13 Глава
Одна длинная рука плотно обхватывает маленькое обнажённое тело за талию, сильно прижимает к длинному, поджарому — чтобы не вырывалась, держит крепко. Длинная нога обвивает крепкие, мускулистые — фиксирует.
На эти действия оба тела реагируют одинаково — желанием: возбужденное тепло поднимается от места соприкосновения — от живота к груди; спускается к промежности, искрящимися импульсами пробегает по ногам.
Вторая длинная рука ловит маленькую, ловко разворачивает костяшками к лицу, поднимает к неверному свету уличного фонаря, проникающему сквозь неплотно задёрнутую штору.
Так и есть, не показалось.
— Так! Это что такое?
— строгость в голосе заставила испуганно замереть маленькое тело, начавшее было волшебные, волнообразные, ласкающие движения.
Строгость сохранила с трудом, чуть не сорвалась в разочарованный стон.
Зачем остановилась? А вслух,
— Опять костяшки сбиты?
— синие глаза смотрели так сурово, что зелёные, мелькнув один раз, быстренько погасли. Хлопнула девчонка веками разок и зажмурилась.
— Упс…
— Я о чём тебя попросила? — Не было противоправных… Правные были,
— промямлила девчонка, скатилась с Ирины игоревны, ткнулась ей в бок и спряталась в подмышку.
От неё в ней спряталась.
Лазутчикова чуть улыбнулась, но строгий тон пока сохранила: — Где?
— У стадиона.
— Ладно, завтра поговорим. Вылезай из укрытия. Ёрзала по мне, я теперь опять тебя хочу. Ирина Игоревна ворвалась в квартиру девчонки, как ураган Желание, честное слово.
Еле дотерпела.
Схватила лизу, потащила к кровати.
Девчонка, надо сказать, отвечала ей тем же: вцепилась зубами в шею, заставила стонать, разодрала рубашку, сорвала бюстгальтер, жадно сжала груди, прошлась шершавым языком по соску, втянула с силой, прикусила, снова языком — заставила вскричать жалобно.
Они даже до кровати не сразу добрались — где уж тут костяшки разглядывать.
Ничего уже Ирина Игоревна не понимала и сопротивляться ничему не пыталась.
Жадное, жаркое влечение к девчонке только усиливалось.
К нему добавлялись всё новые и новые чувства, ощущения, эмоции. Теперь уже лазутчикова совсем никак не могла отрицать очевидного: она не просто хочет девчонку.
Она по уши влюблена.
Она сходит от неё с ума.
Она, может быть, даже любит лизу. Послала уличать Найдёныша Рокотова с Песцовым.
Они-то как раз, действительно, проезжали мимо. Ознакомились с материалами и вот, нашли. — Безобидная подростково-молодёжная группа по интересам?
Происходящее на экране в просмотровой Отдела похоже на компьютерную игру.
Они влетают в кадр стремительным чётким порядком: в центре танк — Грязли,
по флангам — универсалы Туз и Батон,
чуть поодаль — летучие манёвренные ассасины.
Девчонка летит впереди. Вгрызлись на полном ходу в строй противника, отделили небольшую часть, разметали и слаженно откатились.
Ассасины — Клоны прикрыли отступление и так же стремительно скрылись.
Мелкими их Лиза называет, скорее, за возраст — они младшие в её стае, ещё семнадцати нет. Невысокие, изящные, действуют синхронно — заглядение. Появились с другого фланга — кругленький Батон поражает врагов и зрителей в Отделе — мягкий, с обаятельной детской улыбкой и невинными голубыми глазищами, он полностью оправдывает своё прозвище: волосы и крупные конопушки цвета хрустящей корочки на свежем батоне; весь как будто сдобный; девчонка говорит, что от него и пахнет выпечкой — бабушка работает на хлебозаводе. Внешне он совсем не похож на серьёзного бойца, эдакий мальчик-ангелочек, но вот же — как работает по корпусу снизу, с неожиданной ловкостью уклоняясь от контрударов. Массивный Грязли и воздушный Туз обрушивают удары сверху, Кошара успевает везде — действует, как оживший сюрикен, использует все свои конечности. Снова откусили кусок, разметали, откатились. Не дают многочисленному врагу опомнится — налетают, кусают сразу со всех сторон.
Смешивают ряды, измочаливают, исчезают, рассыпаются, чтобы снова сгруппироваться и налететь. Скорость, внезапность и слаженность действий — вот их козыри.
Видны отблески полицейских маячков — цель маленького отряда продержаться как раз до полиции. Откатываются, сгруппировываются, пересчитывают друг друга и уходят стремительно врассыпную. — Она командует, глянь! Полководец, бля!
Звука нет, но в какой-то момент становится очевидно, как Кошара резко выкрикивает что-то, и её отряд мгновенно откатывается. — Это же какая-то микроармия, ети её!
— Песцов почёсывает кончик носа, Куркумаев — затылок.
Нео почему-то ужасно доволен. Данцова загадочно улыбается, Рокотов и Сафронова невозмутимы.
Рокотов, в принципе, почти не использует мимику, а Сафронова уже недавно восхитилась невпопад.
Ей хватит — до сих пор мороз по коже от ледяного взгляда лазутчиковой.
Снова записи с камер.
На этот раз с камер видеонаблюдения вокруг стадиона. — Если бы вы на выездах работали так же слаженно,
— обращается Ирина игоревна к подчинённым,
— то у нас и преступности бы не осталось уже.
— Так мы потому и того… чтоб без работы не остаться.
— Пошути мне ещё,
— и лизе,
— Ничего противозаконного? — выгибает бровь.
— Так, а чего тут противозаконного? Заявлений-то нету. Нету ведь?
— Найдёныш счастлива
— ира, её ира похвалила. — Заявлений нет,
— подтверждает Ирина игоревна. — Напали на них зачем?
— А мы не нападали. Мы мимо бежали. Пробежка у нас. А тут они. Мы видим — боевики, идут громить ближайшее всё подряд. Людей обижают. Ну, мы защитили и дальше побежали. — Случайно оказались? — уточняет Ирина игоревна. Врать ей девчонка не может совсем.
Самодовольная ухмылка чуть гаснет.
Вопрос в лоб, придётся отвечать: — Аналитик навёл. Сходка у них планировалась после матча. Готовили налёты, погромы и беспорядки.
— Сколько таких налётов предотвратили?
— Ну…
— лиза!
— Много.
— На все Аналитик навёл? — Да,
— спрятала кошачьи глаза в пол, совсем поникла.
Остальные молча наблюдают — переживают.
Если лазутчикова решит наказать, потянутся к ней просители нескончаемым потоком.
Но наказывать она не собирается. Действительно, заявлений от пострадавших нет.
Да и пострадавших нет благодаря действиям этого крошечного отряда.
Только приступили боевики, когда налетела на них боевая Пичуга. Лазутчикову сейчас интересует Аналитик.
Нагрузка на Нео нечеловеческая, а аналогов ему нет.
Есть, конечно, Тюльпанова и Горячев — они высококлассные специалисты.
Но этого мало.
Расширять надо экспертный отдел Особого Отдела.
Надо будет выспросить про Аналитика этого у девчонки.
Но потом.
Сейчас надо бы спрятаться ото всех, в первую очередь от девчонки, чтобы не выдать своё возбуждение.
И восхищение.
Это ж надо: собрать настолько разношёрстную команду, сплотить её настолько, чтобы она действовала, как единый организм. На улице, в экстремальных условиях.
И для чего? Предотвращает ведь, работает на опережение. Профилактика преступлений в чистом виде.
Да Лиза саму лазутчикову по лидерским качествам за пояс заткнёт.
А в бою-то какова!
Движения четкие, отточенные, вся компактная, скоординированная. Вот тебе и бродяжка.
Не зря, ох, не зря она так девчонкой увлеклась.
Теперь надо унять колотящееся сердце и остудить голову, чтобы можно было приступить к выполнению собственных функций.
***
— Вы сказали, есть выживший андреяненко. Кто?
Ему нельзя врать. Она не пыталась ни разу, не собирается и впредь. Всё-таки интуиция — великая вещь.
Почему она так уверена, что он для Лизы опасности не представляет? Просто знает, и всё.
— По нашим данным, выживших двое. Дети: лиза и влад андреянеко. Лиза здесь, жива и здорова.
Влад числится пока пропавшим без вести — тело его не найдено, в официальном заключении умершим не числится.
— Дети выжили, значит. Хорошая новость.
Он появляется всегда внезапно. Задаёт вопросы, выдаёт задания, обещает награды и исчезает. — Ваша первоочередная задача защитить одну и найти другого. Все силы Отдела сосредоточьте на этом.
Мешать вам больше не будут.
Как погибли андреяненко? — Жена: выстрел в голову, почти в упор.
Муж: отсечена голова, пулевое ранение в область сердца. — Смерть от чего наступила? — Если судить по состоянию кровотока, от выстрела.
Отсечение головы произведено посмертно.
— Это хорошо. Работайте. Ирина игоревна кинула взгляд в компьютер, подняла голову — кабинет пуст.
Ни шагов, ни звука открываемой двери.
Очень странен её покровитель. Инфернален даже.
***
Куркумаев и Данцова в кабинете лазутчиковой. Докладывают о работе по делу. Эксгумированные тела уже доставили в Отдел
— отсюда у Ирины игоревны и информация о способах убийства родителей девочки.
Романович расстарался для Найдёныша.
Он, и так, непревзойдённый патологоанатом, а уж для девчонки и её погибших родителей…
С третьим телом непонятно: тело взрослой женщины, андреяненко не родственница.
Сильно обгоревшее, не опознать. Придётся опять обращаться к лизе, бередить старую рану. Подозреваемого, бывшего начальника местного полицейского отделения (сейчас пошёл на повышение), решили пока не трогать.
Подготовить тщательно доказательную базу, разыскать пистолет.
Чтобы не ушёл от ответа, в общем. Ищут мальчишку, брата лизы, пока безрезультатно, но это временно.
Куркумаев костьми ляжет, но найдёт.
Пока Данцова раскопала школу, в которой училась Найдёныш: — Она у нас вундеркинд, Ирина Игоревна. Как там сказала Ольга? «Она полна сюрпризов»? Вот уж точно.
Вскидывает бровь:
— Даже так?
— Она сказала, что в школу пойдёт после дня рождения. За документами они собирались. Там путаница какая-то произошла. Документы об окончании школы. Экстернат.
Данцова кладёт Ирине Игоревне на стол документы
— честь по чести, всё законно, всё правильно.
— Образованная,
— радуется за подопечную куркумаев.
Вот тебе и бомжонок.
— А институт с красным дипломом она не окончила? Лет в пять?
— ну, что это такое?
Как будто всё против неё. Мало ей безостановочного неконтролируемого желания: когда рядом с девчонкой она, как будто, и вправду, Снежная Королева в жарких тропиках: тает, растекается, представляет такое, от чего становится ещё жарче.
Мало ей восхищения по поводу тактико-стратегических способностей девчонки! Теперь ещё и это: в неполных 13 лет закончила курс средней школы. Спасибо, без медали.
Опера слегка растеряны её недовольством.
Действительно, с чего бы это вдруг?
Вздыхает, улыбается
— возможно, примут за иронию. Да, получилось, расслабились. Теперь снова на серьёзный тон: — Что-то ещё?
Есть и ещё.
После просмотра кино Куркумаев послал запрос и уже получил ответ: кривая преступности в том районе, где орудовала стая лизы, за четыре года рухнула вниз на сорок процентов.
— Офигеть эффективность. Им это… грамоту надо.
— Да, и барабан. Ладно, про грамоту потом. Сейчас какие планы?
— Мы на место преступления. Найдёныш с нами просится — хочет на дом посмотреть. Может, подскажет чего?
Почему она так решает, объяснить она не может даже самой себе, хотя ревность не исключает:
— ника, ты, пожалуй, останься — подбей хвосты с бумажками, систематизируй. Ты же знаешь, Куркумаев в бумагах не силён, — мне тысячу раз перепроверять за ним потом. А я с тобой, саш, съезжу. И Найдёныша твоего возьмём.
Перед отъездом забегает к Романовичу. На всякий случай, мало ли… Уже позже, в машине, бросая взгляд на девчонку на заднем сидении через зеркало заднего вида, она понимает, зачем поехала. И ревность тут не при чём.
Хотела она того или нет, сопротивление её полностью подавлено. Впервые в жизни чувства возобладали над волей и разумом. Девчонка стала для неё одним из… Да нет, пожалуй, самым важным человеком. И в такой сложный, тяжелый и важный момент она, лазутчикова, просто обязана быть с Лизой рядом. Первую часть пути Найдёныш храбрится: смотрит в окно, тычет голову между передними сидениями, вызывая у лазутчиковой неконтролируемые приступы нежности и желания, болтает, хихикает над шуточками Куркумаева. Но, чем ближе выезд из Города, тем неподвижней и молчаливей лиза.
За постом ДПС она затихает окончательно.
Замирает у окна, пустым взглядом смотрит на пролетающий мимо пейзаж.
Ирина игоревна тревожно: — Ты уверена, что тебе стоит туда ехать?
— Да, Пичуг, может…
— Я в норме. Надо. Если ты на тридцатом километре налево повернёшь, на грунтовку, мы минут на двадцать быстрее приедем.
Ирина Игоревна с Куркумаевым переглядываются. Волнуются одинаково. Переживают одинаково. Девчонка как будто застыла. Это пугает. Куркумаев слушается, поворачивает, где сказала лиза.
Она и ведёт дальше голосом безжизненным, как навигатор: — На развилке держи правее. Теперь прямо езжай.
Ещё направо.
Тут налево поверни.
За холмом будет дом.
Приехали.
Бледная, как-то вся осунулась. На лице остались одни глаза — безграничные, больные. Страшные. — Ты уверена… — спрашивает Ирина игоревна ещё раз.
Где-то за грудиной начинает противно ныть — ей как будто передаётся невыносимая боль лизы.
— Я в норме.
Выходят из машины, идут к дому. Движения девчонки непривычно резкие, скованные. Как будто она контролирует каждый шаг, как будто не слушается её тело.
Она идёт первой, Куркумаев с лазутчиковой следуют за ней. Найдёныш чётко показывает, где кто стоял той ночью, как и что делал, откуда конкретно доносились звуки.
Ирина игоревна спрашивает про женщину.
— Это тёть Люба. Она убирать к нам приходила. В ту ночь осталась у нас — задержалась поздно, не захотела, чтобы папа в ночи мотался. Ей постелили в моей комнате. Я же всё равно на улице спала.
Вот и решилась загадка. Снова переглядываются лазутчикова с куркумаевым: женщина невысокая, худенькая. В кровати вполне можно было принять за лизу.
А от выстрелов не проснулась, потому что рядом нашли оплавленный слуховой аппарат. Она не слышала выстрелов. Лиза оглядывает участок, бродит по нему. Нежно трогает обугленные деревья у дома. Стоит над палаткой — подарок на день рождения, спасший ей жизнь. Заглядывает в мамины теплицы, показывает саше свой Страшно Потайной Лаз.
И вроде бы даже оживает. Но Ирине игоревне неспокойно. — куркумаев, едем. Хватит. Всё, что могли, выжали и из участка, и из девчонки.
Лиза послушно садится в машину. Спиной к дому, не смотрит назад. Куркумаев — за руль,
Лазутчикова— вперёд.
Поехали. «Надо будет поласковей с девочкой сегодня. И обязательно остаться с ней до утра.» Звук, исходящий с заднего сидения, больше всего похож на тихое мычание. Его сначала даже почти не слышно. Но он нарастает, становится мощнее, громче и вдруг выливается в страшный отчаянный крик. Шесть долгих лет копила маленькая девочка внутри себя огромную нечеловеческую боль. Практически на глазах потеряла всю семью, свой дом. Думала, выдержит. Переоценила свои силы. Сейчас эта боль рвала её на части страшным невыносимым криком.
— Останови машину!
— ещё на ходу Ирина игоревна выпрыгнула, рванула заднюю дверь, нырнула на сидение. Вовремя: девчонка рванула назад, врезалась головой в заднее стекло, упала обратно в салон, взревела страшно:
— Папа!
Чуть слышно шепнула:
— Папа!
Снова закричала, забилась, как в клетке. Огромные глаза до краев заполнились зрачками — глаза животного, умирающего от боли. Снова, уже непрерывно: — Папа! Папа! Папа-папа-папа-папа-папа! П-а-а-а! — пока не кончился воздух. Захлебнулась.
Лазутчиковой не сразу удалось поймать маленькие руки, плотно прижать к телу и, уже спеленатую, крепко-крепко прижать к себе. Девчонка рвалась, выгибалась, сильно колотила ногами — попадала и по Ирине Игоревне, очень больно, но лазутчикова терпела, даже не замечала. Держала крепко, прижимая одной рукой тело и руки, второй — голову к плечу:
— Тише, тише, тише. Сейчас всё пройдёт, всё будет хорошо, слышишь?
Куркумаеву: — В моей сумке в аптечке ампула и шприц. Быстро! И снова гладила девочку по голове, целовала покрытый холодным потом лоб, шептала успокаивающе, покачивала. Целовала даже посиневшие изломанные губы, изуродованные сейчас отчаянным криком. Снова куркумаеву: — Быстрей! Что ты копаешься? Перепуганный куркумаев ткнул ей в руку наполненный шприц. — Руку зафиксируй. Вытяни и держи двумя руками. Крепко держи, я только одну ампулу взяла. Дура! Здесь прижми. Сильней. Да не дрожи ты! И снова лизе, ласково, нежно:
— Сейчас всё пройдёт. Ты успокоишься, мы поедем домой. Всё будет хорошо.
От страшных криков закладывало уши. Девчонка билась, но Ирине игоревне каким-то чудом удалось ввести лекарство.
Швырнула шприц, не глядя, снова прижала к себе маленькое тело — затащила на колени, укутала, укрыла собой. Прижимала голову к груди, шептала какие-то слова — самые нежные, что могла вспомнить. Укачивала. Успокаивалось потихонечку маленькое у неё в руках. Затихли крики, хлынули слёзы сплошным потоком. Снимала их губами с щёк, не стесняясь куркумаева. Кажется, даже забыла про него на время.
Куркумаев в шоке так и застыл у распахнутой задней двери. Подняла на него странный взгляд: — Что стоим? Поехали. Отмер, рванул за руль. На полдороге девчонка запричитала, как маленький ребёнок. Плачет и бормочет неразборчиво. Гладят длинные ладони лицо, вытирают слёзы, неразборчиво так же шепчут строгие губы на ухо нежности, трогают ухо, висок, плотные кудри. Получается, не быстро, но получается — затихает, всё тише бормотание, всё меньше слёз. Наконец, последний раз всхлипывает и засыпает.
У дома неохотно разрешила куркумаеву забрать у неё уснувшую лизу.
Отстегнула ключи у девочки с джинсов, открыла дверь.
Куркумаев уложил на кровать бережно, аккуратно. Шёпотом спросил, потирая затылок: — Как оставить-то её? А вдруг, проснётся и опять? Может…
— Я останусь с ней. Не волнуйся, саш. Иди домой.
Уходя, Куркумаев слишком сильно хлопает дверью. Распахиваются зелёные глаза: — Папа?
Ирина игоревна успевает до того, как снова начнётся с девчонкой страшное.
Дрыгает застрявшей в штанине ногой, освобождается, быстро в постель. Обвивают длинные руки лизу нежно, ласково, прижимают к телу прочно. Тонкие пальцы цепляются за Ирину игоревну, как за спасательный круг.
— ира!
Снова чувствует Ирина игоревна слабый тёплый ветерок — лёгкий бриз со свежим запахом моря. Ладно, сейчас неважно. Гораздо важнее сейчас:
— Ты только не уходи…
— Да куда же я теперь от тебя денусь?