Глава 7
А я тебя долго-долго
Мне очень больно-больно
Разбитая на осколки
Буду слушать тишину
Долго-долго
Мне очень больно, сколько
Без тебя так не смогу
Просыпаться на полу?
Вся следующая неделя прошла для Яны в тумане. Встретившись с тетей Мариной и отцом девушки, врачи стали колоть ей успокоительные.
Если бы это стало единственной трудностью на пусти исцеления и нормальной жизни. После не удачной попытки догнать Антона, хотя Яна не хочет себе в этом признаваться, она успела опереться на ноги, а после упала. После чего у Мышкиной нашли два перелома. Из-за состояния, до которого себя довела девушка, у Яны даже не было сил возмущаться, что ей не сказали об трещинах, о которых знали и врач, и тётя Марина.
Как ей сказал Олег Владимирович, встав на ноги, Яна доломала конечности окончательно. Теперь их точно нужно было сращивать и не давать никакой нагрузки. Что означало, что мышцы во время того, как кости будут срастаться, могут атрофироваться и Яна больше никогда не сможет ходить.
Что делать теперь Яна не представляла, да и не была в состоянии. То слезы, то истерики, то просто молча смотрит в стену, не реагируя на что-либо, первые два дня она вообще ничего не ела, пока Евгения насильно не засунула ей ложку в рот.
Она не могла спрятаться или убежать, и игнорирование реальности — самое лёгкое, что она могла сделать и, наверное, единственное. Сделать вид, что всё происходящее не с ней, что это не она попала в пожар, а два года назад в ужасную аварию.
На лице уже остались мягкие и небольшие пятна, так что на голове больше не было бинтов. С руками, а ногами тем более, дело обстояло хуже. Хотя теперь Яна могла держать разные предметы без какой-либо боли, хоть пятна всё еще оставались.
Тётя Марина тоже заходила. Она плакала, глядя на мёртвую мумию, которой стала Мышкина. Сначала девушка подумала, что женщина винит себя за то, какой уродливой Яна стала. А потом Марина стала извиняться за то, что заставила отца сюда приехать. Всё повторяла и повторяла, что она не хотела ещё больше травмировать Яну, не только физически, но и эмоционально.
А Яна мучилась, хотя не хотела об этом говорить. Все два года она могла жить, не думая об этом всем. С головой ушла в учёбу и работу, постоянно чем-то занятая, она могла прятаться от реальности. А этот пожар вновь окунул её в тот огонь, пылающий два года назад. Ведь Артем мог и выжить, упав на землю, а не на машину, которая взорвалась пару минут спустя.
Яна ничего не ждала и не делала. Если Евгения говорила, что нужно на перевязку, Яна кивала и медсестра её увозила. Если Олег Владимирович говорил, что он обязан сделать новый гипс и повязку, Яна подчинялась. Но если никто не отдавал прямых указаний — молча смотрела в стену, стараясь стать её частью.
Так что, когда дверь её палаты открылась после последнего прихода Евгении, она смотрела в стену и даже не стала проверять кого к ней занесло.
— Ты как? — раздался голос, ради которого Яна переломала себе ноги.
Она не стала и сейчас поворачивать голову. Отвечать на этот глупый вопрос ей не хотелось. Зачем? Она и сама не знает на него ответа, ведь в неё вкачали пару успокоительных, чтобы не дай бог она второй раз не попробовала по привычке встать с кровати. Яна только знала сколько трещин на потолке, которые успела несколько раз пересчитать, сколько полосок на нежно-розовых обоях, оттенок которых она всё ещё пытается понять. Знает сколько пятен на стекле, сколько квадратов на потолке, на которой и лежали трещины, считала сколько неровностей у двери.
Но как она, Яна не знала.
— Ясно, — только и сказал Антон, поняв, что девушка отвечать ему не будет. Она принялась считать секунды на сколько парня хватит прежде, чем он уйдёт отсюда. — Мне просто сказали, что у одной пациентки истерики последнюю неделю. Что она пыталась кого-то догнать и забыв, что не может ходить, переломала ноги. Случайно сказали, что это в ожоговом отделение. И я не вспомнил ни одной другой девушки, у которой есть проблемы с тем, чтобы ходить.
Яна досчитала до семидесяти одного, закрыв глаза. Зачем он сейчас говорит то, от чего она бежала целую неделю? Почему говорит это сейчас? Если знал, почему не пришёл раньше? И почему даже под этим чертовым успокоительным она выражает намного больше эмоций, чем всегда?
— И я понял, что, когда я ушёл, ты попыталась догнать меня. Это ведь так?
Наверное, после этого вопроса Яна вспомнила почему ненавидит человечество. И дело было не только в Антоне. Он казался ей просто наивным бедным мальчиком, непонятно почему застрявший в больнице. Может он и не хотел ей зла. Но этот вопрос напомнил о том, почему Яна перевелась на домашнее обучение.
Люди совершенно не знают о тактичности и личных границах. Ты можешь быть самым добрым, отзывчивым или самым невидимым и блеклым человеком, но до тебя всё равно докопаются. Найдут до чего, может даже не специально просто пошутят, или наговорят глупости в пьяном состоянии, или просто желая оскорбить. По десять раз на дню спросят правда ли, что у Яны только сотрясение и сломанная нога, а её младший брат умер. Ещё и учителя будут выделять, напоминая, что её нельзя обижать, ведь у Яны случилось горе. А может быть Яне будет легче, если каждый пять минут ей не будут напоминать, что у неё теперь нет матери и младшего брата?
И дело было даже не в таких ситуациях, хотя это было самым жёстким и сильным, что доводило Яну до оцепенения и осознания никчемности всех людей. Яна как-то вместе с мамой покрасила волосы в чёрный цвет, который смешно поблескивал на солнце. И в какой-то день, гуляя с мамой, к ней придрался мужчина, спрашивая: «А бельё ты наделала тоже чёрного цвета?».
Мама тогда просто взяла её за руку и увела из парка, пока Яна пыталась понять в чем дело. У неё просто чёрные волосы, чёрная кофта, на два размера больше её, и чёрные штаны. Что с этим миром не так.
И сейчас Антон, может просто по глупости, делал тоже самое. Пытался залезть ей в душу, задавая самые ужасные вопросы, напоминая, что она не может ходить. Спасибо, а без тебя, милый, Яна не догадалась.
Возмутиться мысленно она тоже успела. Ну, и кто обсуждает своих пациентов с каким-то рыжим парнем, который был её ровесником?
— Ты мне скажи, тебе заняться нечем? — резко развернувшись, немного грубо спросила Яна.
Конечно, она не кричала, ей хватило эмоций с отцом. Яна уже истратила свой годовой лимит. Но она точно вмещала в эти слова свою обиду на весь мир, и на отца в том числе. И даже на мать, которая могла остаться живой, если бы не оправдывала своего мужа каждый раз.
— Я уже успел тебя чём-то обидеть?
Только сейчас Яна посмотрела ему в глаза. Для неё за последние недели это стало чём-то не обычным. Она даже на слезы Марины смотрела будто сквозь неё, безучастно, так будто женщина сидела в палате одна. Яна рассматривала его зеленные глаза, которые ей казалось слишком детскими для такого, как он. И они так были похожи на глаза Артёма.
Если бы не длинные рыжие волосы, Яна бы представила, что на самом деле перед ней сидит Артём. Широкие плечи, высокий рост, зелёные и детские глаза, светлые волосы в не опрятной причёске, толстовка и чёрные наушники.
— Прости, я просто подумал, что ты хочешь со мной поговорить.
— Ты ошибся, — соврала Яна.
Антон кивнул, но не ушёл. Девушка сразу догадалась, что её поймали на лжи, но он не скажет об этом. Не слепой же, видит в каком состоянии Яна.
И Яна вспомнила, что конкретно Антон ничего ей не сделал. Ей даже захотелось извиниться, чего она не делала с момента смерти матери.
— Я хотела сказать, — начала Яна, попытавшись сделать тон не таким резким. Получилось не очень. — Да, я пыталась догнать тебя. Но я не хочу об этом всём говорить, — добавила сквозь зубы, чтобы Антон понял на сколько это ужасная тема.
Снова кивнув, Антон одарил её таким понимающим взглядом, что Мышкина даже подумала обо всём рассказать. Но секундное помешательство быстро закончилось, когда она вспомнила, о чем хотела рассказать. Эти мысли не преследовали её два года. Так почему преследует сейчас? Потому что она, как и тогда, лежит в больнице?
Яна пытается вспомнить, чувствовала ли она что-нибудь подобное тогда. И кажется, вспоминает. Все крики и апатичные взгляды в пустоту остались в стенах больницы, где ей так же сращивали кости ноги и пытались привести в себя после сотрясения. Но она не плакала. Не в больнице, не на похоронах.
— Понимаю, — вдруг сказал Антон, перебив мысли Яны про похороны её семьи. — Я уже год живу здесь под крылом Женьки. Мне семнадцать, если что. Мать ушла из семьи, когда мне было лет десять, а сестре восемь.
У Антона напряглись плечи и в горле образовался ком, пока он говорил о сестре. Сначала девушка удивилась, что они ровесники с Антоном. А потом Яна почувствовала его напряжение, но не знала, как помочь. С тётей Мариной помогало просто сидеть рядом, положив руку на плечо или обняв. Но Мышкина не может сейчас подойти к Антону, и точно не стала бы его обнимать. А вдруг Антону нужно не это? А нужны какие-то слова?
Но Яна молчала, продолжая слушать. Всё равно ничего дельного сказать не сможет, решила она.
— Отец воспитывал нас двоих. Потом я заболел. Не просто так же здесь сижу, — усмехнулся он. — И по началу казалось, что это никак не навредит окружающим. Как сказали врачи и отец, это же не передаётся половым и воздушно-капельным. Значит, всё будет хорошо. Они так говорили.
Он действительно болен, как и думала Яна, но не спрашивала. Что ещё делать здоровому подростку в больнице. Какие ещё отделения есть здесь в больнице? Зная любимую страну, здесь могли быть абсолютно параллельные направления.
Спрашивать и уточнять Мышкина точно не станет, если Антон не скажет сам. Но какие заболевания передаются не воздушно-капельным и не половым. Ещё бывают, через кровь, но это тоже самое, что и половой, подумала Яна. И точно не раком болеет Антон. Наслушавшись дочь Марину, она знала, что, когда болеешь раком это очень легко выяснить. У человека может быть протез ноги, или баллон с воздухом. И всё такое.
— И это был не рак, так что никто не ожидал, что сегодня-завтра я умру. Но я стал забывчивым, немного безответственным и очень рассеянным. И в один день я забыл потушить свечи прежде лечь спать. С ними любила спать Алёна, моя младшая сестра. Но я должен был убирать их прежде, чем самому ложиться. Но я забыл.
Глаза Яны расширились, а живот скрутило от страха за маленькую девочку. Она уже дважды видела, как огонь убивает жизни. Да, Яна знает, что это никакой не несчастный случай, что это террористы виноваты в поджоге здания, а колонна упала от взрывчатого вещества. Но огонь всё равно будет преследовать её в кошмарах.
— Ей было четырнадцать. Она выжила. Всё вовремя потушили. Сейчас у неё всё хорошо, даже не видно, что когда-то у неё было куча ожогов. Просто мы все поняли, что мне нельзя приближаться к ней и отцу. Я сам понимал, что могу нести только неприятности. Я почти убил свою родную сестру. И когда Евгения предложила жить здесь, — он всё это время смотрел в пол, а сейчас поднял глаза на Яну и руками указал по палате. — я согласился. Я всё равно должен был в скоро времени лечь в больницу. Так чего оттягивать время? И если по началу меня навещала Алена, то после перестала. Отец заставил. Он, как и я, не сможет простить, что я почти убил его дочь. Он даже сказал, что не смог бы перенести, как от него уходит вторая его девочка, — он сделал паузу. — И когда я узнал, что тебя не навещают после пожара, мне захотелось это сделать. Даже у меня здесь есть друзья. Так почему ты должна сидеть в одиночку?
— Мне жаль, — только смогла сказать Яна, глядя ему в глаза.
— Просто хотел сказать, что никак не хотел тебя обидеть. Я всегда гуляю по отделу с ожогами и пытаюсь навещать пострадавших. Тебя просто немного больше.
Он встал с кровати, когда закончил. И уже собрался уходить, как вдруг:
— Не уходи, — протянув к нему руку, попросила Яна.