Любить, превозмогая боль

Ей очень хотелось выкинуть какую-нибудь дразнящую дерзость, демонстрирующую непокорность. Принципы всё ещё глубоко заседали в Жаклин. Девушка никогда ни под кого не прогибалась. Однако современные реалии не терпели непрошенную гордыню тех, кто оказался в социальных низах. Ей придётся надеть это треклятое платье, которое делало некогда величественную Жали ничем не примечательной простушкой. Жаклин придётся развлечь самомнительного и заносчивого хозяина посредством унизительной игры на фортепиано. Она будет у него как на ладони. Он глаз с неё не сведёт. Любая оплошность не будет пропущена мимо идеального слуха аристократа, и девушка была уверена на девяносто девять процентов, что каждая неправильно сыгранная нота будет ей аукаться едкими замечаниями. Да, она уже вполне привыкла к тому, что каждая беседа с Люциусом не обходиться без тонких, но больных оскорблений, и большую их часть она привыкла игнорировать. Но та часть, что в разум всё же проникала, была очень изнурительной для морально устающей Жали. Рядом с ним она понимала, что не всесильна. Рядом с ним она понимала, что не так изыскана, как казалось самой себе. Рядом с ним она осознавала, как ничтожна. Её сарказм тлел на фоне его острой иронии. Он затмевал её во многих параметрах.

Жаклин взяла с полки ещё одну книгу с нотной грамотой. Она пробыла в библиотеке долгих для неё полчаса. Она не раз была здесь, но такой огромной библиотека показалась только сейчас, так как девушке с трудом удалось найти полку, посвящённую музыке. Будь у неё волшебная палочка, всё было бы проще. Она быстро произнесла бы заклинание притяжения и не потратила бы столько времени на поиск одной только секции. Но главного орудия волшебников Жали беспощадно лишена. Люциус сделал так, что девушка с трудом могла считать себя причастной к миру, где живёт. И мало того, что теперь она не может колдовать, так ещё и не ведала, какой на данный момент является Магическая Англия. Она больше не волшебница. Она – рабыня.

— Советую взять другую нотную тетрадь. Здесь нет тех композиций, которые мне близки, – внезапный голос тихо вошедшего мужчины заставил Жаклин вскрикнуть от испуга и подпрыгнуть на месте, уронив вниз небольшую стопку пособий. Заложив за ухо прядь волос, Жали наклонилась с раздражённым выражением лица, чтобы собрать всё с пола, при этом не удержавшись от бранного слова. — Этим учебникам лет больше, чем мне самому, а ты обращаешься с ними, как с дешёвыми романами в мягком переплёте, купленными на блошином рынке, – гневно процедил сквозь зубы Малфой-старший, наблюдая, как девушка судорожно собирает уроненное.

— Не стоило столь бесшумно появляться! – укоризненно бросила та, выпрямившись и развернувшись к Люциусу, прижав книги к груди двумя руками. — Позвольте узнать, отчего же вам не по нраву те композиции, что записаны тут? – с наигранной учтивостью спросила она. — Что же тогда они делают в вашей библиотеке?

— Их любила моя жена, – холодно ответил аристократ, своим тоном голоса показывая, что девушка затронула очень больную тему и вступила на скользкий для неё путь.

Жали заметила намёк на молчание в его серых глазах, но желание вывести Люциуса из себя было заманчивым донельзя, но всё же побороть его девушка смогла за считанные секунды, возвратив на полку нотную тетрадь, взяв другую.

— Что ещё угодно вашей душеньке, хозяин? – язвительно произнесла она, берясь пальцами одной руки за подол платья, сделав реверанс и склонив на мгновение голову в саркастичной учтивости.

— Чтобы ты прекратила паясничать.

— Вам резко разонравилась моё подчинение?

— Мне продолжает не нравится твоё непонимание плачевной для тебя действительности.

— О-о-о-о, вы ошибаетесь, хозяин. Я всё понимаю. Я должна вечером явиться к вам и исполнять каждую вашу прихоть, лишь бы вам было прекрасно. Прекрасно не от моей игры, а от того, как сильно вам льстит осознание моей порабощённости вами.

— Если тебе всё ещё необходимы знания о том, что происходит за этими стенами, тебе лучше прекратить обижаться на то, что уже случилось и что не изменить. Я не понимаю, отчего стал таким щедрым по отношению к тебе, прежний «Я» уже давно бы вернул тебя в спальню и снова запер бы. Цени это.

—  Может вы стали питать ко мне симпатию?

— О какой симпатии ты говоришь, девчонка?! Ты явно спятила.

— Раньше вы и видеть меня не хотели, а что теперь? Назначаете меня на должность игрушки. Хотите видеть каждый день. Слушать мой голос. Смотреть на мои танцы. Вы даже переспали со мной не так давно!

Мужчина мгновенно сократил расстояние между ними, схватив девушку за воротник и притянув к себе, заставляя смотреть в его яростные глаза.

— Та ночь была ошибкой. И ты больше не посмеешь о ней говорить.

— Но вы же такой идеальный, как можете вы совершать оплошности? – съязвила та, будто не боялась быть испепелённой этим гневным взором и задушенной этой крепкой хваткой.

— В трезвом уме я бы никогда с тобой не провёл ночь в постели.

— Вы же знаете, что когда твой разум опьянён, то он не контролируем. Видать ваш пьяный разум постоянно выдавал мысли обо мне. И вы, повторюсь, сие не могли контролировать. Значит вы думаете обо мне. Алкоголь всего лишь вам помог обрести смелость, чтобы совершить подобное.

— Ты сумасшедшая дрянь! – звонкая пощёчина была оглушительной, но Жаклин отчётливо услышала следующие слова, так как бушующая внутри аналогичная ярость заставляла игнорировать полученную боль и слушать оппонента дальше. – Если я и думал о тебе, будучи в таком состоянии, то только потому, что мне хотелось причинить тебе больше боли! Чтобы выбить из тебя всю дурь!

— Чтобы сделать из меня послушную прислугу! Выражайтесь правильно!

— Верно, и эта прислуга ожидается в малом зале через пару часов! ֪– отрезал тот, резко развернувшись к выходу, взметнув при этом полами своей величественной мантии.

***

Она твердила себе, что обыкновенная игра на фортепиано не такое уж унизительное испытание. Пока что. Она должна радоваться тому, что Люциус не заставил её сразу же, допустим, устраивать какую-нибудь пошлость в виде танца на шесте. Хотя навряд ли он такое потребует. На сие был способен Антонин Долохов, известный развратник, но никак не чопорный Люциус Малфой, у которого манеры родились впереди его самого. Маловероятен факт того, что в его аристократичной голове появляются подобные мысли. Но всё же неизвестность дальнейшего присутствовала, и она была пугающей.

Сделав глубокий вдох и выдох, успокаивая растущую нервозность, Жаклин открыла одной рукой массивную дверь, пока другой рукой поддерживала подмышкой стопку нотных тетрадей. Ей несказанно повезло, что, будучи подростком, она слегка увлекалась игрой на фортепиано. Правда, давно её пальцы бегали по клавишам, и ей потребуется около минуты, чтобы приспособиться к инструменту и вспомнить расположение каждой ноты. Она надеялась, что мужчина за это её не накажет. Для Жали наказанием было уже одно только исполнение прихоти хозяина, что тогда за наказание последует, если не выполнить этого?

Аристократ вальяжно раскинулся в кресле, закинув ногу на ногу и помешивая в бокале белое вино плавным движением кисти руки. Он смотрел в огромное окно напротив, из которого открывался прекрасный вид на пёстрый, хорошо ухоженный сад поместья. Мужчина продолжал молчать и не замечать вошедшую. Как только это надоело девушке, она намеренно кашлянула в кулак, напоминая о своём присутствии. Люциус лениво повернул голову в её сторону, но не удосужил никаким словом, лишь вялым движением руки указав на фортепиано, располагающееся в тёмном углу залы. Музыкальный инструмент освещался только маленькими огоньками зажжённых в канделябрах свеч. Казалось, свет изящной люстры, висящей посреди просторной комнаты, совсем не трогал фортепиано.

Жаклин пересекла залу, оказавшись у инструмента, сев на банкетку, расположив на пюпитре раскрытые страницы нотной тетради.

— Так и будете молчать, хозяин? – ядовито бросила она, раздражённым и одновременно усталым взглядом взирая на ноты. — Я должна развлекать вас, делать то, что вам по нраву, и если я сейчас сыграю что-то, что вам не по душе, то я испорчу вам вечер.

— Ты просто боишься рискнуть, – наконец подал тот голос, полный насмешливости. — Раньше бы ты не спрашивала об этом, начала бы играть первую попавшуюся композицию. Теперь ты боишься. Боишься, что, если что-то меня разозлит, ты будешь подвержена чему-то ужасному. Как забавно… – Малфой-старший отпил из бокала вино. — … ты действительно стала от меня зависима.

— Что вам сыграть, хозяин? – зло повторила вопрос девушка, продолжая не смотреть на аристократа.

— Ничего, – сухо бросил тот, наблюдая за последующей реакцией на этот ответ с коварной ухмылкой, спрятавшейся в уголках губ.

— Вы сейчас издеваетесь? – ещё более яростно процедила Жали, наконец повернувшись к Люциусу и смотря на него со всей ненавистью.

— Всё, что мне было нужно, это увидеть, как ты всерьёз восприняла условия моего договора.

— Раз наш условный договор оказался недействительным, ваше обещание тоже не будет выполнено?!

— Отчего же. Мне нет трудности поведать тебе о том, во что я превращаю мир волшебников. И раз уж ты была готова исполнить свою клятву, моя тоже будет исполнена. Ты можешь сесть передо мной.

— Куда? На пол? – усмехнувшись, спросила та. — Не вижу здесь второго кресла.

— Почему же на пол? На ковёр. Я не такой уж изверг.

— Пожалуй, я останусь здесь, – фальшиво улыбнувшись, ответила девушка, скрестив на груди руки.

Но через несколько секунд Жаклин с вскриком внезапности упала на пол, так как банкетка из-под неё исчезла в то же мгновение, как по щелчку пальцев.

— На полу, так на полу, – пожав плечами, холодно произнёс Малфой-старший, сделав очередной глоток алкоголя.

Недовольно глядя на аристократа, Жали тут же поднялась на ноги, отряхивая платье.

— Сядь! – рявкнул Люциус, неведомой силой заставляя девушку опуститься обратно на колени. — Ты планировала исполнять все мои желания, что-ж, сейчас я хочу говорить о своей власти, глядя на тебя сверху вниз, дабы ты понимала своё место. Ты жаждешь подробностей, девочка, или хватит нескольких слов, чтобы описать мою политику в общих чертах?

— Неужели вы мне предложили какой никакой, но выбор? – съязвила та, после чего получила магическую пощёчину.

— Коротко, так коротко, – демонстративно откашлявшись, произнёс мужчина. – Как ты знаешь, грязнокровок я всех истребил. Оставались полукровки и осквернители чистоты. Первым я нашёл применение. Они будут работать на носителей благородных кровей. Мужчины данного клана в ближайшее время станут восстанавливать здания, разрушенные после войны. Придавать нашей Магической Англии должный вид. Полукровные женщины же… будут игрушками для чистокровных представителей сильного пола. Для чистокровных дам они будут выполнять их любые капризы. Предатели крови любого пола в последующем будут работать в магазинах, лавках, иных низкопробных местах. Что касается привилегированных слоёв – путь их лежит в Министерство и Визенгамот. Но если она возжелают вести праздный образ жизни, я не стану возражать. Они имеют на это право, как никто другой.

— И вы не боитесь восстаний? Революций? Почему вы так уверены, что всё пройдёт гладко?

— Потому что вся вода, что поступает к нам, в наш мир, ежедневно отравляется зельем моего собственного приготовления. Зельем безропотного исполнения приказов. Империус не долгосрочен. Империус не надёжен.

— Отчего же тогда я не слушаюсь вас?

— Глупая девчонка. В моём поместье вода обыкновенна. Чиста она везде, где я.

— Почему же вы не спешите меня одурманивать той, что предоставляется остальным?

— Потому что мне интересно играть с твоей непокорностью. Занятно дождаться полной сломленности, – мужчина встал, подойдя к Жали, склонившись к ней и ухватив её за подбородок. — Тебе должно льстить осознание такой избранности, милая.