12
Он отстранился после поцелуя. Воздух между ними дрожит.
Сара не двигается. Сердце в бешеном ритме. Губы слегка дрожат, но не от холода.
— Ты... — начинает она, но голос срывается. — Ты не должен был этого делать.
Он смотрит на неё. Глубоко. Молчит.
— Я не могу. — она делает шаг назад, в сторону стены здания, прижимается к ней, будто ей нужно опереться. — Ты не понимаешь, чем это всё может закончиться.
— Ты всё время говоришь за нас двоих, — спокойно отвечает он. — А если я уже всё понял?
Сара слабо усмехается, но в этой усмешке — боль.
— Здесь всё на грани. Я каждый день хожу по лезвию. Если кто-то узнает — меня выкинут. Без вопросов. Даже если я ничего не сделаю. Просто — потому что ты коснулся моей руки не в том коридоре. Потому что ты смотришь на меня так, как не должен.
Он приближается на шаг, но не трогает её.
— Я не прошу тебя выбрать меня. Я просто хочу, чтобы ты знала — я рядом. И это не случайно.
Она задерживает дыхание.
— Вот именно... — тише, почти шёпотом. — Ты рядом. А мне нельзя, чтобы ты был.
Молчание. Она не отводит взгляда. Глаза напряжены, в них — комок эмоций, который вот-вот вырвется.
— Ты думаешь, я не чувствую? — спрашивает она, не дожидаясь ответа. — Я чувствую. Это и пугает больше всего.
Он хочет ответить — но она уже отходит от стены. Собирается. Поднимает плечи.
— Спасибо за воздух. Мне нужно вернуться.
Разворачивается. Уходит медленно, но уверенно — с прямой спиной и руками в карманах. Он не идёт за ней. Только смотрит, как она уходит обратно в бар — в свет, в люди, в музыку.
Туда, где можно спрятать сердце в шум.
***
Свет медленно пробивается сквозь жалюзи. Комната ещё полна вечерней духоты — лёгкий запах духов, кофе с улицы, остатки табачного дыма, принесённого с улицы.
Сара лежит на спине. Подушка сброшена, одеяло скручено у ног. В телефоне — тишина. Ни одного уведомления. Ни от него.
Именно это и бесит.
Она резко садится, ноги касаются холодного пола. Закрывает лицо руками. Глубокий вдох.
Нет.
Сегодня я нормальная. Я врач. Я стажёр. И всё будет так, как будто ничего и не было.
В ванной — холодная вода. Она смотрит в зеркало и вдруг замечает: на губах всё ещё ощущается его прикосновение. Не ярко. Тонко. Почти как фантомная боль.
— Прекрати, — шепчет она себе. — Он тебя поцеловал, и что? Не первый раз в жизни кто-то переходит границу.
Мария стучит в дверь:
— Эй, ты как? Нам через пятнадцать выходить!
— Да, да! Сейчас!
Сара собирается быстро: волосы в пучок, форма, белый халат. Всё как всегда. Только ничего не как всегда.
Они идут по улице к базе, ветер с моря освежает, но голову не прочищает.
Мария болтает о чём-то — каком-то новом тренере, утреннем кофе, своём профиле в соцсетях — а Сара просто кивает. Механически.
Она боится, что если скажет хоть одно слово — всё сорвётся наружу.
Внутри базы она надевает на себя привычную маску: спокойная, деловая, компетентная. Но едва переступив порог ординаторской, она чувствует — он уже здесь.
Где-то в другом конце здания.
Словно гравитация сместилась.
И она ненавидит то, как сильно её тянет к нему.
Как будто это не он поцеловал её — а она себя предала.
***
Реабилитационный блок. Раннее утро. Тренажёры. Массажные столы. Свежий запах ментола и пластика. Сара входит первой — спокойно, строго, как всегда. У неё уже в руках планшет с записями, волосы собраны в тугой хвост.
Она проходит вдоль списка пациентов, и сердце замирает при виде одной фамилии.
Balde. Alejandro. 09:15.
Она кивает себе — почти автоматически — и выходит в зал, проверяет, кто уже на месте. Физиотерапевты, два юниора, дежурный врач. Всё спокойно.
И вдруг — он появляется в дверях.
Как обычно, в чёрной форме, с полотенцем на плече, с этой расслабленной походкой, которую она проклинает за лёгкость.
И он улыбается.
Не дерзко. Не вызывающе. Просто... как будто между ними ничего не было.
Как будто не поцеловал её у бара.
Как будто она не стояла потом до трёх ночи, не зная, как дышать.
Он подходит ближе, кивает дежурному врачу, здороваясь. Потом — как бы мимоходом — бросает ей:
— Buenos días, док.
Её лицо — ничего. Ни капли эмоций. Только лёгкий кивок.
— Садись на коврик. Начнём с разминки.
Она не поднимает на него глаз, даже когда присаживается напротив. Каждое её движение — чёткое, точное. Она следит за его телом, проверяет угол, вытяжение, мышечный отклик.
Он... молчит. Но её это бесит.
— Что-то не так? — он вдруг спрашивает, когда она чуть дольше, чем нужно, держит его ногу в руке.
— Нет, — холодно.
Он смотрит на неё. Внимательно. Слишком.
— Хорошо. Просто... ты даже не смотришь на меня.
И тогда она впервые за утро вскидывает взгляд. Прямо в его глаза. Там — лед.
— Потому что ты — пациент. А я — врач.
— Может, это и проблема? — тихо, но с вызовом.
Она не отвечает. Только уходит вглубь зала, будто не слышала. И когда он остаётся один, он всё ещё смотрит ей вслед. Не с лёгкостью. Не с флиртом.
С тревогой.
Он знает — она не просто обиделась. Она закрылась.
***
Обеденная зона базы. Легкий гул голосов, столовые приборы звенят, в воздухе — запах пасты и жареного цыплёнка. Интерны занимают привычный стол у окна.
Мария бросает поднос, тяжело вздыхая и плюхается на стул:
— Ох, если честно... не хочу, чтобы это всё заканчивалось.
Вико усмехается:
— Говори за себя. Моё тело не рассчитано на подъёмы в шесть утра и бег по этажам без лифта.
— Зато ты теперь знаешь, как выглядит кубковый чемпион изнутри, — подмигивает Рамон. — И как пахнут носки после 90 минут игры.
Все смеются. Даже Сара — коротко, сухо, но искренне.
Мария наклоняется к ней, чуть касаясь плечом:
— Ты только представь... ещё неделя — и всё. Как будто ничего не было.
Сара отворачивается к окну. Там — поле, тренировка юниоров, мелькают формы.
— А может, это и хорошо, — говорит она почти шёпотом.
— Сара... — Мария смотрит на неё внимательнее. — Ты же понимаешь, что мы сейчас живём в лучшей главе своей жизни?
— Возможно. Но даже хорошие главы заканчиваются.
На секунду за столом становится тише. Потом Вико смеётся, чтобы сменить атмосферу:
— Эй, не драматизируй. Это не "Титаник", это просто стажировка!
— Пока ты не влюбился в игрока... — добавляет Мария тихо, почти про себя, но Сара слышит. Смотрит на неё. Их взгляды пересекаются — секунду, может меньше.
Достаточно, чтобы Мария поняла — попала в точку.
— Я не влюбляюсь в своих пациентов, — холодно говорит Сара, поднимаясь.
И уходит. Поднос в руках, шаги чёткие, почти нарочито спокойные.
Но внутри — всё слишком громко.
***
— Сара, можете сегодня уйти пораньше. У вас всё по графику, да и пациенты отработаны.
Доктор Солер смотрит поверх очков, деловито, но мягко.
— Воспользуйтесь моментом.
Она кивает. Поблагодарив, выходит из ординаторской, не переодеваясь — просто снимает халат, закидывает на руку. На ней всё ещё форма — светло-серая, мягко облегающая. Волосы немного растрепались — день был тяжёлым, но не страшным.
На улице — спокойствие. Не жара, не холод. Ветер дует с моря, принося солёный запах и крики чаек.
Она поворачивает не в сторону общежития, а — в противоположную. Просто идёт.
Никуда. Ни зачем. Только бы уйти от мыслей.
Осталась неделя.
Осталось всего семь дней, чтобы разучиться вспоминать его руки. Его взгляд. Его тёплое, бессовестно живое «ты».
Пальцы автоматически проверяют телефон — молчание. Ни новых сообщений.
Он не пишет. И это — правильно.
А еще — больно.
Углы улиц сменяются быстро — магазины, кофейни, витрины, знакомые с того самого первого дня. Как будто прошла жизнь, а не месяц.
Она вспоминает, как стояла у турникета, злая, с неработающим пропуском.
Как он подошёл — с этой своей лёгкой усмешкой, с глазами, которые будто видят больше, чем говорят.
Как откинул её оправдания одной фразой:
— Просто проходи.
Сара резко останавливается.
Глубоко вдыхает.
Это просто работа. Это просто он. Всё пройдёт. Всё пройдёт, как и всегда.
Но мысли не уходят.
Он не уходит.
И, возможно, самая пугающая мысль — это то, что она не хочет, чтобы всё это действительно закончилось.
***
Она зашла в кафе не потому, что хотела кофе. Просто... нужно было сесть. Где-то, где не нужно быть врачом. Где не спросят про пульс, давление, даты. Где можно просто быть.
Кофейня была крошечной. За стойкой — бариста с коротко подстриженными волосами, усталая, но с улыбкой.
— Капучино, пожалуйста. — Сара почти шепчет, выуживая монеты из кармана.
— Садитесь, я принесу.
Она опускается в угол у окна. Столик на двоих, но рядом пусто.
Идеально.
В телефоне — куча непрочитанных сообщений от группы интернов. Мария пишет что-то весёлое, с гифками, но Сара едва читает. Она просто смотрит в окно, где люди живут свои маленькие жизни — несут пакеты, смеются, звонят кому-то.
И никто из них не знает, как это — быть на грани того, чего нельзя.
— Не думал, что увижу тебя здесь. —
Голос — знакомый.
Тепло-бархатный.
Слегка насмешливый.
Он.
Сара медленно поднимает взгляд.
И он действительно стоит напротив.
Без формы. В обычной тёмной футболке и лёгкой куртке, с чуть влажными от душа волосами. Как будто вышел с тренировки — и пошёл за ней.
Он стоял спокойно, но в глазах была напряжённость — как будто он держал внутри целый шторм.
Сара медленно отодвинула чашку.
— Ты... меня преследуешь?
— А ты — убегаешь. По-моему, мы квиты.
Она фыркнула, но без злобы. Просто... защита.
— Алехандро, — тихо, будто предупреждение, — ты же знаешь, что будет, если кто-то...
— Я знаю. — Он перебил. Ровно, без эмоций. — Я не идиот. Я знаю, что Клара взорвётся. Что Солер будет не в себе. Что все будут в шоке. И всё равно...
Он сделал шаг ближе. Руки в карманах. Голос понижен, почти шепчет.
— Всё равно — хочу тебя.
Сара закрыла глаза на секунду. Всё внутри оборвалось — всё, что она строила неделями. Отстранённость, холод, профессионализм. Всё шатнулось от одного его взгляда.
— Не говори так. Это нечестно.
— А поцелуй был честен? — Он наклонился чуть ближе. — Или то, как ты смотрела на меня на выезде? Как дрожала, когда я держал тебя?
Она стиснула зубы. Сердце стучало в горле.
— Я стараюсь быть взрослой. Ответственной. Ты думаешь, мне легко?
— Тогда хватит притворяться, что тебя это не касается.
Он опустился рядом на стул, не касаясь, но слишком близко. Сара чувствовала его дыхание, запах геля для душа и чего-то острого, мужского.
Вего глазах было нечто новое. Не просто упрямство — это было больше. Глубже.
Сара всё так же держала чашку в руках, уже остывшую, но не решалась отпустить её. Она чувствовала — он что-то скажет. Что-то важное.
— Через неделю ты уедешь. — Его голос ровный. Спокойный. — И тогда, по идее, всё закончится, да?
Она сжала пальцы крепче.
— Так будет правильно.
— А если я не хочу правильно?
Она подняла глаза. Сердце пропустило удар.
— Алехандро...
— Я не прошу тебя нарушать правила. Я не хочу, чтобы тебя выкинули из-за меня. Но... — он провёл ладонью по столу, как будто искал слова. — Я хочу, чтобы ты знала: даже если тебя оставят, даже если всё будет против нас — я всё равно буду за. За нас.
Она молчала. Слишком многое было внутри: страх, сомнение, надежда.
— А если мне предложат работу? — спросила тихо. — Я... не смогу сказать "да", если буду знать, что мы... что ты...
Он кивнул.
— Тогда скажи "да". А остальное — на мне.
— Что ты имеешь в виду?
Он откинулся на спинку стула. Его голос стал ниже, серьёзнее.
— Я не наивен. Знаю, как это работает. Мы не сможем быть вместе открыто. Но никто не запрещает мне — встречаться вне базы. Писать тебе. Ждать, пока у тебя закончится контракт. Или — пока они меня сами не выгонят.
Она вскинула брови.
— Ты серьёзно?
— Я в клубе с детства. Но я не думаю, что меня будут держать вечно.
Сара замерла. Его слова — такие резкие, такие реальные — резонировали в груди.
— Это... глупо.
— Может быть. — Он улыбнулся. — Но честно.
Он встал. Подошёл к её стулу, и не касаясь — просто наклонился ближе.
— Мне не важно, как. Только скажи, что ты тоже этого хочешь. Я найду способ.
Она ничего не ответила. Только посмотрела ему в глаза — долго, будто искала подтверждение. А потом, медленно, кивнула.
— Я не знаю, что будет. Но я... тоже не хочу "правильно". Я хочу настоящее.
Алехандро выдохнул — и на его лице отразилось облегчение, будто он сам сдерживал дыхание всё это время.
— Тогда начнём с простого. Я подожду, пока ты закончишь. А потом — мы решим, как быть.
И когда он чуть склонился к ней, она сама — впервые — поднялась и обняла его.
Не коротко. Не по-дружески.
И впервые — без страха.