10 Глава
Такое бывает: стечение обстоятельств, халатность сотрудников, яростная безбашенность задержанных, усталость и рассеянная задумчивость захваченного. Чего никогда не бывает, точнее, никогда не было, и Ирина Игоревна в жизни бы не поверила, если бы ей рассказали, так это Найдёныша.
Она закончила допрос и уже вышла в коридор.
Встретилась взглядом с Найдёнышем — девчонка застыла в конце коридора, глядя ей прямо в глаза и как будто к чему-то прислушиваясь.
«Опять она» — подумала обречённо, а вслух поздоровалась вежливо, сухо кивнула, отвела взгляд.
Рядом с девчонкой данцова, видеть их вместе лазутчиковой почему-то ужасно неприятно. Сразу всплывает в памяти хихикающий голос Песцова: «что, и в эту влюбилась?», и злость на Песцова (шутник херов),
на данцову(а ведь, и правда, красивая невероятно — красивая княгиня, глаза ореховые с поволокой, нос с горбинкой, нервные губы, волосы густейшей волной по плечам. Никогда не замечала, а эта мелкая зараза сразу, смотри-ка, разглядела),
на Найдёныша (вытаращила свои глазища невероятные на нику, как будто сожрать хотела),
на себя (какое тебе дело, ну, какое? Кого она там разглядывает, кем восхищается, да хоть бы и с кем трахается — тебя это вообще волновать не должно).
Чёрт бы побрал эту девчонку невыносимую и чувства эти непонятные к ней, раздирающие, выбивающие из колеи, изматывающие, и мысли о ней бесконечные, да и саму лазутчикову тоже, чем так мучаться, и вообще всех вокруг.
***
Последний визит к девчонке окончательно выбил почву у лазутчиковой из-под ног, лишил всех привычных ориентиров, совершенно обескуражил. Устала сопротивляться, сама с собой устала бороться.
Ещё Куркумаев с информацией этой.
На кой черт он, вообще, в ту больницу поперся? Как будто мало было Ирине Игоревне чувств непонятных, никогда прежде не волновавших, так ещё теперь эта кинжальная жалость.
Даже не жалость, а как бы это назвать? Боль какая-то дикая, как будто сама через это прошла.
И уважение, снова, восхищение даже.
Ведь сколько выпало на её коротенькую ещё жизнь совсем испытаний, а держится.
Не девчонка — кремень.
О жизни она уже знает куда больше своих домашних сверстников и, к сожалению, не самое приятное.
Шесть лет на улице — шутка ли. Что ещё пережила? Что ещё видела? Не угадаешь.
Как умудрилась сохранить в себе человечность — ведь пришла же на помощь жертве маньяка, могла просто сбежать, никто и не осудил бы даже.
А она бросилась, на нож бросилась с голыми руками.
И сама для себя Ирина Игоревна оказалась полна сюрпризов.
Как отдавалась ей девчонка, насколько полностью, боги!
А как ей это понравилось — ощущать это послушное её рукам тело, упиваться осознанием овладения, какого-то всемогущества даже. Получается, что ей всё-таки нравятся женщины? Нравится быть… такой? Она, что же, получается, лесбиянка? Нет, гомофобом Ирина игоревна, вроде бы, не была.
Ну, то есть ей межличностные отношения были интересны постольку, поскольку они имели отношение к тому или иному делу, которое вел Отдел.
Но чтобы сама… Но всё равно непонятно: если ей нравятся женщины, то почему это проявилось-то только сейчас? Да ещё на этом невероятном, безусловно, но, с точки зрения женской привлекательности, не самом интересном объекте? Та же гордая данцова, например, гораздо больше подходила для проявления чувств женщины к женщине. Но она вызывает у лазутчиковой только желание попросить (ПОКА вежливо) отойти от Найдёныша подальше, не трогать её руками и вообще не показываться ей больше на глаза никогда.
Или Сафронова — она симпатичная, такая уютная, заботливая.
Юлька из бухгалтерии — ноги от ушей, вечно юбки не по уставу.
Да та же Ольга, наконец, — светлая, мягкая и так старается понять свою ледяную подругу.
Но нет.
Ворвалась в её жизнь невыносимая эта, дерзкая, резкая девчонка, всё перевернула вверх дном, перепутала, смешала. Заставила думать о ней, чувства эти — сколько их, и каждое сильно настолько, что даже от одного из них можно задохнуться. А их вся палитра.
***
Ирина игоревна задумалась так глубоко, что ничего вокруг себя не замечала.
Развернулась, пошла к себе. Куркумаев вышел из комнаты наблюдения.
Его лицо приобрело странное выражение.
Конвойный замешкался, из допросной раздались непонятные звуки.
Дальше было всё сразу, происходило мгновенно: краем глаза Ирина Игоревна увидела, что Найдёныш начала движение и как будто вышла из фокуса, стала размытой, почти невидной, становилась чётко видимой только в местах соприкосновения с поверхностями; Ирина Игоревна почувствовала резкий рывок — её грубо схватили за шею, дёрнули назад, потянула сильная рука.
Куркумаев удивительно медленно встаёт в стойку, тянется за оружием; данцова точь-в-точь повторяет его движения со своей стороны коридора.
Девчонка же:
прыжок — смазалась
— проявилась вдвое ближе, оттолкнулась от стены ногой
— смазалась
— проявилась уже совсем близко, её нога в новеньком тяжёлом ботинке (тоже новогодний подарок — нарядили сотрудники Отдела девчонку с ног до головы) у правого уха Ирины игоревны.
И ухо слышит удар, столкновение ботинка с чем-то металлическим. Металлическое бьется о стену и падает на пол, а девчонка опять смазывается.
Снова проявилась, и пропала тут же болезненная резкая хватка у Ирины игоревны на шее. Задержанный, которого только что допрашивала, лежит на полу; девчонка подзависла в прыжке и сейчас приземлится аккурат на гортань задержанному тяжеленным своим ботинком. Убьёт, однозначно.
А Куркумаев с данцовой за это время успели только пистолеты в руки взять и тянут их в сторону лазутчиковой.
Как успела сказать, тихо, прошептала почти:
— Не убивать!
— сама не поняла.
Нет, здесь даже и дела-то, возможно, не будет: напал задержанный на конвойного, отобрал табельное оружие, попытался захватить начальника Отдела — опять защита третьего лица.
Её, лазутчиковой, лица.
Сказала, особо ни на что не надеясь, — уже ведь в воздухе, уже летит.
Но девчонка, изогнувшись несильно, траекторию полёта умудрилась поменять, и ботинок грохнул об пол рядом с головой поверженного, а вот уже девчонкино колено нажало на шею, судя по хрипам, довольно сильно, но всё же не смертельно. Горят кошачьи глаза, руки вокруг головы нападавшего бросила, попросила ласково:
— Дай мне повод!
Хищное лицо, не усмешка — оскал.
Ирине Игоревне стало невыносимо интересно, как с точки зрения поверженного нападавшего выглядит сейчас лиза? «Лесбиянка или нет, а нимфомания какая-то припозднившаяся — точно.
Тебя чуть не убили, дура, а ты про оказаться у девчонки между ног думаешь! Совсем спятила баба!»
Девчонка, меж тем, довольна — удачная охота.
Лиза остановилась, и движения Куркумаев и данцова приобрели нормальную скорость — не с чем больше сравнивать. Подбежали, Куркумаев девчонку на себя дёрнул и за себя сразу спрятал. Чёткие движения, отработанные — задержание особо опасного. Конвоир выполз из допросной — он уже уволен, это понятно.
Ирина Игоревна вдруг вспоминает, как поймала сама девчонку в этом же коридоре, только чуть поодаль, у камер, когда она чуть не удрала от куркумаева.
***
Куркумаев поместил девчонку в камеру, оформил честь по чести, наручники снял, пачку наггетсов в руку сунул — остатки их дорожного пиршества.
Сказал:
— Ну, всё, жди. Лазутчикова освободится — вызовет тебя на допрос.
Огромные кошачьи глаза вскинулись на него с ужасом: — Она?
— Она, она. Знаешь, как допросы ведёт? Ммм, закачаешься!
— Не надо допросы,
— попросила девчонка.
— Ну, Пигалица. Не надо людей убивать, тогда и допросов не будет. Да ты не бойся, это не больно. Да и не долго — с тобой почти всё понятно. Так, поболтаете о том, о сём, как подружки.
Нео зашёл в кабинет к Куркумаеву через пару часов: — Там твой Найдёныш камеру в камере свернул. Совсем. Василий Михайлович из твоей зарплаты вычтет, как пить дать.
— Твою мать! Покажи!
Смотрит прощальную запись поверженной камеры: девчонка обследовала каждый сантиметр места своего заключения: даже под нары залезла. Подтянувшись на руках, вскарабкалась легко на вторую полку, внимательно огляделась и, глядя прямо в камеру, прыгнула на неё, и всё.
— Ну, вот же зараза!
— хлопает по столу Куркумаев. — Ну, чем помешало-то ей? А они дорогие?
— Не дешевые.
— Чёрт! Пойду, голову ей откручу. — Василий Михайлович голову за камеру на баланс не примет — у ей инвентарного номеру нету,
— веселится Нео.
— Зато мне легче станет. Открыл Куркумаев камеру, дежурный маячит за спиной, а в камере пусто.
Никого.
Откуда выскочила, где могла спрятаться — так и не понял.
Маленький кулачок резко, твёрдо дёрнул по колену, и сашина нога сложилась пополам
— упал на колено, как рыцарь или жених.
А девица прыгнула, оттолкнулась, через его голову перелетела — и была такова!
Дежурного она просто оббежала, что он ей.
Вон, уже выход, рванула к нему и застыла через пару шагов, как вкопанная:
сзади доносился грохот и мат куркумаева, хлопотал бессмысленно дежурный, но это было неважно, потому что перед девчонкой стояла она.
Лазутчикова Ирина Игоревна, полковник, начальник и всё такое. Китель, форменная юбка — восхитительна!
Длинные ноги на ширине плеч, одну руку выставила ладонью вперёд, как будто так рассчитывала остановить беглянку — пальцы длинные, красивые, ладонь длинная, узкая; вторая рука лежит на уже открытой кобуре.
Пистолет пока не вынимает, но готова.
Огромные синие глаза смотрят на девчонку внимательно, уголки строгих губ слегка приподняты, одна бровь вскинута вверх: — Далеко бежать-то собралась? Ах, голос! Голос какой! Локон выбился из причёски — мешает ей немного, щекочет щёку.
— Уже, кажется, прибежала.
И глупая улыбка заползает на изломанные губы.
Внезапно взмывает вверх — куркумаев, хромая, подоспел, схватил опять за шкирку, прошипел:
— Колено-то зачем выбивать было?
— Побег?
— интересуется лазутчикова. — Да нет, решили размяться немного. Поспорили, что не сможет удрать. Видишь, проспорил. Погнали, Пичуга, поставим тебя на место.
***
Сейчас видела впервые, на что способна лиза.
Получается, если бы захотела тогда удрать, — она бы даже пистолет не успела достать.
Не захотела?
Из-за неё?
Ирина Игоревна отряхивается, к ней подбегает данцова:
— Вы как?
— Порядок.
— А Найдёныш-то какова, а? Вот это скорость!
— смотрит на лизу с восторгом, та улыбается на похвалу, гордится, смотрит на данцову.
Опять на данцову, не на неё. Лазутчикова ловит себя на желании вырвать у ники из рук пистолет и пристрелить её нафиг. Нео подчистит, в кадрах недостатка нет.
Возьмёт жабу какую-нибудь на никино место страшную.
Или, вообще, мужика.
Да что же это такое?
Куркумаев заломал задержанного, увёл.
Девчонка ускакала следом. Лазутчикова приняла максимально грозный вид, приказала конвойному:
— Ко мне в кабинет!
— А данцова.
— У Нео возьми записи с камер, проанализируйте и с докладом ко мне.