Любить, превозмогая боль

Только сейчас Жаклин отметила тот факт, что Люциус носил кольца. Массивные. Наверняка тяжеловатые. "Как только его руки от них не устают?!" – пронеслось в её мыслях. И девушку чертовски напугало осознание того, что его пальцы, на одном из которых располагался перстень с каким-то опасным веществом внутри... касались её... Иногда хватались. Грубо. Весьма грубо, вкладывая в эту хватку всю ненависть и презрение. И хватались не единожды. И мужчина мог пускать это в ход против неё. Но не пускал. А ведь когда-то сможет пустить так, что об этом Жали не узнает.

— Думаете, сработает? – подала дрогнувший голос та после несколько секундного, воцарившегося молчания.

— Разве может не получится у человека то, в чём он практикуется много лет? – ответил Люциус риторическим вопросом на вопрос, не поднимая на собеседницу взгляда, который всецело был поглощен созерцанием происходящего процесса.

— Я недооценивала вас, мистер Малфой, – произнесла девушка, проявив на ужасающемся лице короткую, неловкую улыбку.

— Вы всегда признавали, что я выше вас во всём, только ребяческая гордость вам этого не позволяла сказать вслух, – сказал мужчина, выпрямявшись и так и посмотрев на Жаклин.

Их план был предельно прост и предельно понятен. Осталось только воплотить его в жизнь в наилучшем виде без допущения ошибок.

Пригласить всех Пожирателей на званый ужин в Малфой Мэнор. Сие уже было осуществлено хозяином особняка и теперь хозяином всех жизней на магической земле. Если всё будет осуществлено, он останется таковым на очень долго.

Люциус сказал, что хочет обсудить с ними в мирной обстановке методы своего правления. Максимально честно выдать все намерения. Но это ключевое слово заключается в кавычки, ведь Малфой-старший никогда не выкладывал на стол все свои карты. Он подлил зелье в бутылку дорогостоящего вина, взятого из фамильного погреба, дабы всех задобрить и показать радушие. Фальшивое радушие. Зелье было необычным. Чернокнижным. После того, как его принять внутрь, ты начинаешь верить всему, что тебя говорят, и всё то, что было усвоено во время его действия, остаётся в твоём разуме навсегда.

После того, как содержимое бокалов будет находиться внутри каждого гостя, Жаклин выступит с речью о том, что не против передать борозды правления в руки Малфоя и отрекается от своего высокого статуса, так как смысла в нём больше с отсутствием родителя нет. Признаёт, что она теперь со всеми наравне. Говорит, что видит в Люциусе лучшего кандидата на роль повелителя.

Девушка долго противилась, но когда мужчина гарантировал ей свободу и полное выздоровление согласилась, подумав, что потом что-нибудь подумает касательно той темы, гласящей, как занять прежнее положение в обществе тёмных магов.

— Не кажется ли вам несуразным моё расположение в шикарном кресле, пока другие будут сидеть на твёрдых стульях? – нарушив наступившую тишину, полюбопытствовала Жали. — Ведь теперь я отрекаюсь от своих великих корней и всё равно буду отличаться более привилегированным положением.

— Это всего лишь мера для вашего удобства, ведь несмотря на большое количество предоставленного мною вам лекарства ваше тело всё равно ещё будет слабым и будет рефлекторно искать опору. Я бы не хотел ваших ненужных падений, – ответил тот, щёлкнув пальцами, растворив выпивку в воздухе, отправив на кухню к домовикам. — А теперь, мисс Реддл, нам пора идти.

Мужчина ловко подхватил сидящую девушку на руки, взметнув полы её летнего, лёгкого платья, в которое она облачилась часом раннее для званого ужина. Она крепко ухватилась за его шею, наблюдая, как Люциус с ноги отворяет дверь и направляется к лестнице, по которой осторожно, дабы не уронить ношу, стал спускаться вниз, где их уже ждали гости.

Жаклин старалась до своей болезни не показывать соратникам отца, что она от кого-то зависима. Уж тем более от одного из них. Они стояли ниже её по рангу и зависеть от своих, практически рабов? Это звучало смехотворно. Но сейчас настали совершенно другие времена и свои принципы пришлось смять в комок и выбросить в мусорное ведро, как хлам. Она зависима от Люциуса Малфоя и это все увидят. Воочию. Не по слухам. Самый уничтожающий для девушки факт, что все это знали давно. И у неё не было возможности заявить, что сие не так. До сегодняшнего вечера в комнату к ней никто не подпускался.

— Люциус, мисс Реддл, – послышался до боли знакомый голос, произнёсший форму чванливого приветствия.

Жаклин оторвала голову от размеренно дышащей груди мужчины и увидела, что у закрытых позади многочисленных фигур  дверей, ведущих в поместье, стояли гости собственной персоной. И все они стояли на шага два позади Антонина. Девушка сделала предположение, что именно он и был предводителем бунта. И в эту секунду она хотела вскочить с рук Люциуса и вырвать гортань мерзавца, что некогда грубо изнасиловал её и... убил Драко. Либо сам, либо послал для этого кого-то другого. Но послал. Однако Жали пришлось держать при себе всю неуместную ярость, которую раньше она и не помышляла испытывать к Долохову, ведь они были такими крепкими товарищами...

— Как ваше здоровье, Жаклин? — полюбопытствовал Яклси.

— Иду на поправку, – натянула фальшивую улыбку та, покрепче ухватившись за шею Малфой-старшего, рефлекторно ища в нём некой защиты.

— Предлагаю пройти в малую залу, господа, – наконец подал словесную инициативу Люциус, повернув влево и направившись в названные четыре стены, шагами молча приказав следовать за ним.

***

Прошло около получаса. Жаклин чувствовала, как тело обмякало в обещанном ранее кресле, на которое её опустил хозяин особняка, но благодарила всевышние силы, что боль больше не возвращалась. Пока не возвращалась.

Пожиратели, параллельно с трапезой, представляющей из себя копчёную форель и пюре из пастернака и картофеля, спокойно обсуждали с Люциусом, сидевшим, как и подобает этикету, с торца длинного стола, его дальнейшие планы действий касательно магглорождённых. Только никто из присутствующих их так не звал. Для них данная магическая каста — грязь.

Жаклин было достаточно трудно воспринять столь непринуждённую беседу мужчин, которые за несколько дней до этого вечера восстали. "Испорченное" вино ещё не было предоставлено домовиками, так как пока его заменяло терпкое огневиски. Жали поняла, почему первым было именно оно. Сначала все хотят чего то крепкого, а потом, всё ещё испытывая жгучее желание и греховную потребность в алкоголе, организм нуждается в чём-то менее горьком. Малфой-старший распланировал всё. Почти всё. Ведь только за едой к девушке пришла мысль: а что могут усвоить беспечные пьяные потом? Она опасалась даже шёпотом спросить это у Люциуса, наклонившись к уху, ведь их могли услышать. Но Жаклин со скрещенными под столом пальцами верила, что зелье справится так, как надо, и последствий позже не возникнет.

Стараясь не думать о негативных развязках плана, вступившего в действие, Жали слушала внимательно всё, о чём говорили. Других всё услышанное ею напугало бы чуть ли не до заикания. Хотя чего ещё можно было ждать от тёмных волшебников? Что юных красавиц, которые окажутся из-за чистоты крови в самом низу общественности, станут использовать как домохозяек? С этой должностью легко и без противоречий справлялись эльфы, находившиеся в доме у каждого из тех, кто держал сейчас на отполированной деревянной поверхности руку с столовым прибором. Казалось бы, ну что можно было ещё обсуждать касательно участи названных? Но мужчины не были лишены пошлости. Всем так и не терпелось обсудить, у какой грязнокровной шлюхи какой размер груди и помещается ли она в их ладонь? Как хороша в постели Золотая девчонка, подружка Поттера и Уизли, что держали в камере поместья Реддлов? И кому же достанется столь ценный трофей?

Мерзкие смешки и гнусные реплики не кидал лишь Люциус. Жаклин как можно более незаметно косилась на него в наблюдении, отмечая всё это. Он молча отпивал содержимое бокала и только неоднозначно ухмылялся, когда кто-то обращался к нему с очередным развратом. Но Малфой-старший вовсе не спешил прекратить уже наскучившую как, наверняка и ему, и Жали тему. Та поняла и то, что он старается не перечить и давать как можно больше неких поблажек гостям, не давая случится агрессивным нападам на него, тем самым обеспечив себе былое, до убийства сына, уважение и почёт.

Жаклин удивляло в Люциусе то, что его депрессивное состояние по поводу убийства чада стало скрытым. Так долго у него это не получалось, в результате чего ему пришлось расколоться перед девушкой, а теперь он, как ни в чём не бывало, довольный сидит рядом, по левую руку. Жали не раз посещала догадка, что он мог обладать каким-нибудь расстройством личности. Резким перепадам настроения. Или сменой личности. словно у него их было две. Но ей приходилось данную теорию отклонять, ибо с ней он был стабильно холоден и жесток. А те несколько дней назад... всего лишь простительным исключением. Так что девушка сменила недопонимание на восхищение владеть искусным и быстрым прятанием настоящего себя.

Естественно, не без внимания не осталась и она сама. Её время от времени расспрашивали про самочувствие, когда она вздыхала и облокачивалась на подлокотник, но она всегда отвечала, что всё под контролем и у Люциуса, если что, при себе имеется лекарство. У неё не раз любопытствовали про то, каковы были глаза мальчишки избранного перед смертью, кичась тем, что он так глупо сдох. Малфой-старший при обсуждении данной темы обретал молчаливую суровость, что с хитрой усмешкой на губах отмечала Жаклин.

Основный зрительный акцент девушка делала на Антонине. Он был столь беспечен и открыт по отношению ко всем... Жали начала сомневаться, что предводителем по делу шантажирующего убийства был именно он. Однако, параллельно Жаклин делала предположения, что он мог таким образом играться. Мог одеть маску и крепко прикрепить её к лицу с истинными эмоциями, как и Люциус. Часто во время ужина в голове Жали всплывала расплывчатая, но "сладкая" картинка пытки Антонина. И ей хотелось больше всего на свете, чтобы она повторилась. И повторилась не раз. И чтобы источником боли мужчины была она, а не почивший родитель. Только она.

Час икс близился. Люциус говорил, что вино подадут к девяти, и благодаря настенным часам Жаклин отдавала себе полный отчёт по времени. Долохов и стрелки на циферблате – два пункта её пронзительной слежки. И вдруг один из них встал со своего стула, заставив сердце девушки пропустить испуганный удар. И мужчина направился к стулу хозяина этих стен, вызвав ещё один гулкий стук в груди Жаклин. В продуманном плане начались несогласованные обоими сторонами изменения.

— Люциус, наш скользкий друг... – начал Антонин, остановившись между сидящим Малфой-старшим и его пленницей, что смотрела на оказавшегося рядом глазами, полными недопонимания происходящего. — ... разреши мне отлучиться с твоей дамой на несколько минут. Есть к ней разговор личного характера.

В зале тут же проснулись перешёптывания, что действовали встревоженной Жали на нервы. Взор её переместился на Люциуса, который с недоверием смотрел на Долохова. Она взглянула на его аристократично сцепленные руки, которые чуть сжали скатерть, обозначая не то раздражение, не то волнение. Девушка накрыла их одной ладонью с нежностью супруги, коей не являлась. Установив с ним зрительный контакт, она едва заметно кивнула в одобрении головой, тем самым дав понять, что она готова уединиться с Антонином.

— Что-ж, только не надолго. Я приготовил для всех вас вкуснейшее вино, приготовленное по фирменному, семейному рецепту, передаваемому из поколения в поколение. Хотелось бы привнести ещё одну приятную нотку некоего примирения, – радушно отозвался на просьбу тот, кинув Жаклин напоследок многозначительный, тут же принятый взгляд, демонстрирующий предупреждение.

— Разумеется. Не хочется оказаться лишённым такой роскоши, – улыбнулся Долохов, затем повернув корпус тела к девушке, протянув в приглашении руку, на которую та оперлась и встала.

Мужчина слегка прижал к себе Жаклин, дабы помочь добраться до двери, хотя девушка неплохо справлялась с ходьбой и сама, находясь в отрезвляющем состоянии страха перед неизвестным.

Под мерзкие хихиканья и тихие обсуждения пара бывших товарищей скрылась за массивными дверьми, отрезавшим девушку от единственного, кто мог её защитить. Но она не перестала верить, что если случится что-то страшное, Люциус её услышит и явится.

— Жаклин, ты всегда была смышлённа не по годам, и думаю, что осознаешь всю фальшивость нашей доброжелательности к Люциусу, – произнёс Антонин, аккуратно прислонив к каменной опоре в виде стены свою собеседницу, что заложила назад руки, и отстранившись от неё, сложив свои руки на немного обнажённой растёгнутой рубашкой волосатой груди.

— Мне это показалось странным сразу, – коротко ответила она. — Сразу к делу. Что ты хочешь от меня?

— Я не рассчитываю в полной мере на то, что после того, как я осквернил тебя по пьяни, ты согласишься идти со мной рука об руку...

— Сказала же, Антонин. Без прелюдий. За тот проступок ты уже поплатился, всё позади.

— Но я должен был раскаяться перед тобой лично.

— А за Драко? За Драко ты раскаяться не хочешь, сукин сын?! – с нахлынувшей яростью выплеснула девушка.

— Он... что-то значил для тебя?

— Право, Антонин, невозможно отрицать твоего умения разговорить кого-либо. Заболталась. Итак. Цель? – усмирив внутреннего зверя, спокойно напомнила о главном Жали, избегая той темы, которая до сих пор оставляла кровоточащие раны на её душе.

— Жаклин... – откашлявшись, начал мужчина. —  Готова ли ты встать вместе со всеми нами против Малфоя? – обретя, как по щелчку пальцев всю серьёзность, продолжил Долохов.