Любить, превозмогая боль

Она думала, что Люциус не способен на человечность, и любое другое доброе чувство, однако Жали ошибалась. Теперь, когда ей было нечем заняться, ибо библиотека наскучила ужасно, девушка находила развлечение в допросе домовиков. Малфой-старший запретил своим слугам рассказывать пленнице информацию личного характера, касающуюся хозяина поместья, но Люциус не учёл того, что у волшебницы имелись на этот счёт свои тузы в рукаве и рычаги давления. Она владела беспалочковой магией и запуганных существ легко можно было запугать ещё больше, если сказать им, что Жаклин запросто способна соврать их владельцу о том, что они натворили какую-то оплошность, и если они ей не расколются, то так она и поступит. Конечно же, мужчина не поверит ей, однако с эльфами такое сработать могло легко. Домовики знали Жаклин, как девушку Драко, их второго хозяина, пусть и погибшего. И существа не раз видели её жестокость.

И вот она разведала одну занятную деталь – Малфой-старший не так язвителен и холоден наедине с собой. И, оказывается, смерть сына и жены действительно гложет его. Каждую ночь он призывает к себе кого-то из эльфов и просит принести стакан и огневиски. Союз «и» между этими двумя словами не являлся ошибкой. Аристократу не хватало одной порции жгучего алкоголя. Только целая бутылка могла излечить его раненую душу. Но через дыры его души виски на утро выливалось наружу, и снова и снова мужчина тщетно пытается достичь результата обратного.

У Жали в голове созрел план – заменить домовика в это тёмное время суток. Люциус придумает ей наказание – она осознавала сие в полной мере. Но если она подыграет коварным задумкам мужчины… идея сможет обрести достижение цели.

Малфой видел её голой. Ей уже не привыкать. Да, каждый раз женская гордость брала своё и девушка защищала своё тело от колких серых глаз дрожащими руками, а смысл? Если Люциус возжелает снова лицезреть её без одежды, он добьётся этого. Хоть и обещал больше не повторять с ней секса. И тут Жаклин сделает ход конём – она самолично подставится ему на обозрение. Он будет в состоянии шока и забудет, что хотел прогнать. А если всё же сделает это… неужто ему не захочется понаблюдать за покорностью той, кто так долго и так рьяно сопротивлялся его воле?

***

— Всё, как обычно, Марки. Я даю тебе пару минут, и если спустя это количество времени на моём столе не будет стоять бутылки… я посажу тебя в темницу без окон на неделю, – раздался за дверью ледяной приказ. — О, я уже вижу животный страх в твоих маленьких бесстыжих глазках. Если ты не хочешь этой участи, так почему, чёрт возьми, ты всё ещё стоишь тут и пялишься на меня?! – рявкнул Люциус, и Жали могла поклясться, что даже сквозь стенку видела, как мужчина сжал тонкую шею бедного эльфа.

— Да, хозяин! Сейчас, хозяин! – пискнул тот сдавленным голоском, выскочив из кабинеты в доли секунды.

— Неси мне этот проклятый виски быстрее, малыш! – зло шепнула Жаклин смотрящему на неё с жалостью домовику. — Я не хочу, чтобы из-за тебя провалился мой план!

Эльф тут же трансгрессировал, и Жали в ожидании начала поправлять на голой груди туго завязанную в бант ленту, прикрывающую только две чувствительные, эрогенные точки. Небольшой фартучек, прикрывающий впереди ещё одну интимную зону, сидел на округлых бёдрах, как родной, и не нуждался в перевязке.

Домовик появился напротив достаточно быстро. Его маленькие ручки бережно обхватывали большую бутылку алкоголя, и сие выглядело презабавно, так как эта самая бутылка размером была, как его хрупкая ножка.

— Хорошая работа, уродец. Платить мне нечем, уж прости. Моё положение всего лишь чуть лучше твоего, – с наглой ухмылкой произнесла девушка, перехватывая груз у существа и открывая дверь.

Когда она вошла, Малфой даже не взглянул на неё. Пустой взор его был адресован поверхности стола.

— Хозяин, ваш виски подан, – демонстративно откашлявшись, лилейным голосом дала о себе знать Жали.

Аристократ нехотя поднял на неё голову, но на его лице удивление не читалось вовсе. Он мельком проскользил по её почти обнажённой фигуре сверху вниз и демонстративно приподнял одну бровь. Его локти встали на поверхность стола, пальцы скрестились, и он положил на них подбородок, не отрывая своих равнодушных глаз от нахальных глаз Жаклин.

— Где стакан? – только и сказал он сухим голосом.

— Вы будете пить из моих ладоней, хозяин, – фальшиво невинным тоном ответила да, после чего двинулась к столу, вульгарно покачивая обнажёнными бёдрами. Как только девушка оказалась у цели, она поставила перед мужчиной бутылку, но тот не притронулся к ней.

— К чему этот спектакль? Я никогда не играл в ролевые игры. Я взрослый мужчина. Секс есть секс. Другие подростковые забавы неуместны в этом ответственном деле.

— Вы намеревались сегодня посетить меня, хозяин? Вы можете взять меня прямо здесь. К чему вам утруждаться и куда-то идти?

— Я уже говорил тебе, девчонка, я больше не намерен делить с тобой постель. И, судя по всему, за близостью пришла ты, а я тебе просто пояснил, что этим меня не соблазнить. Ты выглядишь смешно.

— Я пришла к вам по другой причине.

— В таком виде?

— Я же ваша непослушная пленница, и вы хотели меня научить покладистому поведению за счёт унижений. Думаете, мне легко стоять перед вами так? Я наказываю себя, хозяин.

— Не знаю, чего ты хочешь этим добиться, но ты заведомо проиграла. Однако не спеши уходить, – Люциус схватил Жали за запястье и притянул к своему лицу. — Как ты узнала, что домовики носят мне виски каждую ночь? Даже если ты просто замечала, я не могу понять, зачем ты устроила этот никчёмный фарс?

— Вы плохой хозяин, ваша гостья, в лице меня, заскучала. Читать днями книги скучно, знаете ли.

— Ты и не гостья, милая. Ты моя рабыня, – с холодной жестокостью и дразнящей ухмылкой парировал тот, выпуская Жаклин из крепкой хватки. — Здесь тебе не курорт, девчонка. Это твоя тюрьма, и ты должна быть благодарна, что она с таким привилегиями.

— Но всё же я хочу расширить свои возможности.

— Ты хочешь узнать причину моих пьянок, развлечь свою тоскующую в четырёх стенах душу историей реального, и причастного к тебе человека, ведь большинство историй книжных выдуманы. Ты подумала, что если я увижу твою покорность мне, я буду приятно ошеломлён и соглашусь поделиться своими переживаниями. Я ничего не упустил?

Жаклин с удивлением уставилась на безразлично вещающего о её планах Малфоя. Неужели долгая болезнь и заточение в поместье так сильно повлияли на её вечную остроумность в негативном аспекте? Девушке с обречённостью пришлось сознаться самой себе – она слишком очевидна для Люциуса.

— Мне ступать прочь? – вздохнув, сокрушённо произнесла она, понуро опустив голову.

— Не спеши. Ты хочешь, чтобы я тебя занял чем-то, тогда ты займи меня. Ты не вынесешь за стены мэнора моё личное. Тебе уже никогда туда не выбраться. Так что?

— Что же вы прикажете? – скрестив на груди руки, хмыкнула та.

— Я так и безмерно рад понимать, что смог показать тебе твоё вероятное социальное положение, окажись ты снаружи. Ты захотела стать моей личной проституткой, пусть и со специфичной оплатой, что-ж. Тогда, раз я плачу своим душеизлиянием, ты, как истинная продажная девица, сделаешь всё, что потребует заказчик. А твой заказчик требует, чтобы ты избавилась от этих тряпочек, села на стол лицом ко мне, раздвинула ноги и начала себя удовлетворять.

— Что?!

— Не выполнишь этого, я так и накажу тебя за твою сегодняшнюю наглую идею тем, что снова запру в комнате без права выхода.

Жаклин сжала по бокам руки в кулаки, её частое дыхание было свирепо, глаза горели дьявольской яростью по отношению к этому человеку, но осознав, что она себе сама вырыла эту яму, она начала развязывать на груди ленту и маленький бантик фартучка позади. Всё прикрытие упало на пол, и девушка боролась с желанием прикрыться.

Аристократ не издавал смешков, не источал во взоре наслаждение. Он оставался таким же непроницаемым, когда Жали села перед ним на стол и откупорила стоящую рядом бутылку, чуть запрокинув назад голову, чувствуя, как по горлу стекает обжигающая жидкость.

— Это был очень плохой манёвр, девочка, – вдруг недовольно сказал тот. — Купить такой же мне ты не сможешь, но получить потом ещё одно наказание весьма. Теперь раздвигай свои ножки, – Малфой выхватил виски из рук Жали, и, откинувшись на спинку кресла, сам отпил содержимое, наблюдая, как неохотно его пленница выполняла просьбу. — Шире. Покажи мне, за что тебя полюбил мой сын. Я хочу понять, почему всех шлюх он выбрал именно тебя.

— Если вы хотите, чтобы я показала, за что он меня любил, тогда дайте мне одежду, – не сдержалась от опровержения та.

— Наивная, бедная глупышка. Если ты сможешь прожить дольше и повзрослеть, ты поймёшь, что он любил тебя только за подобный передо мною вид. Ещё чуть шире, девочка. Постарайся для своего хозяина, если всё же не желаешь получить второе наказание за мой выпитый виски, потому что оно жестоко.

Жаклин достигла предела, внутреннюю часть её бёдер уже сводило судорогой, и она ясно дала понять, что больше не может, приступив к следующей части уговора. Её пальцы проникли в лоно, она стала нащупывать чувствительную точку, и как только поиск завершился удачей, она начала нежно поглаживать её, стараясь не издавать стоны, но один всё же слетел с её губ. Жали осознала, что не сможет себя сдерживать, и уже не скрывала звуков удовольствия, закрыв глаза, чуть откинувшись назад, оперевшись о стол одной рукой. Она пыталась забыть, кто сидел перед ней. Она представляла себе ласки погибшего любимого, и начала вести себя так, будто мастурбировала наедине с собой.

Жаклин вздрогнула и резко открыла глаза, когда что-то ледяное коснулось её набухших сосков. Когда она заметила на себе серебряную голову змеи, служащей наконечником трости Люциуса, щёки её зарделись стыдливым румянцем. Стоило ей остановиться, как зубы ненастоящей рептилии нежно скользнули по её эрогенной грудной точке ещё раз, и новый, более сладкий стон, сорвался с полуоткрытых губ девушки.

— Ты уже вся мокрая, – низким, баритонным голосом нарушил молчание Люциус. — Ты хочешь, чтобы к тебе прикоснулся другой. Хочешь, что мои пальцы изучали твоё столь податливое сейчас тело. – Вдруг Малфой встал, подойдя к девушке сбоку и наклонившись к её уху. — Но впредь я больше не прикоснусь к тебе, – прошептал он холодно, после встав прямо. — Посмотри, во что я превратил тебя. Каким жалким созданием ты стала. Ты раздвигаешь передо мной ноги и течёшь как последняя сучка, чтобы тебя просто не заперли в комнате, как нашкодившую бунтарку. Ты не хотела знать меня вовсе ещё не так давно, а теперь готова показать мне своё тело во всех подробностях, чтобы просто узнать, почему я пью. Скажу тебе честно, раз и ты столь со мной откровенна – я даже не смотрел на тебя минутою назад. Не смотрел на этот мерзкий процесс. Уважающей себя женщине нет надобности прибегать к самоудовлетворению, ибо рядом с нею есть стоящий мужчина, готовый одарить её удовольствием, если она того возжелает. Печально, что ты больше не найдёшь такого впредь, и будешь падать всё ниже и ниже. Я слышал твои стоны несколько вечеров назад, когда проходил мимо твоей спальни. Ты занимаешься этим и без моей помощи. Хотя… эти апартаменты даже не твои. Ты исходишь женским соками на вражеской простыни. Как же это отвратительно, не правда ли?

Жаклин молча проглотила издевательскую тираду Люциуса, подтянув к себе ноги, обняв их и, тем самым, хоть немного скрыв себя.

Она знала, что он прав. Он снова прошёлся по каждой её больной мозоли. Он знал, на что давить. И наверняка ведал, как часто наедине она мысленно сравнивала себя с прежней собою. С той Жаклин, которую боялись чуть ли не также сильно, как Тёмного лорда. К которой и пальцем прикоснуться не смели без её воли. Люциус Абракас Малфой уничтожил её.

— Думаешь, я буду раскрывать себя такому ничтожеству, как ты? Видеть в тебе душевного целителя, которому можно выговориться? Знаешь, может я бы немного всё же это сделал, ведь я думал, что в тебе ещё остались задатки гордости и ты так не падёшь. Я хотел тебя бы даже похвалить, соверши ты сие, – Люциус ещё пару мгновений прожигал девичью переносицу уничтожающим взором, а после снял с себя мантию и протянул её Жаклин. — Вернёшь утром. Сейчас тебе как-то надо пройти мимо домовиков в надлежащем виде. С тебя сегодня достаточно.

Жали молча приняла Малфоевскую подачку, как она назвала её про себя, и, закутав в мантию своё обнажённое тело, выскочила из кабинета со слезами на глазах.