Глава 3.
В воздухе повис густой запах табака, перемешанный с прохладой ночи. Диего стоял у стены, лениво крутя сигарету в пальцах, но на лице его читалось напряжение. Он рассказывал о проекте — большом, трудном, долгом, который ему вскоре предстояло тянуть на своих плечах.
— Так в чём проблема? — раздался голос Джо, и он, как всегда, звучал слишком прямо, почти грубо. — Ты ведь можешь не работать.
— Чего? — Диего резко повернул голову, нахмурив брови. — Ты вообще что имеешь в виду?
Я тоже посмотрела на Джо с лёгким недоумением, хотя внутри у меня уже закипало.
— Ну... — Джо пожал плечами, будто говорил что-то совершенно очевидное, — у вас же вечные, богатые семьи. Вы можете спокойно искать себя, ничего не делать хоть всю жизнь. Когда есть достатки — незачем переживать.
На последней фразе он посмотрел прямо на меня. Взгляд намеренно резкий, цепляющий. Я знала: он говорил это именно обо мне. Точнее, о моей семье.
Мгновенно в голове пронеслись все эти бесконечные слухи, шёпоты за спиной: о близнецах, которые будто бы только и делают, что «развлекаются»; о Джее, который сменил профессию и якобы никогда не сможет её удержать; о маме, про которую злые языки твердят, что она с отцом только ради денег и что именно он «проплачивает» её роли.
Абсолютная ложь. Если бы они только видели, какая химия между моими родителями до сих пор, они бы никогда не осмелились произнести подобное.
Каждый из моей семьи работал, и работал до крови: учёба, сцена, репетиции, проекты, ночи без сна. Да, у нас были ресурсы. Но ресурсы — это инструмент. И никто, кроме нас самих, не прокладывал этот путь.
А я... Я всегда была другой. Кардинально не похожей ни на кого из них. Мой характер был выточен упрямством и самодисциплиной. С самого детства я работала усердно, не покладая рук, чтобы никто никогда не смог сказать, что моё имя или мои шаги — это чей-то подарок. Всё, что у меня есть, я выцарапала сама.
Я нахмурила брови, и голос мой прозвучал ровно, но твёрдо:
— Хорошо судить со стороны.
Тишина повисла на секунду. Ветер прошёлся между нами, и Джо чуть прищурился, будто пытаясь прочитать меня глубже. Но я не отвела взгляд.
Билли, стоявшая чуть в стороне, всё это время молчала, но я почувствовала её взгляд. Он был не как у остальных — не оценивающий и не осуждающий, а скорее внимательный, почти понимающий. И, кажется, именно это было самым неожиданным в тот вечер.
Ночь уже плотно окутала город, огни неоновых вывесок смешивались с остатками музыки, доносившейся из клуба. Вечер постепенно растворялся в темноте, и люди один за другим начали покидать зал. В воздухе витало лёгкое ощущение усталости, но при этом было ясно — ночь ещё долго не отпустит мысли.
Мы с парнями решили не задерживаться дольше и тоже направились к выходу. Я поправила капюшон худи и глубже засунула руки в карманы джинсов. На парковке холодный воздух обжигал кожу, и я вдохнула полной грудью — наконец-то немного тишины.
— Ты же подвезёшь меня, правда? — раздался голос Эрика, и он, даже не дождавшись моего ответа, уже обогнал меня, уверенно направляясь к моей машине.
Я фыркнула себе под нос и покачала головой.
— Вот наглость... — пробормотала я, но уголки губ всё равно предательски дрогнули.
Диего догнал меня и, ухмыляясь, тихо сказал:
— Ты знаешь, он специально так делает. Считает, что твоя машина — это продолжение тебя. Типа, если уже быть под крылом Джейд, то до конца.
— Ага, — усмехнулась я, щёлкнув брелком, и двери McLaren-а мигнули огнями. — Сначала под крылом, а потом у меня на нервах.
— Ты ж его любишь, — отозвался Диего, подмигнув, и пошёл к своей машине.
Двигатель рыкнул мягко и глубоко, резонируя с ночью. На долю секунды я задержалась, посмотрела в зеркало заднего вида — и поймала отражение своих глаз. Уставших, но спокойных. Вечер был длинным, но, пожалуй, он дал мне больше пищи для размышлений, чем хотелось бы.
— Поехали, капитан, — сказал Эрик, пристёгивая ремень и бросая на меня хитрый взгляд.
Я завела машину, вывела её с парковки и тихо усмехнулась:
— Если не заткнёшься, высажу посреди трассы.
И он, конечно же, только рассмеялся громче.
Пар поднимался плотным облаком, лип к коже и стекал по стенам ванной. Капли воды бежали по моему телу, и каждое движение казалось замедленным. Горячая вода обволакивала, расслабляла мышцы, но при этом делала дыхание тяжелее, будто я находилась в другой реальности, отрезанной от всего внешнего мира.
Я прикрыла глаза, и в этой вязкой темноте, где пар смешивался с тишиной, всплыло её лицо. Билли. Её ухмылка — дерзкая, как вызов, и глаза — хитрые, почти хищные. Те глаза, в которых не спрятаться, даже если очень постараешься. Я резко выключила воду и шумно выдохнула.
— Чёрт... — сорвалось с губ.
Она странная. Слишком яркая, слишком живая. И, наверное, уверена, что думает обо мне то же самое, что и все остальные. Холодная. Закрытая. Та, к кому лучше не лезть.
Я потянулась за полотенцем, но задержала взгляд на зеркале напротив. В отражении — я. Волосы, мокрые и тяжелые, прилипли к плечам и груди. Капли скатывались вниз, обрисовывая каждую линию тела, останавливаясь на тонких, но заметных шрамах.
Шрамы от пули, от ножа... маленькие, почти незаметные, но я знала их каждую историю. Знала, что они значили. И каждый раз удивлялась, как быстро всё заживало, словно тело пыталось стереть память о боли, но оставляло её маленькими, едва заметными метками.
На коже чёрными мазками выделялись татуировки. Лилии. Чёрные лилии, распускающиеся на руке, плавно перетекающие через рёбра к животу и спине. Они жили на мне, как часть меня, неотделимая. Эти цветы всегда казались мне феноменом — чёрные, вопреки природе, загадочные и непокорные. В них было что-то пугающе прекрасное.
Я провела пальцами по линии рисунка и чуть улыбнулась — это были мои цветы, мои символы. Остальные татуировки так же вплетались в узор моей истории, перекликались друг с другом, словно фрагменты одной картины.
Мой взгляд снова поднялся выше. Лицо. Строгое, с резкими линиями, холодно-серые глаза. Я сама вздрогнула от их взгляда в отражении — будто они пронзали насквозь. Сколько раз я слышала, что эти глаза режут всё и всех, на кого они падают.
Мама любила вспоминать, как маленькой я пугала родственников одним только взглядом. Незнакомые люди спрашивали, умею ли я вообще улыбаться. Некоторые даже советовали «показать ребёнка врачу» — мол, вдруг я не способна выражать эмоции.
Но нет. Я умею чувствовать. Я здорова. Просто во мне всё иначе, чем у других.
И всё же — перед глазами снова всплыли глаза Билли. Открытые, светлые, живые. В них читалось абсолютно всё. Без фильтров, без защиты. Настоящие.
Я задержала дыхание, прижала ладони к холодному краю раковины и снова посмотрела на себя.
— Мы слишком разные, — пробормотала я едва слышно. Но почему-то от этого стало не легче.
Я опустилась на край ванной, всё ещё ощущая на коже остатки влаги, и задумчиво провела пальцами по виску. В отражении зеркало будто дразнило меня — показывало не только лицо, но и мысли, которые я предпочитала не отпускать наружу.
Билли.
Я видела её всего два раза, но этого оказалось достаточно, чтобы она поселилась в голове намертво. Словно песчинка, которая не даёт покоя, пока не превратится в жемчуг. Я знала себя слишком хорошо: пока не разгадаю её, пока не раскрою до конца — она не уйдёт из мыслей.
Так было всегда. С людьми, которых я понимала сразу, — всё просто. Я видела их насквозь. Манеры, слова, движения, даже паузы между вдохами. Их я могла прочитать на девяносто девять процентов, иногда даже не глядя прямо в глаза. Люди для меня были открытой книгой, иногда слишком примитивной, иногда излишне пафосной, но всегда понятной.
Но те, кого я не могла разгадать... их единицы. И именно они застревали внутри. Занимали место, время, внимание. Становились своего рода задачей, головоломкой, которую я обязана решить. Не для того, чтобы приблизиться, а чтобы освободиться.
Билли стала именно такой задачей.
Её смех, её взгляд, её нахальная уверенность в себе — они будто не складывались в одну картину. Слишком много контрастов. В её голубых глазах мелькала открытая наивность, и тут же — хищная дерзость. Она улыбалась так, как будто мир принадлежал ей, но в этой улыбке я улавливала тень — слабость или боль, тщательно скрытую под слоем искренности.
Это сбивало с толку. А я не любила теряться.
Я выдохнула и провела ладонью по шраму на боку, как будто сама себе напоминала: всё, что остаётся непонятым — опасно.
— Пока я не разгадаю тебя, ты не уйдёшь, — пробормотала я в пустоту, и парная тишина ванной приняла мои слова так, словно я их даже не произнесла.
Комната встретила меня тишиной, только мягкий шум улицы доносился через слегка приоткрытое окно. Я улеглась на кровать, откинувшись на подушки. Телефон мигал уведомлениями, но я проигнорировала — сейчас мне нужен был покой.
Закрыла глаза, и словно сразу провалилась.
Сон пришёл не резким, а мягким, тянущимся. Мир будто растворился, и я оказалась в странном пространстве — то ли сад, то ли пустынная сцена, где всё вокруг было чёрно-белым. Впереди росли лилии — мои лилии, тёмные, глубокие, словно вытянутые из самого мрака. Они качались без ветра, медленно, как будто дышали.
Среди них стояла она.
Билли. Белая рубашка, распахнутая, как крылья, волосы — беспорядочные, но светлые в этой тьме. Она смотрела прямо на меня, и её глаза светились тем самым странным сочетанием — наивности и хищности.
— Ты всё ещё думаешь обо мне, — сказала она, но голос не звучал, а будто сразу возникал в голове.
Я нахмурилась.
— Ты — сон.
— Возможно, — её губы изогнулись в хитрой улыбке. — Но иногда сны говорят больше, чем ты готова услышать.
Я сделала шаг вперёд, и лилии под ногами качнулись, будто пропуская меня.
— Что ты хочешь от меня?
Она не ответила сразу. Только приблизилась, так, что между нами остался всего шаг. Я ощущала её дыхание, хотя знала, что это невозможно.
— Хочу, чтобы ты разгадывала меня дольше, чем привыкла, — произнесла она почти шёпотом.
Мир вокруг дрогнул, лилии начали рассыпаться, превращаясь в чёрный пепел, а её глаза — последние, что я увидела, прежде чем сон оборвался.
Я резко открыла глаза. Сердце билось быстрее, чем следовало бы после сна. В комнате по-прежнему было тихо, только слабый свет фонаря падал на стены.
— Странная, — выдохнула я почти раздражённо. Но раздражение было обманом.
Я перевернулась на бок, уткнувшись лицом в прохладную подушку. Грудь всё ещё тяжело поднималась, дыхание никак не приходило в норму.
Сон, но слишком яркий, слишком живой. Я могла почти почувствовать тепло её кожи и тот взгляд, от которого хотелось одновременно отшатнуться и приблизиться ещё сильнее.
Закрыв глаза снова, я не нашла тишины — внутри звучал её голос: «Хочу, чтобы ты разгадывала меня дольше».
Проклятье. Я ведь ненавижу, когда меня цепляют.
Телефон снова мигнул на тумбочке. Сообщение от Диего:
«Ты жива? Или снова решила исчезнуть на пару дней?»
Я усмехнулась. Быстро набрала в ответ:
«Сплю. Не ной.»
Положив телефон обратно, я на секунду задержала взгляд на потолке. Линии трещин, свет фонаря — всё казалось нереальным, будто я не до конца вернулась из сна.
И тут же в голову пришла мысль: а если это не просто сон?
Слишком уж правильно, слишком точно всё. Не похоже на случайные образы.
Я села, провела рукой по мокрым волосам, которые ещё не успели просохнуть после душа, и заметила в зеркале на стене своё отражение. Те же холодные глаза, те же чёрные тени под ними.
Но в них было что-то новое — неуверенность.
— Чёрт, — тихо выругалась я, вставая с кровати.
На кухне наливала себе воду и поймала себя на мысли, что всё ещё чувствую её взгляд.
Она засела в голове слишком крепко.