зависимы

До выстрела — всегда тишина.
До бури — затишье.
До побега — одиночество.

Семнадцать лет — это возраст, когда жизнь должна только начинаться.
Но у Даны Яровой всё уже давно стояло в тупике.

Тупик — это когда ты просыпаешься утром, и тебе не хочется открывать глаза.
Когда не ждёшь ни звонка, ни смс, ни перемен.
Когда даже не надеешься, что кто-то позовёт тебя по имени с теплотой, а не с раздражением.

— Ты только и умеешь, что портить всё вокруг, — процедила мать сквозь зубы, кидая пепел в раковину. — Если бы не ты, Рома бы не уехал.

Это было утром. Как и почти каждое утро.
Мама курила прямо на кухне, в старом халате, волосы спутанные, глаза — пустые. Её всё раздражало: Дана, дождь за окном, хлеб без корки, тишина в доме. Особенно тишина.

— Ты всю жизнь ему как якорь была, — продолжала она, щёлкнув зажигалкой. — Привязал тебя к себе, как будто мать умерла. Он тебе что, папа? Он мужик, он должен жить своей жизнью. А не твоей.

Дана не отвечала.
Слова матери давно стали фоном — как гул холодильника, как стук старых батарей.
Боль притупляется, если её вбивают молотком день за днём.

Она сидела за кухонным столом, обхватив колени руками. Рядом стояла чашка с холодным чаем — заварка впитала весь свет, оставив только горечь.
Глаза Даны — карие, как кофе с корицей — смотрели в одну точку. Словно искали выход.

Она мечтала с детства.
О фотоаппарате.
О больших съёмках.
О клипах, в которых будет не просто картинка, а история.
О том, как однажды она выстроит кадр — и в нём будет всё: боль, музыка, любовь, свет, свобода.

Но сейчас в её комнате стоял только старенький телефон с разбитым экраном, учебники по обществознанию и плед с запахом прошлогоднего шампуня.

Когда-то всё было иначе.
Когда-то здесь был Рома.
Он варил какао, включал ей фильмы, гладил по голове, когда мама в очередной раз уходила на трое суток.
Он учил её фотографировать на старую "зеркалку", объяснял, что важен не объектив, а взгляд.

Он был не просто братом — он был всем.

А потом — уехал.
Москва.
Медицинский.
Интернатура.
Клиника.

Он звонил, писал.
Скидывал деньги, когда получал аванс.
Отправлял открытки с надписью «Дана, не сдавайся. Ты особенная».

Но всё чаще она слышала от него только голосовые в WhatsApp, короткие, как уставший пульс:

«Маленькая, держись. Я скоро вытащу тебя отсюда. Обещаю».

«Извини, я на дежурстве. Мама опять жаловалась на тебя, да? Не слушай. Просто... потерпи».

Потерпи.

Это слово стало её внутренней мантрой.
Как будто вся её юность — это тренировка перед побегом.

Школа была, как камера ожидания.
Учителя — как надзиратели, следившие, чтобы она не оступилась. Но при этом никто не замечал, как она гаснет.

У неё был талант — безусловно.
Кадры, которые она делала, вызывали восхищение у одноклассников.
Однажды она сняла ролик о бездомных животных — и даже завуч сказал: «Дана, у тебя глаз режиссёрский. Ты как будто чувствуешь момент».

Но потом он добавил:
— А с твоей-то семьёй... ты аккуратнее. Мы всё понимаем.

Мы всё понимаем.

Нет, они ничего не понимали.

Они не знали, каково это — ложиться спать в наушниках, потому что слышать мать за стенкой больно.
Они не знали, каково это — бояться выходить на улицу без макияжа, потому что в глазах пусто и все увидят.
Они не знали, каково это — просить брата не приезжать, потому что, если он появится здесь, она просто заплачет.
И уже не сможет остановиться.

Вечером она вернулась домой с репетиторства — подрабатывала, помогая учить английский одной младшекласснице.
Мать спала на диване, телевизор орал о криминальных сводках.
На столе — пустая бутылка.

Дана подошла к зеркалу.

Глаза тёмные, уставшие.
Щёки впали.
Ресницы давно не крашены.
Ногти обгрызены.

— Я тебя вытащу, — прошептала она себе в отражение.

И сама себе не поверила.

⸻

Ночь пахла гарью.
С окна тянуло холодом.
Где-то лаяла собака, вдалеке проехала машина.
Всё как всегда. Всё, как и вчера.

Дана легла на кровать. Обняла подушку, как будто это был кто-то родной.

Она не знала, что осталось всего пару месяцев до того, как она бросит всё.
Что скоро сядет в поезд до Москвы с одним рюкзаком, пару сотен рублей  в кармане и письмом, которое так и не отправила брату.

И не знала, что там, в Москве, она впервые услышит имя, которое перевернёт всё.