15 Глава
Спит.
Когда спит, она кажется ещё меньше.
Особенно, когда вот так сворачивается уютным клубочком под боком у Ирины игоревны. Застать Найдёныша спящей практически невозможно.
Нет, бывало, она засыпала первой у Ирины игоревны в руках, под боком и даже верхом.
Но, будем честны, тогда и Ирина игоревна отключалась практически сразу.
Ещё реже бывало, чтобы Ирина Игоревна просыпалась раньше. Если такое всё же случалось, девчонка немедленно просыпалась. Как будто слышала сквозь сон изменение ритма дыхания. Хотя почему «как будто»? Скорее всего, слышала.
Ирина Игоревна всё чаще оставалась у лизы до утра — совершенно невозможно оторваться от этой несносной девчонки. Сама ставила условия, придумывала правила, строго выдвигала требования. Девчонка внимательно слушала и на всё соглашалась. А принципиальная Ирина Игоревна сама же и нарушала все правила. Сдавала позиции, одну за одной. — Я не буду оставаться на ночь. — Никаких проявлений чувств…
Ничего не показывать на людях. — Не общаться на работе. Только по делу.
— Никому ни слова. — Никакого общения по телефону.
— Я не возьму ключи от твоей квартиры.
Впору создавать список и вычёркивать пункт за пунктом. Дубликат ключей от квартиры Найдёныша прочно обосновался в сумке Ирины игоревны после той первой и пока единственной ссоры.
Она знала расположение и охват камер до сантиметра и точно знала, где можно поймать девчонку, чтобы сорвать обжигающий адреналином поцелуй, позволить маленьким рукам скользнуть под пиджак и зарядиться этой украденной лаской.
— Помаду сотри. У меня посмотри: всё в порядке?
— и уходит по коридору — гордая, невозмутимая Снежная Королева. Тысячи раз ловила собственный восхищённый взгляд на ладной, изящной фигуре лизы, с трудом стирала нежную улыбку со строгих губ.
Говорила сурово:
— Зайди ко мне в кабинет, — просто так, ни за чем. Лишний раз увидеть.
Ольгу ввела в курс дела практически с самого начала. Миронова любопытна до неприличия и вытягивает из Ирины игоревны всё новые подробности.
Хорошо хоть не сплетница, а то, с её общительностью, уже бы полгорода знало.
Или полстраны.
Даже, может, полмира.
После побега Куркумаев притащил Найдёнышу простенький смартфон.
— Чтобы больше не терялась, а то ищи тебя потом по Городу. Там номера наших всех я тебе вбил. — И Ирины игоревны ?
— И Ирины игоревны.
Всем номер телефона девчонки в общий чат скинул.
— И Ирине игоревне?
— И Ирине игоревне.
У лазутчиковой в телефоне она значится просто: «Найдёныш».
Как у всех, кроме Куркумаева. Тянутся длинные руки, набирают текст беспокойные пальцы.
Стирают, когда удаётся восстановить над ними контроль. Или отправляют, если холодный разум не успевает.
Всегда почти сразу приходит ответ. Согревает.
Все свои запреты сама же и нарушает.
Вот, например.
Осталась.
И не просто осталась.
— Не уходи.
— Не уйду. Скажу больше: завтра суббота.
— Суббота?
— У меня выходной. Завтра тоже не уйду.
— Ах, ира!
Как же мало лизе надо для безграничного счастья.
Теперь Ирина Игоревна знает, что лиза спит мало.
Часа три-четыре, не больше. Поэтому почти всегда просыпается первой.
Разминает своё идеальное тело. Тянет каждую мышцу — вдумчиво, тщательно.
Гнётся во все, даже самые немыслимые, стороны.
Гибкая, пластичная, как кошка. Даёт серьёзную нагрузку на каждую группу мышц.
Не просто утренняя зарядка.
Как профессиональный спортсмен. Дерётся со своей маленькой грушей.
Бьёт руками, ногами, в прыжке, с разворотом.
Крутит сальто, ходит на руках, отрабатывает прыжки, боевые приемы.
Крошка-боец.
Тренирует даже маленькие сильные пальцы: подпрыгивает, цепляется ими за угол шкафа, подтягивается.
Куркумаев прибил перекладину в проёме — она тоже всегда при деле. Маленький акробат.
Серьёзные тренировки, не просто «мах левой! Мах правой!». Не ленится.
Не умеет.
Затем в душ и варить ире кофе. Кофе лиза сварила, как и обещала, в первое же утро, когда проснулись вместе.
То есть, проснулась первой, рванула в супермаркет.
Она не пьёт кофе.
Не любит.
Папа тоже не любил.
У неё в доме нет кофе.
Не было, пока в её доме не стала просыпаться по утрам Ирина Игоревна.
Теперь есть и кофе, и турка, и разнообразные специи.
Ирина Игоревна жалеет, что попробовала кофе Найдёныша. Теперь она не может пить никакой другой.
Приходится брать от лизы в термокружке, а если едет на работу из дома — страшно страдает. — Признавайся, ты специально это делаешь?
— Что?
— испугалась, глаза огромные, губы дрогнули.
Тянутся, ловят, обхватывают длинные руки, прижимают. Задирают футболку, чтобы тёплые от кофе губы могли прикоснуться к кубикам на животе.
Пересчитать.
— Кофе. Что ты туда добавляешь? Наркотики? Приворотное зелье? Хихикает: ей щекотно и радостно:
— Нет. Это магия. Алхимия. Нельзя рассказывать, а то работать перестанет.
— Фантазёр. Приручаешь? — Дыа.
Не надо уже приручать. Всё, пропала лазутчикова Ирина Игоревна, полковник, начальник и всё такое.
Она не привыкла врать самой себе, но, с момента появления в её жизни Найдёныша, только этим и занималась.
Хватит уже.
— Люблю тебя,
— беззвучно, одними губами, не дыша, чтобы не разбудить.
Никому не говорили такого строгие губы.
Во сне лиза переворачивается на спину, раскидывает руки и ноги, сбрасывает одеяло — жарко. Весна.
Светает всё раньше.
Уже почти совсем светло — безоблачное небо, солнце встало, ворвалось в комнату, разбудило Ирину игоревну.
Как настоящее дитя самого темного хмурого месяца, на границе между почти зимой и совершенно зимой, Ирина Игоревна любит вечер, ночь, снег, холод.
Истинная Снежная Королева. Почти никогда не замерзает.
Почти всегда холодные руки. Любит туманные пасмурные утра. Любит воду во всех проявлениях.
По утрам солнце особенно беспокоит её.
Но не сегодня.
Сегодня она даже рада, что солнце разбудило её раньше девчонки. У лизы вчера был насыщенный день.
Начался с раннего утра Ирина Игоревна не успела ещё даже встать.
Звонок в дверь перепугал до полусмерти.
Девчонка невозмутима: — Лежи, я открою.
— Не открывай.
— Хуже будет
— начнут искать, волноваться,
— тянет на себя смешные трусы-боксёры. И всё, больше на ней ничего. Подмигивает.
— Так точно удерёт сам, кем бы он ни был.
Наготы девчонка не стесняется совсем. Она любит своё тело и не видит причин его прятать.
За дверью — Нео. Не дотерпел, примчался по дороге на смену, так торопился приятное сделать. Найдёныш в предложенном виде смутила гения невероятно: сунул ей в руку папку, пакет с её гаджетами и ссыпался по лестнице, на бегу выкрикнув: — Я там сюрприз тебе сделал! Лиза ворвалась в кровать, в глазах снова слёзы, руки дрожат. — Смотри, ира! Ну, смотри же скорее! Нео, ах, Нео!
Нео сделал, что лиза просила: оживил старенькие телефон и планшет.
А сюрпризом оказались фотографии: восстановил, вытащил, улучшил качество и распечатал в удобном формате. Голос девчонки дрожит, руки дрожат — вся дрожит мелкой дрожью. Нырнула к Ирине Игоревне в руки.
Показывает, перебирает, смотрит на любимые лица, гладит нежно по контурам, плачет.
Куркумаев — ну, натурально, удочерил Найдёныша циничный, бесчувственный Казанова. Ползарплаты на неё тратит, не меньше.
И всё своё время.
И, похоже, все свои чувства.
Даже сердца почти перестал разбивать направо и налево. Некогда и неинтересно.
Так вот: куркумаев купил для девчонки курсы экстремального вождения.
— Надо же ей чем-то заниматься. А это всегда пригодится.
— Где, позволь поинтересоваться, ей может пригодиться экстремальное вождение?
— Да ладно тебе, ир. В этом городе всё вождение — экстремальное. Пусть порезвится. Ей понравится, я уверен. Инструктором у неё будет мой армейский друг. Бог вождения, клянусь. Даже лучше меня водит. — Это несложно.
— Да брось! Всё, что можно делать с машиной и даже то, чего нельзя. Ей понравилось
. Глазища горели, вся раскраснелась. Размахивала руками, даже подпрыгивала от переизбытка чувств, когда рассказывала Ирине игоревне. Всё абсолютно понравилось. И сашин друг:
— Серёга. Он такой классный, ира! Огромный, как Куркумаев. Ручищи — во! Ножищи — во! Шея, как у быка. А глаза добрые. — Как у Куркумаева?
— Нет. Серёга просто друг.
— Вот как? А Куркумаев, выходит, не просто?
— Куркумаев меня нашёл и поймал.
Куркумаев к тебе привёл. Не просто друг. Намного больше. Но Серёга тоже клёвый! И водить машину:
— Серёга сказал, что машина, как женщина: с ней надо нежно, ласково, но твёрдо.
— Ну, такое тебе не могло не понравиться.
— Дыа. Он сказал, что я талантливая.
Сама машина: поколочена, разбита, но мощная, приёмистая. — У неё история и характер. Полигон:
— На полигоне тренируются каскадёры, ира! Такое творят! Как я почти. И Серёга с ними, ну, тоже каскадёр. На машине летает и разбивается, и вообще. Ах! Обещал показать.
Серёга, надо сказать, Найдёнышем полностью очарован. На полигон её привез Куркумаев. Выскочил из машины, жал руку Серёге, бил по плечу, принимал ответные приветствия. Лиза осталась в машине, сверкала глазами, не выходила. Повспоминали, поделились новостями. Серёга заметил: — Ты ж говорил, она наглая, храбрая. А из машины выйти боится.
— Она не боится. Она изучает. Тебя, ландшафт, пути отхода. Неплохо Куркумаев разобрался в своей подопечной.
Изучила, выскочила из машины, пожала Серёге руку — достоин. Еле-еле обхватили тонкие пальцы огромную ручищу, но пожатие твёрдое, уверенное, сильное. — Ого!
— Ага. Ты на размеры-то не смотри. Серёга и не смотрел. Первые полчаса в машине с Найдёнышем — и у каждого из них по новому другу. Вдвое дольше положенного занимались — увлеклись и процессом, и друг другом.
— Обратно в Город как?
Остановка далеко.
— Бегом.
— Прямо бегом?
— Всегда так делаю. Жаль, опоздаю. Встреча у меня.
— Подожди пять минут — загоню старушку, подвезу.
Серёга, и вправду, водит, как бог: уверенно, чётко, внимательно. Вроде, не нарушает, а оставляет всех позади. Лавирует в пробках — не наглеет, не режет соседей, но из заторов вырывается чудесным каким-то образом. Лиза в восторге и восхищения не скрывает. А кому не понравится, когда восхищаются? Очаровала окончательно.
— А хочешь, я тебя на байке научу? Ощущения ещё круче.
— На байке? Прямо научишь? Ой, хочу!
— горят кошачьи глаза. Счастливая.
Ещё плюсик в копилку Серёге: успел. Привёз девчонку, высадил за квартал — сама попросила. Лиза подбежала к дому, когда Ирина Игоревна припарковала машину. Ирина Игоревна поворачивается на бок и смотрит. Огромные синие глаза изучают девчонку. Каждую чёрточку, каждую мелочь, рельеф мышц, родинки, шрамы.
Солнце бросило луч прямо на девочку, чтобы Ирине игоревне лучше видно.
Снова:
— Люблю тебя.
В этот раз услышала — уж очень хороший слух. Улыбнулась сонно, потянулась, смешно потёрла кулаками глаза:
— Ещё.
— Люблю,
— теперь можно целовать. Всё равно разбудила.
— Ещё.
— Люблю,
— и гладить. Кубики эти — прямо какой-то гипноз. Так и притягивают длинные прохладные пальцы.
— Ещё, ещё, ещё.
— Сколько тебе надо?
— Тысячу пятьсот миллионов и ещё столько же.
— Не надоест?
— Никогда.
— Ну, что ж, считай.
— Не буду.
— Почему?
— А вдруг ты захочешь сказать больше, а я уже досчитаю?
— Ты же знаешь.
— Знаю. Но надо слышать. — Но ты же знаешь?
— Ты же знаешь, как я выгляжу? Но надо смотреть. Знаешь, как я занимаюсь с тобой любовью, но хочешь ещё снова и снова. — Хочу. Прямо сейчас.
— Вот!
— Люблю тебя.
— Дыа.
— Люблю.
— Целуй ещё. Говори и целуй. — Ты — тиран, ты знаешь об этом? Маленький сонный тиран. — Самый что ни на есть настоящий. А ты как думала? Обожай.
— Ты невыносима.
— Дыа. Восхищайся. — Нахалка.
— Дыа.
Подставляет изломанные губы. Тонкую шею. Сильные плечи. Руки. Выгибает маленькое тело, поворачивается — подставляет спину. Протягивается под губами — даёт пересчитать позвонки. Снова изгибается, изворачивается — крошечные грудки.
Извивается, переворачивает Ирину игоревну, садится сверху. Так даже удобней, — теперь лазутчикова может и разглядывать, и целовать, и гладить длинными пальцами. Девчонка сидит, обхватив ногами талию Ирины игоревны. Потягивается, подставляет, отдаёт в длинные руки всю себя. Разрешает гладить везде, пересчитывать кубики на животе. Их восемь: два чуть удлинённых сверху, два по два совершенно квадратных и два усечённых — косые мышцы живота срезают углы и ведут, манят вниз. Между косыми мышцами, прямо на последних двух кубиках — те самые тонкие длинные шрамы. Пропускает удар сердце Ирины игоревны каждый раз, когда видит, чувствует их. Проводит пальцами по каждому. Как будто пытается отменить.
— Ты сводишь меня с ума. — Дыа.
Длинные пальцы стремятся вниз. Ласкают, гладят. Здесь тоже шрамы. Их тоже хотелось бы отменить. Чтобы не было никогда той боли и страха в жизни маленькой девочки. Только ласка, любовь, нежность Ирины игоревны. Она хотела бы удержаться, ещё подразнить девчонку, но её руки совсем не слушаются. Скользят длинные пальцы, проникают в маленькое тело. Овладевают.
— Ах!
— Поднимись выше. Я хочу твой вкус. Хочу тебя всю.
Склоняется, изгибается, завлекает. Мышцы перекатываются под кожей — невероятное зрелище. Подставляет маленькие грудки. Даёт целовать, посасывать их по очереди. Стонет — нравится. Подтягивает маленькое тело, садится на грудь. Ближе, но недостаточно. Двигает бёдрами в такт пальцам внутри. — Дразнишь меня?
— Дыа.
Длинная рука — та, что не в девочке, — по бедру, дальше, на ягодицы — и на себя, ближе к лицу. Строгие губы не могут дождаться — им надо схватить, целовать, обладать. Резко пятками об постель, согнулись длинные ноги — и спустилась под девчонку. Перехитрила.
— Ах, ира! Ах!
Завладела полностью. Поудобнее перехватила. Одна рука хозяйничает внутри. Вторая гладит грудь. Пальцы настолько длинные, а девчонка — компактная, что одной рукой можно ласкать обе грудки сразу. Полный восторг! Строгие губы целуют девчонку внизу.
— ира! Захлёстывает свежий морской бриз.
— Да! Пожалуйста! Ира! Да! Ирина Игоревна не может ответить — заняты губы, занят язык. Вкусная девочка, невероятно. Врач, что собирал по кусочкам, гений. Всё сохранил, всё спас. Только тонкие, даже изящные, шрамы. Недаром из района перебрался сначала в Город, а теперь оперирует в Швейцарии — дарит людям новые жизни. Целовать девчонку, нежно дразнить. Рисовать языком узоры — сначала вокруг, подбираясь всё ближе и ближе. Подобраться, поцеловать. Чуть втянуть — несильно, чтобы сладко, но не остро — и быстро-быстро языком. Девчонка задыхается, двигается ритмично. Стонет, дрожит, просит ещё. Длинные пальцы двигаются внутри, гладят старые шрамы, чуть сгибаются, ласкают переднюю стенку. — ирра! Как же невозможно, невыносимо прекрасно ею обладать.
— Моя!
— рычит, не отрываясь.
— Дыа! Ира! Дыа!
Кончает бурно: кричит, царапает плечи, вырывается, выталкивает пальцы, но просит ещё. Наконец, замирает, выгибаясь, откидывается назад, на тело, на длинные ноги. Вздрагивает, конвульсивно дрожит. Ирина Игоревна проводит рукой по всему дрожащему в блаженном восторге телу.
— А-а-а-ах!
Ещё сильнее выгнулась, задрожала мелко-мелко. Расслабилась, обмякла. Низко, на выдохе:
— ира…
Аккуратно выпрямила сильные крепкие ноги — чтобы девчонке было удобней лежать. Лизкины пятки у Ирины игоревны почти подмышками. Погладила маленькую ступню, взяла в руку, поцеловала крошеный пальчик: — У тебя ножка меньше, чем моя рука. Какой у тебя размер? — Маленький. У меня всё маленькое, я потому что пробник человека.
Ирина игоревна смеётся. Высвобождает тело из-под девчонки, переворачивается — теперь обе головой в изножье кровати. Лиза тянется, прижимается к ней — чем не счастье? Звонок телефона Ирины игоревны в самом начале выходного дня редко означает что-то хорошее. В эту субботу он не исключение.
Ирина Игоревна смотрит, кто звонит, хмурится, встаёт, выходит из комнаты.
Лиза всё равно слышит — слишком хороший слух: — Поднять все подразделения. Вот тебе и выходной.
Ирина Игоревна строгая, серьёзная. Здравствуйте, Снежная Королева.
Одежда вчерашняя — заметят, ох, заметят её глазастые орлы. Хорошо, хоть блузу не разорвали на этот раз. Пиджак на голое тело — безусловно, эротично, но совсем не солидно.
— Вызов, ира?
— Да, очень срочно.
Вскочила уже, несётся на кухню: — Я сделаю кофе!
— Не успеешь. Сборы в армейском режиме: расчётное время сорок пять секунд.
— Но ты же пойдёшь в душ? Кофе, ира?
— Да, твой невероятный кофе. Делай. Возьму с собой.
— А меня?
— А тебя не возьму. Может быть опасно.
— Опасно? Ира а ты?
— Мне не опасно,
— врёт. Девчонка знает. Опасность она чувствует, как барометр — дождь. Даже точнее. Успевает и кофе сварить, и помыться, и одеться. Готова к выходу вместе с лазутчиковой. — Куда собралась? — Пробегусь, раз уж так… — глаза широко распахнутые, честные. Вроде, не врёт.
***
Суббота — учебный день. Престижный институт, элитная молодёжь. Преподаватель пошёл на принцип, поставил заслуженную оценку. А парень поймал бэд наркотрип. Представилось ему, что именно из-за этой оценки жизнь его загублена на корню. И спасти его может только немедленная месть. Выскочил в бешенстве, хлопнул дверью. Думали, психанул и ушёл. Оказалось, за пистолетом в машину побежал — купил как-то по приколу. Ворвался в аудиторию с оружием, преподавателя застрелил в упор. За ним самого храброго, — кто первый вскочил. Следом — девицу, что всегда его бесила. Остальных взял в заложники, заперся в аудитории. Выдвигал какие-то безумные требования, орал, что через три часа начнёт отстрел заложников по одному. — У него реальность на низкопробные боевики наложилась. Или наоборот. Ирина Игоревна не только допросы ведёт, как выразился Куркумаев:
— Ммм, закачаешься!
Ирина игоревна— прирождённый и тренированный переговорщик.
К институту согнали половину служб Города, вытащили и Отдел практически в полном составе. — Он невменяем. Штурмовать надо. Или ждать, пока попустит. — Пока его попустит, он… Скольких он застрелил? — Слышали три выстрела. — Значит, в зависимости от модели оружия, он от трёх до девяти человек может застрелить, пока мы выжидать будем.
— Так что делать, ирна игоревна? Пока Ирина игоревна вела переговоры, высчитывала минимальное количество допустимых жертв, выясняла, собирала информацию, анализировала. Работала быстро, чётко. Нет чувств. Нет эмоций. Холодная голова. Железные нервы. — Полковник! На стене движение! Ваши! Вы приказывали? Координировать надо такие приказы!
Твою мать!
Лиза!
Куда?
В той самой футболке с надписью на всю спину «под защитой ОЭРО». Холодно же ещё для футболки, простудится. «ОЭРО» очень крупно, «под защитой» с такого расстояния не видно. Вот почему решили, что её сотрудник. Карабкается по стене, как по лестнице поднимается. Даже улыбается, кажется. Захваченная аудитория угловая — по углу и ползёт. Целится, видимо, в ближайшее к углу окно. Здание старое, окна несовременные. В угловом окне открыта форточка. Захватчик маячит в другом, дальнем от угла, окне. Прикрывается заложником — никак не снять, зараза. Слабеют ноги, колотится сердце. Застрелит дуру урод обдолбанный.
— Не мешать!
Поздно.
— Что она задумала, ир? Кто её привёз, вообще? Как сквозь оцепление прошла? Вот! Оцепление.
— Кандауров, выясни, на каком участке она прошла сквозь оцепление, и перестреляй всех к ебени матери.
— Это приказ? Исполнять? — Господи, антон! Не до шуток. Выяснение, разбирательство, наказание. Профнепригодны. Дома пусть сидят, вышивают крестиком. Даже это для них слишком сложно, раз девчонку не смогли удержать. Мутнеет в глазах. Без страховки, без бронежилета! Как-то в руки надо себя взять. А ситуацию — под контроль. И доложить. Наиболее правдоподобная версия:
— Да, мой приказ. Мой сотрудник. Внештатный.
— Какой внештатник в Отделе, ир? — Молчать!
— Кандаурову. И снова докладывает,
— Решили проводить операцию в строгой секретности для достижения максимального эффекта с минимальными потерями.
Господи, бред какой. Но голос уверенный. Авось прокатит. Если этой маленькой заразе удастся, то, скорее всего, прокатит. О «не удастся» не думать, лазутчикова. Не думать! Куркумаев несётся, вытаращив глаза в ужасе. — ир, Пичуга…
— Не слепая. Ты привёз? — Вообще её не видел сегодня. Девчонка тем временем добралась до окна и совершенно непостижимо втянулась внутрь. Скорость! У неё скорость нечеловеческая. И передвигается тихо. Только бы с ней ничего не случилось! Только бы с ней ничего не случилось!
— Только бы с ней ничего не случилось,
— шепчет Куркумаев рядом. — Да. Я сама, собственноручно, хочу голову ей оторвать. Тишина в захваченной аудитории. Только обдолбанный захватчик что-то орёт и размахивает пистолетом. Вот взмах, вот ещё. Неуловимое движение. Пропадают из окна и преступник, и заложник. Тишина. Выстрела нет. Слава небесам, выстрела нет. Несколько невыносимо длинных, бесконечных секунд. Появляется в окне. Довольна.
— Готов, поднимайтесь. Сделала! Суета, приказы, ломится группа захвата.
— Куркумаев, бери эту… героиню и тащи в Отдел. Держи пока подальше от меня, а то я, и правда, её прибью.
Немало времени занимают действия на месте преступления. Тут ещё отец весёлого наркомана подоспел в истерике. Принесла его нелёгкая! Хуже нет — в такой ситуации с родителями разговаривать. А ещё родители погибших детей — с ними тоже предстоит разговор. Родственники преподавателя. Сходил человек на работу… Сейчас — подчинённые и начальство. Отчитаться, приказать, доложить, скоординировать действия. Чётко, отлажено. Отца убрать. Сына — под стражу, в больницу пока. Вроде, успокоилась. Девчонку хочется уже не убить, а всего лишь выпороть. И уже профессиональный интерес поднимает голову: как добралась? Как узнала, куда? Оцепление как обошла? Любопытно.
Лиза встречает у входа в Отдел. Довольная, счастливая, горда собой невероятно:
— Ирина Игоревна, помогла? Помогла же?
— улыбается, зараза. Как бы стиснула её сейчас! Что дальше — ещё не решила. То ли выпороть, то ли зацеловать. Но ведь помочь хотела и сияет вся, сверкает глазами радостно. Даже не убила пацана, а могла бы.
— Домой иди.
— Вы?
— Да. Иди домой.
Нет сил сейчас с ней разговаривать прилюдно. Вообще не успокоилась, оказывается. Выволочку всё же устроила дома. Выговаривала строго, сверкала синим льдом, отчитывала. Сыпала: — Последствия необдуманных действий…
— Тебя могли убить и наши, и преступник…
— Меня в какое положение поставила…
Говорила, говорила.
Девчонка забилась в угол, хлопала глазами и молчала. Ирина Игоревна делала вид, что злится.
Лиза делала вид, что ей стыдно. — Иди сюда.
Идёт. Как она вкладывает себя в длинные ждущие руки, боги! С готовностью, доверчиво. Невозможно сердиться совершенно.
— Я очень за тебя испугалась. — Дыа? Не надо бояться. Я не лезу, когда не могу.
— Как узнала, куда я поехала? — За машиной бежала.
— За машиной?!
— Ну да. Светофоры, пробки. Одностороннее движение. Когда понятно, где поедешь, можно срезать и догнать. Я хорошо знаю Город.
— А через оцепление как прошла? — Там слон пройдёт. Они как сонные мухи, — показывает. Вертится в длинных руках, припадает, приподнимается, крадётся — себя. Застывает, еле-еле поворачивается, моргает медленно, почёсывается, позёвывает — оцепление. Вызывает усмешку на строгие губы:
— Ты уникальна, ты знаешь об этом?
Заглядывает хитрыми кошачьими в синие — уже не сердитые. Уже восхищенные.
— Дыа.
— Только давай договоримся на будущее: прежде, чем помогать мне таким оригинальным, эффективным и, без сомнения, зрелищным образом, ты всё же поинтересуешься, насколько необходима твоя помощь.