Глава 2: Осколки под ногами
Клуб «Эхо» был адом. Ад с неоновым освещением, липким от пота и пива полом, и оглушительной какофонией какой-то молодой инди-группы, выворачивающей гитарные рифы наизнанку. Их группа, «Мираж», была следующей на сцене. Предвкушение висело в воздухе, густое и электрическое, смешанное с запахом дешевого парфюма и перегара. Минхо чувствовал себя как натянутая струна – вот-вот лопнет.
Он стоял у раковины в крошечном, вонючем туалете клуба, пытаясь смыть с лица липкую пленку волнения и тоски. Отражение в треснувшем зеркале было бледным, с темными кругами под глазами. Он уткнул ладони в холодный пластик раковины, пытаясь заглушить тремор в руках. Не из-за выступления. Из-за *него*. Джисон, всего в метре от него, прислонился к кафельной стене, закатывая рукав черной рубашки, обнажая тонкое запястье и жилистую руку. Его лицо было сосредоточено, но в глазах горел знакомый огонь азарта, смешанный с легким опьянением от пары шотов текилы, которые они с Феликсом пропустили за кулисами.
«Напряжен, Мини?» – голос Джисона, чуть хрипловатый от криков и дыма, разрезал гул из зала. Он не смотрел на Минхо, изучая собственное отражение, поправляя выбившуюся прядь черных волн.
Минхо фыркнул, звук получился резким, почти злым. «Да пошел ты. Просто воняет тут, как в помойке.» Он открыл кран сильнее, брызги воды попали на рубашку.
«Ага, конечно,» – Джисон усмехнулся, наконец повернувшись к нему. Его взгляд, обычно рассеянный или погруженный в музыку, сейчас был странно… пристальным. «Ты весь вечер как на иголках. Словно ждешь расстрела, а не выхода на сцену.» Он сделал шаг ближе. Запах текилы, дорогого одеколона и чистого пота Джисона ударил Минхо в ноздри, заставив сердце бешено колотиться где-то в горле. *Слишком близко. Опасно близко.*
«Просто устал,» – буркнул Минхо, отворачиваясь к зеркалу, делая вид, что разглядывает несуществующий прыщ. «И тебе не мешало бы прийти в чувство перед выходом. Хёнджин убьет, если ты споешь мимо нот.»
«Хёнджин убьет за любое движение не в такт,» – Джисон махнул рукой, но не отошел. Он уперся рукой о раковину рядом с Минхо, загораживая ему путь к двери. «Помнишь, как мы первый раз выступали? Вот где был пиздец.»
Минхо замер. Воспоминание накатило волной – жаркое, смутное, болезненное. Маленький подвал, три человека в зале, дрожащие руки Минхо на басу и Джисон, который после жалкого провала не разозлился, а схватил его за плечи, тряхнул и закричал: «Зато мы дерьмово сделали это ВМЕСТЕ!» А потом они валялись на полу этого подвала, смеясь до слез и болтая о том, как покорят мир. Минхо тогда, в пьяном угаре, чуть не признался. Чуть не наклонился и не поцеловал эти смеющиеся губы. Но струсил. Как всегда.
«Помню,» – выдавил Минхо. Голос звучал чужим. «Ты тогда орал как резаный.»
«А ты смотрел на меня, будто я с луны свалился,» – Джисон рассмеялся, и его дыхание коснулось щеки Минхо. Тот сглотнул комок в горле, сжимая раковину так, что костяшки пальцев побелели. *Отойди. Пожалуйста, отойди, пока я не сделал что-нибудь идиотское.*
«Иногда я думаю, Мини…» – голос Джисона внезапно потерял веселость, стал тише, задумчивее. Он наклонился еще чуть ближе, его темные глаза, теперь без тени усмешки, впились в отражение Минхо в зеркале. «…Ты как-то… странно стал ко мне относиться. Последние месяцы. Словно ходишь по битому стеклу рядом со мной. Опасаешься что-то сказать? Сделать?»
Минхо перестал дышать. Весь мир сузился до треснутого зеркала, в котором отражались их лица – его, искаженное паникой, и Джисона – серьезное, вопрошающее. *Он видит? Нет, не может быть. Он просто пьян и говорит глупости.* Но в голосе Джисона не было пьяной беспечности. Была настороженность. И… беспокойство? О нем?
«Хрень какая,» – прошипел Минхо, пытаясь отстраниться, но Джисон не убирал руку. «Просто… дела. Карьера. Всё это.» *Вранье. Сплошное, гнусное вранье.*
«Дела,» – Джисон повторил без выражения. Он не отводил взгляда. «Знаешь, я не слепой, хоть ты и считаешь меня идиотом. Я вижу, как ты отводишь глаза. Как напрягаешься, когда я к тебе прикасаюсь. Как будто тебя током бьет.» Он сделал паузу. Воздух в крошечном туалете стал густым, как сироп. «Минхо… ты что-то скрываешь? От меня?»
Вопрос повис в воздухе, тяжелый и острый, как нож. Минхо почувствовал, как земля уходит из-под ног. *Сейчас. Скажи сейчас. Семь лет. Скажи ему «Да, я скрываю, что влюблен в тебя как последний долбоеб, что каждый твой взгляд меня режет, а твоя улыбка – это и пытка, и единственный свет в этом дерьмовом мире».* Губы дрожали. Сердце колотилось, угрожая вырваться из груди. Он открыл рот…
Дверь туалета с грохотом распахнулась. Ввалился Феликс, его ярко-рыжие волосы слиплись от пота, лицо расплылось в пьяной ухмылке.
«Пацаны! Вы тут что, трахаетесь или…» – он запнулся, его острый взгляд скользнул по их позам – Минхо, прижатому к раковине, Джисону, нависшему над ним, по их лицам, на которых было написано что-то нездорово серьезное. Ухмылка Феликса медленно сползла, сменившись сначала недоумением, а затем… догадкой. Быстрой, как молния. Его глаза, обычно игривые, стали вдруг невероятно внимательными. «…Ой. Я, кажется, помешал какому-то… важному разговору?» – он протянул слова, нарочито медленно.
За спиной Феликса возник Хёнджин. Его менеджерский взгляд, холодный и оценивающий, мгновенно просканировал сцену: напряженные плечи Минхо, вопрошающую позу Джисона, внезапную осмысленность во взгляде Феликса. Он ничего не сказал. Просто поднял одну тонкую бровь, затянулся электронной сигаретой, выпустив струйку пара, которая зависла в воздухе, как вопросительный знак. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнуло что-то острое – понимание? Предположение? Хёнджин был слишком умен, чтобы не сложить два и два, особенно когда цифры так явно лезли в глаза.
**"Страх признаться – это стеклянный кокон. Он защищает от падения, но искажает мир снаружи, делая любимого человека лишь размытым силуэтом за толстыми, холодными стенами."**
Джисон резко отпрянул от Минхо, как будто обжегшись. Его лицо снова стало привычно беззаботным, но напряжение в уголках губ выдавало его. «Да иди ты, Феликс, с твоими больными фантазиями. Просто Минхо блевать собрался от волнения, а я моральную поддержку оказывал.»
Минхо почувствовал, как по спине бегут ледяные мурашки. Унижение, стыд, дикая ярость на самого себя смешались в комок удушья под ребрами. Он протолкнулся мимо оцепеневшего Феликса, мимо невозмутимо курящего Хёнджина, не глядя ни на кого.
«Мин!» – окликнул его Джисон, но в его голосе уже не было той пронзительной серьезности. Была привычная братская досада.
Минхо не обернулся. Он вырвался из туалета, ворвавшись в гулкий хаос закулисья. Музыка из зала била по барабанным перепонкам, но он ее не слышал. Он слышал только звон – высокий, тонкий, пронзительный. Звон разбитого стекла. Его стеклянный кокон дал трещину, и теперь осколки впивались в самое нутро. Феликс *понял*. Хёнджин *заметил*. А Джисон… Джисон задал вопрос, на который Минхо не смог ответить. И теперь этот неозвученный ответ, эта гниющая тайна, висела между ними, еще один острый осколок, на который можно было наступить в любой момент. И истечь кровью.