Вкус Твоего Голоса

Около получаса он лежал в кровати, не желая вставать. Не то, чтобы сильно хотелось спать, даже наоборот, не хотелось. Чтобы встать, нужно сначала присесть, а чтобы присесть, нужно оттолкнуться на иссохших, слабых руках, и только после,  подняться на ноги. И эта мысль уже предвкушала боль в коленях и пятках, которая была невыносима.
Но лежать весь день нельзя, а то с ума можно сойти от раздумий. Армия однажды научила его, что, если у тебя есть дело, то нужно сделать его, а не мешкать, жалобно ожидая, будто оно исчезнет.
Думать много в одиночество в целом вредно, так люди порой сходят с ума, а он таким образом хоть сейчас с ума сойдёт, и не столько от раздумий, сколько от запаха самых вкусных блинов в мире, которые готовит Сильвия. По истине, только две вещи могут заставать его превозмочь боль и встать с кровати; это мочевой пузырь, и блюда Сильвии. И если первое ещё терпимо, то от второго просто невозможно отказаться.
Пуская в воздух тысячу проклятий и парочку газов, он медленно справился с утренними необходимостями; (в конце концов достижение для старика), сходил в туалет, почистил зубы, побрился, принял душ, и, наконец, можно идти к любимой Сильвии.
Снизу, к вкусному запаху, прибавилось пение Сильвии. Боже, иногда кажется, что сила ее пения способно рассеивать грозовые тучи и утешить беспокойное море. Будто сама природа хочет послушать ее голос. Сильвия для него, как свет в конце тоннеля. Он уверен, что, если, умирая, увидит свет вдали, то там будет стоять она и петь ему. Он улыбнулся подумав об этом. У каждого человека должен быть человек, который будет для него надеждой нового начала.

Он пригнулся надеть брюки, проклиная хрустящую спину; по утрам он порой разговаривает со своим позвоночником. Тот стрельнет, хрустнет острой болью, а старик ответит не менее острым языком. Брюки были поглажены, с идеально ровными линиями. Ремень потертый временем и с трещинами, но так даже солиднее выглядит. Рубашка светлая, в еле видимую голубую полоску. Перед выходом он посмотрел на трость стоявшую в углу с таким презрением, с каким итальянцы смотрят на фруктовую пиццу. Доктор настаивал, чтобы он начал использовать трость, чтобы избежать падений, но он сам себе доктор и не станет использовать подмогу, чтобы вовсе не забыть, как ходить.

После всех процедур он вышел, и остановился перед пропастью.
- Мерде, - прохрипел матом старик, стоя перед лестницей. Когда тебе исполняется пятьдесят, на лестницы смотришь, как на вызов соперника. Когда тебе за семьдесят, то уже смотришь так, словно тебя опять изобьют; с ненавистью и страхом, тысячу раз потерпевший поражение.
Держась за поручни, он медленно, нога за ногой, спускался вниз, к райскому завтраку. Губы шевелились, подбадривая самого себя и пуская проклятия на лестницу.
- Еще немного. Еще пару чертовых лесенок, - он пытался ступать на носки, пятки с утра лучше не мучать, если хочешь вернутся домой на своих двоих. За весь день на ногах, пятки начинают мучать так сильно, что хочется вовсе лишиться ступней. Колени лучше сильно не сгибать, если не хочешь комком свалиться вниз, ибо, прочность коленей старика обманчива, как мираж в пустыне, и столь же ненадежна.

- Ах, ты все-таки проснулся, - ухмыльнулась Сильвия, накладывая на стол.
- Так ждёшь, когда-же не проснусь. А что-же будешь делать, когда это случится?
- Наконец-то выдохну, - Харт улыбнулся, сев за стол. Сильвия поставила перед ним горячую чашку кофе и облила блины мёдом. Во рту набралось слюны, предвкушая этот незабываемый вкус. Сколько лет Харт не пробовал разных блинов во всяких ресторанах, и никогда не было ничего подобного. Можно было любить эту женщину за одни только руки, которые он с восхищением целовал в самые страстные годы.
Она наложила свою порцию, налила кофе и присела напротив. Сильвия одета в домашнее, свободное платье с пледом на плечах. Ее большие, впалые от старости глаза, смотрели с любовью на своего мужа.
- Сегодня ты собирался дольше, чем обычно, на целых три минуты, - сделала замечание.
- Это все потому, что какой-то идиот однажды решил, что люди должны спать на втором этаже. Кто это вообще придумал? почему бы не сделать спальню на первом?
- Тогда почему бы не спать и не есть в одной комнате? Можно и испражняться там же, - противилась жена, - в доме все должно быть на своих местах, - Харт не стал спорить. С женщинами на тему комфорта и домашнего уюта спорить не стоит. Особенно лучше не спорить на тему, в которой ты уже проигрывал. Он порезал блины по кускам; всегда так делал, вместо того, чтобы резать по кусочку и съедать, разрезал на кусочки, потом насаживал на вилку и ел, запивая кофе.
- Эта работа тебя скоро убьет. Вот куда ты сегодня так рано встал?
- Мне нужно кое с кем поговорить перед работой.
- И скорее всего о работе? - он не ответил, - Когда мы уже отдохнем? - Харт выдохнул, всем сердцем понимая жену. Он и сам устал.
- Когда закончу еще одно дело.
- Ты так каждый год говоришь! И каждый год появляется новый человек, заставляющий тебя работать.
- Есть кое-что очень важное, что я должен сделать, - спокойно ответил старик. Сильвия посмотрела в глаза и прочла в них решительность. С мужчинами лучше не спорить на тему долга. Особенно, когда они говорят, что уже приняли решение.
Если он так говорит, значит дело действительно важное.

Жена помогла надеть ему пальто. Самому было бы проблематично, а она просто не может смотреть на то, как он, сгорбившись, мучается, неловко изгибаясь.
- Надень шарф, зима наступила быстро.
- Да дорогая, - во всем соглашался Харт. Она подала его деловой портфель, он посмотрел в ее ласковые глаза и улыбнулся своей любящей улыбкой.
- Хорошего дня. Возвращайся поскорее, - сказала она и поцеловала в щеку на прощание. Это уже было традицией с молодых лет, которая никогда не прерывалась. Он поднял портфель, расправил плечи, вытянулся и будто прибавил в росте. Глаза моментально приобрели суровый, непреклонный взгляд. Теперь он не выглядел стариком, которого что-то может мучать, теперь это был сильный мужчина, готовый крушить стены. Чье слово, словно клинок, способно пронзать чужие жизни. Он открыл дверь и вышел на улицу.

***

Запах вкусной еды заполнивший кухню, придавал уют. По утрам клиентов немного, но постоянные клиенты на то и постоянные, что, в деле привычки, каждое утро посещают кафе «Папа Пуччи».
Молодой официант, с озабоченным выражением лица подошел к шефу, явно не для передачи заказа.
- Сеньор Пуччи!
- Энрикио? Что-то случилось?
- Там какой-то странный старик просит о разговоре с тобой.
- Странный старик? - Пуччи выглянул из окошка; за немногочисленными столами сидело всего пару людей, да и тех он знал. Они только открылись, поэтому зал был почти пуст.
- Если ты про сеньора Фернандо, то скажи, что хватит с него в долг обедать, а если скажет, что кофе отвратительное, то не верь, это он говорит чтобы не платить.
- Нет, сеньор Пуччи, про Фернандо я знаю, но вас желает другой господин.
- Это какой-же? - удивился Пуччи, ведь не заметил среди них незнакомцев.
- Он сидит вон там, - указал официант в темный, крайний правый угол, где никто никогда не сидит. Там даже не было стелек и приборов на столе, однако за ним, ровно сидел угрюмый старик в темном пальто устремив взгляд в окно.
- Вы его не знаете?
- Впервые вижу.

Пуччи снял фартук, перчатки и шапку, медленно повесил на вешалку. Внутренняя тревога возникла в нем, стоило лишь взглянуть на мужчину. Может что-то нехорошее произошло? Но что могло произойти? И в голову сразу пришёл Бенито. Слишком давно о нем ничего не слышно. Подходя к столику, тысячу мыслей пронзили Пуччи, и ни одна не была благоприятной. Это не было похоже на оптимиста Пуччи. Должно быть, так влиял старик на людей, своим лишь видом. Точно посланник дьявола.
- Сеньор? - дрожащим голосом спросил он. Мужчина перевёл взгляд на хозяина; иссохшее, бледное лицо с глубокими морщинами, покрасневшие, влажные, голубые глаза и серьёзное выражение, будто он никогда в жизни не улыбался. Он был похож на ангела смерти в обличие человека.
- Сеньор Пуччи? - спросил старик голосом, лучше всего подобающим его внешности; холодным, будто он судья выносящий смертный приговор.
- Чем могу быть полезен?
- Меня зовут доктор Харт Панц. На данный момент я лечащий врач Бенито Кавальканти, - при упоминании Бенито, сердце Пуччи забилось, как двигатель спортивной машины, - Я нашёл вас по истории посещений Кавальканти.  Не присядете? - спросил он таким голосом, которого трудно ослушаться. И, от того, каким леденящим тоном он упомянул Бенито, ноги Пуччи сами отказывались держать хозяина, поэтому он плюхнулся напротив Харта. Они мгновенье молчали. Пуччи не знал чего ждать и лишь смотрел всем духом в лицо смерти, пытаясь угадать в глазах Харта хоть какую нибудь эмоцию.
Весь любопытный персонал кафе ненароком собрались за стойкой и наблюдали за хозяином; видели, как он изменился в лице и стали гадать, что за трагичную новость принес этот мрачный человек? Чиновник? Представитель налоговой? Мститель времён молодости? Мафиози явившийся за старыми долгами?

Пуччи не выдержал молчания, опустил голову на исцарапанный годами стол, и тихо спросил;
- Что с моим мальчиком? - Прямой, как  статуя Харт, бросил руку во внутренний карман пальто и достал маленький блокнот. Он всегда так делал, особенно в армии, когда обычное лечение сошедших с ума солдат, превращалось в целое расследование. И сейчас в деле о Бенито ему кое-что очень не нравилось.
- Правильно ли я понимаю, что вы приходитесь Бенито дядей?
- Не совсем, - Харт кивнул, будто итак это знал. но спросил чтобы удостовериться, и что-то зачеркнул в блокноте, - я очень хорошо знал его родителей, мы выросли с его отцом. Бенито всегда был мне, как племянник, или даже, как сын.
- У вас есть собственные дети? - Пуччи покачал головой в стороны, - Ваше кафе называется «Папа Пуччи», и у вас нет детей? - словно для убедительности спросил Харт. Пуччи глянул на свой персонал, те неловко отвернулись и принялись делать вид, будто что-то обсуждают, и вовсе не переживают.
- У меня много детей, но да, кровных детей у меня нет, - Харт сделал заметку.
- Не могли бы вы рассказать что-нибудь особенное про Бенито? - Пуччи вдруг начал пухнуть, кулаки сжались.
- Простите, но не могли бы вы объяснить мне, что происходит? Я не видел его почти год! - вспылил он, - Никого к нему не пускают, ничего не рассказывают, а тут приходите вы и начинаете допрашивать! Он там вообще жив хотя бы? - Харт смотрел на него исподлобья прямо в глаза. Смотрел так, что ещё минуту и Пуччи начнёт просить прощения за свою пылкость. Но ждать не пришлось, Харт заговорил первый.
- Прошу прощения за мою неучтивость. Дело в том, что с Бенито начало происходить что-то, чего не должно было быть.
- Что это значит?
- У него стали появляться признаки совсем другой болезни, а возможно и несколько, и я пытаюсь ему помочь остановить это. Чтобы ему помочь, я должен знать причину. Он о себе ничего не рассказывает, или не может рассказать. Поэтому я здесь, - закончил Харт. С минуту они молчали; один глядя в свои мясистые кулаки, другой, то в блокнот, то в глаза собеседника. Пуччи вдруг поднял руку в направлении стойки и подозвал официанта. Тот быстро оказался рядом.
- Принеси мне чашку крепкого кофе, - приказал Пуччи, перевел вопросительный взгляд на Харта.
- Стакан воды.

За окном пушинками пошел снег, ровно ложась на гравий и ещё зелёные кусты. Холод наступил стремительно быстро, хотя обычно зима здесь долго не держится. Пуччи сделал глоток.
- Бенито с юных лет начал отличаться от других, но только в хорошем смысле. Он всегда был лидером в каждой шайке, всегда знал что делать; когда надо ударить первым и когда надо бежать. Это был смышленый мальчик, любил почитать, но школу не любил. Любил девочек, но отношения не любил. Ох, а как девочки то его любили? Бегали за ним, как за драгоценным камнем, мечтая поместить его на своё колечко! А ещё он невероятно вкусно умел готовить. Подумать только, ведь его никто этому не учил. У мальчика с рождения удивительные кулинарные способности правильно подбирать ингредиенты, чтобы получить уникальный вкус. Он несколько лет работал на моей кухне, так я мог за ним присматривать, ведь больше было некому.
И хоть он любил готовить, больше всего он любил свою старшую сестру, Шарлотту. Бенито берег ее, как будто вся его жизнь зависела от ее счастья. Это было заметно по лицу, ведь сам по себе он тот еще раздолбай, вечно где-то в своих мыслях, но когда заходила речь о ней, то он в миг просыпался. Куда она, туда и он. Даже, когда выросли, он не бросал ее и всюду следовал. Она была успешной художницей, каждая арт выставка желала выставить ее картины. Но когда Шарлотта забеременела, то сильно изменилась.
- В каком смысле изменилась?
-  Это была родовая депрессия, насколько я понимаю. Она была сильно подавлена, все время хотела уехать куда-то, изменить свою жизнь. Все вокруг спускали это на гормональный сбой из-за беременности, но это осталось и после родов.
- Куда она хотела уехать?
- Точно не знаю. Наверное, просто подальше от людей, - Пуччи сделал глоток кофе, после чего продолжил, - беременность сильно изменило Шарлотту. Их отношения с Бенито так же изменились. Он продолжал попытки осчастливить ее, постоянно поддерживал, не отходил ни на шаг, а она, наоборот, казалась все дальше от него и все несчастнее. Это разбивало ему сердце. После того, как она родила, то решила окончательно покинуть наш старый город.
- Где она сейчас? - сухо спросил Панц. Пуччи скривил губы, глядя на стол.
- Ее больше нет, - повисла пауза. Доктор Харт, даже бровью не пошевелил; только двинул рукой, сделав заметку в блокноте.
- Что с ней стало? - по лицу Пуччи было видно, как ему больно вспоминать прошлое. А по лицу Панца понятно, что эмоции его не заботят.
- Пять лет назад, она вместе с ребенком ехала из своего загородного дома, что у подножья гор на западе от старого города. Дорога была слишком узкой и крутой, а скорость высокая. Шарлотта не справилась с управлением и съехала с дороги, столкнувшись с деревом. Удар был слишком сильный. Она погибла вместе с ребенком. И будто бы вместе с ней, погиб Бенито. Тот Бенито, который всегда улыбался своей слепящей улыбкой. За все пять лет, после ее гибели, мальчик ни разу не улыбнулся. И только недавно, весной, я видел, как он улыбался вместе с Лили. Я хочу верить, что она спасет его.
- Не хочу показаться ещё более бестактным, но не была ли Шарлотта в нетрезвом состоянии за рулем?
- Нет, Шарлотта терпеть не могла алкоголь. Насколько я знаю, она все же решила уехать из города, и просто не повезло, не доехала.
- Не хотел ли Бенито уехать вместе с ней?
- Нет. Он и знать не хотел других мест. Он был счастлив здесь, где вырос. Всегда уговаривал ее остаться и бросить мысли уехать. Порой доходило до ссор.
- Ссоры имели характер скандала, или заканчивались обидами?
- Об этом мне трудно что-то сказать, я знал про ссоры только с их слов.
- Не могли бы вы рассказать об их родителях? - Пуччи протяжно выдохнул, будто не зная с чего начать.
- Их не стало слишком рано. Шарлотта старше Бенито на два года, и тем не менее, в свои тринадцать, после кончины родителей, она справлялась со всеми проблемами, как истинная женщина. Мое сердце обливалось кровью, когда вспоминал, через что они прошли, но когда я смотрел на их улыбки, то сердце грелось от одной их любви друг к другу.

***

Первый человек, вошедший в офис «Сесилия», была вовсе не та, чье имя красовалась над входом.
Миниатюрная девушка сняла с себя пальто и стала выглядеть ещё меньше и тоньше; повесила его на вешалку у входа, включила свет, компьютер и кофемашину.
С того момента, как Бенито заперли в больнице, не было ещё утра, в котором она не думала о нем. И не было ещё вечера, в котором она не плакала о нем. И вот сейчас, глядя на то, как готовится утренний кофе, она вспоминала его улыбку по утрам, и вкус его прекрасного эспрессо. Нельзя даже сравнивать, что вкуснее; его кофе или поцелуй с утра. Это все как одно целое. Вспомнив это, она меланхолично улыбнулась и тут же расстроилась.
Никто не рассказывает ей, что с ним происходит, поэтому она выдумывает в голове разные картины и тревожиться порой ещё сильнее, чем должна. Интересно, его любовь так же сильна, как тогда? Помнит ли он ее лица? Помнит ли ее запах и... Вкус? Он всегда говорил, как прекрасен вкус ее голоса, что очень забавно. А теперь она была готова петь ему целыми днями, неважно что, но петь, чтобы только он был рядом. И был счастлив. Когда любишь по-настоящему, то нет ничего важнее, чем счастье того, кого любишь. Если и можно что-то наверняка сказать о любви, то именно это.
Стоило ей сесть за стойку и открыть журнал сегодняшних клиентов, как двери внезапно открылись и вошел мужчина в тёмном пальто; рост выше среднего, худощавое лицо, иссохшие руки, ровная осанка, словно всю жизнь учился так прямо ходить. Он выглядит старым и уставшим, но двигается, как мужчина в рассвете сил.
Панц посмотрел налево и увидел Лили. «Твою мать, у меня чуть плечо не вывернуло из-за этой дьявольской двери. Почему она такая тяжёлая? Ладно, нужно терпеть, нельзя сдаваться. Спасибо на том, что офис на первом этаже.», думал он, кривя лицо от болей в плечах, спине и пятках.
«Господи, он смотрит на меня так, будто пришёл сюда убивать», думала Лили глядя на гостя. Она хотела что-то сказать, например, что они еще закрыты, но не смогла вымолвить ни слова.
- Лили Лорен? - заговорил он, она лишь кивнула с выпученными глазами. Панц за свою жизнь привык к таким взглядам, поэтому не пытался говорить больше, чем следовало. Ему казалось, что чем больше он пытается выглядеть добрее, тем больше его бояться. Неизвестно почему. Может, просто рожей не вышел? Может всем кажется это притворством? Вот и сейчас, через боль в суставах он выдавил дрожащую улыбку, но девушка лишь отвела взгляд. Панц присел на диван напротив стойки.
«Что за отвратительная улыбка, как будто задумал что-то нехорошее?» - Думала Лили и отвернувшись на бумаги на столе.
- Не беспокойтесь, я не отниму у вас много времени, - кинул он с дивана. Лили пришлось встать на носочки, чтобы видеть его, - Меня зовут доктор Харт Панц, и я лечащий врач Бенито Кавальканти. Вы ведь знакомы с сеньором Кавальканти? - от упоминании его имени, сердце бешено заколотило в груди.
- Да, - ломким голоском ответила она, - у вас есть какие-то новости? - Панц глубоко выдохнул. Бедная девочка услышав его имя чуть не свалилась с ног, пытаясь неловко выйти из-за стойки. Выйдя, она начала заваливать старика вопросами; - как его здоровье? Как его рассудок? Как он справляется? Ему лучше? Когда его выпустят?
Сначала доктор пытался подобрать ответ на первые вопросы, чтобы хоть немного успокоить, но быстро понял, что это бессмысленно, поэтому просто устало выдохнул, опустив взгляд в ноги. Не сосчитать сколько разбитых горем душ прошли через глаза и уши Панца, и каждый раз это оставляло новый, горький след в сердце. «Всем не помочь», напоминала ему жена каждый раз, когда его лицо обретало грустный вид. «Помогу хотя бы этим», отвечал он с грустной улыбкой. Печальнее всего было осознавать факт, что не всегда удаётся помочь хотя бы «этим».
- Я пришёл ведомый благой целью и чистым сердцем, сеньора Лорен. Но на ваши вопросы, к глубокому сожалению, ответить не смогу, простите, - по лицу Лили было видно, как сильно она разочарована. Девушка медленно подошла и села рядом с доктором. Может разочарование так подействовало, или вежливая манера речи сделали доктора не таким уж страшным, - не сочтите за наглость, но мне нужно задать вам пару вопросов, - добавил он, доставая блокнот и ручку. Девушка едва заметно кивнула.
- Как хорошо вы знаете Бенито?
- Знаете, если отделить детали его жизни от характера, то можно сказать, что знаю его прекрасно.
- Если я не ошибаюсь, то вы с ним в отношениях? - она кивнула, - как долго длятся ваши отношения?
- С учетом времени, которое он провёл вдали от меня? - он кивнул, - чуть более года, - доктор нахмурился.
- Значит, в момент, когда его от вас забрали,  ваши отношения длились лишь несколько месяцев?
- Чуть более трёх. Но не спешите осуждать, доктор. За эти три месяца мы узнали друг друга намного лучше, чем кто-либо другой знал нас когда-либо. Вы, может, и не поймёте, но это так.
- Вы молоды и пылки. Самые горячие и крупные огни, вспыхнув однажды, тлеют медленнее всех, - Лили подняла свои большие, влажные глаза и посмотрела на него с такой надеждой, из-за которого Панцу стало не по себе. Он не мог ответить на ее мольбы, не мог удовлетворить надежду. Даже если он мог бы чем-то помочь, то не стал бы обнадеживать бедную девочку, чтобы при случае неудачи, не разбить ей сердце. Так он проявлял человеколюбие; самым ответственным способом.
- Я доверяю людям, - тихо молвила она, глядя в пол, - забавно, учитывая какой была моя прошла жизнь. Для меня важно, что я вышла из тех обстоятельств, не потеряв доверие. Бенито пришёл ко мне, пытаясь отвечать тем-же, но сейчас его тут нет. И я должна спросить вас, что с ним происходит?
- Он меняется, сеньора. Как скоро и каким именно он вернётся к прежней жизни зависит от того, смогу ли я ему помочь.
- Господи, - с влажными глазами промычала Лили.
- Если, как вы утверждаете, знаете Бенито лучше других, то, может быть, расскажете о его семье?
- Он мало говорил о родителях, только то, что они рано погибли. Они росли вдвоём с сестрой. Бенито ее очень любил и рассказывал столько хорошего про Шарлотту, так звали его сестру. Хоть ее больше нет, я очень восхищаюсь ее мужеством, силой, тем, как она решала все их проблемы и никогда не унывала. Она была всем миром для него; я поняла это по горящим глазам, когда он рассказывал про сестру. А ещё она рисовала очень красивые картины, была настолько проворливой, что быстро стала этим зарабатывать, - Лили грустно выдохнула, - жаль мне не суждено с ней познакомиться. Возможно, она показала бы мне, как справляться с бедами. Я могла бы многому у неё научиться.
- Должно быть, она была невероятной женщиной.
- Я тоже так думаю.
- Вы знаете что-нибудь о том, как она погибла?
- Бенито говорил, что она была за рулем в дождливую погоду, а дорога от загородного дома была крутой, в итоге Шарлотта не справилась с управлением и попала в аварию вместе со своим ребёнком. Это был сокрушительный удар в жизни Бенито, это сломало его.
- Он не говорил, куда она ехала?
- Нет.
- Она, случаем, не намеревалась покинуть город и оставить Бенито?
- Вовсе нет. Напротив, они любили друг друга и были дружной семьей. Вряд ли она хотела уехать от него. Да и с чего бы? Она ведь только родила, поэтому наверняка ей нужна была помощь брата. И хоть они жили раздельно, он всегда был рядом.
- Вам известно что-нибудь об отце покойного ребёнка?
- Только то, что это какой-то пройдоха, неизвестный художник. Таких полно в старом городе.
- Действительно, - выдавил Панц, вспомнив свою юность, когда и сам грезил стать художником.

После недолгой беседы, доктор встал, чтобы наконец уйти и оставить девушку одну, как входные двери открылись и вошла хозяйка, госпожа Сессилия. По виду казалось, что она чем-то раздражена.
- Долбанный козел! - пустила ругательство в воздух. Женщина быстрым шагом пронеслась мимо, снимая верхнюю одежду и не обращая внимания на присутствующих, кинула Лили указание заварить кофе и не беспокоить до первого клиента. Пока она развешивала пальто, заметила гостя; Панц стоял ровно глядя в спину Лили, потом оглянулся на неё и та окаменела.
- Не может быть, - пробубнила она, подходя к доктору - я ведь не ошиблась?
- Смотря в чем, - ответил Панц.
- Профессор Харт Панц, ошибки быть не может, - Сессилия заулыбалась, - вы меня не помните? Хотя, конечно нет, прошло уже столько лет! - Лили удивленно моргала, глядя на них.
- Конечно помню, - с теплой улыбкой ответил он, - я до сих пор помню ваш замечательный диплом на тему генетической эпистемологии, такие не каждый студент пишет, поэтому запомнить вас было не трудно, - он оглянул офис и вернул взгляд на хозяйку, - очень рад, что вы нашли своё призвание, - Сессилия сразу изменилась в лице, обрела радостную улыбку, подскочила к нему, взяла руку своими двумя и потрясла у груди.
- Ты знаешь кто это, Лили? - та все ещё была ошеломлена, - это профессор кафедры психологии, учёный с двумя степенями по клинической психологии и нейробиологии, великий и ужасный, доктор Харт Панц! Вы все ещё преподаёте?
- Временами, бывает, консультирую.
- Я, правда, польщена, что вы меня помните, но должна спросить, что вас привело сюда? - доктор протяжно выдохнул, обменялся взглядами с Лили и присел обратно.

***

Он лежал и пялился в потолок. Не было никакого желания подняться и пойти в это чёртово место; он больше не в силах смотреть в глаза безжизненно живым людям, в глаза людей оставленные родными, забытыми ими. Лука всегда считал себя невозмутимым, равнодушным человеком, но год практики в этом диспансере показал ему, что хоть он и может относиться к людям равнодушно, но равнодушие не чувствовать. Единственный молодой парень, с которым хотя бы поболтать можно было, сейчас гниет в корпусе для буйных, и лишь Бог знает, жив ли тот вообще.
Он поднял телефон, увидев время 9:40 тут же вскочил. Его смена начинается через 20 минут. Если опоздает, то доктор Мартино растерзает его душонку и точно не напишет хорошую рекомендацию, он кажется той ещё змеей. При людях улыбчивый, приветливый, только поступки у него не такие добродушные, какими он их себе воображает. Он ещё помнит парня, такого же студента, которого вышвырнули с практики за одну лишь шутку про Мартино и Чиэру.
Лука торопливо оделся, заправляя рубашку в штаны, открыл холодильник, чтобы что-то съесть и заметил, что его йогурт и бананы пропали.
- Сраный Генри, мать его, опять жрет мои продукты не спросив! - взбесился он на сожителя. Эти два студента ненавидят друг друга, и живут вместе только потому, что нет другого выбора. Порой Лука всерьёз задумывался, чтобы подрочить в стаканчик йогурта и перемешать, чтобы паскуда Генри это сожрал. Это бы конечно проблему не решило, но хотя бы было легче от того, что сожитель крадет еду.
В конце концов Лука схватил из холодильника единственное яблоко, прокусил закрепив в зубах и поторопился к выходу.

Он шел ускоренным шагом, в одной руке почти доеденное яблоко, в другой сигарета. На часах 9:57, приходилось делать два дела в одном. Утро началось не лучшим образом, впрочем, как чаще всего бывает. Лука резко свернул за угол, где был забор территории диспансера, и вдруг обо что-то или кого-то столкнулся и чуть не упал. Это было последней каплей; он вернул равновесие и ощетинился, скривил высокомерную гримасу, какую любят кривить бандиты с переулков, вытащил с губ окурок и отшвырнул его с такой силы, что она могла приземлиться на другой стороне улицы.
- Смотри куда прешь, ублюдок сраный! - Лука не на шутку разозлился, сейчас было бы в самый раз набить кому-нибудь морду. Долго копить в себе злость невозможно; рано или поздно оно вспыхнет с новой силой. Он уже был готов замахнуться по роже ублюдка, пока тот разворачивался, но что-то его остановило. Если Лука от столкновение чуть не упал, то этот мужчина выдержал и устоял. Когда он обернулся, весь гнев практиканта улетучился, словно и не было. Но зато добавился страх. Худое, рассерженное лицо смотрело на него сверху вниз, как на жалкого дворнягу.
- С-сеньор Панц? - промычал Лука, доктор не ответил, - п-прошу прощения, я ч-чисто случайно, - старик лишь смотрел на парня, но этого хватало, чтобы он пятился, хоть и Лука далеко не из трусливых, - это глупый случай, сеньор Панц.
- Ты ведь подчиненный Мартино?
- Д-да.
- Ты заикаешься или просто замёрз? - только сейчас Лука понял, что он дрожит от страха. Настолько он его боялся, хоть и раньше никогда не сталкивался лично. Столько страшных слухов о нем ходило среди подопечных Мартино, что даже санитары боялись вдруг попасть под руку Панца. Лука попытался взять себя в руки. В конце концов перед ним обычный старик, разве нет?
- Да вот, похолодало так быстро, а я оделся не по погоде.
- Действительно, - Панц оценочно прошёлся глазами по тонкой куртке на парне, - что-ж, тогда поторопись куда шёл.
Лука кивнул, осторожно обошёл старика и поспешил к воротам. «Жуть какая», думал он, чувствуя на себе сверлящий взгляд за спиной.
Панц изо всех сил выгнулся, массируя спину и кривясь от боли. Парень, ударился с такой силой, что его позвонки, по ощущениям, сложились, как старый забор.
«Господи, откуда в молодых столько злобы? Хорошо хоть не ударил, мог и убить!», думал он, провожая Луку взглядом.

***

Угрожающий вид коричневого здания производил впечатление концлагеря. Не хватает только густых туч и каркающих ворон над головой. Множество ужасающих слухов ходит среди персонала об этом месте. Говорят, в него может попасть кто угодно и по сущему пустяку. Даже влиятельные люди по типу чиновников, один раз вошедших, могли остаться там надолго.
Лука стоял перед ним выпучив глаза, перебирая в голове байки об этом месте. В руках его была стопка документов, которые поручили отнести в кабинет доктора Панца. «За год работы в этом отстойнике, я лишь раз встречал этого психа, и то лишь видел со стороны. Но за сегодня личных встреч будет две, ведь я везунчик», бубнил он под нос недовольства.

Внутри было ещё хуже и мрачнее, чем снаружи; облезшая краска серых стен, тусклый свет немногочисленных ламп, всюду решетчатые двери и безэмоциональные взгляды сотрудников, казалось, привыкшие ко всему на свете. Все выглядело так, словно здесь здание пыток, а не клиника, в которой помогают людям.
Коридоры патрулируют сурового вида охранники с дубинками, фонариками и электрошоками. Благо хоть без огнестрельного оружия.
Санитары в основном состояли из хорошо сложенных мужчин. За стеклом кабины сидели женщины, на вид не менее грозные, контролировали пропускной режим ворот, которые открывались по нажатию кнопки. Лука подошел к одному из таких спросить, где кабинет доктора, на что та подозрительно оглядела парня и нехотя кивнула в сторону следующего коридора.
- На втором этаже, - кинула она ему вслед.

Кабинет доктора Панца был закрыт, что показалось странным, ведь если они встретились на улице, то он должен был быть на месте. Он ждал его пять, десять, двадцать минут и в конце концов терпение иссякло. Хотелось бросить стопку бумаг под дверь, чтобы старый хрыч поднимал их по одному, очень хотелось. Но нельзя. Даже ублюдков требуется уважать, хоть он никогда с этим не был согласен. Почему он, черт возьми, должен уважать каждого человека, даже если он ему не нравится? Быть вежливым? Да, это можно, но уважать? Нет уж, идите к черту. Вежливость и уважение тем и отличается, что вежливость ничего не стоит.
Лука гулял по коридорам в надежде найти главного психа этой больницы. Он заглядывал в смотровое окно на дверях в каждой камере, думая, что Панц у пациента; один, словно пёс, крутится, пытаясь укусить себя за хвост, другой стоя на коленях облизывает стену, третий стонал, засунув голову в унитаз, четвёртая была женщина, она просто лежала лицом вниз и смеялась. Многие из них просто сидели на кровати или спали, но главного психа так нигде и не было.
Вдруг, на очередной камере умалишенных, он обнаружил мужчину, сидевшего на полу спиной к нему. Грязный, обросший, седой, с густой бородой и очень худой; он смотрел с открытым ртом из которого текла слюна в маленькое окошко наверху стены. Лука осмотрелся, рядом никого не было.
- Бенито? - шепотом бросил он, приблизившись к окну, - Бенито, это я, Лука, - Мужчина не отреагировал. Не удивительно, ведь вряд ли это тот самый Бенито, хоть и отдаленно похож. Прошёл почти год, когда он видел его в последний раз. Лука плюнул на эту затею и было развернулся уйти, как вдруг перед ним, словно призрак из потустороннего мира и такой же призрачно бледный, возник доктор Харт Панц. Теперь бледный был не только доктор. Казалось, Лука даже чуть посинел от страха.
- Что ты здесь делаешь? - могильным голосом спросил доктор.
- Я-я.. Простите, я, это вам, - дрожащими руками протянул бумаги. Доктор едва кинул взгляд на стопку, но, помедлив, взял ее. Мгновенье они стояли в неловком молчании, будто старые возлюбленные вновь встретились после неприятной разлуки. Лука смотрел в пол, доктор смотрел на Луку. И хоть парень ничего не натворил, но выглядел так, будто натворил; и стоял он точно провинившийся мальчик под рассерженным взором отца.
Панц бросил взгляд на камеру Бенито. Ему не показалось, он точно слышал, как парень звал его по имени. «Он может что-то знать», думал доктор, вернув взгляд на парня, на его опущенные глаза и павшие плечи. «Нет, он выглядит так, будто знает!», Лука неловко сделал шаг в сторону, убедившись, что точно не заденет старика, и быстрым шагом, устремился прочь по коридору.
- Погоди, - приказал Панц тихим голосом. Но он владел одним из тех голосов, которые, даже когда звучат тихо, воспринимаются как оглушающий рёв зверя. Лука оцепенел от ужаса. Своей дрожащей спиной он чувствовал, как доктор оборачивается к нему. Такое же чувство возникает, когда за спиной стоит психопат вооруженный ножом. На глаза вдруг налились слёзы и в их блеске показались воспоминания недавно увиденных пациентов в камерах. «Это все из-за столкновения на улице! Он точно держит зло, он точно убьет меня!» Лука был готов пасть на колени неизвестно за что и молить, чтобы его не посадили в камеру. Он был готов отдать все йогурты и завтраки  Генри, который теперь казался не таким уж засранцем, лишь бы не остаться здесь и не выть с головой в унитазе. Откуда он мог знать, что здесь запрещено разговаривать с пациентами?
- Вернись, - и Лука вернулся. Панц встал напротив двери Бенито и смотрел на него через окно, Лука послушно встал рядом, - расскажи про него все, что знаешь, - приказывал доктор. Напуганный Лука смотрел исподлобья то на Бенито, то на свои руки, стараясь избегать встречи с доктором. «Значит это все-таки Бенито». Он не был уверен в том, что ему можно говорить. Ещё меньше он был уверен в том, что ему можно не говорить. Он вновь посмотрел на Бенито и искорка гнева всплыла где-то внутри «Это ведь его вина! Это ведь он с ним это сделал! Какая ему разница, что я знаю о нем? Хорошо, я скажу ему правду, и буду упиваться тем, насколько она ему не понравится!»
- Я ничего о нем не знаю, - пробубнил он изо всех сил, что смог найти в себе.
- Ты можешь не бояться меня, мальчик мой. Я не причиню тебе вреда, - Лука удивился услышав это, но нисколько не успокоился. Когда тебя пытаются успокоить, то это может быть попыткой усыпить бдительность, чтобы вколоть в сердце нож.
- Я не боюсь.
- Хорошо. Значит ты можешь осознанно и без давления ответить на вопросы?
- Могу, - кивнул он.
- Расскажи об этом пациенте.
- Я знаю не больше вашего, сеньор Панц.
- Ты звал его по имени.
- И это по прежнему не больше вашего.
- Ты запоминаешь имена всех пациентов?
- Многих. В нашем корпусе не запрещено с ними общаться, некоторые даже имеют приятелей.
- У вас там, наверное, идиллия?
- Получше, чем тут, - кивнул он в сторону других камер, почувствовав гордость за свою колкость.
- Тогда почему из вашего корпуса так часто приводят ко мне новых пациентов? - Лука не ответил, просто не знал как. Он попытался что-то придумать, но это был действительно хороший вопрос.
- Я не знаю.
- Послушай, - продолжил Панц, убрав руки за спину, задумчиво глядя на Бенито, - ты не должен считать меня врагом или конкурентом. Два наших корпуса друг напротив друга - это один большой диспансер. Мы не соперничаем с доктором Мартино, мы не соперничаем с тобой. Я просто выполняю свою работу, понимаешь о чем я? - Панц взглянул на Луку, тот смотрел в ответ. Доктор слегка улыбнулся, порадовавшись, что парень, наконец, собрался с силами, чтобы хотя бы в глаза смотреть, - Я знаю, что обо мне и этом месте ходят множество слухов, - Лука фыркнул, - Я даже знаю, что многие подчиненные мне санитары, вовсе не верны мне. Но давай взглянем фактам в лицо?
- Я не понимаю к чему вы клоните? - в ответ Панц приподнял бумаги, покачал стопкой документов.
- Знаешь что это? Это личные дела новых пациентов, которые Мартино хочет мне передать. Как много пациентов были выписаны доктором Мартино? Как много были выписаны мной? Взгляни фактам в лицо; мой ужасный корпус - единственный шанс для пациентов на выздоровление и выписку отсюда, - Лука стоял в ступоре и не мог переварить слова доктора, и ведь действительно, он не помнит, чтобы Мартино кого-то выписал за целый год.
- Тогда что стало с ним? - указал он на Бенито.
- Значит, ты все-таки его знаешь? - улыбнулся доктор. Поверженный Лука протяжно выдохнул.
- Когда он прибыл сюда, мне поручили ознакомить его с местностью и показать комнату. До него я видел много нестабильных людей, но он показался мне совершенно нормальным, - доктор задумчиво хмыкнул.
- Такое зачастую случается, что нездоровые люди кажутся здоровыми, - сказал Панц тоном, будто и сам сомневался в собственных словах.
- Я хоть и не профи, как вы, сеньор Панц, но больных от здоровых отличать научился.
- Неужели? А я вот до сих пор нет. Поделишься секретом?
- Это не более чем наблюдение и щепотка интуиции. Больным всегда требуется внимание других людей. Возможно этим они пытаются показать свою лучшую сторону, чтобы хоть кто-то поверил в их адекватность. Но Бенито не пытался никому подхалимствовать, не пытался влиться и много болтать. Единственное, чего он так рьяно хотел - это вернуться домой.
- Каждый, у кого есть дом, хочет вернуться в него.
- Да, только интересно то, что у него нет дома. Но у него есть нечто большее; человек, с которым он везде чувствует себя, как дома. По крайней мере, он так сказал.
- Он случаем не рассказывал тебе про сестру?
- Про сестру? Не припоминаю. Кажется, у него нет родных.
Они некоторое время стояли молча, глядя на Бенито. Эмоции сменялись с жалости и обиды, к тревоге и страху за него.
- Взгляни на него, сейчас. Он животное.
- Я его с трудом узнал, - прошептал Лука, - что вы с ним здесь делаете? - Панц посмотрел санитару в глаза, он хотел объяснить, что не причастен к тому, что стало с Бенито. Хотел рассказать, что знает о том, что Мартино наведывается сюда, пока его тут нет, и только Бенито может рассказать, что с ним творят. Но Панц промолчал. Он не знает кому можно верить.
- Я все исправлю, - прошептал он.

Панц отослал Луку и позже зашел в камеру. Бенито не производил никаких действий, не реагировал ни на слова, ни на еду, которая с утра стоит у двери, ни на присутствие доктора.
Панц присел на кровать, вытянул ноги, жалостно постанывая.
- Эти ступни меня доконают, - жаловался он, массируя пятки, - знаешь, пока молодой, лучше следить за здоровьем должным образом. Если не вылечить недуг с молодости, то в старости круто за это заплатишь. Старость берет плату болью. - Он посмотрел Бенито в глаза, в надежде прочесть присутствие кусочки разума, который бы слушал его, но все тщетно. Панц встал с кровати, подошел к Бенито и сел рядом с ним на пол. Некоторое время они сидели молча. Вернее он сидел молча.
В этот момент делал обход старший санитар Като и увидел открытую дверь камеры, в которой сидел его собственник - больной, и его начальник, доктор Панц.
- Сеньор Панц! - взволнованно вскрикнул санитар, тем самым только вызвал раздражение у доктора. Панц давно подозревает подхалима Като в измене. Если у лицемерия есть лицо, то это точно Като.
- Чего тебе? - не оборачиваясь выдавил доктор.
- Сеньор Панц, как вы можете быть здесь одни с этим больным? Его камера помечена, как камера деструктивного пациента! Что если он вдруг взбесится и нападет на вас?
- Если так заботишься обо мне, то можешь подойти и свернуть ему шею, на всякий случай, - и без того выпученные глаза Като сейчас казалось вот-вот выпадут, - не хочешь? А может хочешь рассказать мне, откуда у него эти синяки? - тон Панца поднимался, и чем громче становился его голос, тем холоднее становилось в камере. Като, хорошо сложенный, упитанный мужчина, ненароком отступил назад. Доктор выглянул через плечо на санитара, надавливая на него своим самым суровым взглядом.
- Я заметил, что порой, у некоторых моих пациентов появляются синяки в мое отсутствие, - Като пятился дальше и дальше, - а ещё я заметил, что чаще всего, это происходит в твоё дежурство, - санитар уже пересёк порог двери и был готов ринутся отсюда и никогда не возвращаться. Но он нашёл в себе наглости и силы, чтобы отрицать.
- Что вы, сеньор Панц? - Мы ведь работаем вместе уже сколько? Восемь? Десять лет?
- Прикрой дверь и убирайся. И если я увижу вас вместе с Мартино, то я помещу тебя в самую ужасную из своих камер и проведу над тобой парочку интереснейших экспериментов, - прошипел Панц, выдавив такую улыбку, от которой кровь стынет в жилах. Като без лишних слов повиновался и поспешил убраться, сыпая проклятия и брызгая холодным потом по пути.
- Жирная свинья смеётся, когда освежевают барана, но визжит сильнее всего, когда под тесаком его туша, - как только шаги из коридора отдалились, Панц рассмеялся во весь голос, - Бог наградил меня способностью внушать страх в людей, и порой мне это доставляет истинное удовольствие, - он посмотрел на Бенито, в глазах парня поблескивал голубой свет из окна.
- Знаешь, Бенито, у меня когда-то была сестра, - продолжил Панц, - я уже рассказывал тебе? Ее звали Джоанна, она была старше меня, но при этом куда меньше ростом. Мне было 9, когда она умерла. Полиомиелит. Ты знаешь, что это такое? Это острое инфекционное заболевание, поражающая серое вещество спинного мозга, что чаще всего приводит к параличу и порой к смерти. Раньше не было вакцины от этой инфекции, и моя сестра была больна ею. Смотреть на то, как мучалась Джоанна, было страшнее всего на свете. Я стал бояться смерти. И именно это сблизило меня с ней, - Панц замолчал, помассировал уставшие глаза пальцами.
- С Джоанной? - вдруг, еле слышным, хриплым голосом вопросил Бенито. Панц знал, что он слышит его. Слушает его. Это был хороший знак, очень хороший. Панц искренне улыбнулся и в душе порадовался, что ещё может спасти парня.
- Со смертью, - ответил он.

***

«Сделать из него животное, питомца! До чего высокомерно, какая наглость!», - негодовал Панц с надутыми от гнева желваками, сидя в своём кабинете и никак не понимая мотивов Мартино. «Желать сделать из человека животное, может только жалкий дождевой червяк!», Панц встал, подошел к окну, из которого был отлично виден двор соседнего корпуса. Было время прогулки, утренний снег уже успел растаять. Пациенты сидели за столиками и играли в настольные игры, кто-то читал книги, кто-то играл в детские игры. В беседке он узнал силуэт доктора Мартино, разговаривающего с какой-то женщиной - санитаром. Он был одет в голубую рубашку, белый халат и круглые очки, блеском отражающие солнце. Мартино вдруг поднял голову, увидел в окне Панца, приветливо улыбнулся ему и помахал. «Что-же ты, козел, задумал?» прошептал Панц.