналистов,
но в сопровождении охраны и влиятельных людей,
которые пришли не столько попрощаться, сколько убедиться:
человек, который держал город за горло, — мёртв.

Чонгук стоял рядом с Лалисой.
В чёрном костюме. Без выражения на лице.

Она дрожала. Не от холода — от пустоты.
Он же — был спокоен.
Чертовски спокоен.

Когда крышку гроба закрыли,
и тело её отца медленно ушло под землю,
она опустилась на колени и закрыла лицо руками.

Он наклонился и прошептал ей на ухо:

— Первый ушёл. Остался один.

— Что ты сказал?.. — её голос был тихим, как трещина.

— Я сказал, что всё будет хорошо.
— Нет. Ты сказал...
— Показалось, Лали. У тебя тяжёлый день.

Он поднял её за локоть, нежно, будто поддерживает.
Но в его пальцах — контроль.

Когда люди разошлись, он остался у могилы,
в одиночестве,
глядя на свежую землю,
и холодно сказал в пустоту:

— За сестру.
Один готов. Второй — на подходе.

А ты, Лали... ты будешь смотреть на всё это.
Пока не сломаешься.

На следующий день брат Лалисы получил "письмо".
В нём были фото. Документы. Подписи.
Все улики вели к нему — к незаконным сделкам, к смерти дочери Чонгука.

А через неделю — его нашли в машине.
Пуля в висок.
Закрытое дело.
Молча.

Лалиса закричала. Она не могла поверить.
— Сначала папа, теперь он... это не совпадение!
— Мир гниёт, Лали. Просто мы раньше не замечали.
— Почему всё рушится?!
— Потому что ты — не та, кем была. И рядом с тобой — не тот, кто был раньше.

Он провёл пальцами по её лицу,
и в его взгляде она увидела что-то чужое. Что-то жгучее.

— Твой мир умирает.
А ты теперь живёшь в моём.

Она всхлипнула.
Он обнял её.

Но это не был уют.
Это была капканная нежность.

— Ты останешься со мной, Лали. У тебя больше никого нет.
— Я...
— Шшш. Тише. Не думай. Просто будь рядом.

А внутри — он праздновал.

✔ Убить отца — выполнено
✔ Убить брата — выполнено
⏳ Лалиса — в процессе

Теперь он не спешил.
Он будет медленно разбирать её изнутри.
Сначала — изоляция.
Потом — паранойя.
Потом — боль.

Она не должна была заходить туда.
В тот вечер она просто искала планшет,
который, по её мнению, остался в кабинете.

Подойдя к двери, она уже хотела постучать,
но замерла.
Голос.

— Ты доволен? — это был Тэхён.
— Более чем.
— Она теперь твоя?
— Полностью.
— Жаль, что не узнает, почему ты её выбрал.
— О, она узнает

У Лалисы кровь застыла в венах.
Она сделала шаг ближе. Сердце колотилось.

— Тебе этого было достаточно? — спросил Тэхён.
— После того, как её брат толкнул мою сестру под поезд — достаточно?

Ты серьёзно спрашиваешь, Тэхён?

Голос Чонгука стал тише, ниже, ледянее:

— Я убрал её отца.
— Я убрал брата.
— Теперь она.

Только медленно.

У неё перехватило дыхание.
Он... всё спланировал?

— Она тебя любит, — тихо сказал Тэхён.
— И это прекрасно.

Любовь — лучшая форма слома.

Щёлкнула напольная доска.
Чонгук поднял голову.
Резко. Глазами — прямо в щель двери.

Он понял.

— Подожди, — сказал он Тэхёну. — Кажется, у нас гость.

Лалиса в панике отскочила,
разворачиваясь — и наткнулась прямо на него.

Он стоял за ней.
Как призрак.
Как демон, который сам вылез из своих слов.

— Лали...
— Не подходи ко мне.
— Ты подслушивала?

Её лицо было бледным. Губы дрожали.

— Это всё... ты? Папа, брат...
— Да.
(он не солгал. Зачем теперь?)

— Почему?
— Ты — просто слабое звено в сильной семье.

А теперь ты моя слабость.
И я это исправлю.

Он схватил её за руку, притянул.
Она пыталась вырваться — он держал крепко.

— Я ненавижу тебя, — прошипела она.
— Пока нет.

Но ты узнаешь, что такое настоящая ненависть.

Он прошептал прямо ей в губы:

— Ты ведь знаешь, Лали.
У тебя больше никого нет.
Никто не придёт. Никто не спасёт.
Я — твой ад. И твой рай. Одновременно.

Он отпустил её.
Она упала на пол. Без сил. Без воздуха.

А он — развернулся, вытирая кровь с пальцев (она поцарапала его).

— Начинается вторая часть, Лали.

Ты слышала всё.
Теперь я сделаю так, чтобы ты забыла, кем ты была.

Он вошёл в комнату поздно ночью.
Без слов. Без предупреждений.
В руках — холодные металлические наручники.

— Что ты делаешь? — она отшатнулась.
— Перестаю играть в заботливого мужа.

Сегодня я — просто палач.

Он заломал ей руки, закинул на спинку кровати и защёлкнул замки.
Холод металла резанул по коже.
Она зашипела от боли.

— Чонгук... пожалуйста...
— О, ты вспомнила, как меня зовут?

Милая. Ты скоро забудешь своё.

Он отступил на шаг, открыл чёрный чемодан.
Внутри — резиновые плети, зажимы, лезвие, иглы, металлическая палочка с током.

— Что... что ты...
— Это ты. За твою семью. За её кровь. За мою сестру.

Он сорвал с неё рубашку.
Прямо на швах. Без нежности.
Оголил спину и плечи.
— Сколько ударов за её крик, а?

Десять? Двадцать?

Первый хлест — как пламя.
Второй — сильнее.
Кожа сразу покрылась тонкой полосой крови.

Она закричала. Он зажал ей рот рукой.

— Тише. Это не пытка.

Это очищение.

— Я тебя ненавижу, — хрипела она.
— А я люблю, как ты дергаешься, когда я прикасаюсь.

Люблю, как ты сгораешь — и всё ещё жива.

Он взял зажимы и нацепил их ей на запястья и внутреннюю сторону бедра.
— Знаешь, где болит сильнее всего? — прошептал он ей в ухо.
— Там, где никто не видит.

Он провёл лезвием по её животу, оставляя тонкую линию крови.
Не для смерти.
Для страха.

— Каждая капля — как воспоминание о тех, кто причинил мне боль.
— Я... ни в чём не виновата...
— Ты — их кровь. Этого достаточно.

Он взял металлическую палочку.
Прижал к её ребру. Щёлк.

Разряд прошёл по телу.
Она вскрикнула, дёрнулась.
Слёзы хлынули из глаз.

— Молчи. Или я сделаю хуже.
— Пожалуйста...
— Пожалуйста? Уже просишь? Уже умоляешь?

Он схватил её за подбородок.
— Я могу сделать с тобой всё.

А ты ничего. Потому что ты — моё возмездие. Моя собственность.

И он продолжил.
Час. Второй.
Каждое новое движение — больнее предыдущего.

Когда он закончил, она лежала,
вся в крови, следах ожогов и ссадин,
синие запястья, трясущееся тело.

Он снял с неё наручники.
Положил рядом лед.
Обнял. Почти нежно.

— Спи, Лали.
Завтра будет хуже.

Утро.
Её тело горело.
Кожа — в кровоподтёках, рваная на плечах и спине.
Губы пересохли. Веки тяжёлые.
Каждое движение — как через лезвия.

Он вошёл, как обычно — в белой рубашке,
чистый, спокойный, будто ночь пыток —
была частью их утренней рутины.

— Доброе утро, милая.
— ...
— Не хочешь поздороваться?

Она не ответила.
Глаза — стеклянные.
Но внутри... не пусто.

— Сегодня ты молчалива.

Это хорошо. Молчание — признак смирения.

Он сел на край кровати.
Положил на поднос — суп, воду, таблетки.

— Поешь. Или я накормлю тебя сам.

Лалиса медленно взяла ложку.
Рука дрожала. Но она держалась.
Внутри головы — тишина и план.

«Он думает, что я сломалась.
А я просто затаилась.»

Он поднял её лицо за подбородок.
— Я люблю, когда ты послушная.

Только не делай глупостей.

Ты — моя кукла. И куклам не положено думать.

Вечером он снова пришёл.
Снова инструменты.
Снова фиксация.
Но она — не сопротивлялась.
Она позволила ему делать всё.

Он был доволен.

— Вот ты и поняла, где твоё место.

Но пока он шептал ей в ухо грязные угрозы,
и причинял новую боль,
она считала.

Каждую деталь.
Где ключи. Где оружие. Где его слабость.

И когда он ушёл,
она не плакала.
Не дрожала.

Она лежала в темноте
и прошептала самой себе:

— Я тебя уничтожу, Чонгук.
И ты даже не поймёшь, когда это начнётся.

Прошла неделя.

Лалиса не кричала. Не сопротивлялась.
Когда он приказывал — она кивала.
Когда он приходил ночью — она не дергалась.
Когда он касался — она закрывала глаза.

И внутри всё в ней хотело вырваться —
Но она больше не была глупой.

Она вела себя, как дрессированная.
И он был доволен.

— Моя идеальная, — говорил он, целуя её шею после одной из очередных "игр".
— Такая покорная. Такая тёплая.
— Твоя, — тихо шептала она.

(но внутри:

"ещё один шаг ближе — и ты упадёшь прямо на мои ножи.")

Она стала изучать дом.
Счётчики. Камеры.
Замки.
Таймер, с которым закрываются двери.
График охраны.
Где лежат ключи.

Каждую ночь он оставлял на её теле новые следы.
Но она больше не плакала.
Он подумал — сломалась.
А она просто затвердела.

Иногда он приносил ей подарки.
Кольцо. Новый браслет. Парфюм.

— Ты заслужила это.
— Спасибо, хозяин, — тихо.

(а внутри:

"я отравлю этот парфюм, если понадобится.")

— Знаешь, — сказал он однажды, играя её волосами,
— может, я даже женюсь на тебе заново.

Публично.
Чтобы весь мир знал, кому ты принадлежишь.

Она подняла глаза. Улыбнулась.

— Было бы красиво.

(а внутри:

"на твоей свадьбе я сломаю тебе шею. Может быть — перед камерами.")

На четвёртую неделю, он, лежа рядом с ней, прошептал:

— Я начинаю думать, что ты меня действительно любишь.

Это... даже пугает.

Она медленно повернулась, положила руку на его грудь.

— А что, если правда?

(а внутри:

"пусть ты влюбишься в меня. Это сделает твою смерть вкуснее.")

Он заснул.
Она — нет.

В темноте, с синяками, с ранами, с выжженным телом,
она смотрела в потолок и шептала себе:

— Потерпи ещё. Ещё чуть-чуть.
Скоро он расслабится.
А я — стану чудовищем, которое он сам создал.

Он вошёл, как всегда —
медленно, с мягкой походкой, в белой футболке.
Лиса сидела на полу. Тихая.
В её глазах не было ни страха, ни ненависти.

Только ничего.

Он поставил на тумбочку тарелку с фруктами.
Сел рядом.
Провёл пальцем по её щеке.

— Красивая. Молчаливая. Послушная.
— Ты же это хотел, — шепнула она.
— Хотел, — он кивнул.
— Тогда чего ты ждёшь?

Он взял её за волосы, откинул голову назад.

— Скажи ещё раз, кому ты принадлежишь.
— Тебе.
— Кому?!
— ТЕБЕ.

Он отпустил. Резко. Она упала на пол.
Он встал, сжал кулаки.

— Почему я не могу убить тебя?!

Она приподнялась, вытирая кровь с губ.

— Потому что ты зависим от меня также как и я от тебя...
— НЕ ВРИ!

Ты не моя сестра.
Ты не её отражение.

Ты — грязь.
Кровь её убийц.

Он задыхался от ярости.

— Знаешь, как она улыбалась?

Ты даже близко не такая.
Она была светом.
А ты — тень, которую я раздавливаю.

Он схватил лампу, разбил её о стену.

— Я делаю это ради неё. Понимаешь?!

Не потому что хочу.
А потому что должен.

Лиса поднялась на колени.

— Тогда убей меня. Если так легче.

Но ты этого не сделаешь.

Он подошёл.
Сел перед ней.
Схватил за лицо.

— А знаешь почему?

Он наклонился ближе. Его голос был тише.

— Потому что где-то глубоко...
я начал ненавидеть себя за то, что хочу тебя.

Она замерла.
А он прошептал:

— Я тебя не люблю.

Я никогда не смогу любить тебя, как её.

Но, чёрт возьми, мне больно, когда ты смотришь на меня так,
как будто я чудовиже!

Он ударил кулаком по полу, вскрикнул.
Потом обнял её.
Не как мужа.
Не как палач.
Как потерянного.

— Ты не она.

Но ты осталась.
А она — нет.

Он закрыл глаза.
А она — открыла.

В этот момент Лалиса поняла:
он ломается.
Его месть — превращается в растерянность.

И теперь он — уязвим.

«Ещё немного, Чонгук, — подумала она. —
Я почти там. Почти могу воткнуть нож.»

Он вошёл в комнату и захлопнул дверь с грохотом.
На глазах — тени. На кулаках — свежие порезы.
От него несло алкоголем и злостью.

Лалиса сидела в углу. Тихая.
Смотрела прямо в него.
Без страха.
Без дрожи.
Просто — смотрела.

— Что, сучка? Думаешь, победила?
— Нет, — спокойно.
— Думаешь, я тебя жалею?
— Нет.
— Но ты же хочешь, чтоб я пожалел.

Он подскочил, схватил её за волосы, дёрнул вверх.
Она зашипела от боли, но не отпрянула.

— Говори.

Скажи, что я животное.
Скажи, что я монстр.
Скажи, что я хуже, чем был твой отец.

Она не ответила.
Тогда он ударил её — резко, в бок.
Так, что она упала, сбитая с дыхания.

— Ты вызываешь во мне слабость. Поняла?!

А я не хочу быть слабым.
Из-за тебя я — ничтожество.

Он подошёл ближе, встал над ней.

— Я похоронил свою сестру.

Я заставил её мать рыдать в петле.
Я вырезал твою семью, как гнилое мясо.

— Я знаю, — прошептала она.
— Тогда заткнись!

Он схватил её за шею, прижал к стене.

— Я мог бы трахать любую. Ломать любую.

Но ты...
Ты вгрызлась в меня.
И теперь я хочу только тебя.

Он вжался в неё. Грязно. Без уважения.
Без нежности. Без страсти.

Только злоба. Только контроль.

— Ты моя грязь, слышишь?

МОЯ.

Я не позволю тебе быть сильной.
Не позволю тебе побеждать.

Он оторвался, плюнул рядом с её лицом.

— Ты выжила, да?

Ну давай.
Посмотрим, как долго ты ещё протянешь.

Он вытащил ключ, бросил её ошейник на пол.

— Надень сама.

Или я надену зубами.
А потом приду ночью и не спрошу, хочешь ты или нет.

Он ушёл.
Дверь захлопнулась.
Тишина.

Лиса осталась сидеть.
Кровь на губах. Плечо болит.
В глазах — не слёзы.
А пламя.

— Я сделаю так, чтобы ты сам надел себе ошейник, ублюдок.

А потом умолял, чтобы я осталась.

Она вошла в комнату.
Обнажённые плечи, цепочка на шее, тень крови на бедре —
но держалась гордо.

Чонгук сидел в кресле,
руки сцеплены в замок, глаза под покровом недоверия.

— Хочешь, чтобы я встала на колени? — спросила она.
— ...
— Или хочешь, чтобы я умоляла тебя не ломать мне запястья?

— Что ты задумала? — процедил он.
— Что ты имеешь в виду?
(и улыбается. впервые.)

— Ты улыбаешься.
— А тебе не нравится?

Он вскочил. Подходит. Хватает её за подбородок.
— Не играй со мной.
— Почему? Тебе можно, а мне — нет?

Он отпускает её.
Отходит. Хватается за голову.
Он не узнаёт себя.

— Ты...

Ты должна плакать.
Ты должна просить.

А ты стоишь тут, как будто не я тебя бил, как животное!

Она подходит.
Осторожно касается его плеча.
Он дёргается. Он не может дышать.

— Ты ненавидишь, что хочешь меня, да?

— шепчет она.
— Заткнись.
— Ты хочешь меня больше, чем свою месть.

Он отталкивает её.
Но она подходит ближе.

— Знаешь, кто ты, Чонгук?

Не монстр.
Жалкий мальчик, который не смог спасти сестру.

Он хватается за волосы, стонет от ярости.
Бьёт кулаком по стене — кровь.

— УБИРАЙСЯ!

УБИРАЙСЯ, СУКА!

Она медленно выходит.
Но у двери оборачивается.

— Ты думаешь, что убиваешь меня.

А ты просто превращаешь меня в себя.

И знаешь, что?
Мне это начинает нравиться.

Он остаётся один.
Руки в крови.
Грудь сжата.
В голове — крики. Лица. Пепел.

— Я тебя уничтожу, Лалиса...
(шёпот)
— ...или ты уничтожишь меня первым.

Было поздно. За окнами бушевал дождь.
Лалиса сидела в тишине, смотря в одну точку.
Шея болела.
Губы были искусаны до крови.

Вдруг открылась дверь.
Он ввалился, пьяный, пошатывающийся,
рубашка расстёгнута, глаза затуманены.

— Лалиса... — прохрипел.
Он с трудом закрыл за собой дверь и рухнул на колени перед ней.

— Я...
(тяжело дышит, заплетается)
— Я не знаю, кто я теперь.
— Поздно, — холодно.
— Я хотел... хотел, чтобы ты почувствовала...
(кашляет)
— ...боль. Такую, какую чувствовал я.

Она молчала.
Смотрела на него сверху вниз.
И вдруг — образ.

☁️
Как он подаёт ей кофе, слегка смущённый.
Как она смеётся — впервые за годы.
Как он держит её руку под столом в ресторане.
Как они танцуют в её квартире, босиком, под старую музыку.

— Ты был добрым, — прошептала она.
— Нет, — он засмеялся с горечью.
— Я всегда был сломан.

Просто раньше прятал это под костюмами и поцелуями.

Он упал на бок, вцепился в край её платья.

— Прости меня.

Даже если это ничего не изменит.
Я просыпаюсь с криками. Я...
Я вижу её мёртвую каждый раз, когда закрываю глаза.

Но теперь...
Теперь я вижу тебя.

Он поднял голову.
Глаза налиты слезами. Настоящими.

— Я думал, что уничтожу тебя — и станет легче.

Но я только потерял тебя.
Я потерял даже себя.

— Ты убил нас обоих, Чонгук.
— Я знаю.
(он уткнулся в её колени, как ребёнок)
— Мне страшно, Лали...

Она не оттолкнула его.
Просто сидела.
Вспоминая, как он смотрел на неё, когда говорил «люблю».
Как держал её, когда она боялась будущего.
Как целовал её пальцы и обещал: «ты — моя семья».

— Я скучаю по тебе, — шепчет он.

— По нам.
По той версии нас, которая могла бы быть настоящей.

Она опустила взгляд на него.
Он дрожал. Уязвимый.
Нелепый. Жалкий. Ломанный.

— Я тоже скучаю, — сказала она.
— Но больше — по себе.

Он не ответил.
Просто лежал у её ног.
Пьяный, разбитый, уничтоженный.
Не монстр. А его тень.

А она смотрела в потолок.
И впервые не чувствовала желания отомстить.

Только пустоту.

Офис. Тот самый, где он всегда был холодным, уверенным, непоколебимым.
Сегодня — с пульсирующим похмельем и затуманенными глазами.

Чонгук сидит в кресле.
Пальцы в висках. Лоб в поту.
Кофе не помогает. Таблетки не помогают.
Он не может выкинуть Лалису из головы.

В дверь стучат.

— Заходи.
Тэхён входит.
Смотрит строго. В руке — планшет.

— Нам нужно поговорить.
— Позже. У меня башка трещит.
— Нет. Сейчас.

Чонгук тяжело поднимает глаза.
— Что?

Тэхён молча включает видео.
На экране — камера наблюдения с вокзала.
Время: тот самый день.
Изображение: его сестра. Одна. Без чужого давления. Без насилия.

Следующий файл — аудио.
Разговор между братом Лалисы и его сестрой.
Она говорит:

— Мне страшно.
— Я не хочу больше жить в этом теле.
— Я устала.

А он отвечает:

— Я отвезу тебя домой. Пожалуйста, не делай глупостей.
— Просто поговорим, да?

Тэхён выключает.

Тишина.

— Он пытался её спасти, — говорит Тэхён.

— А ты вырезал его семью.

Чонгук сдавленно дышит.
Он смотрит в одну точку.
Мир больше не двигается.

— Нет.

Нет.
НЕТ!

Он подскакивает. Опрокидывает стул.
Разбивает кулак о стол.
Стонет. Кричит.

— ЭТО ЛОЖЬ!
Это они убили её! Это они...

(тихо, как будто его тошнит)
...это я?

Он медленно опускается на колени.

— Я сделал это.

Я сломал Лалису.
Я убил её отца. Её брата.

Ради ложи.

Тэхён смотрит на него сверху вниз.

— И что теперь?

Чонгук шепчет:

— Я...
Я больше не знаю, кто я.

Он медленно поднимается. Берёт пиджак.
— Мне нужно домой.
— Зачем?

Чонгук поворачивает голову.
Глаза красные. Пустые.

— Попросить прощения?

Или...
...посмотреть в глаза тому, кого я превратил в монстра.

Дом был тихим.
Слишком тихим.

Обычно Лалиса оставляла свет в прихожей.
Обычно в воздухе стоял запах кофе или её духов.

Сегодня — ничего.

Чонгук прошёл вглубь дома.
Пиджак валится с плеча.
Он бредёт, как призрак.
Пальцы дрожат.

— Лиса?.. — тихо.
— Я... я должен сказать тебе...

Он открывает дверь в спальню.
Пусто.
Покрывало смято.
На подушке — волос. Один, золотой.
Словно она оставила его специально. Прощание.

Он бросается к ванной — пусто.
Кухня — пусто.
Сад — закрыт.
Окна открыты.

Он бежит к сейфу. Открыт.
Флешки нет.
Тот самый компромат на мафию, на него — пропал.

Он не орёт.
Он просто садится.
Смотрит в пустую комнату.
И тянется к голосовому сообщению.

Он знает, что она оставила его.
Он чувствует.

Пальцы дрожат.
На экране — её имя. Сообщение получено два часа назад.

Он нажимает.

Лалиса, голос спокойный, отрезанный, ледяной:

— Ты любил её.
Ты хотел справедливости.
А в итоге просто стал чудовищем.

— Я плакала за тебя.
Кричала от боли.
Верила, что в тебе ещё есть человек.

— Но ты выбрал не справиться с болью,
а сделать новую.

— Ты держал меня, как куклу.
А теперь твоя кукла сбежала.

— Не ищи меня, Чонгук.
Я ухожу, пока не стала хуже, чем ты.

— Хотя, может, уже поздно.

Звук обрывается.

Он остаётся сидеть.
В ушах — звон.
В сердце — не боль, а пустота.

Он разрушил всё.
И не осталось даже кого винить.

Он смотрит в окно.
Дождь.

— Лалиса...

Прости.
Или убей.
Только не исчезай.

Но она уже ушла.
И в этот раз — навсегда.

Прошло три месяца.

Чонгук вычеркнул всё: бизнес, мафию, контроль.
Он в пыльной квартире. С сигаретой. С алкоголем.
Один.

В каждом городе — её след.
В каждом человеке — кто-то, кто не знает, где она.

Он смотрит её старые фото.
Он переслушивает то единственное сообщение по сто раз.

— Не ищи меня, Чонгук...
Он не может не искать.

Тэхён говорит ему:
— Ты должен остановиться.
— Она мертва?
— Нет. Но она жить не хочет с тобой рядом.

Он не отвечает.
Он просто уезжает в следующий город.

А в это время — где-то в Европе.

Она.
Теперь — не Лалиса.
Теперь — Лейна.

Работает в маленькой кофейне.
Ходит в чёрной водолазке, волосы собраны.
Говорит по-французски.

Никто не знает её прошлое.
Никто не слышал, как она когда-то умоляла его не ломать её.

Но в её шкафчике — пистолет.
Под столом — нож.
В телефоне — новое имя. Фальшивый паспорт.

И карта. Красная точка.
Чонгук.

Каждую ночь она смотрит на точку.
Иногда — приближает.
Иногда — удаляет.

Она ушла.
Но всё ещё держит его под прицелом.

Однажды, во время закрытия кофейни, к ней подходит девушка.

— Вы — Лиса?
— Нет.
— Простите... вы очень похожи.

Она улыбается. Вежливо.
Но внутри — железо.

Если он найдёт её — она будет готова.
Но теперь это будет не бегство.

Это будет охота.

❖ Город. Через три месяца после её исчезновения.

Квартира Чонгука — как склеп.
Тёмная, мёртвая, тишина.
На столе — письма, записки, бутылки, вырванные страницы с её именем.
Он почти не выходит.
Он почти не спит.
Он просто ждёт.
Хотя сам не знает — чего.

В одну из ночей он включил камеру.
Поставил её напротив себя.
Сел. В рубашке, которую она любила.

— Я не прошу прощения, Лиса.

Я знаю, я не заслуживаю.

Он говорит спокойно.
Улыбаясь почти нежно.

— Просто...

Я не умею без тебя.
Ты забрала меня с собой, когда ушла.

Ты любила монстра.
А монстр — не выжил без твоей любви.

Он смотрит в камеру. Последний раз.

— Если ты ещё где-то дышишь...

Не прощай. Просто помни.
Я был чудовищем. Но с тобой — я стал человеком. Хоть на секунду.

Экран гаснет.
Последние кадры:
Он засыпает на диване.
И больше не просыпается.

❖ Где-то в Италии. Спустя время.

Маленький домик у озера.
Лалиса в лёгком платье.
Волосы собраны, лицо уставшее, но светлое.

На руках — ребёнок.
Мальчик. С чёрными волосами и её глазами.

Она качает его.
Смотрит в окно.
В небе — птицы.

Где-то в ящике лежит старая цепочка с его именем.
Она открывает её раз в год.
Плачет.
И прячет снова.

Она любила его.
Да, он был чудовищем.
Но только она знала, каким он был, когда никто не смотрел.

Она шепчет ребёнку:

— Ты похож на него.
— И пусть ты не узнаешь его лично...

Он всё равно будет жить в тебе.
Потому что даже тьма умеет любить.

И в этот момент — на секунду —
ветер шевелит шторы,
как будто он всё ещё рядом.
Смотрит.
И, возможно, улыбается.

🖤 Конец.