Ты, я и никого больше

Я немного... инфантильный.

Все мне с детства говорили, что я сообразительный малый и вообще всё на лету схватываю. Не пропадешь, мол, обречён на успех. Конечно, я гордился своими когнитивными и каким-то там ещё способностями, названий которых я и не знаю даже. И эта самая гордость (если не гордыня) загубили меня в более зрелом возрасте. Появляются сложные задачи, какие-то непростые цели ставятся, и ты не можешь их от балды решить. Нужно прикладывать усилия, мучаться и ошибаться, а в детстве такой установки не дали! Они говорили: «Ты умный, всё по зубам», – а надо было: «Ты должен быть трудолюбивым и тогда весь мир ляжет у твоих ног». Никто не готовил меня к тому, что надо будет работать...

Это я всё к тому, что наша жизнь на самообеспечении в частном домике была чертовски сложным занятием для меня. Я привык, что всё за меня делают и всё мне приносится готовеньким, а тут надо было взвалить на себя добрую половину обязанностей, чтобы тупо жить! Внезапно я понял всю боль, которую испытывали женщины на протяжении тысячелетий. Им надо было готовить, убираться, мыть одежду, штопать её, таскаться за продуктами, а ещё работать и смотреть за детьми, если имеются! И это на протяжении десятков лет без отпусков и права отлынивать, иначе пылко любящий муж покажет на кухне, как он умеет проводить джебы и апперкоты, не оставляя притом синяков. Естественно, этой ерундой я занимался не каждый день и даже не по многу часов, но всё равно непривычно было до чёртиков. Мне так захотелось обратно к родителям. Не потому, что они были приятные в общении люди, а потому что они всё это делали без задней мысли и меня просили только в магазин кабанчиком метнуться да мусор выкинуть и ещё что-то по мелочи.

Самостоятельная жизнь – отстой...

Ну это ладно, были и хорошие моменты. Даже по-своему тёплые, но о них я уже, наверное, по порядку расскажу.

В первый день я, в основном, изучал и исследовал предоставленные мне по моему желанию земли. Посмотрел, где, что лежит на кухне. Заглянул во все шкафчики, тумбочки. Даже вышел на улицу и там прошерстил весь участок вместе с баней и беседкой. Пристально осмотрел цокольный этаж, где, в теории, находилось большинство нужных в хозяйстве вещей: инструменты, детали, запчасти и еда. Достал из погреба пару банок с консервированными помидорами и вареньем. Ни то, ни это я сильно не любил, но на безрыбье, как известно...

Ещё я сходил к «соседям». Домов тридцать обошёл, если не меньше (в одном из самых бедных я почти полноценно сходил в туалет, рассчитывая, что я всё равно сюда не вернусь). Я хотел только в два прилегающих зайти, но во мне проснулось какое-то расхитительное любопытство. Наученный горьким опытом, я всё время держал наготове фонарик и оружие, но оно, слава яйцам, не пригодилось. Жили некоторые, судя по всему имеющемуся у них роскошному хламу, ничуть не беднее и там тоже можно было бы остаться потусить день-два. Уже не в моем распоряжении, но в шаговой доступности имелся грязненький бассейн, квадроцикл, винный погреб, гигантская библиотека книг современных изданий, виниловый проигрыватель с парой десятков пластинок, грильница и, не поверите, целый бункер. Я, когда нашёл его, охренел. На книги я залипал минут пять, а там застрял где-то на четверть часа. В подвале абсолютно непримечательного деревянного уродца я отыскал целый годовой запас всего-всего на случай конца света: крупы, вода, сухое молоко, лекарства, какие-то химикаты, мука, консервы, спецовки, батарейки, карты местности, инструменты, туалетка, сахар, семена, радио и бензин. Последним двум находкам я был несказанно рад. То, что мы пять минут пытались поймать сигнал в автомобиле – ни в какие ворота. Надо было бы делать это постоянно. Я взял с собой переносное радио с батарейками и, когда выходил, запомнил, где этот дом находится. Туда мы, скорее всего, будем очень часто ходить, если не «переедем» вообще.

– А говорят, что у нас люди бедно живут. Хуже, чем в Африке. Да мы их всех, как тараканы, переживём и потом над могилами смеяться будем!

– Интересно, а сколько я отсутствовал? – задав этот крайне важный вопрос, я поклялся в ближайшие дни достать себе хорошие наручные часы. Никогда не ощущал в них потребности потому, что телефон всегда был под рукой и узнать время было несложно, только на кнопочку нажать. Сейчас же я совершенно без понятия, который час. Может четвёртый или пятый, – Надеюсь, Ева не потеряла меня.

Я осторожно зашёл в наше обиталище, положил радио на ближайшую тумбу и окликнул свою подругу. Я ожидал услышать в ответ тишину, как обычно, но меня приятно удивили.

– Где ты пропадал? Я испугалась! – выбежала из зала моя одноклассница, убедительно изображавшая беспокойство. На секундочку у меня промелькнула мысль, что она сейчас побежит обнимать меня или, наоборот, колотить.

– Да я тут гулял, осматривал окрестности, – я снимал обувь и старательно не смотрел ей в глаза, чтобы убедительнее лгать.

– Ты ничего не сказал и ушёл. Я запереживала...

– Да куда я пропаду. Я ж рядом, – улыбался как мог и пытался предугадать дальнейший ход диалога.

– Всё равно, мне страшно одной...

– Ладно, буду тебя с собой брать. Не думал, что тебе это будет интересно, вот и всё. Я, к слову, вообще ничего не думал.

Я хотел сказать что-нибудь в стиле «мачо», вроде: «Иди обниму, моя потеряшка», но я не решался. Мы разговаривали друг с другом на расстоянии трёх метров и это смотрелось как-то... Не очень кинематографично.

– Тут у соседей есть квадроцикл, прикинь? Через забор видел. Можем завтра покататься. Ну или сегодня просто погулять. Чем вообще хочешь заняться, есть пожелания? – я сократил дистанцию между нами и по-мужицки оперся рукой о стену.

– Не знаю...

– Ну... Давай посмотрим чего-нибудь. Я электричество врублю снова и можно будет в домашний кинотеатр диск вставить, глянем, а потом спать ляжем... Точняк, надо же ещё со спальными местами определиться!

– Я уже постелила на втором этаже... Тебе в комнате с человеком-пауком, а я, там, где розочки. Там обои такие.

– Ага, да, я помню. Пошли выбирать тогда.

Удивительно, что у здешних жильцов был прикол с хранением «CD» дисков. Все нормальные люди в цифре смотрят в основном, а они нет... В те редкие разы, когда я здесь бывал, то по нескольку минут стоял около шкафчика и осматривал коллекцию. Естественно, там были фильмы, которые вышли больше десяти лет назад. Наверное, тогда эта коллекция и собралась, а выкидывать было жалко, вот и оставили.

Мда, ощущение буквального владения тем или иным фильмом, игрой или записанной музыкой на физическом носителе гораздо волнительнее, чем жалкое отображение оных на экране. Мои пальцы перебирали десятки маленьких коробочек с дисками, а с уст слетали названия кинокартин. Я иногда вставлял комментарии, типа: «О, это крутой фильмец», или «Ой, это вообще, что тут забыло», – но чаще я сохранял молчание, надеясь услышать что-то в ответ. Спустя нескольких пар триллеров, боевичков и тупых американских комедий, я нашёл забытый мультфильм про металлического пришельца исполина, который обрёл дружбу с земным мальчиком. Там и ещё были мультфильмы, но я их видел и неоднократно, а этот лишь краем глаза и очень-очень давно.

– Давай вот эту штуку? Я его хотел посмотреть, но руки не доходили.

– Я тоже не видела. Давай.

С планом на вечер определились. Ева продолжила сидеть в зале и читать. Я начал думать, чем бы заняться до «кина». Ножки мои поднимались на второй этаж, чтобы, ориентировочно, приземлиться где-нибудь и вздремнуть.

– Не забыл свою «ежедневную традицию»?

– У меня их две. Ты про читательскую или про нехорошую?

– А у тебя есть силы на вторую, бравый мародёр?

– Да и на первую шибко не наберётся.

Я вспомнил про книгу, которую сегодня ухватил у одержимого старьевщика. Достав её из рюкзака, я глубокомысленно вслух прочитал название, периодически запинаясь из-за непривычного вида букв: «Сновидѣнiя: их толкованiя и трактовка», – я заметил, что совершенно русский текст я прочёл с каким-то акцентом. Автором числился некий Сегмюнт Урайт.

­– Случайно эту книгу взял, да?

– Разве нет?

Меня передёрнуло от такого совпадения. Совсем недавно я хотел выяснить, что символизирует погоня от смертоносной бабушки с топориком, как мне специально в руки попадает книга, которая объясняет сны...

– So be it. Read and be astonished.

Усевшись под пристальным взором человека-паука с постера, я начал читать текст, по-детски проговаривая слова с чудными буквами...

«Вопрос природы снов актуален в среде людей мыслящих ещё с тех времён, с каких человек способен был осознавать себя, видеть сами сны и рефлексировать на эту тему. Наиболее древние письменные источники сообщают, что сны уже несколько тысяч лет назад воспринимались современниками, как видения, предостережения или путешествия в другие миры.

Сколь бы странно это не звучало, но сны и по сей день рассматриваются как первые две описанные категории, хотя некоторые исследователи не исключают и третий вариант, видя в нём подтверждение теории множества миров.

Мы же рассмотрим данный вопрос со стороны психологического анализа и биологии человека. То есть, стоит обозначить, что сны для нас – свидетельство связи с реальностью, с настоящим. С тем, что имеет особую ценность для грезящего. Что же такое сновидение в принципе?

Сновидение – это субъективное отражение объективной реальности через подсознательные образы, метафоры, фигуры и события, которые видятся грезящему. Такой феномен крайне интересен с эволюционной точки зрения. Широко известно, что сны видят не только люди, но и животные. Им могут видеться как кошмары, так и так называемые «блаженные» сны.

Наши далёкие предки пользовались сновидениями, как своеобразной системой оповещения. Это был настоящий инструмент выживания в условиях дикой среды. Во сне животное наиболее беспомощно и восприимчиво к любым воздействиям и потому «конкуренты» стремились совершать охоту именно в тёмное время суток, когда шанс застать жертву врасплох наиболее высок. Потенциальная жертва, однако, способна воспринимать происходящее в мире. Это может интерпретироваться её мозгом самыми различными способами.

Так, наступивший холод предзнаменует наступление во сне зимы, а внезапный шум – воплем об объявлении войны. Если создающихся раздражителей достаточно и организм на подсознательном уровне чувствует опасность для жизни, то это непременно отражается во сне кошмаром, что заставляет потенциальную жертву проснуться и не дать хищнику застать себя в беззащитном положении.

Выше нами была описана особь, которая обладала способностью подсознательно обрабатывать внешние сигналы и отображать их в грёзах. Особь же без такого преимущества наиболее склонна к тому, чтобы «проиграть» в эволюционной гонке в силу отсутствия возможности защитить себя во сне.

По мере развития человеческого вида данная особенность не атрофировалась, но по-прежнему является своеобразным «индикатором» опасности, хоть и на более сложном уровне.

Дальним предкам, скорее всего, снились обыденные для них вещи: явления природы, животные, конкретные места и происходящие во время жизненного цикла процессы. То есть то, что непосредственно являлось частью пережитого опыта. Сны были не столько набором образов, но скорее лишним напоминанием того, что уже было увидено, услышано и т. д.

Современному человеку снятся вещи более комплексные и масштабные в силу огромного роста культуры. Как материальной, так и духовной. Из-за этого и возникает проблема с объяснением того или иного в сновидении. Субъектом анализа становится образ, который от человека к человеку может розниться и содержать совершенно поразительные в своей кардинальности смыслы. Скажем, для шахтёра шахта – женское лоно и в то же время нервоз из-за отсутствия в детстве материнской любви и ласки. Для крестьянина шахта – это ад, символ отцовской жестокости и анальных комплексов и тому подобное.

Образы в сновидении – уникальный результат перевоплощения действительных переживаний, беспокойств и страхов посредством подсознательной переработки и воплощении во сне. Говоря проще, сны не создают новый мир, но лишь перевоплощают действительность, задействуя все возможные воспоминания.

Процесс толкования снов основывается не столько на том, что тот или иной образ может значит в теории, но что он конкретно значит для того, кто непосредственно переживает его видение»..

– Масло масленое, твою мать, где конкретика?.. Что такое анальные комплексы и кто их построил?!

Я в задумчивости начал перебирать, что значит для меня бабушка, топор и то место, в котором всё началось.

Всё казалось очевидным и даже проговаривать как-то это стыдно. Бабушки у меня милые и порядочные женщины. Топором у меня деды кололи дрова. Тот дом, наверное, был моей комнатой из прошлой квартиры. Или материнским лоном...

– ­Психоаналитик из тебя посредственный! Хотя, если ты один на Земле, то можно сказать, что ты самый-самый лучший в силу отсутствия конкурентов. ЧИТАЙ ДАЛЬШЕ.

«Интересно, что сон – часто процесс неконтролируемый. То, что в нём происходит – происходит без контроля грезящего и он может только наблюдать, не понимая, что происходящее нереально. В особых случаях грезящий может получить контроль и войти, в так называемое, осознанное сновидение, что нельзя хоть сколько-нибудь из-за редкости явления и недостающих на данный момент накопленных материалов по теме. К слову сказать часто, понимая, что происходящее – небыль, организм сразу «даёт команду» проснутся и сновидение даже не успевает начаться.

Сон всегда создает впечатление естественности происходящего. Если грезящий общается с умершим родственником, обладает какими-то недоступными предметами роскоши, делает что-то мастерски при полном отсутствии опыта, то никаких «подозрений», разрушающих созданную иллюзорную реальность, не появляется. Разумеется, такая особенность естественной неестественности не более, чем проявление наших желаний и выражение тревоги. Подавляющее большинство населения, если не все его представители скованы в своих возможностях и не могут до конца обрести удовлетворение от жизни, что проявляется во сне»...

Мне надоело читать эту анахроничную белиберду на древнерусском, и я погрузился в раздумья.

– Какая разница, что тебе снилось два дня назад. Может, тебе снится уже сейчас?

– Ну и как это понять? Я всё ощущаю. Причём очень долго. Сюрреализма не хватает и какого-то трэша, чтобы можно было усомниться.

– А может ты не хочешь этого «сюрреализма»? Может твоё подсознательное не способно выдавить что-то банальнее, чем конец света в компании недружелюбной девки?

– Я в своих ущербных способностях не сомневаюсь... Как проснуться?

– Способов много... Верёвка, нож, огнестрел, горючее, глубокая река, таблетки. Выбирай, не хочу. В кои-то веки у тебя появился выбор, прикинь? Как бы ты хотел уйти из жизни?

– Вообще было бы здорово погибнуть на войне. Вроде и польза обществу и внутреннее какое-то самоудовлетворение, но... Полагаю, сейчас я могу только найти минное поле и подорваться там. Никто меня, типо, не пристрелит и не разорвёт кассетными снарядами.

– Ладно. А что бы ты такого хотел сделать перед смертью? Всего пятнадцать лет прожил. Сознательно, считай годиков пять-семь, да? Вряд ли всё успел. Особенно с твоим безынициативным характером.

– Блин, я так давно сам с собой не разговаривал. Это приятно...

– Безусловно, сладкий. Никто не прерывает и не притворяется, что интересно. И самому притворяться не надо, удобно. Не отходим от темы! ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ, МОЙ ПИРОЖОК?

– Я... Хочу «Лего».

– Эту ерунду ты в любом магазине заберёшь, соберешь и забудешь. Удовольствие часов на пять. Ты серьёзно?

­– Зато каких пять часов!

– Ну ладно, признаю, будет классно, но согласись, что есть вещь более... М-м-м, захватывающая. Ты об этом лет с двенадцати каждый день мечтаешь. Иногда даже по два раза за сутки, больной извращенец. Видишь же иногда, как твои сверстники уже постигли все прелести этой недосягаемой мечты и завидуешь им! Говоришь, дескать, да у них там проблемы будут и вообще они рано это всё, но самому-то хочется не меньше?

– Лямбля...

– Ну не ругайся ты так! Это ведь не повышает твои шансы на «это самое». Знаешь почему? Потому что единственный человек, с которым ты всё можешь провернуть – не ругается и хочет того же от тебя. Ты ниже её по... Нравственному развитию. А потому непривлекателен. Видно же, что она к тебе относится, как ты к каким-нибудь добросердечным бомжам из перехода. Улыбнуться улыбнешься, но денег не дашь – жалко!

– Она не такой человек. Ей это неинтересно. Даже рассчитывать нельзя. Перебьюсь...

– Ты уверен, что она прямо сейчас не сидит внизу и не чешет себе там ничего, шепча имена своих любимых мальчиков из аниме?

– Фу, сука, хватит.

– А тебе понравилось мысль, я вижу? «Наш отец учил не стесняться этого» – помнишь?

– ...

– Ну давай я скажу это за тебя. Ты хочешь любви! Или того, что под этим подразумевается. Это, конечно, не только «то самое», но и совместный досуг, и душевные разговоры. Помнишь жвачку «Love is...»?

– Мне кажется, что она этого не хочет совсем.

– Слабак, тебе всю жизнь «кажется»! Кажется, что тебя все презирают, что ты никому неинтересен, что ты лишний, но... Если ты ошибаешься?

­– Я не ошибаюсь, я знаю...

– Дружище, настолько преисполнился в самообмане, что не хочешь перевернуть свою жизнь, чтобы иметь, а не быть... Ну ты сечёшь?

– Какой же я моральный урод. Не перестаю поражаться.

– Это и называется – «быть самим собой»! Если бы я был во главе и не стеснялся проявлять себя везде, то ты был бы счастлив. У тебя были бы друзья, женщины, деньги...

– В пятнадцать?

– Не всё сразу. Они у тебя были бы в долгосрочной перспективе, а так у тебя их не будет вообще никогда.

– Я тебя не буду слушать. Всё испорчу.

– Ты, типо, думаешь, что по своей воле всё делаешь? Кто захотел сегодня «бибикнуть»? Кто лежал у кровати Евы, еле сдерживаясь, чтобы начать её лапать? Кто тебя заставил без предупреждения идти мародёрить? КТО ТЕБЯ ЗАСТАВИЛ ПОЙТИ НА ВЕЧЕРИНКУ, УВАЛЕНЬ? Всё я. Ты не успеешь понять, я столько наворочу, уссышься.

– Это... Не ты. Это я.

– Да ну? Кто тебя прямо сейчас заставляет на громких тонах разговаривать с самим собой? Уверен, что наша общая «подруга» сидит под лестницей и внимательно слушает, как ты каешься во всём своим внутриличностном... Мусоре. У тебя на выбор есть два пути:

Первый, идти сейчас вниз и застать Еву на подслушивании. Ничего не объяснять, повалить её не плитку и делать с ней, что хочешь. Минусов нет, а плюсов тебе и перечислять не надо.

Второй, понурив нос пойти в туалет и старательно... Прекратить воздержание...

– Замолчи.

Ответа не было.

В ушах стоял звон и мне мерещилось, что я слышу внизу удаляющиеся куда-то шаги. Или я хотел, чтобы я их слышал. Отложив книгу, которая всё время была у меня в руках, я решил спуститься. Никого я под лестницей не увидел, разумеется. Ева по-прежнему сидела в зале «на своём месте».

– Скоро кушать? А то я нагулял, знаешь ли.

– Ну давай положу, – подозрительно мило и как-то невозмутимо ответила Ева, – Суп остался. Надеюсь, ты не против два раза одно и то же есть?

– Да ладно, потерплю, – я хотел спросить у неё, слышала ли она мой моноспектакль по странно написанной импровизации, но боялся получить положительный ответ.

Сидя за столом, я терпеливо ждал, когда мне нальют кушать. Я, зачем-то, предложил свою помощь, но получил вежливый отказ. Не знал, чем заняться. И тут я вспомнил:

– О, так я же банки из погреба достал. Сейчас принесу.

– Давай.

Я притащил два трёхлитровых снаряда, набитых жратвой и принялся их своими хилыми ручонками откупоривать. Ничего не получалось и я взял полотенце, чтобы не скользило, но банки всё также оставались закрытыми, ревностно храня свои секреты. Мои щеки покраснели и сам я неприлично громко кряхтел, пытаясь призвать витающую в воздухе мужицкую силу. Ева заметила мои страдания и протянула ножик.

– Чё мне им, харакири сделать? – серьёзно спросил я.

– Да нет, чтоб легче было. Возьми, – я схватил рукоять и начал лезвием поддевать крышки, надеясь открыть их, как бутылки от пива. Моя одноклассница смотрела на меня, как на маленького ребёнка. Захотелось пырнуть её ножом.

– Давай я, – Ева произнесла это так угрюмо, что можно было услышать, как её ожидания по мне падают, разбиваясь об пол. Я не стал отпираться, еле сдерживаясь, чтобы не зашипеть от злости. Ручки принцессы ткнули острием середину крышки и затем вскрыли банку без видимых затруднений. Мне захотелось оправдать мою бытовую инвалидность.

– Я этим никогда не занимался, понимаешь... Хорошо, что ты есть!

– Ну, ещё научишься, хи-хи. Хи-хи, неумеха. Какое тебе «любовь»? Ты банки вскрывать не умеешь, что уж говорить о нежных ласках.

Никогда, кажется, я не завершал реплики за мою «подругу», но, видимо, началось...

Мы спокойненько поели и попили чаю при свете садящегося солнца. Мне показалось, что я сегодня видел в одном из шкафчиков свечи и ими можно было бы пользоваться, чтобы было чуть поприятнее. Пообещав, что завтра найду свечи, я начал мыть посуду, но тут же был прерван:

– Тебе, наверное, лучше электричество идти включать... И с радио разобраться. Ты принёс, но не включил...

– Да, ты права, – я всё равно не хотел заниматься посудомытием, а поэтому с радостью удалился в подвал. Там было темнее, чем днём и мне пришлось подниматься обратно за фонариком. Повторив не без содрогания процедуру запуска ядрёной шайтан-машины, я занялся радио. Вставив гигантские батареи в нужный отсек, я нажал на кнопочку включения. Из динамика начал литься мерзкий шум. Я убавил и начал переключать станции. Шум прерывался, но не покидал динамик. Мне показалось, что будет хорошей идеей не держать эту штуковину постоянно включенной, но подрубать лишь несколько раз за день и проверять, изменилось ли чего. Выключив радио, я пошёл в зал, где врубил свет, телевизор и начал возиться с выбранным диском.

Это было увлекательно. Как будто снова вернулся в детство. Я, помнится, даже застал кассеты и был знаком со всем этим процессом запуска через так называемый «видак». С дисками, вроде, было полегче. Я дал проглотить чудесной коробочке диск, стараясь не задевать переливавшуюся плоскость своими пальцами. Выбрав нужный режим на телике, я нашёл «проигрыватель», который предлагал начать просмотр мультфильма. Я так давно не пользовался телевизором, жуть. Раньше, бывало, залипал на детские каналы или юмористические передачи, но это было ещё в начальной школе. К тому же я не смотрел, а лишь посматривал, занимаясь своими важными делами, тыкаясь в смартфон или компьютер.

– Ева! Можно смотреть... Тебе помочь там? – я удивился своему альтруизму. Стоило плохим мыслям посетить мою голову, как я стал таким шелковистым, покладистым...

– «Любой ценой... Но бесплатно!» – так говорит вождь.

– Нет, спасибо. Я уже заканчиваю.

Не, ну реально, как мама. Даже так – «mommy». Я плюхнулся на кожаный диванище и начал думать, как вести себя во время просмотра. Стоит ли комментировать что-то или молчать? Можно ли будет приобнять её или лучше оставаться отстранённым? Как высидеть более часа неподвижно без просмотра соцсетей и тики-токов? Хотя вчера я как-то достойно держался и ломки по гаджетам не было...

Я услышал, как Ева перекрыла воду, и крикнул ей, чтобы она выключила свет, когда будет заходить. С потухшим освещением она уселась недалеко от меня и комфортабельно устроилась на гигантских подушках, закинув голые ножки на них.

Закусив губы и задавив в себе всякую похоть, я нажал на кнопочку и кино пошло.

Я ожидал, что это будет полностью «три-дэ» мультфильм, а он оказался «двадэшным», но лишь с элементами «три-дэ» анимации. Даже сначала подумал, что что-то не то включили. Мульт понравился, даже чересчур. Каждые десять минут происходящее на экране увлекало всё больше и больше, а милота заставляла улыбаться и трепетать сердечко. Весь просмотр думал, что это глупо – робот инопланетянин из металла для того, чтобы восстановить энергозапас вынужден пожирать металл, но в конце уже стало пофигу потому, что меня довели до слёз! Типа, этот робот так с мальчиком подружился, а люди боятся его и хотят уничтожить. Мальчик рассказывает ему про Землю, свои увлечения и про своего кумира «Супермэна». Дескать, он тоже, как и робот, летает. И вот когда робот в конце, пытаясь спасти целый город, предотвращая взрыв чего-то там, взлетает в стратосферу он такой, вспоминая своего доброго земного друга, жмурится и, готовясь принять неизбежную смерть, говорит: «Я Супермэн», и взрывается. Я начал рыдать, как не в себя! Боялся, что начну сопеть, и Ева узнает, какой я слабак – от мультиков плачу. Я вообще не понял, почему меня так сильно впечатлил этот момент. Тут же я старался рационально объяснить, что происходит у меня в голове, но не выходило. Я шмыгнул носом и увидел, как Ева, сидящая рядом со мной, слегка дёрнула головой, и я понял, что выдал себя. Впрочем, я сидел дальше и делал вид, что всё нормально. Она, кстати, кажется, ни звука не издала во время нашего «киносеанса». Я иногда на неё посматривал, пытаясь понять, нравится ли ей, что мы смотрим. С шуток она улыбалась, и я немного успокаивался. Мульт кончился, оставив добрую надежду, что робот выжил. Пошли титры. Я сидел и молча переваривал неожиданный «инсайт» и не решался ни на паузу поставить, ни заговорить. Титры завершились и «проигрыватель» предложил просмотреть только что виденное ещё разок. Я уже эмоционально отошёл и сказал, поднимаясь с дивана:

– Ну нет, спасибо, парни. Мне хватило... Ева, тебе как? – я включал свет и старался не палить свои красные глаза.

– Очень понравилось, спасибо, – похоже, она не стебалась. Я решил сыронизировать и сразу съехать с темы, чтобы избежать очередной неловкости.

– Ага, а мне даже слишком понравилось... Как-то быстро он кончился, да?

– Ну... Мультфильмы, в основном, полтора часа идут. Неудивительно.

– Может, ещё чё-нить глянем пока, так сказать, возможность есть? – я со всем усердием избегал зрительного контакта и начал ничуть не наигранно перебирать диски. Во мне всё-таки горело желание невинной такой физической близости и нужно было выбрать что-то, что заставит её прижаться ко мне самой! Немного поискав, я нашёл редкий для представленной коллекции «ужастик». Я сначала подумал, что это что-то про Аральское море, но потом перечитал название. Где-то слышал, что этот фильм является одним из самых страшных за всю историю человечества...

– Как к ужастикам относишься? – самоуверенно и как-то по-ковбойски спросил я.

– Никак... Я ни одного не видела, – Ева неуверенно отвечала и сразу поняла, что её щас ждёт.

– А давай глянем?

– Н-нет, – она уже начала боятся и меня это раззадорило.

– Да давай глянем пятнадцать минут? Не понравится – выключим. Это ж кино только. Я слышал, что этот фильм не такой уж и страшный, – я, прочитав описание и убедившись, что он до усрачки пугающий, показал ей коробочку.

– Ну... Только не пятнадцать минут, а сразу, как станет страшно!

– Ладно-ладно, – я извлёк диск с мультом и заменил его на выбранный мной «хоррор».

Завершив все манипуляции, я вернулся на диванчик, но на этот раз специально сел поближе к Еве, чтобы ей было не шибко далеко до меня прыгать, дабы найти спасение в крепком мужицком плече.

Я, к слову, тоже ни одного «ужастика» в своей жизни не видел, а потому с большим интересом впился в экран. Я поразился, насколько у этих фильмов даже цветокоррекция неприятная и просто смотреть, вроде, безобидные кадры не совсем хочется. Сюжет «кина» был довольно типичный для жанра. У семьи, переехавший в типичный такой американский домик в субурбии, начали происходить какие-то странные и жуткие вещи. Книжки начали пропадать, и сынок семейства в свои молодые годы аж в кому попал. Вместо того, чтобы нестись из этого места куда подальше они, зачем-то, решают выяснить причину возникающего кошмара и, естественно, натыкаются на всякую мистическую нечисть. Признаться, страшно стало уже на второй минуте. Там камера по дому пролетала и в конце наткнулась на какую-то бабайку. И ещё закадровый голос такой замогильным голосом произносит название фильма, которое потом интертитром появляется и огнём горит. Я заулыбался от этого мрачняка. Мне было приятно, что меня так напугали. Ева же закрыла глаза руками, нисколько не выдавая, что ей хоть сколько-нибудь страшно. Видимо, она не захотела кричать или просить, чтобы я выключил, а просто «спряталась в домик». Первые полчаса были достаточно унылыми. Были моментики немного пугающие, но ни я, ни моя зрительница не сильно шуганулись. Так, подергались от неожиданности и даже не пискнули. Меня напрягало, что Ева не тянется ко мне. Типа: «Ну давай, тебе же страшно, примкни, облокотись на меня» – а она не хотела. Я решил, что происходящее на экране слишком пугает, чтобы она хоть сколько-нибудь обратила на меня внимание и я сам подсел. Никакой реакции от неё не было. Она все так же смотрела кино и иногда жмурилась, чтобы не смотреть самую жуть. Кажется, она хотела иногда спросить: «Скоро ли кончится сцена?» –, но стеснялась. Мы теперь были почти вплотную и теперь стесняться начал я. Мы оба сидели, сложа руки на ногах. Это мне казалось немного неловким я решил приобнять свою даму. Дождавшись, когда очередной демон появится перед героями и Ева закроет глаза, я с дикой тревогой мягонько закинул свою ручку ей на плечо. Кажется, она потом посмотрела на меня, как на говно, но в этом я уверен не был. Было плохо видно, да и невнимательно я за ней следил. Цель была выполнена, и я сидел в обнимку с девочкой, как настоящий нормальный пацан, коим всегда в глубине души хотел быть. В голове зародилась очередная цель – положить свою ладонь ей на голую ногу. Рассчитывал, почему-то, что можно будет сделать это уже сегодня. Однако наш «совместный просмотр» продолжался недолго. Минут десять-двадцать, наверное. Показали сцену, где похожий на Дарта Мола чувак супер резко появился за спиной отца семейства и это заставило нас откровенно ссыкануть. Я сматерился, а Ева, взвизгнув, попросила:

– Хватит... Всё. Я ещё в начале хотела попросить...

– Но, я тоже думаю, что достаточно, – с облегчением на душе я поставил паузу, включил свет и вытащил диск, – Чё, зубы почистим и спать? Иди, в ванную пока свет есть.

Я ожидал услышать, что ей страшно и она без меня не пойдёт, но ни фига. Она взяла и реально пошла. Я принялся бродить по пустому дому, слушая звуки бегущей воды и пытаясь найти что-нибудь жуткое в полутенях и за углами. Вспомнил про бабку, которая сегодня за мной гналась и тут же рванулся искать пистолет. Пока я судорожно бегал туда-сюда и вспоминал, куда же я его дел, Ева уже закончила процедуры и крикнула меня. Бросив бесполезное занятие со словами: «Чему быть, того не миновать», – я пошёл в ванную и, стараясь не моргать и не отводить глаза от зеркала, тревожно мыл зубы. По завершении, я с фонариком пошёл вниз и отрубил генератор. Мир погрузился во тьму и единственным другом в ней мне был лучик света, исходящий из стеклянного дула. Страшно переживая за свою жизнь, я поднялся сначала по мерзкой лестнице, а потом по нормальной. Найдя дверь в свою комнату открытой и в Евину запертой, я счёл нужным дать о себе знать.

– Спокойной ночи! – немного переборщив с громкостью, сказал я.

– И тебе! – как-то гулко и непонятно ответила девчонка.

– Зайти к ней? Она одна не выспится ведь.

Задавив преступную хотелку, я зашёл в свою спальню, снял вещи и лёг в кроватку. Шторы специально закрывать не стал. Обычно здесь на улице было светло и шумновато из-за фонарей, редко проезжающих автомобилей, галдящих собак. Сейчас же ничего из этого не было и единственное, что могло бы меня тревожить – одинокий осколок Луны на черном небесном полотне, бессловесно осуждающий меня за всё, что я делаю и думаю. С кровати я её не видел, но знал, что она где-то там и может на меня упасть, чтобы своим серпом отрубить мою пустую голову. Безжизненность обрела звук и тёмную тему. Не было ничего ни слышно, ни видно. Спать не хотелось, сколько бы я ни ворочался и не пытался думать о том, что я в полной безопасности.

По своему дурацкому обыкновению я молча встал и подошёл к окну, затянувшись глубокой мыслью. Когда не спится, я всегда так делаю и иногда даже помогает. Действительность начинает пахнуть не помоями, а какой-то осмысленностью. Смотрю на проезжающие тачки, на мигающие вдали фонари, на бродящих полуночников. Смотрю и думаю о том, куда меня несёт и что ж я с собой такое делаю. Ночью и вправду думается как-то совершенно по-особенному. Наверное, половина мозга уже спит и бодрствует только та часть, которая отвечает за всякие внутренние экзистенциальные штуки. Мне было видно только часть двора, два забора, соседний домик и звёздное небо. Были бы фонари и зашёл бы кто-нибудь, то застал бы меня в наикрутейшей философской позиции – в одних трусах, с заложенными за спину руками и выпрямленной спиной. Думалось о том, что делать дальше, как устраивать совместный быт и не помереть здесь от скуки или от чего-нибудь ещё более глупенького. Я шёпотом себе говорил:

– Ну внатуре. А если у нас у кого-нибудь аппендицит выскочит, то кто его удалит? Я, допустим, Еву разрезать и зашить смогу. Попрактиковаться надо только лишь. Отыскать учебники для студентов медицинского да прочие принадлежности, делать всё по инструкции, как будто торт выпекаешь, и всё получится. А она меня сможет разрезать? Ладно, надо меньше гадости есть и тогда не выскочит... Что ещё нас может ждать нехорошего? Животных и людей нет, никто не нападёт. За это можно не беспокоиться. Только если эта чёртова бабка... Да где этот сраный пистолет?!

Я снова принялся за поиски, но уже в своей комнате. Оружие лежало здесь на столе. Выложил, видать, когда уселся читать книжку. Я с облегчением вздохнул, с характерным чмоканием поцеловал ствол и вместе с ним снова принял философскую стойку у окна.

– Бабке дам достойный бой, вашу мать. Просто так не дамся. Ещё мне покажется и сразу в щербет получит... Как бы самому от тоски не застрелится... О какой я вообще херне думаю, Господи Боже! У меня весь мир перед ногами, а я тут о мелочах, как зашуганное чмо... Только вот... Весь мир без электричества и людей, которые мне могут помочь, но и времени у меня много, чтобы разобраться. Не лыком шитый... Что такое лык, кстати? Мне ещё какое-то слово вчера или сегодня вспомнилось... Я даже не знаю, что завтра буду делать. Часы мне надо взять в магазине и... «Лего», сука. Возьму его. Я хотел, я возьму.

Дальше я думал о том, какой именно набор позаимствую у пропавших продавцов. Поняв, что один набор – слишком мало для моего гения, я нацелился на три. Один будет какой-нибудь замок или реально существующая достопримечательность, второй – спорткар, а третий – космолет. Мечтая о том, как увлекательно я проведу ближайшие несколько дней, глаза мои начали слипаться, и я напоследок решил пойти попить водички. Я взял фонарик и, ругаясь, пообещал, что теперь каждый раз буду перед сном себе оставлять стаканчик потому, что до кухни надо спускаться на первый этаж. Я быстренько сходил, попил и уже хотел было зайти в свою комнату, но заметил краем глаза отворенную дверь в комнату Евы.

– Пистолет не взял, глядь.

Я посветил в проем на уровне головы и увидел напуганное личико моей знакомой. Она тут же его спрятала, а я отвёл луч.

– Чё не спишь? – угрожающим шёпотом спросил я, всё также стоя в коридоре.

– Мне страшно, – виновато ответила моя подруга откуда-то изнутри, – Ты меня напугал!

– Фильмом? Да я сам чуть не это...

– Нет, сейчас. Ты ходить начал.

– А, ты об этом. Да я воды попить захотел... Прям уснуть не можешь?

– Да, – она долго отвечала. Мне захотелось ответить, что я-то могу, но подумал, что, в принципе, нет. Не могу.

Зато я смог на свою сонную голову страшно рискнуть. Потом можно было бы оправдываться, что ей всё приснилось.

– Может снова в одной комнате полежим? На разных кроватях только? Типа, рядом, все дела.

Её молчание убивало и заставляло чувствовать босыми ногами холодный пол.

– Давай, – очень грустно ответила Ева.

Я готов был ликовать, как победитель Олимпийских игр. Не знаю, чему я радовался, но мне в любом случае было бы приятно быть в чей-то компании.

– А у тебя есть где? Там две кровати что ли?

– Нет, один диван.

Мне даже стало плохо от таких слов, и я начал давать заднюю.

– Ну... Может я матрас из своей притащу? Чё мы вместе-то будем...

– Давай, – её решение было бесповоротным, и она пропала внутри комнаты.

Я подумал, что я полный дебил и пошёл вытаскивать матрас из кровати. Он был охренительно тяжёлым, и я тащил его, как блок для египетской пирамиды. Закончив передислокацию, я лёг в новом местечке и процедил:

– Спокойной ночи.

– И тебе.

Она не спала, хотя ничто это не выдавало. Когда затаскивал постель, специально старался не светануть в её строну, чтобы не застать врасплох. Размышляя о своих внутренних противоречиях, я упал в сон.

Часов в пять я пробудился из-за того, что солнце начало херачить мне в глаза из не зашторенных окон. Я недовольный встал, осмотрелся и увидел Еву, безмятежно лежащую всё в той же масочке для сна, в которой я её уже однажды застал. Тоненькое одеяло закрывало всё интересное и я, не задерживаясь любованием, закрыл шторы и вновь улёгся спать.

Мне был сон. Я вместе с одноклассницей Лёлей сидели за партой и что-то писали в тетрадях. Вскоре нам обоим это надоело, и мы начали смотреть друг на друга. Я всё хотел сказать ей, что она мне нравится. Она ждала этого, но у меня не получилось. Я начал ей пересказывать какие-то загадки, интересные факты про новости видеоигровой индустрии, поделился своими соображениями по поводу вреда культуры потребления в современном обществе. Она улыбалась, но всё ещё ждала чего-то ещё. Лёля начала трогать меня за руки. Я почувствовал напряжение, отвернулся и продолжил писать в тетради. Грёза кончилась, и я её почти забыл.

Потом просто долго лежал, не желая что-либо делать. Шторы всё ещё были закрыты, и я думал, что Ева тоже лежит и бездельничает. Оказалось, что нет. Я услышал какие-то шумы внизу, посмотрел на спальное местечко Евы и увидел, что там никого нет.

Я, не заправив матрас, вернулся в «свою» комнату оделся, спустился, помылся и пришёл на кухню. Там уже был готов завтрак, и Ева с аристократичным лоском пила чай. Мы угрюмо пожелали друг другу доброго утра, и я начал в тишине завтракать.

Хочется, конечно, и дальше описывать произошедшие события подробно: со всеми диалогами, моими мыслишками и поступками. Но, боюсь, что тогда весь этот фарс до неприличия затянется и я изолью воды на целый океан. С этого момента постараюсь немного ускорить происходящий ужас, отвлекаясь лишь на самое интересненькое. И да поможет мне Бог.

Я предложил во второй раз съездить в торговый центр, аргументируя это тем, что мне нужно там взять несколько вещей для выживания и досуга. Ева со скрипом согласилась, и мы сразу же после завтрака поехали в ТРЦ, в котором уже были позавчера (?). Жизнь стала такой насыщенной, что я начал терять ход времени. Пришлось взять календарик в канцелярском, чтобы вести счет дней, прожитых в безжизненном уединении. Перед началом вылазки Ева в кои-то веки симпатично приоделась. Она всё время ходила в беспонтовых джинсовых шортиках или серых семейниках, а сейчас надела ту белую одёжку, которую бесплатно взяла во «Внешке». Мне казалось, что я везу с собой невесту. По дороге ничего интересного не произошло. Мы уже и не ждали, что что-то должно было произойти.

Припарковавшись у нашей точки интереса на ближайшие полтора часа, я запалил, что количество бензина в тачке приближается к красной полоске. Я знал, что обратно-то доеду, но если вскоре не дам этой чудо-колеснице попить, то мы останемся без средства передвижения.

С пушкой за пазухой мы зашли внутрь и начали бессовестное мародерство. То есть, я начал. Ева просто смотрела на меня и ничего не делала и не говорила. Я так и не понял, ненавидит она меня, не понимает или завидует моей прыти. Она-то взяла только три книжки – продолжения той, что она уже прочитала. Ходила вместе с ними, прижимая к белой ткани, смотрела на меня виновато и не решалась на что-то ещё.

Я первым делом пошёл... Не знаю, как назвать это. К ларьку? К стойке? К торговой точке? К витрине? Короче, посреди коридора стояли четыре таких стеклянных гроба, за которыми прятались наручные часы разных цветов, форм и ценовых диапазонов. Зайдя внутрь, я понял, что меня обломали и «гробы» надобно ломать, чтобы достать содержимое. Я уже было занес локоть, но голос разума (или чего-то другого) сказал, что мне стоит поискать ключи в шкафчиках. Они-то, дескать, и отопрут хрустальные закрома. Добрых минут десять я шарился и всё не мог найти ничего, что помогло бы мне открыть эти дурацкие маленькие замки. Ева уже начала ныть и предлагать пойти в другое место, но я ей очень вежливо отказал и усилил поиски. Вскоре она предложила мне просто потянуть на себе «гробовые дверцы», типа, вдруг они открытые. Я потянул и вуаля! С чего бы я решил, что их кто-то запер? Нынче же... Как я тогда подумал? «Весь мир лежит перед ногами». Меня очень обрадовало и взбесило Евино предложение. Оно оказалось правильным и конструктивным. Я до такого не додумался и занимался какой-то ерундой. Буду стараться лучше соображать, чтобы не было неудобно.

Я выбрал себе спортивные часики с красными полосками по диагонали и теперь всегда мог знать, который час. Предложил своей «безчасной» спутнице такой же девайс, но она, почему-то, ушла в отказ.

Затем мы пошли в книжный. Что выбрала Ева вы знаете, а я себе прихватил Библию, «Одиссею» и какую-то фантастику. Необычный выбор, да? На самом деле – не особо. Предпочтения мои складывались исключительно из снобизма и высокомерия. Пока Ева будет читать какую-то пошлятину, я буду проникаться вечными текстами. Настоящей литературой. Я никогда не читал Библию и греческих поэм, но знал, что для массовой культуры эти штуки имеют большое значение. Не будь первой книги, то не было бы: фильмов Зака Снайдера, Лунгина и Мэла Гибсона; игр «Рок», «Богохульный» и «Дьявол может плакать»; музыки Моби, Слэер, БГ и Скиллет. А не будь второй, то мир бы лишился таких замечательных историй, как: «Властелин Колец», «Солярис», «Самурай Джек», «Искупление в Шоушенк» и «Undertale».

Теперь вы понимаете, насколько низок мой культурный уровень, да? Мне просто жизненно необходимо посидеть и почитать что-то воистину высокохудожественное, чтобы спуститься с небес на землю. Ева увидела книжки, которые я взял, кажется, удивилась, но никак не прокомментировала. Мы отнесли букинистическое добро в тачку, и я пошёл за главным блюдом.

Дойдя до жёлтого магазинчика, я расплылся в улыбке. Наконец-то сбылась моя мечта детства. Мне покупали всегда беспонтовые и маленькие наборы за тыщи две-три. Сейчас же я мог взять себе что-то тысяч за шестьдесят! Я выбрал очень быстро. В былые деньки я иногда заходил в Интернет-магазин и гладил курсором расчудесные пластиковые внедорожники со встроенными коробками передач, гигантские здания с десятком мини-фигурок, изящные раритетные кабриолеты. Поэтому я уже примерно знал, что бы мне хотелось. Я схапал себе на руки короб с желтой «ламбой», со «Звездой смерти» и «Хогвартсом». Ева откровенно осуждающе на меня смотрела, а я ей отвечал, что это всё равно никому больше не принадлежит и можно делать, что хочется. Я себе не очень верил и эти слова мне внутри пускали кровь. Однако я не мог не оправдываться.

Даже не удосужившись избавиться от черных антиворовских капсул, один раз даже уронив одну из коробок, я дотащил подарочки в машину и с чувством победы затолкал их в багажник. Я спросил у своей немой преследовательницы в белом, нужно ли ей что-то. Она помялась, поломалась, а потом выдавила: «Холст с красками».

Ну мы и пошли за ним. Я впервые оказался в «магазине для творческих людей». Мне там понравилось. Там были бюсты, картины, фигурки, ткани, какие-то посудины. Ева очень долго решалась что-либо взять и мне приходилось, как настоящему дьяволу-искусителю подбивать её: «Ну ты же хочешь, хочешь? Бери!». По итогу она набрала столько всего, что тащить пришлось нам вдвоём: краски, кисти, мольберт, мастихин (узнал, что это такое). Дорогое, оказывается, удовольствие – живопись.

Напоследок, ужасно захотев чё-нить попить и поесть, я заскочил в супермаркет, прихватил водицы и шоколадок. Запах там стоял неприятный. Надо будет раздобыть какие-нибудь противогазы или вроде того.

Мы в тишине жрали шоколадки и думали о великом. Я с отцовской интонацией спросил:

– Ты довольна?

– Ну... Посмотрим. Я давненько этим не занималась... Я думала, что ты гитару себе возьмешь.

– Дык я не умею.

– Ну... Чтобы учится.

Мы долго кушали и молчали.

– Может погулять сегодня пойдём? Найдешь себе место для написания живописных пейзажей. А я тебе потом чего-нить под руку буду бубнить. Читать книжку, а ты рисовать будешь, – удивительно, что я спросил это вообще без задней мысли, будто зубы почистил.

– Давай, – я получил положительный ответ, но мне казалось, что никакого удовольствия от прогулки я не получу. Я впал в беспричинную тоску.

Удивительно, да? Присвоил себе столько барахла, но чего-то всё равно не хватает. Я захотел разнообразить свою жизнь.

Самым дурацким из всех возможных способов.

Я заехал на заправку для того, чтобы впервые в жизни заправить автомобиль. Я видел со стороны, как это делает мой отец и многие другие вёдролюбители. Меня пугало, что то, что кажется лёгким со стороны обычно оказывается непростительно сложным. Я боялся, что облажаюсь с такой простой задачей.

Первый обломчик случился, когда я заехал не с той стороны. Колонку-то я выбрал правильную. Девяносто пятую. Откуда-то я эту ерунду помнил. Но то, что надо подъезжать справа – я не помнил! Даже не пытаясь корчить из себя блондинку, потянув пистолет на противоположную сторону, я сел в машину. Пришлось разворачиваться лишний раз и у меня из-за этого вспотели ладони. Боялся, что врежусь здесь во что-нибудь и непременно последует взрыв Маикл-Бэеевских масштабов.

Второй обломчик случился, когда я открывал бензобак. Там не было ни выемки, ни кнопки какой-нибудь. Я ногтями пытался откупорить эту круглую железяку, но она не поддавалась. Мне захотелось найти лом или позвать на помощь Еву, но я вспомнил данное себе обещание соображать быстрее и попытался мягко нажать на саму крышку.

Она с нежным щёлканьем приподнялась, позволяя мне запустить свою грязную воровскую лапу между корпусом и крышечкой.

– Ну ни хрена себе я взломщик. Скоро сейфы научусь с закрытыми глазами вскрывать.

Третий обломчик случился, когда я пошёл на кассу. Во-первых, там никого не было и мне некого было спросить, как, собственно, залить бензин в машинку. Во-вторых, зайдя за стойку кассы, я не понял, что тут надо нажать, чтобы топливо полилось.

Я (тупо на удачу) вышел; вставил пистолет; ударил себя по лбу потому, что понял, что если бы и включил подачу бензина, то он бы разлился на асфальт, а не куда мне надо; нажал на спусковой курочище.

Что-то побежало и забурлило.

Наверное, случился и четвёртый обломчик потому, что я забыл заглушить двигатель и моя колесница одновременно тратила и получала, что, кажется, как-то неправильно. Никаких последствий не было, но больше я так не делал. Меня встревожило это, когда я прочитал пугающе красную инструкцию на колонке: «ЗАГЛУШИ, ТВАРЬ, ДВИГАТЕЛЬ».

Я чёт стоял-стоял, думал о своём и испугался, что щас перелью. Я отпустил ручку, вставил пистолет обратно, закрыл крышечку и рванул домой. Бензина в баке теперь было много.

Почему я думал, что эти станции работают от электричества? Всё само. Всё само.

Мы с Евой ехали в тишине и мне, почему-то, даже не хотелось рассказать о своей увлекательной череде «фак-апов». Она взамен ничего не спросила у меня. Настоящие муж и жена в процессе развода.

Спускаясь с горки, я вспомнил, что если повернуть направо, то можно заехать на здешнюю самую высокую точку. С неё открывался вид на добрых две трети города. Я предложил прокатиться и получил равнодушное согласие. Минут пять мы пятились по холмистому склону, рассматривая частные домишки, разбитые дороги и синие колонки с водой. Кто-то ещё в наше время набирал воду таким почти варварским способом.

Оставив на парковке наше драгоценное корытце на колёсиках, мы начали небольшой подъём по скверу. Обычно там на лавочках сидели туристы, на детских площадках играли детишки, а вниз спускались целые группки из семей (я это знаю потому, что это единственное место, которое мы с семьей, почему-то, неоднократно успели посетить). Никого не было. Безжизненность заняла эту высоту, не оставив шанса тем, кто остался внизу. Правда ветер здесь особенно шумно давал о себе знать, успокаивая уши, привыкшие к какому-нибудь звуковому фону.

Мы обошли купюрную часовню и облокотились на чугунный заборчик. Открылась шикарная панорама на гигантский город, где можно было увидеть все возможные здания и сооружения: церкви, офисные центры, заводы, стадионы, доки, тьму жилых и пока-или-уже не жилых домов. Мир застыл, как на фотографии. Ничего не двигалось, не издавало звуков. Я уже надоел об этом напоминать, знаю, но меня всё ещё убивает это вынужденное уединение вселенского масштаба.

Я не помню почему, но однажды я лежал в кровати и думал, что убью себя здесь. Нарисую на пузе андреевский флаг остриём мясницкого ножа или сожгу себя, как тот вьетнамский монах. Охеренная была бы смерть. Я хотел сюда приехать ночью, когда никого не будет. Притвориться, что я тут молитву какую совершаю или нечто подобное, а потом быстро окончить прохождение игры под названием «ЖИЗНЬ». Заспидранить, как говорят. Про меня бы в новостях написали, отвечаю. Главное никто бы и не понял, зачем я это сделал. Никакого протеста в моем поступке не было бы. Если совершать подобные действия, то только ради какого-то политического хайпа, я полагаю. А мне просто хотелось потешить самолюбие. Стал бы известным. Я всегда хотел. Интервью у меня только не возьмут. На этом свете уж точно. Почему же я хотел это сделать... Мозги о таких вещах специально забывают. Помню, что я ушёл после очередного разговора с родителями. Преимущественно с отцом. О чём же мы таком говорили, что заставило меня как никогда много думать о смерти? О моём будущем, скорее всего... Предрекали, походу, что у меня его не будет, если я буду себя вести так, как веду себя сейчас. Меня не оскорбляли и даже не трогали, но всё равно мне казалось, что я ранен и меня покидает душа. Что мне сказали? Это было-то всего год назад. Почему я не помню... Если бы я поделился какому-нибудь врачу, что я вот в такой вот агонии лежал и думал, что хочу себя показательно ритуально выписать, то что бы мне сказали? Это нормально или мне нужна была бы помощь? Люди вообще часто о таком думают? Чтобы убить себя и всё такое. Я-то не знаю. Законом не запрещено и правил таких нет. То, что курить опасно все говорят. Пить тоже много нельзя. Да и много чего другого тоже не особо разрешают: врать, обворовывать, причинять боль, издеваться и прочие гадости. Законом даже запрещено! А думать о смерти не воспрещается. Интересно, да? Почему я думаю об этом, любуясь великолепным видом на укрытый солнечным одеялом город? Почему бы мне это не сказать милой девушке, которая стоит по левую руку от меня и думает, наверное, о чём-то более жизнерадостном.

– Как будто она тебя поймёт. Назовёт психом и убежит. Ищи её потом. Молчи и терпи. Будь мужиком.

– А? – Ева слышала, что я что-то пробубнил себе.

– Да я так... – отмахнулся я от мерзкой инфернальной твари, которая стояла перед глазами и манила меня пальцем, – Красиво здесь, да?

– Да. Очень.

– Вот и я так думаю... Жалко, что сфотографировать нельзя.

– Если найдем плёночный, то получится. И фотографию настоящую распечатаем. Без электричества.

– Серьёзно? Я думал, что такие только в кино.

– Нет, они есть. Продаются даже.

– Значит, сможем достать?

– Угу.

– Балдёж... Ещё одно занятие себе придумал.

Мысли о смерти отступили. Я тихонько оглянулся назад и спокойно продолжил любоваться видом.

В неловкой тишине мы поехали домой. Было приятно на большой скорости скатится с холма и потом резво продолжить движение. Мы, кажется, даже едва не съехали с обочины, но обошлось. Ева попросила меня так больше не делать, и я пообещал, что не буду.

Дома мы разгрузили нажитое добро, и я пошёл готовить обед, предварительно сгоняв до обнаруженного мною «бункера». Набрал там пару пакетов непортящихся съедобных вещей и пошёл обратно. Снаружи мы пробыли аж три часа, а ощущалось, как тридцать минут. Я впервые в жизни сварил макарошки, и мы с Евой покушали ими, закусывая сухарями и законсервированными огурчиками. Жить становилось вкуснее, что, безусловно, радовало. Я пообещал Еве, что покажу во время прогулки этот самый «бункер», откуда принёс еды. Она даже не удивилась, когда я сказал слово «прогулка». Видать, помнила и тоже хотела куда-нибудь сходить.

После обеда и унизительного мытья посуды я с детским задором пошёл с пока несобранным «Хогвартсом» в незанятую нами комнату. Там, наверное, муж с женой жили в своё время. Не особо они любили порядок, я вам так скажу. Я немного прибрался и начал распаковку своего «презента». Внутри было два десятка пакетов с деталями, и я обалдел, что это всё мне придется использовать и по крупице собирать. Инструкции было две штуки, и они были толстыми, как учебники по алгебре. Я думал, что это будет легчайшее и не напряжное времяпрепровождение, но мне предстояла сотня часов самой настоящей работы...

Часа два я доблестно высидел, скрупулезно отыскивая нужные кубики и пластинки, матерясь отсоединяя и с болью в пальцах состыковывая детальки. Получилось непонятно что. Какой-то огрызок фундамента. Мне не понравилось, и я пошёл читать новоприобретённые книженции.

Решил начать с «Одиссеи». Мы как-то в школе читали одну из «песен» оттуда. Про циклопа, которого «многохитростный» Одиссей жестко обвёл вокруг пальца, представившись «никем» и затем ослепив. Я совершенно не помнил, что я читал. Как-то мутно было написано и я до конца понял сюжет лишь, когда его пересказали на уроке и только тогда мне он и понравился. Я подумал, что уже стал достаточно внимательным и педантичным читателем для того, чтобы без проблем подойти к такому тексту. В своё время дворянские детишки это в оригинале читали, а я чем хуже?

Видимо, тем, что я не дворянских, а лишь пролетарских кровей.

Папенька у меня не граф какой-нибудь и даже не барон, а обычный... Диспетчер? Я даже не совсем знаю, что он делает.

Короче, глаза мои не хотели воспринимать эту эпическую гекзаметровую брехню. Какие-то гекатобомбы, Аресты, ахеяне и сложные полурусские слова, типа «медноострый». Я прочитал одну песнь и понял, что вообще ничего не понял. На меня навалили столько имён, топонимов и каких-то совершенно рандомных фактов из лора фандома, в котором вообще не шарю.

Со слетающей бранью из мальчишеских уст я решил повторить то, что начал. Вновь окунулся я в древнегреческий мир и вновь потерпел поражение. Озарило вдруг, понял, что надо б писать на пергаменте имена да события известные, чтоб не канули в бездну беспамятства. «Нет!» – громогласно изрёк я, захлопнув фолиантовы двери: «Я книги читаю не чтобы бумагу марать, а чтоб духом очистится. Коль не способен понять, то и пытаться не буду. Не буду!». Продолжил бежать я очами по строкам непонятых мною стихов. Я хотел отдохнуть, но, похоже, неправильный выбрал я способ.

Странная, короче, книга, хотя слог прикольный. Понравилось. Если бы все так в жизни говорили, то наш мир был бы действительно лучшим из всех возможных. Взбешённый я пошёл искать Еву, надеясь, что она продуктивнее меня проводит время. Она сидела внизу и читала свою «мангу». Я спросил, интересно ли ей. Получив положительный ответ, я не нашёлся как продолжить диалог и тупо вышел наружу, подышать свежим воздухом. Не найдя себе и там никакого достойного занятия, я вернулся, врубил радио, посидел полчаса слушая помехи и пошёл готовить ужин. Точнее, подогревать то, что уже было мною приготовлено. Мы покушали и сытые пошли гулять.

Я показал, где бункер находится и как в него попасть. Ева не была впечатлена тем, что увидела, как я в своё время. Она обрадовалась, но, наверное, думала, что так и должно было произойти со временем. Пока мы шли вдоль десятков частных домов я ей пояснял, какое это сложное дело – обеспечивать свою жизнь в условиях пост-апокалипсиса (до меня только сейчас дошло это чудесное слово). Ева упоительно слушала и не перебивала. Я думал, что она из вежливости, а ей и вправду было интересно узнать про то, как важно искать других людей, как защищаться, добывать пропитание, искать безопасные места и комфортные жилища. Объяснил ей, что это невероятное чудо – что у нас дома вода бежит и не надо её качать или как-то ещё добывать. Я, правда, не мог объяснить, почему она бежит, откуда приходит и куда потом отправляется, но за чудо пояснил. Ева, выходит, сильно по-детски смотрела на текущую ситуацию. Ещё я вспомнил, что через какое-то время бензин на заправках испортится; что ГЭС, благодаря которой питался электричеством наш город, относительно скоро прорвёт; что куча долго портящихся продуктов всё равно испортится и надо будет самим выращивать, чтобы прокормиться. Рассказал ей, что животные могут начать брать своё и обживаться там, где раньше бы и не посмели. Потом сам же начал называть себя дураком, вспомнив, что никаких животных, почему-то, не осталось. Мы договорились о том, что съездим завтра в зоопарк – проверить наверняка. После прочтенной лекции у меня в голове даже какое-то просветление наступило. Почувствовал себя умным и интересным. Все свои скромные познания я черпал из немногих просмотренных кинокартин и пройденных видеоигр. Неужто они мне впервые в жизни помогли? Не только в бытовом плане, но и в социальном.

Мы дошли до местного ручейка. Мы как-то один раз здесь гуляли, я помню. В воде тогда уточки плавали и селезни, а с берега открывался вид на здоровенный лог, на котором оборудовали лыжню и канатные дорожки. Я подумал, что для завершения небольшой прогулки и душевных разговоров – самое то. Мы уселись на какое-то подобие скамейки, сооруженное из двух пней и доски. Сидели так минут пять и слушали, как журчит вода. Я решил прервать тишину.

– Надо уехать отсюда.

– Куда?.. Почему?

– Куда-нибудь южнее, знаешь. Скоро холодно станет. У нас, вроде, топить чем-то можно. То ли газом, то ли углём... Но мне впадлу. Проще будет найти место, где вообще минусовых температур не бывает, понимаешь?

– Угу, – это было очень многозначительное «угу».

– Ты думаешь, что кто-то всё-таки здесь появится, да?

– Угу.

– А я так не думаю. Ты серьёзно хочешь здесь в минус сорок градусов сидеть и ждать?

Ева не смогла ответить на мою наглую провокацию.

– Махнем на запад, а там уже южнее возьмём. Через столицу, а там уже зарубежье... Поедем в Рим? Все дороги туда ведут, точно не заблудимся, – хоть я тупо острил, но на самом деле предлагал совершенно реальную возможность для поездки. Сам бы с радостью здесь остался, но я нешуточно боюсь отсутствия центрального отопления. Закоченею тут, как сволочь...

– Рим?

– Но, тот, что в Италии. Столица. Колизей увидим, прикинь? Новое чудо света, слыхала?

Ответа не было.

Как давно не всплывало этой фразы – «ответа не было», да? Я уже и забыл почти. Боюсь, что вскоре мои реплики будут всё чаще и чаще оставаться без ответа...

– Ну ладно, ты подумай об этом. Не сразу же на такое дело решаться. Что нам по факту остается делать-то? Пока бензин есть, и он не прокис можно попутешествовать. Весело будет.

– А ты летал куда-нибудь, ездил?

– Нет, ты?

– Я – да. Это очень утомляет и не всегда весело.

– Ну... Я просто угораю. Можем и здесь перезимовать, если ты готова. Я без тебя никуда, знаешь, – я хотел, чтобы она сказала что-нибудь в духе: «И я без тебя, мой милый», – но она этого не сказала.

– То есть у тебя такой взаимности нет, да? Дернулась бы, только волю дай.

– М? – я снова слишком громко шептал.

– Да говорю, думаю, что тоскливо немного.

Ева кивнула. Мы вместе смотрели на ручей и ни разу не подняли друг на друга глаза. Мы и не касались друг друга. Стало интересно, а между нами вообще что-то может быть? Я никогда не общался с девочками и мне бы не хотелось помереть, не зная женского тепла. Не было ли у Увы похожего страха? Неужели я не стану для неё парнем? Выбор-то несильно большой. Мне кажется, что тут хочешь не хочешь, а чувствами проникнешься друг к другу. Я, кажется, проникся. Мне нравится на неё смотреть, слушать её, когда она редко что-то рассказывает. Она сейчас в белом и выглядит, как какая-нибудь волшебница. Однако ведь я не замечал, что ей нравится смотреть на меня или слушать, что я говорю. Может, она стесняется или неуверенна в чём-то... Насколько всё должно быстро происходить? Может, попросту ещё не время...

Стоило бы сейчас поговорить именно с ней об этих вещах, но мне было страшно. Я бы никому в жизни такие слова не сказал, а тут у меня больше никого в качестве собеседника не будет.

– Как тебе место? Будешь здесь пейзажи писать?

– Не знаю. Мне бы дома сначала натюрморт попробовать, наверное.

– А, ну ладно, – я, почему-то, забыл, что значит слово «натюрморт» и поэтому допытываться не стал.

Ни о чём толковом не поговорив, мы вернулись домой и сели играть в ту настолку, которую тогда предлагала Ева. «Подземелья и драконы» или типа того. Ну, точнее, мы сели не играть, а читать правила. Это, как я и боялся, затянулось часа на два и уже начало темнеть. Я, как и обещал, подогнал свечи и мы, как какие-нибудь древние-предревние искатели знаний сидели при тусклом свете огней и внимательно читали текст, погружающий в мир победившей тьмы.

У этой игры, даже, был какой-то серьёзный проработанный исторический «бэкграунд», основанный на общеизвестных библейских сюжетах и древней истории вообще. Среди имен, артефактов, местечек упоминались личности и события, имевшие место быть эдак одну или четыре тысячи лет назад, типа разрушение крепостных стен с помощью звука неких труб, ковчег, крестовый поход, ключи от врат рая и всё такое.

Главной задачей перед игроками было совместными усилиями добраться до некого «нетлеющего» – вечно горящего мученика, чьи страдания поддерживают жизнь во всем мире. Добраться нужно было быстрее, чем это сделают так называемые «обращенные», которые, зачем-то, хотят потушить пламя и обречь мир на вечный беспросветный мрак.

Игрового поля, типа, не было. Надо было самим составлять его из карточек и потом делать ходы, дабы успеть отыскать необходимые для победы легендарные артефакты: балахон спасителя, небесное золото, пращу Давида и вино из голубого винограда.

По мере прохождения игрокам должны были встречаться всяческие неприятели, типа: обращенные послушники, дьявольские гончие и стаи нетопырей. С ними надо было вступать в бои с пошаговой системой, где успех зависит от того, какие артефакты у тебя имеются и какие заклинания ты применяешь. Дескать, нужно думать головой и только так получится пройти. Мне это понравилось. Удача всё равно требовалась, но мозги ценились больше.

Собрав все артефакты, игроков автоматически переносит к, непосредственно, кострищу, где скоро потухнет «благостный огонь» и этому надо помешать, убив супербосса – Гниющего старца, который разъезжает верхом на долбанном Левиафане – полуките, полузмее (я глаза оторвать не мог, когда смотрел на все эти рисунки на игровых картах. Такая больная фантазия у автора, очень прикольно). Разумеется, игроки, ничего собрать не успевшие, гибнут, как мухи, а те, кто успел что-то отхватить общими усилиями или единолично валят сначала Левиафана, а затем и его наездника. Мол, защищаясь неуязвимой к повреждениям тканью балахона, гасишь негодяев кусками «небесного золота» из пращи. А вино для храбрости или меткости. Не расслышал. Мне всё Ева объясняла, а я как-то в пол уха слушал.

Мы успели поиграть полчаса, и я жестко, простите за грубость, пососал потому, что постоянно выбирал для сражений заклинания, ориентируясь исключительно на ближайшую перспективу, а не на дальнейшую. Не собрав ни одной «легендарки», меня ногтями задрала одержимая бесами, и игра была для меня закончена. Я мог только наблюдать, как Ева доблестно преодолевает затопленные кладбища, пепельные пустыни, руины городов и сгоревшие виноградники. Ну, точнее, я мог ещё играть и за врагов, помогать вести счёт и составлять карту, но меня не допустили потому, что я ещё «не совсем разбираюсь». Мне очень понравилась эта её формулировка. Она вообще ко всем моим познаниям применима, если честно.

Мы пообещали друг другу, что завтра начнём заново. Мне очень хотелось вломить Левиафану и спасти мир. Не оставить же его умирать, ведь так, да?

Со свечами в руках, совсем как монахи, мы побрели до ванны, где медитативно совершили обряд «омовения». Ева только зубы почистила, а я ещё и помыться успел. Заменив свечу фонарём, я постучался в Евину комнату, желая забрать свой матрас с не заправленной постелью к себе, но она сказала, чтобы я это завтра делал, а сейчас лёг с ней в одной комнате. Меня снова обрадовала эта совместная ночевка, хотя я знал, что ничего «интересного» не произойдет, если не считать неожиданного диалога.

Устроившись при помощи света фонарика и загасив его, я уже начал грезить о том, как завтра буду кататься на машине до забытого зоопарка, но меня сбила своим вопросом Ева:

– Мы, когда уезжать будем, сможем заехать к моим бабушке с дедушкой?

Я долго соображал, пытаясь вспомнить, когда и куда это мы «уезжать будем». Не сообразил.

– Уезжать?

– Ну... Ты сегодня предлагал. На юг, помнишь?

– А, ты про это, божечки... Можем, конечно, какие проблемы... Всё ещё надеешься кого-нибудь застать?

– Да.

– Ага, ну ладно. Заедем обязательно, – я подумал, что беседа завершилась, однако был не прав.

– А ты... Правда думаешь, что никого нет? – мне захотелось ржать и ругаться, но я очень смиренно пробубнил.

– Нет. То есть, да. Никого нет... Мы уже столько раз это проговорили, разве не ясно?

Ответа не было. Зато был вопросик.

– Тебе нравится так жить?

– Ну... Пока да, прикольно. Я уже и отвык почти от Инета. Порог пройден, так сказать, – надо было бы спросить встречный вопрос: «А нравится ли тебе?», – но я ожидал только отрицательной реакции, а поэтому не стал.

– Ещё мне ты нравишься...

– А мне нет, – она, будто, услышала.

Последовала длительная пауза, которая оборвалась угрюмыми пожеланиями «спокойной ночи».

На следующий день мы после завтрака отправились в зоопарк. Я знал, что он где-то на нашем берегу и, даже, примерно в нашем районе. Наугад выезжая из города, мы вскоре увидели таблички с указаниями и быстро нашли интересующее нас место. Оставив колымагу на пустой парковке, мы без билетов перепрыгнули через турникеты и попали внутрь огромного такого вольера для человеков, где находилось несколько десятков поменьше – для животных. Из глубокого детства я помнил, что здесь в своё время жили жирафы, белые медведи и совы.

Мы внимательно смотрели за клетки, читали таблички и пытались найти в полутенях спрятавшихся животных, но тщетно – животные тоже куда-то разом убежали. Поискав в прилегающих зданиях, где обитали пресмыкающиеся и птички, мы тоже никого там не увидели и не услышали. Безжизненность обрекла на исчезновение всякую тварь, оставив только одну пару. И то не удачную.

– Может они стали невидимыми и неслышимыми? – в шутку предположил я и просунул пальцы в клетку, где по идее обитала рысь, – Есть только один способ проверить.

Ева прикол не оценила и испугалась, на что я ей спокойно ответил:

– Да они бы следы оставляли. Чё ты думаешь. Нет никого. Нет!

Наимаджинировав животных и подышав свежим воздухом мы потопали до парковки и тут меня осенило. Я принялся лазить по земле на коленках и внимательно высматривать.

– Ты что?

– А про насекомых-то мы забыли, прикинь! Ни мух нет, ни комаров. Муравьёв тоже не вижу.

Ева ошарашенно обрабатывала информацию.

– Не должно так быть, нафиг, не должно, – я не знаю, почему ругался и чем был напуган, но чувствовал, что это очень плохо может обернуться, – Ну ладно. Авось ничего не произойдет.

С таким вот «авось» в голове мы поехали обратно.

Следующие несколько дней были безынтересными. Мы просидели дома потому, что погода испортилась и постоянно шёл дождь. Мелкий. Нас не топило, но желания выбираться наружу ни у Евы, ни у меня не было. Мы, правда, один раз решили съездить «по домам» за вещами, чтобы забрать совсем-совсем всё. В основном, тёплую одежду, зонты и обувь. Было жутко возвращаться в пустые квартиры, в которых уже почти неделю никто не жил. Всё постепенно покрывалось пылью и, казалось, начало обесцвечиваться. Мы никого, разумеется, не встретили. Ева снова плакала, когда пришла домой. Мне снова пришлось с ней сидеть и её успокаивать. Всё почти в точности повторилось и переписывать в своем рассказе это я не буду. Что до меня, то меня даже на лёгкую грустинку не прошибло. Знал бы я, что кто-то помимо нас есть, то непременно бы скучал, а так... Чё слёзы в пустую лить. А, кстати, я и гитару забрал, которую у Темыча присовокупил. Подумал, реально, чё бы не научиться. Я так к ней и не притронулся почти.

Что я сейчас буду описывать происходило в течение двух недель. Вы поймёте, когда эти две недели кончатся.

Я сидел и каждый день собирал «Хогвартс», бросил «Одиссею» и читал залипательную научную фантастику. Там в начале было что-то про китайскую культурную революцию, и я уже было подумал, что не то взял, а потом пошло интересное. Иногда я включал радио и под его шумы как раз занимался всякими делами. Вскоре уже перестал его воспринимать и даже не замечал. Еве оно не мешало. Мы негласно разделились «по этажам». Она всегда была на первом, а я на втором. Порой я думал, что мы зря проводим время порознь и нам нужно больше заниматься совместным досугом, но я даже не мог придумать ничего больше, чем настольные игры и кино. Да, мы по вечерам чередовали просмотр фильмов и ту фэнтезийную игру, но это больше походило на какую-то обязаловку, как в детском саду – «ИГРЫ! ВРЕМЯ ИГРАТЬ! ВСЕМ ИГРАТЬ!». И ты катаешь одну и ту же машинку по ковру, на котором изображен мультяшный город с высоты птичьего полёта. Потому что надо играть...

Левиафан, кстати, меня постоянно сжирал и мне так и не удалось ему нанести ущерба. Ева его лишь один раз победила!

Непрошенный дождь портил всю малину и отбивал желание выходить на прогулки. Никогда не боялся заболеть, но сейчас стал супер ответственно относится к тому, чтобы постоянно сидеть в тепле, а иначе всё! Педиатр не приедет, и мама лекарства не даст, а какие пить – непонятно. Пришла идея «ограбить» какую-нибудь несчастную аптеку, вытащив оттуда всё, что можно, дабы в тяжёлый час не пропасть. Пообещал себе, что осуществлю это, когда выглянет солнце.

Ещё я хотел по максимуму использовать возможности опустевшего города. Первое, надо было обязательно забраться на какую-нибудь крышу и покидать оттуда монетки. Всегда хотел попасть на крышу какого-нибудь высотного здания, но боялся, что меня поймают. А ещё было интересно, правда ли, что монетки, скинутые с высоты, скажем, могут в асфальте вмятину проделать? Второе, я хотел научиться дрифтовать! Ну или просто по городу покататься, как бешеный лихач. Мне казалось, что я видел за городом гоночную трассу. Можно было бы и туда съездить... Третье, надо было что-то сломать, изукрасить или снести. Не знаю, почему у меня была такая деструктивная хотелка, но в своё оправдание могу сказать, что я этим стремился не испортить облик города, а наоборот – улучшить. Знаете, я, когда в центре проезжал, то увидел памятник одного «государственного деятеля», чья «государственная деятельность» привела в своё время к репрессиям невинных интеллигентов, а я за последних очень ратовал, ибо причислял себя к их рядам... Короче, надо было найти трос покрепче или цепи, обмотать бюст кровожадного «чекиста» и с помощью пары сотен лошадиных сил избавить мой город от ненужного культа настоящего преступника.

Сечёте, да? «Мой город». Он теперь и вправду мой...

Что всё обо мне да обо мне.

Ева вот рисовала. Она нашла в доме вазочку с искусственными цветами, фарфоровые фигурки; сорвала с огорода оставшиеся несобранные ягоды и сидела изображала эту странную композицию на холсте. Я, как-то проходя мимо, случайно похвалил её работу и предложил ей автопортрет написать, типа, очень красиво получится. Ева на меня странно посмотрела. Не засмеялась, не сказала: «Нет» или «Да», просто очень сильно (как-то по-родительски, глазами) осудила и подумала, что я какую-то ерунду говорю. Я, как настоящий сексист, списал это на плохое настроение, вызванное ежемесячной девичьей болью, и больше старался в тот день глупостей не говорить.

У нас с ней вообще странные отношения складывались. Я всё старался как-то позитивно смотреть на мир, шутить, всякие приколы рассказывать. Ева не смеялась, а только кивала и иногда уголком рта улыбалась. Вот эта её особенная улыбка одной маленькой лицевой мышцей ясно мне говорила: «Ты ей нравишься, не прекращай», – и я, дурак, не прекращал.

Она смотрела мне в глаза, и я смотрел в её. Мы уже делали это без стеснения и страха. Хотелось верить, что это означает более высокую степень доверия, но, наверное, она просто безрезультатно искала внутри меня что-то человеческое и интересное. То было лишь любопытство, а не симпатия. Когда мы сидели у телевизора, то я, не побоюсь этого слова, стабильно приобнимал и даже! ДАЖЕ! Держал её за руку. Мы, впрочем, быстро отлеплялись потому, что становилось жарковато, но сам факт... Начало процедуры «приобнимания» всё ещё внушало какой-то трепет, но уже не такой сильный. Интересно, что Ева сама не проявляла в этом инициативы. Не брала мою руку, не клала голову мне на плечо. Я видел, девчонки так должны делать. Ну... Как это правильнее выразить. Не «должны», но им же этого хочется? Казалось, что для неё мои попытки ощутить тактильную близость были не более, чем наши унылые пожелания «доброго утра» и «спокойной ночи». К слову, как бы я радостно не пытался ей пожелать хорошего дня, слова мои разбивались лишь о какую-то вежливую попытку на ответную радость. Я же не знал, как правильно это всё делается, а поэтому принимал, как есть и не возникал.

Короче, больно это признавать, но, кажется, мы были совершенно чужими людьми друг для друга.

Меня это расстраивало, но в отчаяние не вгоняло. Мудрый внутренний собеседник твердил: «Стерпится, слюбится». Чего я только от этого засранца не терпел.

Был один очень интересный эпизод. О нём, наверное, ещё больнее признаться. Вы же помните мою типичную мальчишескую страсть к «запретному»? То, что я каждый день делал, смотрел, чем интересовался? Помните? Конечно, помните. Я ведь с этого же почти и начал. Если вам неинтересно про это узнать, то пропустите.

Как известно, всякая пагубная привычка, типа моей, требует новизны. На одно и то же смотреть неинтересно, играть одни и те же сценарии, говорить об одних и тех же темах – скучно. Это я к тому, что запертый в доме без доступа в Интернет, очень сложно получить желаемый объект страсти, требуемый идол, которому хочется поклониться. Ладно хотя бы вода бежала и можно было следы преступлений смывать и не боятся того, что спалят. Я, разумеется, вспоминал ныне не живущих со мной на одной планете одноклассниц. Вспоминал очень бурно, с большой, если позволите, помпой. Но много ли это – пантеон из пятнадцати богинь, когда привык поклонятся целым сотням? Нет, немного. Скоро мне это надоело, и я уже сам захотел окончательно и бесповоротно в десятый раз бросить это преступное занятие, как вдруг силы ада меня предали ужасному искушению. Я, почему-то, искал в Евиной комнате батарейки, но нашёл вместо этого яблоко грехопадения. На полу валялись брошенные шортики Евы, в которых она иногда ходила. С возникновением редкой возможности я внимательно изучал их с задней стороны, рассматривая, очевидно, шовчик и текстуру ткани. Только глазами изучал, а сейчас возникла возможность их потрогать. И не только... Фу, твою мать. Как это мерзко, знаю, знаю. Клянусь, я к ним не прикоснулся. Я молча стоял, смотрел на них и ужасался своей мысли о том, что можно было бы с этой находкой сделать. Я потом долго пребывал в настоящем шоке из-за своего выпячивающегося нравственного падения. Всё-таки страшные вещи происходят с мозгами в силу продолжительного воздействия «нехороших фильмов» и отсутствия даже намека на... Воплощение просмотренного в жизнь.

А я хотел, ох как хотел воплотить. Ева носила эти чертовы шортики и оверсайзные кофты из-за чего могло показаться, что у неё нету там внизу ничего. Я орал внутри себя и царапал ладони нестриженными ногтями. Было интересно, она это специально так делает? Раззадоривает меня? Или ей самой так ходить было и вправду по кайфу? Порой я очень мучительно представлял, как глажу голые ножки, а она мурлычит и просит ещё...

Господи.

Дождь шёл всего дня три-четыре. Как только он кончился, то мы съездили в ТЦ за «Полароидом» – это такой фотоаппарат, который сразу снимки проявляет. Вы наверняка видели такой во всяких американских фильмах и мультах, типа: «Вольт», «Помни», «Пункт назначения». Мы (в основном я) на месте отстроили эту штуковину и принялись снимать всё, что на глаза попадется. Устроил Еве настоящую фотосессию. У чудо-устройства была встроена вспышка, а потому мы могли делать фото даже в плохо освещённых местах. Пощёлкал свою подругу в книжном, в магазине игрушек, у пустых фудкортов. Удивительно, что Ева даже смеялась и, видимо, наконец-то хорошо проводила со мной время. У неё, как выяснилось, никогда не было «фотосессий», но она всегда хотела, а потому мы начали кататься по городу в поисках симпатичных мест. Мы съездили к той «смотровой площадке», где я впервые предложил сделать фотографию. Пошатались по центру и фоткались у пустых кофеен, крутецких граффити и одиноких деревьев. Снимки, несмотря на отсутствие у нас обоих профессионального опыта, получались прикольные и какие-то ламповые. Еве понравилось быть раскрепощенной моделью, а мне – чутким фотографом. В тот же день моя фотогеничная подруга прилепила получившиеся картинки в своей комнате. Конечно же, меня на них не было, но я не сильно расстроился. Фотки меня самого были хороши только, когда моего лица полностью не было видно.

В тот же день пока мы ещё катались по центру Ева захотела научится кататься на машине. Я удивился её запросу, но отказывать не стал. Мне очень хотелось её чему-нибудь научить потому, что всю дорогу поучала только она и мне было неловко. То я полы не умею подметать и мыть, то каша у меня горит, то я резать овощи не умею. Глубоко внутри у меня взрывался мой хрупкий психологический пердак, но злиться и огрызаться было нельзя, а то я потеряю всякую надежду на... Ну вы понимаете, да?

Я показал моей «блонди», как заводить двигатель, как снимать с ручного тормоза, как переключать передачи и трогаться. Когда мы начали двигаться, то во мне загорелся шумахерский огонёк и я научил Еву разгоняться. Когда я понял, что улица скоро кончится и надо бы либо притормозить, либо повернуть, то я захотел экстренно научить мою юную гонщицу тонкому искусству останавливаться. Я запаниковал и Ева вместе со мной. Я забыл, какая педаль отвечает за тормоз и не мог сказать, куда нажимать. Мне не пришло в голову самому на ручник поставить, а потому мне осталось только грозно крикнуть: «НАЖМИ НА ВСЕ ПЕДАЛИ, ТВОЮ МАТЬ, ЕВА!», она, вроде как, двумя ногами нажала, и мы со страшным звуком остановились в добрых нескольких метрах от небольшого овражка. Я подумал, что хватит с нас подобных острых ощущений и в тот день водил только я. Впрочем, за две недели Ева успела покататься ещё два раза и научилась сама заводить машину, рулить и останавливаться. Мне и не думалось, что она собирается потом куда-то уехать... Дрифтить я, кстати, не научился. Выезжал на парковки, высаживал Еву где-нибудь неподалеку, чтобы она тихонько читала, а сам пытался хотя бы немного войти в крутой поворот. Почему-то, не выходило. Главное, даже нельзя было найти какого-нибудь учебника для этого дела, а я искал!

На следующий день по моей инициативе мы отправились к так называемой «Первобашне» – самому высокому зданию в городе. Там было аж тридцать этажей и я, оказывается, совершенно не представлял, насколько это много. Я за всю жизнь выше пятого не поднимался, однако думал, что наше восхождение будет, как небольшая прогулка в горку, но это оказалось то ещё испытание. Лифты-то не работали и пришлось подниматься пешком по пожарной лестнице. Я пожалел о своем решении забраться, когда был на пятнадцатом этаже, но пасовать перед девчонкой, как баба, я не хотел. Специально шёл чуть быстрее, чем она, чтобы подумала, будто я эдакий благородный жеребец, которому всё нипочём. Мы каждые десять этажей делали перерыв и очень томно глотали воздух, спрашивая самих себя: «Нафига мы вообще туда пошли?».

Ну результат того стоил. Мы вышли на вертолётную площадку и перед нами раскинулся вид буквально на весь город. Подойдя чуть ближе к обрыву, мне даже стало жутко от большой высоты. Я, долго переводя дыхание, сидел по-турецки в самом центре площадки и любовался городом и Евой. Она стояла спиной ко мне поодаль и задумчиво вглядывалась на бескрайние просторы. С какой-то стати именно сегодня она решила одеться максимально откровенно, если так можно выразиться. В юбку с топиком, которые иногда задирались из-за часто поднимавшегося ветра. Я, неловко ерзая, благодарил природу и недальновидность моей желанной дамы сердца. Она обернулась и мне стало стыдно. Я отвел глаза, типа, куда-то за неё и делал вид, что со мной всё совершенно нормально. Она спросила меня, буду ли я кидать монетки, на что я с превеликим волнением согласился. Я достал из пакетика монетки (я не нашёл более лучшей тары для этих сокровищ из батиного бардачка. Они постоянно звенели, когда мы поднимались) и пополз к краю. Именно пополз потому, что я боялся, что в стоячем положении меня непременно сдует, как соломинку и я через несколько секунд волей силы гравитации превращусь в крохотную такую лепёшку из дерьма и крови. В своих мечтах я уверенно стоял у края и с видом Властелина мира разбрасывался деньгами, но в реальности я, как трусливый барашек, стоял на коленях и, дергаясь, кидал по одной монетке. С высоты не было слышно ни хруста асфальта, ни ломающихся кузовов машин, и я подумал, что, в принципе, занимаюсь какой-то херней и лучше бы мне прекратить. Надеюсь, что Ева не любовалась мной, как я ей. Я-то принимал более пикантную позу, а хотя...

Согласившись, что пора бы спустится да ехать домой, мы шустренько вернулись вниз. Я осмотрел то место, где, по идее, должны были приземлиться монеты и не нашёл никаких следов повреждения. Ева мне неловко пояснила, что массы монеты недостаточно для того, чтобы она могла даже синяка оставить, а я, буркнув, принял эту точку зрения. Я ощущал себя беспросветно тупым и то и дело оправдывался, извинялся, приправляя это всё пассивной агрессией, дескать: «Я гуманитарий! Откуда мне это знать? К тому же не учили меня, как хозяйство вести. Я выбрал жить в комфорте, не зная никаких бытовых мытарств. Уж прости! Я не виноват!», – мне казалось, что я, несомненно, зарабатываю себе уважение за счёт своей честности. И так скоро всему придется научиться, и мы будем прям на равных. Ваще вначале мне казалось, что в нашем дуэте я самый умный и сообразительный, но через некоторое время Ева, блин, переняла эстафету, заставляя чувствовать меня неловко при том, что открытых претензий с её стороны не было.

Вроде больше ничего интересного за две недели не было. Погода, в основном, стояла чертовски хорошая и я даже забыл о том, что мне хотелось уехать. Лето всё ещё не отпускало свои вожжи и гордо гнало свою солнечную колесницу.

Всё было хорошо, но чего-то мне не хватало.

Я занимал своё время как мог, но это не помогало. В душе у меня зияла гигантская дыра, которая лишь иногда затыкалась, позволяя чувствовать себя счастливее, чем когда-либо.

Это происходило, когда я веселился с Евой, само собой. Перебирая пластиковые детали конструктора или забываясь во время чтения, я постоянно думал о том, что она мне нравится. Мне хотелось тусить с ней, но я боялся, что буду навязывать свою компанию потому, что ей со мной как-то не очень весело. Я замечал, что она ничего у меня не спрашивает и сама ничего не предлагает, чтобы совместно провести время. Может, думала, что она мне не нравится, но мне совсем не хотелось, чтобы она так думала.

Короче говоря, я захотел ей признаться в своих странных чувствах и поговорить по душам.

Я впервые в жизни захотел подобное и от этого меня бросало в леденящий ужас, но я знал, что если я не сделаю это сейчас, то не сделаю никогда.