Глава 1: Первый Трещина
Дождь стучал по крыше старого гаража, превращенного в репетиционную базу, ритмично, как метроном, отсчитывающий секунды невысказанного. Воздух был густым от запаха пыли, старого дерева и чего-то электрического – напряжения, которое висело между струнами гитары Джисона и взглядом Минхо.
Джисон сидел на краю разбитого дивана, обхватив гитару словно живое существо. Его длинные пальцы бегали по грифу, вытягивая из инструмента чистые, пронзительные ноты. Ему было девятнадцать, но в моменты музыки он казался старше, мудрее, недосягаемее. Свет единственной тусклой лампы выхватывал острые скулы, тень длинных ресниц, падавших на щеки. Он был полностью погружен, мир сузился до шести струн и мелодии, рождавшейся где-то в глубине его души. Мелодии, которая всегда заставляла сердце Минхо сжиматься и биться чаще одновременно.
Минхо сидел напротив, на корточках, прислонившись к стене, заваленной старыми усилителями. Он делал вид, что настраивает бас, но пальцы лишь вяло перебирали толстые струны, не извлекая ничего, кроме глухих булькающих звуков. Его взгляд, скрытый падающими на лоб темными волосами, был прикован к Джисону. К тому, как двигаются его запястья, к напряженной линии челюсти, к губам, слегка приоткрытым в сосредоточенном усилии. Семь лет. Семь долгих, сладких и мучительных лет Минхо носил в себе эту тайну, этот груз неразделенной любви, тяжелый и острый, как осколок стекла в груди. Джисон был его лучшим другом, его солнцем, его музыкой. И Минхо был всего лишь тенью рядом с ним, другом, который всегда рядом, но никогда – в том месте, где он отчаянно хотел быть.
«Ты сегодня особенно… резкий, Мин», – раздался голос Чанбина. Он стоял у импровизированной стойки с микшерами и ноутбуком, его пальцы летали по клавишам. Банчан, их бессменный продюсер и «мозг» их еще не сформировавшейся до конца группы, смотрел на экран, хмуря брови. Ему было 25, и он уже нес на себе груз ответственности за их звучание и будущее. Его увлечение – синтезаторы и создание сложных электронных текстур – часто сталкивалось с чистой гитарной страстью Джисона. «Басс должен быть фундаментом, а не… вздохом».
«Просто не в настроении», – буркнул Минхо, нарочито дернув струну, вызвав диссонансный вой. Он не смог сдержать раздражения. Не в настроении? Он был разбит. Каждая репетиция рядом с Джисоном, каждое его нечаянное прикосновение, каждый его смех – это была пытка острыми гранями того самого «стекла».
Джисон оторвался от гитары, поднял глаза. Его взгляд, темный и глубокий, встретился с взглядом Минхо. На мгновение Минхо замер, сердце колотилось как бешеное, надеясь, что Джисон увидит. Увидит боль, тоску, любовь, которая буквально разрывала его изнутри.
«Что, Мини? Опять кошка на ухо наступила?» – Джисон усмехнулся, его губы растянулись в той самой улыбке, которая сводила Минхо с ума. Легкой, беззаботной, абсолютно дружеской. Никакого намека на понимание. Только солнце, не знающее о тени, которая живет его светом.
«Да иди ты, Джисон», – Минхо фыркнул, отводя взгляд. Он чувствовал, как по щекам разливается жар, а внутри – ледяной ожог. *Он не видит. Он никогда не увидит.* Голос в голове звучал громче любой музыки.
Дверь гаража со скрипом открылась, впуская порыв влажного ветра и двоих фигур.
«Народ! Смотрите, кого я подобрал по пути!» – Феликс, их неугомонный танцор и хореограф (24 года, работал инструктором в студии, жил движением и коктейлями), ввалился внутрь, стряхивая капли с ярко-рыжих волос. За ним, прячась от дождя под зонтом, который все равно промок насквозь, шел Хёнджин (26, менеджер их начинающей карьеры, бывший студент бизнес-школы с железной хваткой и вечной сигаретой в тонких пальцах). Замыкал шествие Сынмин (22, звукорежиссер и мастер по всему, что пилится, паяется и издает звуки, тихий гений с вечной пайкой в руке).
«Боже, тут как в аквариуме, только без рыб», – проворчал Хёнджин, сбрасывая мокрый плащ на ящик с кабелями. Его острый взгляд сразу оценил обстановку: Джисон с гитарой, Минхо, сжавшийся у стены, Банчан за ноутбуком с видом мученика. «Прогресс? Или опять бьетесь лбами о творческие разногласия?»
«Минхо сегодня играет, как будто его бас накормили транквилизаторами», – заметил Чанбин, не отрываясь от экрана.
«А Джисон играет так, будто хочет вырвать кому-то душу через струны», – добавил Феликс, грациозно опускаясь на единственный свободный стул и доставая из кармана крошечную бутылочку с чем-то янтарным. Он отхлебнул, скривился. «Нужно что-то… горячительнее. Для атмосферы. И для вдохновения».
«Феликс, не надо вдохновлять себя дешевым виски в семь вечера», – вздохнул Хёнджин, но протянул руку. «Дай сюда».
Сынмин молча подошел к своей сумке с инструментами, начал копаться, явно игнорируя общую суету. Его мир состоял из частот и сопротивлений.
Джисон заиграл снова. На этот раз что-то медленное, тягучее, пронизанное тоской. Мелодия лилась, как дождь за стенами гаража, обволакивая, проникая в каждую щель. Минхо закрыл глаза. Он знал этот напев. Джисон сочинил его прошлой зимой, в одну из тех бессонных ночей, когда они сидели вдвоем на крыше дома Джисона, курили и смотрели на замерзший город. Минхо тогда сказал, что это похоже на звук разбитого сердца. Джисон только рассмеялся: «Да ладно, Мини, просто аккорды такие». Но Минхо слышал правду. Он слышал ее и сейчас. Каждая нота вонзалась в него, как игла, наполняя знакомой, сладкой болью. Он чувствовал, как его собственное дыхание сбивается, подстраиваясь под ритм гитары Джисона.
Он открыл глаза. Джисон смотрел на него. Не сквозь него, как обычно, а *на него*. Его пальцы замедлили бег по струнам.
«Помнишь тот вечер? На крыше?» – спросил Джисон тихо, его голос сливался с музыкой.
Минхо кивнул. Голос пересох. Он не мог вымолвить ни слова. *Помню. Помню каждую секунду. Помню, как ты улыбался, как искрились твои глаза в свете уличных фонарей, как холодный ветер трепал твои волосы. Помню, как хотел наклониться и…*
«Холодно было, черт возьми», – Джисон усмехнулся, и взгляд снова стал рассеянным, устремленным куда-то в пространство за Минхо. Момент ушел. Окно возможностей, крошечное и хрупкое, как стеклышко, захлопнулось. Минхо почувствовал, как что-то внутри него надламывается с тихим, звонким звуком. Трещина. Первая заметная трещина.
«Ну что, играем или ностальгируем?» – Хёнджин погасил бычок о подошву ботинка. «У меня через час созвон с тем лейблом. Надо что-то внятное им отправить».
Банчан хлопнул в ладоши. «Окей, ребята, соберитесь! Джисон, давай тот новый рифф, который ты играл. Минхо, фундамент, я серьезно. Феликс, убери бутылку, ты нам нужен трезвым, чтобы не падать с воображаемой сцены. Сынмин, проверь канал ударных, там вчера что-то фонило».
Суета возобновилась. Феликс с театральным вздохом спрятал бутылку. Сынмин полез к барабанам. Чанбин запустил метроном на ноутбуке. Монотонный тик-так заполнил паузу, звуча как отсчет времени до чего-то неминуемого.
Минхо взял бас. Его пальцы нашли привычные позиции. Он вдохнул поглубже, пытаясь вдохнуть в себя сталь, чтобы закрыть трещину. Он посмотрел на Джисона. Тот уже был в своем мире, пальцы снова бегали по грифу, готовясь к вступлению. Его профиль был резок и прекрасен в тусклом свете. Недосягаем.
«Запись пошла!» – крикнул Банчан.
Джисон ударил по струнам. Мощный, чистый аккорд прокатился по гаражу, заставив вибрировать старые стены. Минхо вжал пальцы в струны баса, ответив тяжелым, глубинным гулом. Он играл. Он делал свою работу. Он был фундаментом, на котором держалась музыка Джисона. Он был другом. Он был тенью. Он был человеком с осколком стекла в сердце, который с каждым ударом по струнам чувствовал, как этот осколок вонзается все глубже. Боль была острой, чистой, почти музыкальной. Это было его «стекло». И он знал, что это только начало. Скоро Джисон улетит высоко, слишком высоко, и фундамент ему больше не понадобится. А осколки так и останутся в груди Минхо, напоминая о том, что могло бы быть, но никогда не сбудется.
Дождь за окном усилился, заливая мир за стенами гаража серой, безнадежной пеленой. Внутри лилась музыка – красивая, живая и бесконечно грустная. Минхо играл, глядя в спину Джисона, и чувствовал, как первая, едва заметная слеза, горячая и соленая, скатывается по щеке, растворяясь в пыльном воздухе их общего, но такого разного мира.