Глава 17.
Музыка уже звучит — ровно настолько громко, чтобы чувствовалось сердце в груди, но не глушило слова. Свет — приглушённый, с золотыми бликами на бокалах, на коже, на взглядах. Воздух пахнет смесью ванили, алкоголя и чего-то чуть электрического — будто вечер сам знает, что будет особенным.
Я пробираюсь между столами, приветливо кивая знакомым лицам.
И вот — наши диваны. Полукругом, в глубине зала, почти скрытые за матовой перегородкой. Как всегда, у них — свой мир: смех, разговоры, лёгкая суета.
— Привет, — говорю я, подойдя ближе.
Финнеас поднимает бокал, улыбается:
— Ну наконец-то. Мы уже думали, что ты решила бросить нас ради чего-то серьёзного.
— Ради кого-то серьёзного, — вставляет Сабрина, глядя на Билли, и та бросает в неё подушку.
Клаудия смеётся, отодвигая подушку в сторону:
— Осторожно, ты чуть не сбила бокал с маргаритой, преступница.
Билли сидит чуть в стороне, в своём свитере oversize, с бокалом воды и какой-то непонятной смесью эмоций на лице — вроде бы расслабленной, но глаза светятся.
— Привет, — говорит она, чуть тише всех.
— Привет, — отвечаю.
Одесса кивает:
— Садись, у нас как раз началась великая дискуссия о том, кто из нас смог бы прожить без телефона хотя бы сутки.
— Никто, — отрезает Эрик.
— Согласен, — добавляет Диего. — Особенно ты, Одесса. Ты умрёшь без сторис через шесть часов.
Все смеются.
Я сажусь рядом с ними, чувствую тепло бокалов, мягкость дивана, и что-то ещё — невидимую линию, тянущуюся между мной и Билли.
Она украдкой смотрит — коротко, как будто случайно, но в этом взгляде есть всё, что не было сказано за последние дни.
«Я скучала» — без слов.
«Я тоже» — так же, молча.
— Потерянное поколение, — говорю я, делая трагичное лицо, будто только что осознала ужас масштаба.
Все сразу смеются, кто-то даже хлопает ладонями по столу.
— А сама можешь? — спрашивает Нат, подперев щёку.
— Легко, — бросаю я, отпивая из бокала.
— Да ну, — фыркает Алекс. — Сейчас почти везде нужен телефон.
— Вот именно, почти везде, — подмигиваю я.
— Ну, она у нас вроде как служила, — вмешивается Эрик, хитро щурясь. — Думаю, телефоны там не особо нужны, когда ты летаешь.
— Или когда разведуешь, — добавляет Диего, нарочито серьёзно.
— Или когда просто сутками читаешь книги, — усмехается Билли, откидываясь на спинку дивана. — Нудятина.
Все хохочут.
Я закатываю глаза и ухмыляюсь:
— Ну, я хоть развиваюсь, в отличие от вас, дигитально-деградирующих существ.
— Дигитально-деградирующих? — Сабрина чуть не давится коктейлем. — Господи, звучит как диагноз поколения Z и альфа.
— Подходит идеально, — хихикает Клаудия. — Особенно к тебе, Билли, когда ты третий час подряд листаешь видео с собаками.
— Эй! — возмущается Билли, но в её голосе уже проскальзывает смех. — Это не деградация, это терапия.
— Конечно, — говорю я, — когнитивно-щенячья терапия. Новое направление психологии.
Финнеас хлопает ладонью по колену:
— Отлично! Запишу сестру на курс к доктору Джейд.
Все снова смеются.
А я чувствую — Билли смотрит на меня. Не так, как друзья смотрят, когда смеются над шуткой.
И я ловлю себя на том, что не отвожу взгляд.
Секунда — и мы оба будто спохватываемся.
Я делаю вид, что смотрю на бар, она делает вид, что слушает Сабрину.
Но воздух между нами уже чуть дрожит — как натянутая струна, готовая зазвучать от одного неверного движения.
— Почему ты такая умная? — вдруг, без подготовки, выдаёт Алекс, глядя на меня с видом человека, который долго терпел, но теперь всё, предел. — Ты постоянно используешь слова, которые я даже не знаю, мне потом приходится гуглить. Чувствую себя тупым. Ты раскидываешь слова как философ, аж бесишь.
На секунду за столом становится тише.
Потом все синхронно смотрят на него — будто он наконец сказал то, о чём думали, но боялись озвучить.
Я выгибаю бровь.
— Прости, что мой словарный запас угрожает твоему эго, — говорю спокойно, но с таким тоном, что Сабрина прыскает в бокал.
— Угрожает эго, — повторяет Одесса. — Звучит как диагноз номер два после «дигитальной деградации».
Алекс поднимает руки в жесте сдачи.
— Вот, видите? Я просто спросил, а она уже как профессор!
— Ну вообще, она и есть философ, — невозмутимо вставляет Диего, откинувшись на спинку дивана.
— Что? — Алекс чуть не проливает свой напиток. — В смысле реально философ? Я думал, это просто образ жизни!
— У неё два диплома, между прочим, — добавляет Эрик, с ухмылкой глядя на меня. — Один — «международный бизнес», другой — «политическая философия». Так что, дружище, будь добр, не спорь с человеком, который способен тебя не только убедить, но и оформить контракт на твоё поражение.
Сабрина хохочет, а Одесса театрально хлопает ладонями:
— Обожаю! Философ с дипломом и бизнес-планом — это как если бы Сократ открыл стартап.
Я качаю головой, пытаясь сдержать улыбку.
— Мне далеко до профессора или доктора, — тихо говорю, но без лишней скромности. — Я просто... люблю понимать, как всё устроено. Людей, мир, логику в хаосе.
— А вот это уже звучит страшно, — бурчит Алекс, — «понимать людей». Я лично не хочу, чтобы кто-то понимал, что у меня в голове.
— Не переживай, — парирую я. — У тебя там безопасно. Слишком шумно, чтобы что-то разобрать.
— Ай! — делает вид, что получил пулю, Алекс прижимает руку к груди. — Всё, сдаюсь, госпожа философ.
— Госпожа философ — мне нравится, — усмехается Билли, поднося бокал к губам. Голос у неё спокойный, но в глазах — тёплый блеск. — Надо будет внести в твой контакт так.
Я смотрю на неё, и уголки губ сами поднимаются.
— Только если ты подпишешься как «муза».
Она улыбается в ответ.
Слишком мягко. Слишком долго.
Финнеас кашляет, будто специально ломая момент:
— Вот почему я не философ. Я бы не выдержал такого напряжения в диалоге.
— Просто у тебя недостаточно эго, чтобы спорить, — шепчет Клаудия и толкает его локтем.
— А почему ты раньше не говорила про своё образование? — первым спрашивает Чарли, щурясь, будто я скрыла государственную тайну.
— Дааа, — подхватывает Дженна, опираясь локтем на диван, — и как ты вообще пришла к политической философии? Ну ладно, международный бизнес — это хотя бы логично, прибыльно, перспективно, а вот философия звучит как способ добровольно усложнить себе жизнь.
— Согласен, — кивает Финнеас, — любое образование, где есть слово бизнес, автоматически безопаснее. Ты хотя бы знаешь, что сможешь оплатить ипотеку.
— А вот философия — это уже риск, — вставляет Сабрина, — особенно политическая. Там же сплошные мужики в костюмах, которые спорят о морали и власти, пока кто-то внизу просто пьёт кофе.
Все смеются, а я только качаю головой, ставлю бокал на стол и откидываюсь на спинку дивана.
— Я просто... всегда любила историю, — начинаю спокойно. — Военное дело, стратегии, психологию власти. Как решения одних людей ломают судьбы других, как идеология переплетается с характером. Мне это всегда казалось... красивым. В извращённом смысле, но всё же красивым.
— Красивым, — повторяет Одесса, — это ты сейчас про войны сказала, да?
— Про то, как человек работает, — поправляю я. — Как он думает, во что верит, что выбирает, когда всё рушится. Политическая философия — не про власть. Это про людей, у которых она есть, и про тех, кто под ней живёт.
На мгновение все затихают. Даже Билли — смотрит на меня с тем самым вниманием, от которого хочется либо говорить вечно, либо замолчать навсегда.
— Тем более, — добавляет Эрик, — она не просто учится как философ, а в принципе вникает во всё подряд.
— О да, — хмыкает Диего. — Если Джейд заинтересуется, то через неделю она будет знать об этом больше, чем тот, кто этим занимается двадцать лет.
Я усмехаюсь, чуть пожимаю плечами.
— Мне просто интересно, как всё устроено. Политика, экономика, архитектура, даже поведение животных. Знаешь, если достаточно долго смотреть на любую систему — рано или поздно понимаешь, что она тоже философия.
— И вот опять, — вздыхает Алекс. — Ты говоришь, и я чувствую, что мне срочно нужно открыть Википедию.
Билли смеётся — этот тихий, хрипловатый смех, от которого у меня всегда щёлкает где-то внутри.
— Ну, теперь хотя бы понятно, почему ты так спокойно воспринимаешь хаос, — говорит она. — Ты просто изучила его теоретически.
— Возможно, — улыбаюсь я. — Хотя в реальности всё всегда сложнее.