Глава 7.
Я уже допила кофе. Поставила чашку обратно на полку рядом с другими — бабушкиными, аккуратно расставленными, каждая со своей историей. Но, протянув руку, случайно задела стопку книг.
Тонкий томик, тёмная обложка, пыльный корешок. Он упал на пол, и вместе с ним, словно выдох из прошлого, выпал сложенный вчетверо листок.
Я замерла.
Эта книга стояла здесь все годы, но я не открывала её после его смерти. Не могла. И сейчас сердце сжалось — будто сама судьба решила, что время пришло.
Я подняла книгу. Сначала провела ладонью по обложке — такой знакомой, с крошечными заломами на углах, которые оставляли наши пальцы, когда мы листали её вместе. Потом взяла листок. Бумага слегка пожелтела, края стали мягкими, но почерк был узнаваемый — крупный, твёрдый, немного резкий, но всё равно удивительно живой.
Это было стихотворение. Я читала его дрожащими губами, и каждое слово будто прожигало меня насквозь:
**"Я всю жизнь искал небо,
в его бездонной свободе,
чтобы там, за облаками,
сбросить тяжесть земли.
Счастье — не взлете и стенах,
оно в смехе и в взгляде,
в том, как голубые глаза
могут светиться любовью.
Если однажды исчезну,
не ищи меня в камне,
ищи в ветре над полем,
в солнце, сквозь облака.
Там, где не кончается свет,
там, где вечность без боли,
я буду ждать тебя —
в своём небе, в свободе."**
Сердце болезненно сжалось. Я прижала листок к груди и закрыла глаза.
В этом стихе был он — весь. Его мечта о небе, его любовь к бабушке, его вечное стремление к свободе.
И я поняла: это послание.
Не случайная находка, а ещё один подарок.
Слёзы подступили к глазам, но я снова их сдержала. Обещание. Я не имею права нарушить его. Но в груди всё равно теплилось что-то — не боль, не тоска. А свет.
Я снова села на пол, обняв колени.
— Ты всё равно рядом, — шепнула я в пустоту.
И тишина будто ответила согласием.
Снова и снова я прокручивала строки этого стиха. Каждое слово жгло меня изнутри, и чем дольше я вслушивалась в них, тем отчётливее ловила себя на том, что образ расплывается.
Дедушка. Бабушка. Их история. Их любовь. Но всё это вдруг сместилось.
Вместо её голубых глаз — других, таких же ярких, чистых, бесконечно глубоких.
Билли.
Снова она.
Снова её взгляд, в котором будто всё: и нежность, и вызов, и свет, и пропасть, в которую я сама тянусь, даже когда клянусь себе не делать этого.
Я закрыла глаза, и строки стиха зазвучали внутри по-новому:
«в смехе и в взгляде,
в том, как голубые глаза
могут светиться любовью...»
Боже. Снова она.
Я ненавижу, когда это повторяется. Когда даже в словах, написанных задолго до неё, я вдруг вижу её отражение. Её свободу, её лёгкость, её манящую дерзость.
И от этого внутри становится невыносимо тесно.
Словно мир сам подталкивает: смотри, смотри на неё — в этих глазах ответ, в них то самое небо, которого всегда искал твой дед, и от которого ты сама прячешься за бронёй.
Я сжала в пальцах листок со стихом так, что костяшки побелели.
Сердце билось неровно, а в голове было только одно:
Почему она снова везде? Почему её глаза так похожи? Почему именно её свобода тянет меня так, будто я уже часть этой невидимой нити?
Я резко поднялась, прошлась по кабинету, словно хотела вытрясти эти мысли из себя. Но чем дальше, тем яснее становилось: от неё не уйти.
Она — как это стихотворение.
Она — как его зажигалка.
Она — как моё собственное небо, которого я всегда боялась.
И я шепнула почти неслышно:
— Билли...
Это полный бред.
Я не могу в неё влюбиться.
Я видела её всего три раза.
Я почти ничего о ней не знаю.
Узнаю.
Нет.
Чёрт, нет.
Я провела рукой по лицу, словно пытаясь стереть с себя этот рой мыслей, но они только сильнее впивались под кожу.
Боже, что же ты творишь со мной?
Я закрываю глаза, но перед ними снова её взгляд — тот самый, в котором невозможно утонуть, потому что он не вода, а воздух. Свежий, холодный, манящий. Как вздох перед прыжком.
Я сжимаю зажигалку в руке — подарок деда, — так сильно, что чувствую, как холод металла пробирается в ладонь.
Я слышу в голове его голос: «Пообещай мне, что всегда останешься собой».
Остаюсь ли я собой сейчас? Или я уже рушу все свои стены, даже не понимая, зачем?
Я поднимаюсь, прохожу к окну, открываю его. В комнату сразу врывается утренний воздух — прохладный, сырой, с запахом города и чего-то далёкого.
— Чёрт... — вырывается у меня почти шёпотом. — Что ты со мной делаешь, Билли?
Мир за окном молчит.
А внутри меня растёт ощущение, что назад уже не будет.
12:16.
Я подъезжаю к студии. Машину ставлю рядом с дверью, сижу пару секунд, будто собираюсь с силами. Сегодняшний день будто давит с самого утра.
Выхожу.
Эрик и Диего уже там. Стоят у входа, переговариваются. На этот раз они не опоздали — впервые, наверное.
— Я же говорил, что она не опоздает, это же Дид, — улыбается Эрик, сразу бросая на меня взгляд.
Я останавливаюсь, чуть нахмурившись. Не знаю, как на меня сейчас смотрю со стороны, но, судя по тому, как у него мгновенно спадает улыбка, вид у меня так себе.
— Эй, Дид, всё нормально? — сразу меняется в лице Эрик.
Диего прищуривается, будто пытаясь заглянуть внутрь меня:
— Выглядишь... не очень.
Они начинают задавать вопросы почти в один голос. Слишком много внимания. Слишком громко.
— Всё нормально, просто плохо спала, — отрезаю я.
— Почему? — не отстаёт Диего.
Я перевожу на него взгляд, спокойный, но тяжёлый.
— Четвёртое ноября.
Тишина.
Эрик опускает глаза, будто не знает, куда деть руки. Диего только коротко кивает, сжав губы. Никаких лишних слов. Они помнят. Они знают.
Я глубоко выдыхаю, киваю на дверь студии:
— Пошли. Работа ждёт.
Они идут рядом — молча, но я чувствую: держат меня, как могут.
— Кстати, мы тут решили поэкспериментировать с друзьями, — будто между делом бросает Эрик, настраивая аппаратуру.
— Ну... с Билли и Финнеасом. Знаешь, попробовать работать с кем-то новым, свежим, — добавляет Диего, поправляя наушники.
Сердце предательски дрогнуло. Словно кто-то внутри сжал его и отпустил. На секунду дыхание сбилось, а в голове прозвенело одно имя — Билли.
Вот почему именно сейчас? В этот день?
Я опускаю взгляд, сдерживая реакцию.
— Отлично. Будет интересно, — отвечаю холодно, почти без интонаций.
Моя маска снова на месте. Та самая — равнодушия, отстранённости. Она давно выручает меня.
Ребята приехали — оживлённые, готовые к работе. Студия заполнилась голосами, звуками, шутками. Я делаю своё: сосредоточенно, будто ничего не происходит внутри.
Через какое-то время выхожу в коридор, ответить на звонок. Голос в телефоне ровный, но мысли блуждают где-то далеко. Завершаю разговор, и уже собираюсь вернуться, когда вдруг доносится обрывок разговора.
— А что с Джейд? — голос Билли звучит мягко, но с тем оттенком любопытства, от которого у меня по спине пробегает холодок.
— Ты о чём, Билли? С ней всё норм, — отвечает Финнеас спокойно, даже чуть удивлённо.
— Много ты знаешь, — тихо, но колко бросает Билли.
На мгновение наступает пауза. Я почти чувствую, как ребята переглянулись.
— Ну... мы не можем сказать, — осторожно вмешивается Эрик. — Если хочешь узнать — спроси у неё сама.
Я закрываю глаза, облокачиваюсь о стену.
Спасибо, мои. Спасибо, что умеете молчать. Что не разбрасываетесь моими трещинами при других.
Вдыхаю глубже, сдерживаю эмоции и возвращаюсь в студию, будто ничего не слышала. Маска снова на месте.
Мы почти закончили, и студия постепенно опустела. Ребята ушли обсуждать результаты, оставив нас с Билли наедине. Атмосфера вдруг стала другой — тихой, почти осязаемой, словно каждый звук был громче обычного.
— Что с тобой? — сразу слышу вопрос Билли. Её голос мягкий, внимательный, но в нём ощущается тревога, которую она не пытается скрывать.
Я открываю рот, чтобы ответить, но слова застревают на языке. Дышу глубоко, пытаюсь собрать мысли.
— Сегодня день рождения... — начинаю осторожно, — близкого мне человека, которого больше нет.
Слова катятся сами собой, не подвластные моей воле. Что-то внутри меня дергается, словно хочет вырваться наружу.
— И... — делаю паузу, — видно, что что-то случилось, ведь всю ночь я не могла нормально спать. Что-то непонятное.
Смотрю на Билли, и понимаю, что рот предал меня. Я никогда не раскрываю свои самые глубокие переживания, свои тайны. А сейчас... они вырвались наружу сами.
— Я не верю в паранормальное, — продолжаю, чуть тише, почти шепотом, — но это... — голос срывается, я не могу подобрать слов, которые бы объяснили это чувство, эту тяжесть в груди, эту странную связь с прошлым, с тем, что уже ушло.
Билли молчит, просто смотрит на меня, и её взгляд одновременно успокаивает и заставляет сердце колотиться быстрее. Она не задаёт лишних вопросов, не пытается вторгнуться — она просто рядом, и этого достаточно.
Я опускаю взгляд, сжимаю ладони в кулаки, пытаясь вернуть себе контроль. Но внутренний мир уже выдал часть себя, и этого не отменить.
Билли делает шаг ближе. Её движения мягкие, без давления, но вместе с тем невозможно игнорировать. Она садится рядом на краю дивана, и я чувствую, как её присутствие обволакивает, словно тихая защита от того, что кружится в моей голове.
— Джейд... — тихо произносит она, осторожно, — ты не одна.
Я поднимаю на неё взгляд, и в её глазах нет осуждения, нет любопытства — только забота и искренность. Моё сердце сжимается, и странная смесь облегчения и тревоги пробегает по телу.
— Я знаю, это сложно, — продолжает Билли, слегка касаясь моей руки. — Но ты можешь мне доверять. Не нужно держать всё внутри.
Я закрываю глаза, пытаясь вдохнуть глубже, почувствовать себя немного легче. Слова, которые я обычно держу запертыми за стенами, начинают находить тихое место среди её спокойного присутствия.
— Спасибо, — шепчу я, и это почти больше для себя, чем для неё. — Просто... иногда я забываю, что есть кто-то, кто может просто быть рядом.
Билли улыбается, её улыбка тёплая, без фальши.
— Тогда я буду рядом. Всегда. Даже когда никто другой не будет.
Я сразу вспоминаю дедушку. Его руки, его голос, тепло его присутствия — то ощущение безопасности и любви, которое казалось вечным. И вот теперь, в тихой комнате с Билли рядом, я ощущаю что-то похожее, хотя и совсем другое. Это тепло не такое сильное, как с дедушкой, не такое всеобъемлющее, но оно есть. Оно мягкое, осторожное, словно маленький светильник в темноте.
Слова Билли, её простое обещание быть рядом, пробуждают во мне странное чувство: маленький кусочек доверия, который я редко кому позволяю. Тепло, которое приходит без условий, без ожиданий, без необходимости что-то доказывать. Почти как семейное тепло, но не полностью — это тепло чужого человека, который выбирает быть рядом, несмотря ни на что.