5
«Иногда, чтобы не умереть — нужно просто кому-то рассказать правду.»
_____
Платформа была залита солнечным светом.
Утреннее лето в Москве пахло свежестью, кофе и началом чего-то нового.
Люди суетились, встречали друг друга с цветами, чемоданами, объятиями.
А она — стояла, сжимая в руках ручку потрёпанного чемодана и оглядываясь по сторонам.
И тут — он.
Рома.
Сразу видно — врач. Строгие тёмные брюки, белая футболка, легка с щетина, уверенная походка.
Но в глазах — нежность. И тревога. Много тревоги.
— Солнце... — прошептал он, подходя ближе. — Данка...
Она подняла глаза.
И впервые за всё это время — улыбнулась.
Тихо. Слабо. Но по-настоящему.
А потом шагнула вперёд — и обняла его.
Крепко, судорожно, как тонущий хватает спасательный круг.
И вдруг — словно плотина рухнула.
Она зарыдала. Не тихо. Не вежливо. А как ребёнок. С надрывом, с хрипом, с дрожью.
Прямо у него на груди.
Прямо на вокзале.
Рома молча обнял её крепче. Гладил по спине.
— Я с тобой. Всё. Слышишь? Всё. Теперь ты в безопасности. Всё закончилось, теперь я рядом.
До дома добирались в тишине. Рома лишь гладил руку Даны и смотрел на дорогу.
Квартира у него была светлая. Просторная.
В большом доме недалеко от Садового. Немного роскоши — просто уют, порядок и запах кофе.
— Вот. — он распахнул белую дверь. — Твоя комната. Надеюсь, подойдёт. Я вчера даже постель поменял. — с улыбкой произнес Рома.
Дана вошла внутрь.
Кровать у окна. Белые стены. Стеллаж с книгами.
На подоконнике — кактус в глиняном горшке.
— Здесь хорошо, — прошептала она. — Спасибо, Ром.
Он усмехнулся:
— Ты ещё не видела, как я готовлю. Вот тогда скажешь спасибо.
Весь день прошёл тихо.
Рома работал из дома, что-то печатал в ноутбуке, периодически выглядывал в комнату сестры: не голодная ли, не плачет ли, не сбежала ли в тишину.
А Дана почти не выходила.
Она просто лежала, иногда поднималась — пила воду, умывалась.
И снова ложилась.
Голову жгли воспоминания.
Но здесь, в новой комнате, они хотя бы не кричали. Ей даже удалось поспать.
На следующий день, ближе к вечеру, она сама вышла на кухню.
В майке, с собранными волосами, босиком. В руках — чашка.
— Можно кофе? — спросила тихо.
Рома поднял глаза от плиты.
— Конечно.
Он поставил ей чашку, достал плед и укутал её в него, как в кокон.
Потом сел рядом. Не спрашивал. Не торопил.
И вдруг — она заговорила.
— Я не сразу тебе сказала, потому что... не могла. Я стеснялась. Мне было противно от самой себя. Но если я не скажу — оно будет жрать меня изнутри. Мне надо, чтобы хоть кто-то мою версию произошедшего.
Он кивнул.
— Говори всё, как есть. Без страха. Я рядом. — Рома взял руку Даны в свою.
— Это был выпускной, — начала она.— Платье... помнишь, ты прислал? Оно было такое красивое. Я была счастлива впервые за долгое время.
Рома сжал кулак.
— Помню.
— Мы с Машей поехали на вечеринку. Праздновали успешно написанные экзамены и выпускной. Там был Саша... — голос её дрогнул. — Он затащил меня в комнату и....
Пауза.
Тишина. Только тикали часы. И стучало её сердце.
Рома ничего не сказал. Только взгляд его стал острым. Пронзающим.
— Он меня...изнасиловал...Я пыталась кричать. Но... музыка была слишком громкой. Никто не слышал.
Потом... Он начал рассказывать всем, что я сама. Что я проститутка, мол я сама на него набросилась. Что я за деньги. Мать поверила ему. Выгнала меня.
— Ром, а я ведь до того дня даже толком ни с кем не целовалась, я блять девственницей была.
Рома всё ещё молчал.
Потом резко встал. Подошёл к окну. Повернулся обратно.
В глазах — боль. И ярость.
— Он заплатит. За всё. — тихо, но отчётливо.
— Нет, — покачала она головой. — Не надо. Мне просто нужно... жить дальше. Дышать. Восстановиться.
Он подошёл. Присел на корточки перед ней.
— Ты не одна. И ты не виновата. Он — насильник. Мразь. А ты — моя сестра. Моя самая любимая девочка, самая родная и самая красивая. И ты справишься. Я с тобой.
Она кивнула. Слёзы снова катились, но теперь — от облегчения.
Ночью Дана лежала, укутанная в одеяло, и впервые за долгое время чувствовала: здесь её не тронут.
И пусть внутри всё ещё болит. Пусть прошлое оставило синяки — они начнут исчезать.
А завтра будет новый день.
А послезавтра — может быть, первая попытка найти себя.
Камера. Съёмки. Кадры. Мечты.
Потому что теперь она — не одна.