Любить, превозмогая боль

Может быть Жали и тяжело болела. Не понимала и не помнила в силу слабости некоторое количество вещей, но даже в таком состоянии после ещё более усуглублящего положения сна, добавляющего характерную, непроходящую на протяжении нескольких минут сонливость, она не забыла, что по любезности одного мужчины нема.

Приподнявшись на локтях, и скрестив на груди руки, поджав ещё при этом губы, девушка устремила взгляд, полный ненависти и недовольства, в стену напротив. Люциуса в комнате не было, но её нутро чувствовало, что он обитает где-то рядом. Что он не соврал на счёт своего близкого пребывания, пока не удостоверится в правдивости её слов.

— Проснулись? – с сарказмом спросил Малфой-старший, появившийся в дверном проёме, держа ладонь на ручке двери, которую спустя несколько секунд злобных "гляделок" всё же закрыл, расположившись в кресле. — И как же вы спали, мисс Реддл? Ах да, вы пока не можете ответить. А есть ли такая необходимость в том, чтобы возвращать вам дар речи? Весь ваш сочащийся каждую секунду гнев... разве в нём присутствует весомая польза? Зато в ваших воспоминаниях имеется. Этими схмурившимися бровями хотите мне сказать, что я к ним допуск не получу? Как жаль, что меня недооценивает какая-то девчонка. Хотите, наверно, съязвить о том, к чему все эти мои односторонние разговоры и что я, в таком случае, психологически больной? Однако пусть и мысленно, но вы мне отвечаете. И, кажется, что эта с новой силой выросшая в глазах ярость... я угадываю ваши думы. Однозначно, – мужчина встал, скрестив за спиной руки и холодно глядя на свою жертву свысока. — Тогда решение возникает само по себе. Любой, подаваемый вами сигнал в виде жестов или мимики расскажет мне истину. Труда состыковать все кусочки воедино мне не составит.

Люциус, вытянув вперёд руку с палочкой, направил своё орудие на девушку, невербальным способом сняв чары заклинания, потом вновь спрятав её сзади.

Жаклин ещё какое-то время молчала, сверля зрительной ненавистью, прежде чем швырнуть подушкой, которую Малфой-старший тут же остановил магией в воздухе, ухмыльнувшись на пару секунд, вновь сомкнув в тонкой полоске аристократичные губы.

— Не называть меня магловской фамилией! – вскрикнула она.

— Значит, только это вас тронуло в моей тираде?

— Если это отвратное слово вам так по нраву, почему же отца ею не зовёте?!

— Потому что он заслужил уважения, а вы пока лишь его хвост. Лживый хвост. Хвост, который вы поджимаете от страха потерять свой крошечный авторитет, полученный благодаря связи всё с тем же тёмным лордом. И чтобы этот самый авторитет не упал, вы врёте. И если думаете, что вам поверили только потому, что испытывают перед вами благоговение, то разочарую. Это всего лишь плоды вашей прекрасной внешности. Кроме красивой оболочки в вас нет ничего, и вы это знаете.

— Я больше не собираюсь оправдываться перед вами! Делайте, что хотите. Получайте доступ к моему разуму, как желаете. А я понаблюдаю за этим шоу, о неприступный... и холодный! – добавив последнее слово, Жали прикусила губу, удивившись этому спонтанному действию.

Сердце чуть ускорило ритм биения, и не потому, что она болела, нет... От близости мужчины её накрывала волна непонятных чувств. Она его ненавидела, но и в тоже время восхищалась умением манипулировать. Она читала всех Пожирателей как открытую книгу, но Люциус... это занимательное своей сложностью "произведение" было не просто громко захлопнуто перед её носом, а закрыто на замок. Этим он и вызывал её любопытство. Она хотела одновременно двух вещей: чтобы он ушёл и прекратил беспощадно уничтожать её нервные клетки своими самодовольными репликами, ставящие её в положение зазнавшейся, глупой девочки, и чтобы оставался как можно дольше. По крайней мере до того момента, пока она не разгадает в нём хоть что-то.

— Знаете, Жаклин, мне сие каким-то ярким и интересным представленим, отнюдь, не кажется. Сюжет до того предсказуем, что я уже могу озвучить концовку, – Малфой-старший сел напротив, сцепив на груди пальцы, надменно глядя на собеседницу томным взглядом. — Я чертовски люблю обсуждать с людьми литературные творения и сценарные постановки, ибо много читаю и часто посещаю театры. Так поделитесь со мной, любезная, что же вы видите в финале этой простенькой истории на пару страниц? Я отменно разбираюсь и в психологии, и тонко чувствую, что взгляды наши разнятся, не так ли? Мне весьма любопытно услышать и иные точки зрения.

— Мой ответ вам известен. Оказывается, вы не так умны. И всё таки я не пустая, красивая оболочка, раз так желаете подискутировать со мной на глубокие темы?

— Вы недалёки, раз не различили сарказм.

— Я собираюсь не спать, дабы вы не проникли в моё сознание, воспользовавшись лёгкой беззащитностью.

— Я играю честно, а это для меня подло. И что-то не слышу, чтобы вы останавливались, переводя дыхание на каждом третьем сказанном слове. Стало быть, боль тоже притворство? Желание ощутить заботу? И вы, оказывается, не сражались? Невозможно уйти с поля боя целым, когда ты противостоишь самому главному врагу.

— Да будет вам известно, моя новая сиделка, что приблизительно первые полчаса после пробуждения я ещё могу нормально функционировать. Так странно записываться в няньки, ничего не зная о своём подопечном. А вдруг я умру по вашей вине, потому что вы не ведали, какое дать мне лекарство?!

— Не глупите, Жаклин. Все мы знаем, что вы бессмертны также, как и ваш отец. Вы так стремитесь разорвать любые общие с ним связи, став в итоге самостоятельной, но чтобы это сделать, вы должны убить саму себя, уничтожив крестраж. И тогда вы действительно совершите то, к чему стремитесь. Вдобавок и избавьтесь о клейма дочери. Только увы, не только и от него. Вы понимаете, о чём я.

— Гад! – вскрикнула девушка, вскочив молниеносно с постели, откинув одеяло, и уже было приготовилась душить собеседника, но в нескольких сантиметрах от него резко осела на пол, схватившись за виски и громко застонав от боли, опустив вниз голову.

— Вот теперь вы заставили меня поверить в то, что больны, – хмыкнув, съязвил Люциус, встав с кресла, присев на корточки рядом с Жаклин.

Он положил ладонь ей на плечо, но та быстро скинула её, спустя мгновение подняв на мужчину глаза, полные злости.

— Не смейте даже говорить что-то в духе того, какой вы бравый и удалой и что только благодаря вам, а не из-за вас я встала на ноги.

— Так вы позволите помочь? – проигнорировав гневную тираду, спросил тот, протягивая ту же ладонь вперёд, дабы девушка о неё оперлась.

— Я бы, конечно, смогла показать свою самодостаточность, но боюсь, что не в состоянии, – с толикой горечи и явного недовольства на саму себя ответила Жали, приняв "руку помощи", встав на ноги, удерживаясь за счёт физической поддержки Малфой-старшего.

— Хоть что-то разумное вы извлекли за всё это время, – не удержался от сарказма тот, доведя больную до кровати, укладывая обратно.

— Для вас умно и хорошо во мне всё то, что является моими отрицательными чертами? – изогнув уголок губ в ухмылке, риторически поинтересовалась девушка, наблюдая, как мужчина протягивает руку к тряпке в тарелке с холодной водой, располагавшейся на тумбочке.

— Почему же? Я говорил минутами раннее, что вы красивы, – отчуждённо ответил тот, кладя на лоб Жаклин её спасение от поднимающейся температуры.

— Сейчас это уже не актуальная... положительная черта.... Наоборот, она приносит много... бед... вы понимаете, о чём я, – начиная останавливаться в своей речи от наступающей слабости, произнесла девушка, закрывая глаза.

— Стало быть лучше, если бы вы оказались уродливой? – Люциус всё ещё стоял над своей жертвой, как коршун, что кружит над добычей.

Жали сразу же распахнула свои пушистые, угольные, как и её шёлковые волосы, ресницы. Взгляд её был настороженным донельзя, чем позабавил засмеявшегося на несколько секунд собеседника.

— Не бойтесь, я не собираюсь вас заколдовывать. Но сам факт того, что вы умеете быстро думать о неких, скажем так, последствиях и в тяжёлом положении... стоит немного восхвалить вас в этом.

— Это именно то, чего мне так... не хватало... похвалы... от вас, – язвительно бросила та в ответ.

— Спите, мисс. Спите. Вам нужно немало энергии, ведь когда вы проснётесь, я начну наш с вами эксперимент по выуживанию информации , – произнёс Малфой-старший, прежде чем покинуть Жаклин.

***

В этот раз у девушки сон был чутким и поверхностным. Головная боль усилилась донельзя и жар поднялся чуть ли не до максимальной отметки на шкале лихорадки. Стресс от общения с Люциусом ухудшило и без того её бедственное положение.

Она не могла забыться в царстве Морфея и открывала глаза на каждый шорох, даже учитывая, что веки отяжелели. На данный момент Жаклин даже стала сожалеть, что её страдания не разбавляет своими чертовски остроумными репликами Малфой. Только в этом она никогда ему не признается. Да и в конце концов, не признавалась сама себе.

Вновь закрытые глаза пришлось распахнуть, когда девушка услышала, как кто-то явился в комнату. Она ожидала услышать очередной, ничем не убиваемый сарказм Люциуса, ведь больше некому было посещать её, ведь Малфой-старший об этом позаботился, в чём сложно быть не уверенным. Каково же было удивление Жаклин, когда она услышала скрипучий голос Долохова:

— А-а-а, вы не спите, – протянул он, прежде чем край матраса просел под его весом, но девушка не стремилась встречаться с ним взглядами и устремила свой в потолок. — Жаль... очень жаль.

Последние слова резко смутили больную. Интонация явно выдавала нетрезвость внезапного гостя. И это сожаление о чём-то... спустя несколько секунд внутреннего поиска ответа, Жаклин ощутила разгоняющийся по венам страх.

— Зачем... вы... пришли?

— Хоть я и пожиратель... но сострадания не лишён, – произнёс Антонин, хищно ухмыляясь, приложа ладонь на лоб чуть дёрнувшейся от накрывшего ужаса девушки. — Не стоит бояться меня. Ведь ты так храбра и смела. Я всего лишь сделаю приятно и утихомирю твои муки.

— Нет... – не в состоянии протестующе выкрикнуть, Жали с трудом выдавила слабое отрицание, едва размыкая губы, которые тут же накрыли потресканые, с горьким привкусом выпитого огневиски, губы Долохова, что стал медленно опускать одеяло вниз.

***

Люциус зашёл в комнату и, увидев дремлющую девушку, сердито вздохнул, но не вышел, тихо закрыв за собой дверь, произведя бесшумные "манипуляции" с ручкой. Мужчина сел в своё уже излюбленное кресло напротив, скрестив на груди руки и равнодушно ожидая пробуждения Жаклин.

Долго ждать и сверлить стену холодным взглядом ему не пришлось. Примерно спустя минут десять девушка зашевелилась и тут же охнула. Жаклин потянула руку куда-то вниз, но остановилась на полпути, стоило ей увидеть Люциуса, что изучал её пронзительным взором.

— Тело ломит? – поинтересовался он, ухмыльнувшись, встав и направившись к отвечающей молчанием и зрительной слежкой Жаклин. — Я немного облегчу твою участь, а потом мы начнём допрос.

Малфой-старший опустил одну руку в тарелку с холодной водой, что всегда была на готове, а другой ухватился за край одеяла, из под которого торчала только голова девушки, что тут же замычала, заставив мужчину разжать пальцы, но не убрал их.

— Нет... не надо... мне и так... хорошо... – всё таки заговорила та, от чего Люциус в недоумении приподнял одну бровь вверх.

— Чего вы так опасаетесь, Жаклин? Вам плохо до безумия, и я это вижу, – Малфой-старший краем глаза заметил на полу валяющуюся ткань и, не раздумывая, наклонился, подняв её и различив в разорванном тряпье бывшую ночную рубашку, в которую была облачена при прошлой с ним беседе девушка. — Вам стало настолько жарко, что вы решили раздеться и встретить меня нагой? – саркастично прокомментировал находку он, поджав на мгновение в нескрываемым отвращении губы и швырнув одежду обратно.

— Почему... всё должно... касаться... именно вас? – не сдержавшись, ответила на насмешку Жали, смотря в его колючие, морозящие душу серые глаза.

Люциус не стал разжигать очередной спор между ними, молниеносно обнажив плечи больной, покрытые свежими, фиолетовыми синяками, которые отчётливо демонстрировали оставленные следы чьих-то пальцев, что вдавливали свою жертву в матрас.

— Кто?... -– полушёпотом, отстранённым и пустым голосом спросил Малфой-старший, не глядя в испуганный взор Жаклин. — Кто это сделал?! – тут же перешёл он на крик, так и посмотрев в глаза девушки, по бледной щеке которой потекла одинокая слеза.

— Ан-ан-анто...нин – сквозь прорывающиеся наружу рыдания озвучила имя насильника та, отвернувшись от нахлынувшей стыдливости.