Глава 16.
Новый день.
Свет пробивается сквозь жалюзи мягкими полосами, ложится на подушку, на руку, на стакан воды у кровати. Всё кажется слишком тихим, почти нереальным — будто ночь просто стёрла часть меня, а утро теперь пытается вернуть обратно.
Я лежу, смотрю в потолок. Мысли неостановимо возвращаются к ней — к тому, как она стояла на крыльце, к дрожи в её голосе, к слову «друзья», которое звучало как компромисс, как попытка не потерять совсем.
Шарк бы точно выбрал её сторону, если бы мог. Эта мысль почему-то вызывает улыбку. Горькую, но живую.
Потянувшись, встаю. На полу одежда со вчерашнего вечера, на столе недопитая вода, на телефоне десятки уведомлений, на которые я не могу заставить себя ответить. Душ спасает частично — вода обжигает кожу, вымывая остатки бессонницы, но не мысли.
В зеркале всё та же я. Только взгляд другой — спокойнее, но глубже. Как будто за ночь я научилась отпускать.
Надеваю свободную рубашку, джинсы, волосы завязываю в низкий хвост. Кофе — крепкий, без сахара.
И план на день — просто жить.
Но телефон всё-таки вибрирует на столе.
Номер не записан, но я знаю, кто это.
«Ты не против, если я приеду? Просто прогуляться. ».
Билли.
Сердце вздрагивает. Пальцы на секунду замирают над экраном.
А потом я просто печатаю:
«Приезжай».
Через двадцать минут я слышу за окном тихий лай.
Вывожу взгляд — Билли стоит у ворот, держа Шарка на поводке. Тот радостно виля́ет хвостом, будто именно он написал то сообщение, а не она.
Я выхожу навстречу. Воздух прохладный, прозрачный, пахнет кофе и осенью.
Билли, в джинсах и тёплой светлой куртке, слегка улыбается.
— Надеюсь, ты не против, что он со мной, — говорит она, кивая на Шарка.
— Нет, конечно, — отвечаю, и сама удивляюсь, как спокойно это звучит. — Ему тут даже больше рады, чем тебе.
— Спасибо, — хмыкает она, будто специально делает вид, что не обиделась.
Шарк, услышав свой «комплимент», тут же подбегает ко мне, прижимается к ногам и лижет ладонь. Я наклоняюсь, глажу его по голове, и на мгновение всё становится удивительно простым — вот солнце, вот собака, вот человек, которого я не могу выбросить из головы.
— Куда идём? — спрашиваю, поднимаясь.
— Не знаю, — отвечает она, пожимая плечами. — Думала, может, просто пройтись вдоль набережной. Я помню, ты любишь воду.
Я киваю.
И мы идём.
Молчание между нами другое — не то, что давит, а то, что лечит. В нём нет неловкости, только редкие фразы, лёгкие, как дыхание.
Билли то и дело кидает короткие взгляды — не изучающие, а будто проверяющие: «Ты правда рядом?»
А я просто иду. Дышу.
На набережной вода тянется лениво, в ней отражается солнце. Шарк бежит вперёд, останавливается каждые пару метров, будто охраняет наше пространство.
Мы останавливаемся.
Я смотрю, как ветер играет с её волосами — тонкими прядями, тёплыми на солнце, чуть сбивающимися на щеках. Билли прищуривается от света, потом будто решается на что-то и неловко улыбается.
— У меня кое-что есть для тебя, — тихо говорит она.
Я удивлённо выгибаю бровь.
— Что ещё?
Билли вытаскивает из кармана небольшую коробочку. Светло-серую, аккуратную, перевязанную тонкой ниткой.
— С прошедшим днём рождения, — произносит она, будто извиняется за опоздание.
Я открываю рот, чтобы возразить:
— Билли, не нужно...
Но она мгновенно перебивает, чуть щурясь:
— Даже не думай. Я обижусь, если ты не примешь.
Голос мягкий, но в нём то самое упрямство, от которого спорить бессмысленно.
Я вздыхаю и принимаю коробочку. Развязываю нитку, открываю крышку — и замираю.
Внутри — тонкий серебристый браслет. На цепочке — маленькая подвеска в форме самолёта. Простая, но точная, как будто сделана не просто так.
— Это... — начинаю я, но слов не хватает.
Билли смотрит куда-то в сторону, будто боится моей реакции.
— Я помнила, как ты рассказывала про тот полёт. Первый, после армии. Что тогда тебе казалось — ты, наконец, свободна. Что небо — это начало, а не конец.
Она делает вдох, чуть прикусывает губу.
— Я хотела, чтобы у тебя было напоминание. О себе. О свободе.
Я провожу пальцем по подвеске. Металл холодный, гладкий.
В груди что-то дрожит — лёгкое, уязвимое.
— Ты странная, Билли, — говорю я тихо. — Даришь подарки тем, кто делает тебе больно.
Она усмехается, едва заметно.
— Наверное, потому что всё ещё верю, что не всё потеряно.
Мы долго молчим.
Шарк где-то рядом гоняет птиц, солнце играет бликами на воде.
Я наконец надеваю браслет, смотрю, как он блестит на запястье.
— Подходит, — говорю я.
— Конечно, — она чуть улыбается. — Я проверяла размер по своей руке.
— Уверена, у нас не один размер, — фыркаю я.
— Зато один упрямый характер, — парирует она.
Мы обе смеёмся — тихо, осторожно, будто этот смех может что-то починить.
И на секунду кажется, что починяет.
Смех растворяется в воздухе, как пар над водой.
Тихий, живой, тёплый.
Билли опускает взгляд, пальцем проводит по краю доски, будто ищет в ней ритм.
— Знаешь... — говорит она, всё ещё глядя в сторону, — я много думала, почему именно ты.
— Почему я? — улыбаюсь, но голос выходит мягче, чем хотелось.
— Потому что с тобой... не страшно быть собой.
— Мы ведь чудаки, — говорю я, улыбаясь чуть шире, чем нужно.
Билли поднимает взгляд, её губы трогаются в мягкой, почти застенчивой улыбке.
— Точно, — отвечает она. — Два чудака, которые всё время делают вид, что им ничего не нужно.
Я смеюсь, коротко, но искренне.
— Особенно ты. Такой уверенный взгляд, эта походка, — я чуть прищуриваюсь. — Вся такая маскулинная, а на деле — мягче облака.
Билли фыркает, но в глазах мелькает смущённое тепло.
— А ты, между прочим, не отстаёшь, — парирует она. — Холодная, собранная, вся в контроле. Но стоит тебе чуть расслабиться — и мир вокруг будто выдыхает.
— Это прозвучало как комплимент, — тяну я.
— Это и был комплимент, — отвечает она с тем самым выражением, когда непонятно, шутит ли.
Ветер поднимает прядь её волос, и я почему-то ловлю себя на мысли, что в её движениях есть та особенная, тихая сила — не напористая, а уверенная, врождённая.
Билли — не девушка, которая старается казаться сильной. Она просто такая.
И, возможно, поэтому я всё время хочу рядом стоять прямо, будто подстраиваюсь под её энергию.
— Знаешь, — говорю, глядя на воду, — мне кажется, нас бы никто не понял.
— Да, — тихо отвечает Билли. — Слишком сложно объяснить, как может притягивать кто-то, кто зеркалит тебя.
Я перевожу взгляд на неё.
Она сидит, положив руки на колени, в этом движении — уверенность и уязвимость одновременно.
— А может, — продолжаю, — дело не в том, что мы похожи. А в том, что мы видим в друг друге то, что обычно прячем.