Глава 4
В эту ночь волшебную, возможно
Сбудется желанье, нет которого главней
Встретить счастье так несложно, если сам спешишь скорей
Звезде навстречу, мечте навстречу
Выписка Саши подействовала на Яну больше, чем она хотела. Естественно, до слез дело не дошло, если не считать, как расстроилась сама девочка. Она всё повторяло, как ей жаль, что приходится оставлять Яну здесь одну, ведь она знает, как тоскливо и одиноко здесь бывает. Особенно, по ночам.
Хоть Мышкина была привыкшая к одиночеству и знала Сашу всего какие-то жалкие сутки, без неё в палате стало пусто. Мышкина всё ещё не предпринимала попытки самой ходить, в чем собственно и нужды не было. Даже на утреннею перевязку её возили на той кушетке, на которой она спала, на тумбочке на колёсиках был выдвижной столик, на котором она завтракала. Не было никакой необходимости вставать на ноги и что-то делать. Наверное, Саше бы в таких условиях было бы очень тяжело, но Яну, в целом, радовала мысль лежать и ничего не делать.
Тётя Марина, навещавшая её в тот день, что уехала Саша, два дня назад привезла ноутбук, догадавшись, что Яна здесь на долго, на котором было скачено несколько сезонов разных сериал и парочка фильмов, ведь знает, что Мышкина не любит читать. А также на ноуте были конспекты и задания для будущих экзаменов.
Не передать словами радость Яны от того, что ожоги на руках были не такими сильными, как по всему остальному телу. Иначе бы она не то, что бы не смогла самостоятельно есть и держать в руках вещи, водить мышкой по экрану доставляло бы огромную проблему. Но в данном случае была только терпимая боль, ставшая Яне привычной.
В первую и единственную пока ещё ночь после выписки фиолетоволосой девочки Яна испугалась, не услышав громкого дыхания справа от себя, хоть и была безумно счастлива проснуться в девять от того, что Евгения открывала дверь, а не от звучания противного будильника Саши.
Так и прошли эти два дня. Яна то ездила вместе с Евгенией по разным перевязкам, которые нужно было делать дважды в день, то на разминки, чтобы её мышцы не забывали работать, иначе она возможно не сможет нормально функционировать после выписки, то ела в компании Евгении Сергеевны, и сдавала кучу анализов, а после уже смотрела сериал, показавшийся ей интересным. Перед самым сном она садилась за повторение материла, пригодившийся ей на будущих экзаменах.
И Яна на конец увидела себя в зеркало, которое случайно нашла в кабинете врача, который снова и снова её осматривал. Мышкиной сказали, чтобы та морально подготовилась к ежедневным проверкам, чтобы все могли убедиться, что осложнений нет.
Отражение в зеркале не напугало её, как ей казалось будет изначально. Но это значительно отличалось от того, что было, когда она смотрелась через экран ноутбука, пока была перевязана бинтами. То, что волосы были в ужасном состоянии Яна, увидела уже тогда. Большинство почти сгорели, оставляя не ровные линии волос, так будто бы её стригла пятилетняя девочка с двумя левыми руками, особенно пострадали волосы на затылке, но Яна никогда так не радовалась, что в тот день сделала пучок, из-за чего голую кожу можно было закрыть волосами. Из-за перевязки, теперь закрывающие только один глаз, а не всё лицо, волосы, оставшиеся в более-менее нормальном состоянии, стояли, как у рокера. Сейчас же она видела, как раньше длинные чёрные пряди, доходящие до поясницы, теперь ели-ели доставали до плеч и то, только половина из них.
На лице она видела пару пятен, особенно в левой части лица. Цвет в этих участках кожи больше напоминал оттенок сваренной курицы, которой сняли кожицу. Местами казалось, что это настолько старая кожа, что люди с морщинами казались молодыми.
Опустив взгляд ниже, Яна поняла, что шея полностью состояла из таких морщинистых кожиц. Она чувствовала, что у неё не шея, а каша, которая так и хочет убежать, но, к сожалению, не может из-за накрытой её корочки. Плечи местами были, как и раньше, а где-то напоминали мёртвые пятна.
Руки и ноги она уже видела, но сейчас подумала о том, что с лицом ей действительно повезло. Если бы на голове случилось то, что случилось с ногами, которые по большей части придавила колонна, то Яна бы этого не пережила.
Когда Мышкину передёрнуло, врач, имя которого Яна опять забыла, опустил зеркало на стол.
После вечерней перевязки и ужина, на который Яне подали гречку с котлетой и единственной вкусной частью — ягодным компотом, девушка сидела, повторяя правила русского языка, которые не с первого раза отложились в её голове.
Из-за белого экрана она может увидеть совсем чуть-чуть своё отражение. Нет такого, что Яна в секунду стала себе отвратительна. Но боль от касания ручки и отражение белого бинта, закрывающие пол лица, скрывая ужасные пятна, сильно её напрягали.
Она с силой захлопывает ноутбук, откладывает его в сторону и отпускает верхнюю часть кровати, позволяющая сидеть, если её поднять, и ложится.
Когда голова Яны начинает одолевать похожие мысли, она сразу пытается заснуть. Ведь верно говорят, утро вечера мудренее. Последнее, о чем будет думать Мышкина утром, это о своем лице и ногам, ставшие с недавнего времени самыми уродливыми на всём белом свете. Она, как минимум, вспомнит о экзаменах, о матери, которой давно нет в живых, об отце, думать о котором ей не хочется, напишет тёте Марине, а только потом может вспомнит о том настолько ущербной стала.
Завтра её снова разбудит шум открывшиеся двери, который известит её о том, что в палату зашла Евгения Сергеевна. Женщина с самой лучшей улыбкой пожелает ей доброго утра, заберёт немного крови, а после принесёт завтрак и сопроводить на занятие. И только под вечер она начнёт хандрить. Всего пару минут — ей можно.
Яна пропадает в своём сне, который в этот раз решает её порадовать и не давать новую порцию кошмаров, напоминая о самых плохих днях её жизни, которых теперь было два. Ей ничего не сниться. И она очень этому рада. Последние две ночи Яна постоянно пытается убежать от огня. И не может. Огонь везде, он окружает её, загоняет в угол, заставляет бояться до дрожи в коленках, не давая делать полные вдохи грудью, ведь по всюду ужасный дым, уже заполняющий лёгкие.
Мышкина не знает куда бежать. Она почти и не бежит, пытаясь не упасть снова под колонну, которая раздавит её и превратит её лицо в ужасное состояние, которые потом напомнит ей уродливую пиццу или что-нибудь ещё. И Яна боится. Она знает, что ей не нужно прыгать, снова спасая маленького ребёнка, но её не покидает ощущение, что снова что-то упадёт.
И оно падает.
Каждый раз. Ровно перед тем, как она откроет глаза. Снова и снова. Над ней оказывается новая колонна, решающая упасть и раздавить конечности Мышкиной, наносив ещё больше травм, которых ей и так хватало.
И приятная пустота, сон без сновидений, будто бы заканчивается слишком быстро. Яна не сразу открывает глаза, когда слышит, как открывается дверь. Ей не хочется выходить из этого состояния. Ведь кошмары длились целую вечность, не позволяя выйти из себя или закончится. А хорошая ночь заканчивается слишком быстро?
Но открыв глаза, Яна понимает, что ночь не закончилась. Свет, который должен был ослеплять глаза каждое утро, был не ярким, каким ожидала его увидеть девушка. Это был ночной тусклый свет, исходящий из окна из-за яркой луны.
Но кто же вошёл в палату?
— Ой, я тебя разбудил? — говорит мужской голос.
Яна поворачивает голову на источник шума, исходящий справа на кровати, раньше принадлежавшая Саше.
— Ты кто? — удивлённо спрашивает Яна.
Прикусив губу, Яна начинает разочароваться в себе. Голос явно стал тише и слабее, слишком давно она не говорила. Почему она, вообще, что-то говорит ему? Она Саше на прощание только помахала рукой и грустно поджала губы, демонстрируя, как ей жаль, что она уезжает. И то, Яна была почти уверена, что девочка неправильно истолковала этот жест. Так почему какому-то парню, который был похож... а на кого он собственно был похож?
Сидящий напротив Яны был парень с огромной рыжей шевелюрой. Девушке даже стало обидно от осознания, что у парня волосы в несколько раз были лучше, чем у неё, и чуть длиннее. Они ещё были кудрявыми, напоминая те, что были у Яны до пожара. Смогла девушка рассмотреть и его зеленные глаза, которые так отчётливо виднелись из-за узких зрачков.
У парня была бледная, но идеально чистая кожа, что Яна опять пришлось прикусить нижнюю губу от обиды. Она старалась не смотреть на шею, на которой висели чёрные огромные наушники, чтобы не вспоминать, как выглядела её собственная.
— Прости, что разбудил, — повторил он, поправляя свою светлую рубашку. — Я — Антон, — представляется парень, у которого наконец появилось имя.
Яна всё ещё поражена и только, что и может, так хлопать глазами. Когда в последний раз она испытывала такие же сильные эмоции? Только дикий страх, когда пыталась спастись от огня. А ещё? Саша вызывала её восторг и желание подружиться, Евгения Сергеевна была источников старых воспоминаний и той теплоты, тётя Марина стала почти третьим родителем, но внутренняя натура всё равно осталась не пробиваема и лицо почти не касались эмоции, если не считать натяжных улыбок, которые она периодически выдавала Марине.
А что было сейчас?
— Я понимаю, как это выглядит. Но я заметил, что в твою палату уже вторые сутки входит только Женька и мне показалось, что тебе, наверное, одиноко. Хотелось составить компанию. Просто обычно больных навещают друзья или семья.
— У меня нет друзей и я сирота, — вдруг выдаёт Яна, не став дослушивать речь Антона.
Яна будто бы снялась с кнопки паузы, когда услышала слова «Семья». Но она не соврала новому знакомому: друзей у неё никогда не было, если не считать дочь тёти Марины, которая вынуждена была периодически играть с Яной; семьи у неё тоже не было, всё так же не считая Марину. Отец, как и мать, для неё давно мёртв.
Она сирота при живом отце.
— Прости, — в который раз за эти пять минут повторил Антон, поправив свои волосы от растерянности. — Мне жаль.
Чувствуя неловкость, которую ощущал парень, Яне даже стало стыдно, что она так грубо его оборвала, хотя он пришёл с явно хорошими намерениями. А потом подумала, что с какими бы намерениями он сюда не шёл, это в любом случае было сомнительно — прокрадываться в женскую палату поздней ночью. А сколько было времени, к слову?
— Давай я буду твоим другом. Меня зовут Антон, — повторил вдруг парень, ещё больше ошарашив Яну.
Почему-то ей не хотелось ему больше грубить. Да, самым разумным было бы выставить его сейчас за дверь, но ей просто стало жаль этого парня, который пытался с ней подружиться. Это даже звучало странно, но Яна не могла ничего с собой поделать.
— Яна.
Глаза парня сразу загорелись, когда он понял, что девушка не будет молчать вечно, хотя ей бы очень этого хотелось.
— Мне очень приятно с тобой познакомиться, Яна.
Кивнув, Яна развернулась к парню, как на днях сделала для Саши.
— Здесь до тебя была маленькая девочка с фиолетовыми волосами. И к ней вечно кто-то ходил, что Женьке, — Яну почти убивало то, как он называл Евгению Сергеевну. — приходилось каждые пять минут просить их быть по тише. Вот, я и удивился, когда мне сказали, что въехала новая девушка, а её никто не навещает, хотя прошло двое суток.
По сути, это было неверно. Ведь Яну навещала тётя Марина. И какая разница, что только один раз? У Марины явно была своя жизнь, своя работа и своя семья. Она просто физически не могла тратить столько времени на Яну, которая по правде говоря была ей никем. Просто дочерью умершей лучшей подруги.
Яна ещё раз кивнула, чтобы не оставлять слова Антона без ответа.
— Могу тебя навещать я?
Терять дар речи Яне не понравилось, это было как-то странно и не понятно. Именно так себя она чувствовала после предложения дружить. К этому моменту она уже смогла вернуть своё каменное лицо на место, но в душе отдавался странный стук, при котором ей казалось, что сердце выпрыгнет из груди. Что вообще происходит? Так не должно быть! Она не смогла тогда согласиться дружить, ведь странно заводить друзей так, когда тебе семнадцать, так делают только дети. А сейчас она не могла сказать «да».
Снова кивнув, Яна начала смотреть в пол, лишь бы не в глаза Антону, который в данный момент начал казаться ей слишком красивым.
Единственный изъян, который Мышкина смогла найти, — он слишком странный и влезает к девушкам в палаты.
— Тогда спокойной ночи, Яна.
Покинув палату, Антон, наверное, даже не понял, как сильно одним свои присутствием перевернул весь мир Яны Мышкиной.
Нет, с ней точно что-то не то.