11 Глава
— Можешь называть меня просто по имени. Но!
— бесконечно длинный указательный палец появляется прямо перед носом Найдёныша, очень строго клонится в одну сторону, затем — в другую. — Только здесь, слышишь меня? — По имени…
— повторяет девчонка, улыбается счастливо.
Прежде, чем Ирина Игоревна успевает убрать палец, стремительный, длинный, шершавый язычок нежно облизывает его от основания до красивого аккуратного ногтя, втягивает кончик пальца с этим самым ногтем в мягкие изломанные губы и так же стремительно отпускает.
Палец, поражённый внезапной лаской, застывает на короткое время, затем опускается на девчонкины губы за дополнительной порцией удовольствия.
Как? Ну, вот как она умудряется найти чувствительные точки буквально в каждом миллиметре тела Ирины игоревны? А, может, дело вовсе не в точках, а в самой девчонке?
Ирина игоревна наклоняется, и к пальцу на губах присоединяются её строгие губы.
Лазутчикова чувствует на затылке и шее маленькие руки — лиза раскрыла губы, ответила на поцелуй, обвила руками, тонкие пальцы скользнули в волосы, по изящной шее, пробежали по плечам, вернулись на шею — начали свою ласковую игру. Ирина Игоревна тихо вздохнула прямо девочке в губы, выгнула длинную шею, наклонилась ниже, чтобы лизе удобнее было её целовать.
***
Избавиться от этого наваждения оказалось решительно невозможно.
Она пыталась, она честно пыталась.
Все средства испытала: после того нападения запретила лизе появляться в Отделе без официального вызова:
— Ты понимаешь, какой опасности ты подвергла себя, меня, своих друзей — моих подчинённых? А если бы ты не успела? Если б он выстрелил раньше?
И это вместо благодарности. Молодец, лазутчикова.
Логично, честно, справедливо. Можешь герб себе с девизом заказывать.
Отчитывала девчонку долго, почти кричала, длинными ногами мерила кабинет, с каким-то извращенным удовольствием отмечая, как самодовольная пацанская ухмылка сменяется растерянностью.
Контрольным в голову:
— Я просила тебя не подвергать себя опасности? Отлично. По-хорошему оказалось непонятно. Значит, будет так: без официального вызова я запрещаю тебе появляться в Отделе. Все неофициальные встречи со своими друзьями-подругами проводить вне пределов госучреждения в нерабочее время.
О, да, она умеет поставить на место.
На Найдёныша страшно смотреть, настолько она подавлена.
Отчего же тогда Ирина игоревна чувствует себя так паршиво?
Из этой затеи ничего не вышло — замучила совесть. Поехала к девчонке извиняться — извинялась и благодарила почти до утра.
***
Все научные изыскания, требующие присутствия Найдёныша, попросила Ольгу проводить в стенах её института. — Не круто берёшь?
— спросила Ольга с интересом. — Ну, мне-то так даже удобней. Снова потерпела крах — взбунтовались Нео и Романович. Романович Найдёнышем одержим: Он перекопал всю информацию по патологиям глаза, сочетанным генетическим заболеваниям и состояниям, изучил все известные случаи химеризма; приходил в бурный восторг, всплескивал руками и доказывал Найдёнышу, что её просто не может существовать в свете научных данных на сегодняшний день, что она — революция, ядерный взрыв в научном мире.
Найдёныш не существовать и быть революцией не возражала, только немного пряталась за холодильник для трупов от особенно бурных восторгов. Сама же девчонка с первых дней пребывания в отделе, как только стало понятно, что никуда она не сбежит:
— Мне и бежать-то некуда. Холод собачий на улице, мою нору загадил этот…
— облюбовала морг и приходила туда чаще, чем куда-либо ещё. Ей нравился всё же спокойный интеллектуальный Романович, нравилось задавать вопросы, наблюдать за вскрытием или просто слушать его диктовки на диктофон.
— Трупы, значит, тебя не пугают? — Чем? Видела жмуров на улице: подснежники, да и вообще. Лежат себе. Воняют только, да и то не всегда. Маньяк, вон, например: живой был опасный. Убила — лежит теперь, вреда не причиняет. Романович такой подход, в общем, разделяет, однако именно в девятнадцатилетней девчонке он странен.
Впрочем, компания её Романовичу приятна: вон, прокралась плавно, одним легким движением вспрыгнула на высокую каталку в углу, устроилась поудобней, замерла неподвижно.
И может сидеть так часами, безмолвно и неподвижно настолько, что иногда Романович про неё забывает.
Однажды даже запер, вспомнил на полдороге домой, да и то потому, что позвонил Нео с вопросом, куда Найдёныш из морга подалась. — Ах, я растяпа! Да никуда не подалась, я её там запер. Нео, прошу тебя, пожалуйста, отзвонись мне…
Эту историю Романовичу долго припоминали все, кроме самой девчонки.
Она только пожала плечами на его извинения:
— Забей. Я могла бы голос подать, например.
Нео просто ультимативно заявил, что в этом случае он и работать будет из института или даже вообще в институте.
Это уже не устраивало Ирину игоревну.
Пришлось просьбу свою аннулировать и снова ехать к лизе извиняться. Хоть она об этой просьбе и не знала ничего.
***
Ирина игоревна даже попыталась зайти с другой стороны, оживить, так сказать, свою гетеросексуальность: закрутила интрижку с симпатичным прокурором — тот давно оказывал всевозможные знаки внимания.
Осчастливила его, наконец, согласием.
Примчался в Отдел с безвкусным дорогущим букетом, был хорош собой, остроумен, галантен.
На глазах невыносимой девчонки распахнул перед Ириной игоревной дверцу импозантной машины, увёз в ресторан. Рестораном всё и закончилось — оказалось совершенно невозможно терпеть его и все его знаки внимания.
Был настолько любезен, что отвёз её домой.
Домой она не пошла.
Пошла к своей машине, поехала к девчонке.
Приехала поздно, была виновата — её встретили, ни в чём не винили. Только дёргались ноздри девчонкиного носа немного нервно, когда натыкались на коже Галины Андреевны на запах мужчины.
***
Любая попытка Ирины игоревны разорвать этот круг приводила её к девчонке.
Снова и снова.
Раз за разом.
Лиза ждала терпеливо, встречала открытой дверью, тянулась на цыпочках, гладила маленькими руками длинную изящную шею, целовала.
Ни в чём не упрекала, ничего не просила, кроме:
— Не уходите.
Всю зиму металась.
Запуталась окончательно, перестала себя узнавать.
Каждый раз, уходя, говорила лизе, что именно этот раз — последний. Что ничего не может быть.
Что это неправильно, что это ошибка.
Грустила, злилась, негодовала.
И приходила снова и снова. Неделя — вот максимальный срок.
Смогла оторвать себя от девчонки. Просто уехала — командировка, нужен был кто-то из Отдела.
Не было необходимости, но поехала сама.
После примчалась к знакомому дому прямо из аэропорта. Поднялась на нужный этаж — дверь закрыта, даже звонок не помог.
Впервые.
Ещё позвонила.
Постучала.
Тишина и паника. — Доигралась, лазутчикова. Она не хочет тебя видеть,
— видимо, сказала вслух. Услышала шорох за спиной, почувствовала мягкое прикосновение:
— Она не может не хотеть вас видеть. Её просто не было дома. Развернулась, обвила длинными руками. Целовала жадно строгими губами и плевать на соседей.
Сама шептала:
— Как я соскучилась! Обезумела тогда от разлуки настолько, что чуть не трахнула девчонку прямо там, на лестничной клетке.
У лизы хватило сил оторваться, шепнуть:
— Можно и здесь, но в квартире, кажется, будет удобней.
Стояла за спиной, пританцовывая от нетерпения, мешала Найденышу открывать дверь: трогала маленькое аккуратное ушко языком, наклонялась сильнее, кусала тонкую шею, длинными руками ласкала сразу везде.
Едва ворвались в квартиру, Ирина игоревна развернула к себе, подхватила на руки девчонку; даже сквозь это безумие успела удивиться:
— Сколько же ты весишь? Лёгкая такая…
— Сорок один килограмм с едой и одеждой. Романович взвешивал.
Бросила на кровать, раздевала и жадно впивалась губами в кубики на животе, трогала пальцами, как будто пересчитывала.
Ушла тогда, как обычно, сытая и с чувством вины. Снова:
— Не уходите…
Девчонка выполняла каждый её каприз, каждый приказ, каждую просьбу, а Ирина игоревна упрямо надеялась, что в этот-то раз всё пройдёт.
Не может же такого быть, чтобы с каждым разом становилось сильнее?
Наоборот же бывает обычно.
***
Сразу после запроса на эксгумацию в Отдел заявились важные в дорогих костюмах. Затребовали дело андреяненко и все материалы.
Требовали немедленно предоставить свидетеля по делу, требовали адрес квартиры Найдёныша.
Лазутчикова взбунтовалась, в голове взорвалось:
— Моё!
Вскинула бровь красноречиво. Нео (как раз у неё в кабинете обсуждали очередной рабочий момент, когда ворвались эти, с порога вместо «здравствуйте» выдвигая требования) рванул к себе, на бегу набирая куркумаева.
Ирина Игоревна вежлива с федералами.
Пригласила сесть, предложила кофе.
Изучила внимательно все их бумаги, интересовалась, на каком основании.
Печально сообщила, что адреса не знает — ведь программа защиты свидетелей, адреса никто не знает. Позвонила Нео, вызвала уже официально.
Нео ковырял носком ботинка ковролин на полу начальства, блеял про хакерскую атаку на базу данных Отдела и что «вот беда, как раз сектор с делом андреяненко был поврежден невозвратно».
Атаку-то он отразил, но вот данные потерял.
Нет, вообще ничего не сохранилось.
Снежная Королева во всей красе обрушила ледяной свой гнев на несчастного эксперта.
Не только вскидывала бровь, но ещё и с кресла привстала. Мужчины говорили о санкциях, о помехах следствию и о последствиях такого поведения как для самой лазутчиковой, так и для всего Отдела.
Вплоть до расформирования. — Моё!
— упрямо билось в голове.
А ещё Ирина игоревна чувствовала опасность.
Для Найдёныша передача дела закончилась бы весьма плачевно. Куркумаев ю, предупрежденный Нео, ворвался в морг, сгрёб девчонку в охапку, кинул Романовичу:
— Не было её никогда! Дело забрать хотят.
Романович кивнул
— понял.
Куркумаев запихнул девчонку в машину — в свою, не в служебную, отвёз на квартиру, приказал: — Тихо сиди, не высовывайся. Вообще не выходи.
***
Есть у Ирины игоревны один номер.
Этот номер она не записывает нигде — помнит наизусть.
Она не знает, как зовут этого человека, не знает его должности и звания, если у него, конечно, есть звание.
Он появился в её кабинете, тогда ещё в кабинете начальника районного отделения полиции.
Это он предложил ей возглавить Особый Отдел.
Даже не так: он предложил создать и возглавить Особый Отдел.
Дал возможность набирать свою команду, тщательно отбирая каждого.
Наделил Отдел полномочиями федеральной службы, возможно, поспособствовал получению лазутчиковой полковника.
Набрала, сказала коротко: — Дело андреянеко. У меня хотят забрать его и единственную выжившую из семьи. Можете помочь?
Звонок телефона у одного из костюмов, старшего по званию, прозвенел через десять минут.
Он стал недоволен, растерян, кинул на лазутчикову уничтожающий взгляд.
Сказал трубке:
— Есть!
— и покинул кабинет вместе с коллегами.
Отстояла.
Тогда и пришла к девчонке, с трудом выдержав пару дней — мало ли, слежка?
Сказала:
— Можешь называть меня просто по имени.