Вкус Твоего Голоса

Бенито проснулся от испепеляющего жаром солнца. Сколько времени прошло? Солнце прямо над головой, а значит примерно полдень. Похоже, после секса они тут же уснули. Он вдруг вскочил, не обнаружив рядом Лили.
— Лили? — громко произнес Бенито, — Лили, ты где? — уже крикнул он. Она ушла? Покинула его, не попрощавшись? Она не могла так поступить, Лили слишком чиста для такого.
Он быстро натянул джинсы и поспешил вниз, перескакивая по несколько ступеней, рискуя упасть. Мысль о том, что эта девушка оставила его одного, отбросив назад, в прошлую жизнь, делала его несчастным. Сердце билось, словно истеричная сука, требуя дорогую машину в подарок, или избалованное, кричащее дите, требующий вернуть ему любимую игрушку.
Он ворвался в собственную квартиру, в надежде обнаружить ее тут, может она решила приготовить кофе, или принять душ? Но ни запаха кофе, ни звука воды из ванной не слышно. Квартира пуста. Может она оставила записку?
Он перевернул все предметы на тумбочке, просверлил взглядом кровать, вышел на балкон и вернулся обратно в поисках записки с номером, но ничего не обнаружил.
Он рухнул на угол сырой, не свежей кровати, обхватил голову руками, его пальцы вонзились в кудри и почти царапали кожу, а зубы скрипели от напряжения. Почему она так с ним поступила? Неужели он ошибочно воспринимал ее сигналы, манеру общения, ее пламенные, нежные поцелуи, неужели он не должен был влюбляться в этот голос, дарующий чудесный вкус? Неужели нельзя было влюбляться в нее, что просила любви? Глупец. Какой же идиот. Он ведь никогда раньше никому полностью не открывался, а тут за пару дней взял и выложил ей все на стол. Ну разве не кретин? Даже картины показал! Самый затаенный секрет его сердца! Откуда же ей знать ценность того, что он открылся, если ей не с чем сравнивать? Она могла воспринять это как за нечто обычное для него. И почему Бенито только сейчас об этом думает?
Руки безвольно опустились, холодная сырость кровати пропитала его до костей. Пришла мысль сварить кофе и приготовить яичницу, но аппетита никакого. Во рту лишь черствое послевкусие грязи и боли покинутого. Он вернулся к обычной жизни, а вернее его туда выкинули. Если с ней, облезлые стены жалкой квартиры выглядели даже раритетно, то сейчас это место кажется помойкой.
Он зашел в ванную почистить зубы и с минуту стоял перед раковиной глядя вниз. Что может быть хуже чувства опустошенности? Взяв в руки зубную щетку, в голове лишь мысль, что все вокруг вдруг пожелтело, стало липким и сырым.
Когда в голове пустота и чувство обреченности, то у человека не может появится положительных эмоций. До тех пор, пока он не будет способен поднять голову, расправить плечи, чтобы думать и планировать. Поэтому единственным его планом сейчас, стало пойти наверх и сплёскивать эмоции на том холсте.
Медленными шагами, нехотя волоча свою тушу, он донес ее до крыши. Вход в теплицу был открыт, он неторопливо вошел и встал в ступоре. Лили крутилась в блаженном танце; в ушах ее наушники, а плеер закреплен на бюсте. Она вдруг заметила на входе мужчину и закричала во все горло, пока не узнала в нем Бенито. И впрямь он стоял в проходе, словно серая туча обиды и злости, словно маньяк. Лили громко рассмеялась от собственного испуга. Бенито был готов рухнуть на месте, ноги его будто пушистые перья, еле сдерживали от позора. Но вместе с тем, к груди стало возвращаться спокойствие.
— Проснулся наконец? — улыбнувшись и снимая наушники спросила Лили, — Я тут прибралась, если ты не против. А еще я приготовила нам яичницу, но ты долго не просыпался, поэтому я слопала и твою порцию, уж прости, — и снова милая улыбка, за которую можно простить самое строгое преступление на свете.
— Зачем тебе тут прибираться?
— Я хотела посмотреть на еще один рисунок, — она указала под ноги. Действительно, когда лишние вещи убраны, самый большой рисунок стал более заметен. Это оранжевые и желтые тона, овальные, прямые, неразборчивые формы. Неужели она заметила это?
— Ты уже поняла, что тут изображено?
— Только догадываюсь. Маленькие капельки – это рыбки, верно? — он кивнул, — если залезть на табурет, — она встала на качающийся табурет, жестикулируя над полом, и Бенито на миг испугался, что она упадет, поэтому поспешил подойти на всякий случай, — если залезть повыше, то можно разглядеть, как капельки рыб сливаются в одно большое женское лицо. Это ведь твоя сестра, так? — он не ответил, но не отрывал взгляда от Лили. Она оказалась смышленее, чем можно было предположить, — если так, то она была красавицей, — Лили ловко спрыгнула с табурета и надула губы, — я даже ей немного завидую.
— Не завидуй, ты прекрасна, — Лили подняла изумленные, сияющие глазки. Мгновенье они стояли в неловком молчании, в котором оба ощутили чувства друг друга.
— Я не завтракал, сходим куда-нибудь?
Они вышли под руку из теплицы, дурачась и смеясь. Бенито в душе радовался, что его опасения оказались ложными. Лили подняла взгляд на тот балкон, где утром их застукал старик, сейчас он снова там сидел, в руках его была газета. Он заметил парочку, будто караулил их там. Лили улыбнулась, отправила ему воздушный поцелуй, и они скрылись в подъезде.

***

Неделю спустя пришлось идти в магазин и купить сменную одежду и средства первой необходимости для Лили, за деньги, взятые взаймы у дяди Пуччи. Как-то раз, глубокой ночью, при свете телевизора, Бенито предложил Лили вернутся домой хотя бы за одеждой и сразу обратно к нему, на что та ответила;
— Я не могу вернуться. То место словно прогнило и смердит. Помнишь мы прыгнули с моста? — Бенито кивнул, — в тот день, прежняя я умерла. И я уверена, что ты тоже, — Бенито тоже это знал, но промолчал.
— И, начав новую жизнь, я не хочу даже смотреть на то, что напоминает прежнюю.
Бенито ее полностью понимал. Когда он потерял родных, то продал и раздал все вещи, принадлежавшие им. Он уже не мог испытывать ту боль, которую причиняли предметы неся с собою воспоминания, кроме одного, что ждет его над головой, в пару этажах выше. Единственное воспоминание, которое он оставил, чтобы мог возвращаться к нему, когда захочется.
Все мы в глубине души надеемся на спасение.
​Как бы утопически не были их отношения сейчас, это ничем не поспособствует стабильности на завтра и более дальнее будущее. Будущее, на которую у тебя нет планов – это страшный кошмар человека. Ты не можешь каждый день ложиться спать не зная, что будешь делать завтра. Это может работать на короткое время, например, когда отдыхаешь от всего на свете, но это не сработает, если ты хочешь быть счастливым. Бенито это понимал, но ничего планировать не хотелось. Сейчас лишь блаженное наслаждение моментов с Лили, только и всего.
Но как бы долго он не пытался растянуть это мгновенье, время взрослой ответственности неизбежно настает. Лили, взрослая девушка, со своими желаниями и необходимостями. Как знать, может она хочет построить собственную семью, родить ребенка, чтобы не переставать улыбаться? Чтобы всегда было кому улыбаться? Время детского гедонизма вместе с Бенито подходит к концу и мысли о будущем неизбежно настигают их разум.
Лили начинает раздумывать, вернутся ли на прежнюю работу или найти новую, поближе к возлюбленному, а Бенито задумывается, стоит ли ему устроиться на малооплачиваемую работу или попытаться организовать собственную выставку картин. А может и то и другое сразу? Сможет ли он? Хватит ли сил? Смогут ли они вместе перерасти самих себя?
Постепенно они стали планировать совместную жизнь; на прогулке Лили накупила газет, дома листала вакансии озвучивая их, пока тот готовил пасту и безжалостно уничтожал каждый вариант, ехидно отшучиваясь. Планировали район, куда переедут и будут жить.
Лили озадачивало то, как Бенито с нежеланием что-то планирует, но она не знала, что это не является не желанием, а его опасением. Опасением, что если он начнет что-то планировать, то задумкам не суждено сбыться. Это внутренний страх, полученный после происшествия, о котором он не подозревает, но который приносит столько вреда.
Порой нам лучше увидеть истинную проблему, посвятить фонариком на монстра в тени, чтобы отпугнуть его, чтобы спастись, даже если нам от этого больно. Но мы этого не увидим, пока не захотим видеть.
Вдруг в дверь постучали. Лили удивленно посмотрела на Бенито, его озадаченные глаза сказали о том, что он понятия не имеет, кто это может быть.
Он быстро надел на себя рубашку, не торопясь подошел к двери. Дверь была старая, без глазка, поэтому он прильнул ухом, чтобы что-нибудь услышать, но сильные стуки по двери заставили его отпрянуть.
Бенито преодолевала странная тревога и страх; будто тропа, по которой он шел всю жизнь привела к обрыву. Этого чувства не было даже когда он пытался покончить с собой.
Он оглянулся назад, с любовью посмотрел в глаза Лили и понял, что бежать больше нельзя. Если он хочет быть счастливым с этой девушкой, то нужно наконец остановится, пустить корни в землю и сопротивляться ветру. Лили окуталась в его теплый свитер, подошла сзади и с тревогой прошептала.
— Кто это может быть, в такой ранний час? — Бенито лишь озадаченно отвел глаза. Его рука нехотя, медленно дотронулась замка, и он замер, пока внезапные, громкие удары не заставили дрогнуть и очнуться. Он отворил дверь, в проеме появилась мужская голова в кепке. В сердце Бенито вдруг загорелась надежда, что, похоже полицейские ошиблись. Но он вспомнил, что находится в розыске, и живот наполнился гвоздями
— Бенито Кавальканти? — спокойствие Бенито рухнуло, во рту почувствовался вкус окисленного металла. Тревога стала нарастать, он почувствовал руку Лили на своем предплечье и это немного успокоило.
— Синьор полицейский?
— Синьоры, — исправил мужчина, кивая головой в сторону на другого, скрывавшийся за дверью. Бенито открыл дверь, чтобы увидеть, с кем разговаривает. Двое полицейских в голубой форме, первый представился офицером Батиста и представил второго, как Джианни.
— Чем могу помочь?
— Так понимаю, Бенито Кавальканти это вы? — Бенито нахмурил брови, посмотрел на Лили, словно выражением лица говоря: «Кто же из нас двоих может оказаться Бенито?»
— Вы пришли тренировать дедукцию? — дерзил он. Какую бы тревогу и страх он не ощущал, наглым и дерзким перестать быть не мог. Одно из множеств его явных недостатков – откровенность мыслей.
— Попрошу вас одеться, взять документы и проехать с нами.
— Куда? По какой причине? — такой ответ полицейского явно не нравился.
— Поручено доставить вас в отдел. Составим дело, потом отправим туда, куда вам место.
— Куда? За что?
— Он ничего не сделал! — вмешалась Лили и попыталась прикрыть его собой, но Бенито не позволил, оставив позади. Полицейский, привыкший к такому, проигнорировал ее.
— Приблизительно девять дней назад, вы тайно скрылись из больницы святого Франциска. Согласно закону, по требованию лечащего доктора, вы должны были ожидать перевода в психический диспансер, где вас могли начать лечить или же отпустить, если вам ничего не угрожает.
— Но мне, итак, ничего сейчас не угрожает, кроме вас, — возмутился он.
— Понимаете ли, когда вы пытались покончить собой, то сразу же должны были лечь в диспансер на месяц, чтобы вам помог профессионал. Но сейчас уже ситуация несколько иная. По некоторой информации, после нескольких неудачных попыток суицида, вы стали призывать к этому других людей. Призывы к самоубийству являются преступлением и караются законом. Если вы добровольно пройдёте с нами, то из-за отсутствия пострадавших, мы не станем вас арестовывать. Мы лишь отвезём вас в клинику, — Бенито смотрел на офицера, но будто не видел его. Сначала он не хотел верить, что судьба улыбнулась ему и даровала Лили, теперь он не хочет верить, что судьба ее отнимает. Но смысла сопротивляться нет; судьба – это поток, в котором мы сталкиваемся с результатом наших действий в прошлом. Острые скалы, которые взгромоздились на пути, это последствие того, что мы не смогли предусмотреть когда-то, чтобы избежать столкновения.
— Дайте мне пару минут, — Бенито попытался прикрыть дверь, но офицер помешал.
— Мы подождем здесь, если вы не против, — ответил полицейский, оставаясь в коридоре и оставляя дверь открытой. Это давало Бенито некоторое представление о том, что происходит и что его возможно ждет.
Он развернулся и принялся одеваться, но вдруг остановился.
— Что ты делаешь? — спросил он у Лили.
— Одеваюсь. Я поеду с тобой, — он подошел к ней, взял обеими руками за щеки и сказал.
— Мой разум ясен, как полдень, и спокоен, как тихой пруд. Моя ярость и безмятежность рассеялось, как утренний туман на рассвете, когда я встретил тебя. Моя любовь отражается в твоих глазах яснее, чем в зеркале. Проблема, которая сейчас появилась, это результат прошлых бед. Эти беды мои и с ними должен разобраться сам. Судьба и планы такие, что всегда идут своим чередом. Нужно сперва разобраться с нынешними проблемами, после чего начнем планировать наше будущее, хорошо? - Она молча смотрела в глаза, - Прошу, отпусти меня, но не покидай, — он поцеловал ее в дрожащие, мягкие губки и вытер влагу с ее щек.
Она молча наблюдала за тем, как он одевается. Сердце Бенито было полно уверенностью в завтрашнем дне, в котором они вместе.
Их любовь не может закончиться подобной мелочью, огромный костер не потушить моросящим дождем.
Перед уходом он крепко обнял Лили, успокаивая, что скоро вернется, что он сделает все, что угодно, чтобы всю жизнь слушать ее нежный голос со вкусом весны.
Он вышел в подъезд и пошел следом за офицерами, как вдруг услышал ее;
— Я буду ждать тебя! — крикнула она вслед. Бенито замер на месте, его будто пронзило током. Что случилось? Его непоколебимая уверенность, что он скоро вернется вдруг зашаталось. Чувство, что земля вот-вот уйдет из-под ног, и он сам в этом виноват. Будто он, стоя на берегу необитаемого острова, собственной ногой оттолкнул спасательную лодку. Он обернулся; Лили, всхлипывая, вытирала слезы рукавами его свитера. Что-же именно в ее словах изменило в нем? Она сказала лишь, что будет ждать его, но почему это произвело обратный эффект? Вместо уверенности, в сердце теперь сомнения. А может быть, это из-за тона? Нет, сомнений быть не должно.
— Идем же, — офицер взял его под руку и повел вниз, пока Лили не скрылась за стеной.

Она осталась в квартире одна, сердце обливается кровью, а глаза слезами. От бессилия она рухнула на кровать, завернула одеяло в комок, прижала к себе и почувствовала его запах, от чего издала страдальный, глухой писк и лишь горькие, неровные всхлипы звучали в этих стенах целыми днями.

***

— Год? Как? Почему! — Бенито встал, повысил голос и начал жестикулировать, выкрикивая проклятия. Санитары тут же подошли, — как вы смеете держать меня здесь год? За что?
— Успокойтесь, Кавальканти, — спокойно говорил доктор, поправляя очки, — год это лишь условность. Вы можете выйти и через два месяца, если все будет хорошо.
— Но вы же видите, что со мной все в порядке? Я больше не пытался покончить с собой, я нашел свое счастье и обрел смысл жизни! Поверьте же мне, доктор Мартино!
— Я верю, что с вами все в порядке. Поверьте и вы мне, что никто не пытается отобрать у вас вновь обретенное счастье, — Бенито вдруг встал на колени, сверл руки вместе и начал молить.
— Прогу вас, доктор, смилостивитесь, моя судьба ждет меня снаружи. Прошу, не заставляйте испытывать нашу любовь на прочность, — глаза Бенито заплыли слезами, но через них ему показалось, что уголки губ доктора дернулись в мимолетную ухмылку, будто он наслаждается унижением, но скорее всего это лишь показалось, — она единственное, что есть у меня. Я верю, что вы хороший человек, синьор Мартино. Отпустите меня, — доктор устало выдохнул.
— Встаньте, пожалуйста, не нужно унижаться, — Бенито повиновался.
— Вы же видите, что я в порядке.
— Вижу, — ответил доктор Мартино, — но понимаете ли, что я не в силах вас отпустить сейчас же? Перед законом лежит формальность, которая требует, чтобы вы провели здесь хотя бы минимальное количество времени. Тогда я смогу вас отпустить.

***

Санитары показали ему больницу; корпус пациентов стоял напротив корпуса сотрудников, между ними была общая комната, где обычно больные играют, смотрят ТВ, читают или просто смотрят в стену. Его провели через длинный, белый коридор, между сотнями дверей, к его комнате под номером 56. Внутри находилась маленькая кровать, рядом тумбочка для небольших вещей, стул, стол с выдвижными полками, на столе тетрадь, напротив были раковина, зеркало и унитаз. Все освещалось белой лампой внутри потолка и окошком метр на метр с сетчатой решеткой.
— На столе есть тетрадь, но нет ничего, чем можно писать, — заметил Бенито.
— Чтобы тебе дали карандаш, нужно получить разрешение от старшего санитара, но я думаю это будет не проблема, — ответил ему санитар по имени Лука. Он выглядел молодо, его горящие, энергичные глаза выдавали усталость, которая говорит о нелегкой жизни. Лука не казался враждебным, как большинство здесь. Остальные смотрят на тебя с некоторым презрением, будто они выше, будто быть санитаром – значит быть важным человеком. Он продолжал, — если что, письма можно получать и отсылать два раза в неделю. График получения таблеток назначает доктор Мартино, столовая открыта всегда, чтобы те, у кого свободное передвижение, могли попить чаю с печеньями, но вот еду подают строго с  9 до 11, с 13 до 15 и с 18 до 21. Так что не проспи, будешь голодать. Ах да, столовая находиться между двумя корпусами, там, где общая комната, только, глубже и по коридору направо. Найдешь, не ошибешься, по пути ведут множество табличек.
— А что с посещениями?
— Посещения разрешены с 10 утра до 17, однако о них посетитель должен уведомлять за ранее, иначе могут не пропустить.
— Спасибо.
— Ах, да, — Лука остановился на выходе, указал пальцем вниз на стену, где край кровати, — вот тут находится красная кнопка. Все пациенты должны находится в своих комнатах с 22 часов, двери открываются сами в 8 утра. Кнопка здесь для экстренных случаев, например, если вдруг станет плохо, начнется приступ или кто-то нападет.
— Нападет? Обнадеживаешь.
— Красная кнопка большая, чтобы нажать, нужно поднять предохранительную крышку и, приложив усилие, ударить. Она уведомляет наш центр наблюдения, где стоят камеры, а оттуда уведомят дежурных санитаров. Поэтому чувствуй себя не под контролем, а в безопасности. Желаю тебе терпения, Бенито.

***

Когда санитары ушли, Бенито бросилось в глаза, что камера полностью устроена так, чтобы пациент не нашел способ причинять себе вреда. Нету ламп, которые можно разбить и порезать вены; вместо нее встроенные в стены диоды, зеркало противоударное, сделано из алюминия и пластика. Повеситься здесь не на чем; дверной ручки изнутри нет, окно выдвигается в сторону и тоже без ручки, а сетка за ней с слишком маленькими отверстиями.
Но все это ему и не надо. Скорее всего то, что Бенито разместили в такую камеру – простая формальность, о которой говорил доктор.
***

Белые стены угнетали своей идеальной белизной. Не было ни пятен, ни горбинок, все чисто, гладко и ухоженно. Все это раздражало, он привык к трещинам своей квартиры, в них можно было разглядеть что-то знакомое. Его здесь не должно быть. Это ли имел в виду Лука, когда желал терпения? Из всего, что можно было пожелать, он выбрал именно терпение. Странно все это.
Бенито вышел в коридор; двери многих комнат открыты, в них были разбросанные вещи, некоторые камеры испачканы, а в некоторых порядок. Так, например, он остановился рядом с камерой под номером 13, на кровати которой сидел старик, глядевший в пол и не обращавший ни на кого внимания. Комната была убрана идеально; на стенах ровно висели фотографии людей, между рамками было идентичное расстояние, стопки книг и журналов стояли четко в алфавитном порядке. Старик выглядел отречено, одет в халат, домашние штаны и майку. Бенито пытался разглядеть в его глазах хоть что-нибудь, но его взгляд в пустоту сам был пустой. На это было страшно смотреть, он пошел дальше.
В общей комнате людей почти не было, молодой санитар прибирался, складывая настольные игры и раскладывая их для новых партий. Телевизор работал не переставая, на ряду с кричащим радио и голосами людей создавался неприятный шум.
— Эй, парень, — обратился он к санитару, — мне вот вроде все объяснили, да только так и не сказали, где мне мыться? — парень поднял голову, глаза его уже выдавали ответ, он не знал.
— Простите, сеньор, но я лишь волонтер и не знаю где находится душ.
— Понятно. Тогда у кого я могу узнать?
— У санитаров, но они сейчас обедают, — точно ведь, Бенито будто только оклемался, его желудок вдруг заурчал и вспомнил, что завтрак, который он готовил так и не удалось даже попробовать. Он поднял глаза, над проходом коридора висели часы, на которых было 14:57, а значит, чтобы поесть, у него оставалось всего 3 минуты. Он узнал, как именно пройти в столовую и неспешно направился туда с уверенностью, что даже если не успеет, что-нибудь да дадут перекусить.
Столовая была полупустая, сотрудников за обедом уже не было, только некоторые пациенты неторопливо доедали свои порции. Бенито вдруг почувствовал враждебную атмосферу, исходящую от столика, за которым сидели трое мужчин. Они смотрели на него, словно голодные псы на колбасу и неприятно скалились.
За витринами с едой никого не было, почти все блюда уже убраны, оставался только рис, от которого исходит горячий пар. Желудок снова заурчал.
— Опоздавший? — спросила пухлая женщина с усталым видом и рассерженным, с пятнами на коже лицом, возникшая за витриной справа.
— Добрый день, сеньора, могу ли я пообедать?
— Мы выдаем еду строго по времени, как видишь все уже убрано, — послышался шепот и ехидный смех за спиной, наверняка от тех мужчин.
— Простите, сеньора, я здесь новенький и еще не совсем свыкся с обстановкой.
— Но вся еда уже выброшена, — настаивала на своем женщина.
— Кажется, я видел рис вон там, — он указал левее, — я готов пообедать одним рисом, — в другой раз он бы вовсе не стал ничего есть, но сейчас голод чувствовался вдвойне сильнее, неизвестно почему. Наверное, тут просто больше заняться нечем, поэтому питание становится ценнее обычного и ждешь его сильнее.
— Ладно, но только потому, что ты здесь новенький, — устало произнесла женщина с таким высокомерным тоном, будто она подачку дает нищему. Бенито из-за этого на миг даже рассердился, но отпустил и выдохнул. Позади публика даже издала удивленный звук.
Это был первый день в лечебнице и Бенито уже проклинал богов за это испытание. Он опустил голову, представил улыбку Лили и сердце его наполнилось мужеством, верой и любовью. «Я полон решимости и пройду через все это ради тебя. Нет. Ради себя!» говорил он себе, пока внимание не привлекла та женщина, поставив поднос с тарелкой на ветрину перед ним. Он поблагодарил и почти было ушел.
— А как же столовые приборы? — спросил он, заметив, что ни на подносе, ни на столиках их нет.
— Может мне тебе еще и задницу подтирать? Вот все за них делай да за копейки — вдруг возмутилась женщина и попыталась посмеяться над своей шуткой. В груди Бенито вскипела ярость, которую трудно было удержать.
— Я тебе вопрос задал, а ты мне про задницу речь заводишь? Скажи, где инструменты и дело с концо-ом, тебя что-о, выпытывают что ли? — поднял тон Бенито. Если начал вытягивать некоторые слова в крике, значит злится, такова его особенность. Лицо женщины порозовело, глаза распахнулись, она сама по себе была довольно крупной, но сейчас как будто надулась ещё больше.
— Приборы все убраны для мытья, так что жри как хочешь и благодари, что вообще что-то получил, наглый ублюдок! — это была неслыханная наглость, с которой Бенито столкнулся впервые за всю свою жизнь. Даже бродягам на улицах подают еду с приборами! Он был не из робких и мог ответить любому по достоинству, даже к высокопоставленному чиновнику он будет относиться, как к равному. Он окунул руку в тарелку, взял жменю и силой швырнул в лицо женщине рисом.
— Да на-а, жри, свинья-я! — кричал он, — свиньи едят без приборов! Хочешь еще? Получи! — еще раз бросил. Женщина за ветриной закричала, пытаясь прикрыться тарелкой, но липкий рис попадал во все свободное пространство и прилипал к волосам. Женщина, крича убежала от него на кухню, позади слышался смех.

***

Огромный санитар с закатанными рукавами, стоявший позади, не отводил глаз от него. Бенито чувствовал его сверлящий взгляд затылком. Они ждут надзирателя вот уже двадцать минут. Поесть нормально не удалось, женщина истерично вызвала санитаров чуть ли не ударив тревогу, а они в свою очередь не стали даже разбираться в ситуации и скрутили его.
Он сидел перед столом и нервно тряс ногой, хотя никогда раньше не делал так. Нервозность дает о себе знать. За столом было окно, которое освещало кабинет; на улице было приятное солнце, видно зеленую траву и деревья с танцующей на ветру листвой. Похоже это вид дворика, куда пускают безвредных и послушных пациентов.
Наконец послышалось, как отворилась дверь. Судя по шагам, входящих было двое; Надзиратель представлял собой мужчину средних лет, с появляющимся пивным пузом, густыми устами, большим, широким носом с бородавкой на краю, и большими глазами, которые будто вот-вот выпадут из глазниц.
Следом шел мужчина чуть моложе, руки его были за спиной, ровная осанка и уверенный взгляд зеленых глаз. Лицо ровное и симметричное, нос кривой из-за нескольких переломов, выдавал его любовь к пьяным дракам в барах, думал Бенито. Он производил впечатление бывшего военного.
Мужчина с пузом обошел стол напротив, отодвинул стул и сел перед ним. Санитар, что стоял все это время позади, подошел к мужчине и передал планшет с бумагами. Надзиратель бегло прошелся по страницам, что-то промычал и наконец посмотрел на Бенито. Атмосфера была неприятная, он чувствовал себя, как на суде.
— Устроил беспорядок в первый же день? — ухмыльнулся старик, Бенито не ответил.
— Меня зовут Сальвадор Полье, а это мой заместитель сеньор Сандро, — он указал на мужчину, что зашел с ним, — как ты уже мог понять, я надзиратель в этой клинике. Для общего представления, я и мои люди следим за безопасностью людей здесь, как сотрудников, так и пациентов, - он бросил планшет на стол, - так же мы исполняем роль охраны, следим чтобы никто не убежал, и никто не проник внутрь. Сегодня ты нарушил несколько правил; пришел в столовую не в разрешенное время...
— Но там еще ели люди! — нетерпеливо поправил Бенито. Он вдруг почувствовал, как сзади его ухо схватил мужчина с кривым носом и закрутил в стальной хватке, что даже не пошевелиться.
— Я не закончил, Бенито, — будто мафиози, с кривой ухмылкой продолжал Полье, — мало того, что ты пришел не в положенное время, так еще и нахамил нашей дорогой синьоре Рахель...
— Так вот, как зовут эту тварь! — снова перебил Бенито, его ухо закрутили так, что казалось, будто оно оторвется вместе с честью лица, — что ты делаешь, мерзавец, ты же сейчас его оторвешь! — завопил он от боли.
— Сеньор Сандро, полегче, не видите, что ему больно? — Сандро отпустил, подошел ближе и мощно ударил по груди. Бенито закашлял, весь воздух был выбит из легких, он стал задыхаться.
— Что? Ты что-то сказал, Бенито? — издевался надзиратель, кривляясь, — кажется ты разрешил мне говорить дальше? Что-ж, ты нарушил несколько правил; пришел не вовремя, начал дерзить милой Рахель, впал в безумную ярость и начал швыряться едой и предметами. Тебе нет оправданий, потому как имеются свидетели, которые в это время заканчивали свой обед, — надзиратель встал, раскинул руки, — надо же! В первый же день так себя вести, — подошел с другой стороны к Бенито, — неимоверная наглость, мальчик мой. Но ничего, мы тебя исправим. Я скажу доктору об инциденте, и он, полагаю выпишет тебе принудительные успокоительные. А еще нам придется внести этот инцидент в твою карточку, — он угрожающе посмотрел на него из-за плеча, — думаю ты не скоро отсюда выйдешь.
— Ублюдки-и, — сквозь стиснутые зубы, сквозь пот и слезы прошипел Бенито. Он обещал ей вернутся и обещал себе не сдаваться. Это обещание стоит много боли, много слез. Но она стоит того.