7 Глава
Обходит Снежная Королева свои владения. Близится полночь, в Особом Отделе тишина.
Кабинеты оперов пусты, бухгалтерия, хозблок и кадры — тем более.
Ирина Игоревна нередко задерживается на работе за полночь, зачастую ночует здесь же.
Сегодня не было острой необходимости задерживаться, но работы всегда достаточно, а домой идти совсем не хочется.
Работа для неё не второй дом — первый.
Для неё, скорее, дом — не дом, а место для хранения вещей и переночевать.
Там пусто и холодно, там никто не ждёт.
Отдел же, даже ночной, сонный местами, всё равно полон жизни. До конца никогда не засыпает, как Город за его стенами. Вот и сейчас, спускается на первый этаж и слышит взрыв хохота и Рокотовский басок:
— А я стою, как болван, моргаю и не могу понять, куда подевалась — только что же здесь стояла.
— О, смотри на неё,
— прерывает его голос Куркумаева. — Где-то лазутчикова бродит поблизости.
И громче, как будто его без этого не слышно,
— ир, заходи. Мы тебя уже заждались.
Буфет, опять буфет, сегодня всё происходит в буфете.
Лазутчикова заглядывает.
Так и есть, опять эта троица: Рокотов сидит за столом — он сегодня на дежурстве.
При виде начальства обозначает уставную попытку встать. Жестом оставляет его на месте.
Куркумаев даже не пытается подняться — раскидался по креслу и вокруг него, почти лежит, почти полпомещения занимает вокруг кресла.
Девчонка сидит у него над головой, на спинке кресла, и снова не сводит с Ирины игоревны глаз. Так и не собралась лазутчикова поговорить с Найдёнышем сегодня. Ладно, дело терпело шесть лет, потерпит ещё день.
Это не наплевательское отношение, ни в коем случае. Просто в ней бушевала такая какофония чувств и эмоций, кажется, через весь их спектр прошла сегодня, что сил терпеть рядом девчонку просто не было.
А сейчас устала и от работы, и от бури внутри.
Реакция притупилась, и вроде бы даже Найдёныш не цепляет. Наоборот, она какая-то уютная сейчас: чуть дрогнула и растянулась на широкой спинке кресла, как кошка: улеглась животом, одним кроссовком зацепилась за спинку, коленку бросила у куркумаева над плечом, вторую ногу пустила болтаться за спинкой.
Руки сложила под головой и за каждым движением лазутчиковой наблюдает.
Хочется подойти, и правда, как кошку, по спине её погладить, может, даже за ушком почесать. Интересно, мурлыкнула бы? — А вы почему здесь? Поздно уже.
— Сначала работали, потом тебя ждали.
— Заработалась, извини.
— Да мы так и поняли. А потом вот, Василий пришёл. Теперь вечер воспоминаний у нас.
— Вот как? И много уже навспоминали?
— А то.
***
Место преступления.
Рокотов в отдалении в очередной раз опрашивает начальника ЧОПа, который, по документам, должен был охранять это здание.
Начальник растрёпан и встревожен — ещё бы, синекура с охраной никому не нужной заброшки в одночасье превратилась в кошмарный сон. Рокотов, как всегда, немного заторможен, то есть, кажется немного заторможенным — это его фишка.
Эдакий туповатый увалень, качок тормознутый — что он может нарасследовать?
Нос переломан — результат подросткового увлечения боксом. Шапку на коротко стриженой башке носит смешно — уши торчат, левое чуть сильнее, потому что шапку сдвигает влево.
Дурак дураком. Куркумаев при первом знакомстве повелся на эту дурашливость и ползарплаты Рокотову продул.
И во что, смешно сказать! В шахматы. Вот тебе и дурачок. Куркумаев закуривает, щурится на неяркое и уже редкое октябрьское солнце.
Что-то в этой заброшке не даёт ему покоя.
Вот зачем притащил сегодня Рокотова сюда? Всё возможное уже выжали из места преступления: улики собрали, охрану опросили (не знают охранники ни черта, в жизни не были на объекте. Работнички, блин).
Если бы не сигнал из районной больницы, пролежал бы тут жмурик месяцы, а то и годы.
А полиция города и федералы, включая Особый Отдел, ломали бы головы хором, куда подевался маньяк, прозванный Мясником за особую разделку несчастных своих жертв.
Сейчас сам он лежит в морге Особого Отдела, и цепкий Романович уже установил причину его смерти.
Совершенно, надо сказать, неожиданную причину:
— Судя по следам биоматериала в местах нанесения травм, нанесены они были лицом женского пола… Вот тебе и законы кармы — мучил, садюга, девчонок, от девчоночьих кулаков и помер.
Да как! Три удара всего нанесла, чётко, со знанием дела и, судя по всему, быстро:
— Первый — в область переносицы, направление снизу вверх.
Перелом решетчатой кости, дезориентация.
Второй удар был нанесён в паховую область, так же кулаком. Направление удара снизу вверх: либо присела мстительница наша, либо упала, — в этом месте доклада Романович рефлекторно морщится.
Следом, после того, как Романович озвучивает вторую нанесённую травму, его гримасу повторяют все присутствующие сотрудники мужского пола, — Половой орган у… эээ… жертвы, очевидно, был эрегирован.
Результатом нанесённого в эту область удара был перелом кавернозного тела, скорее всего, повлекший болевой шок. Предположу, что без оказания экстренной медицинской помощи (а её, очевидно, не собирались оказывать), уже этот удар и его последствия были бы смертельны для эээ… жертвы: помимо вышеозвученного, присоединилась ещё и массированная кровопотеря.
Но был ещё и третий, завершающий удар, собственно, он и оказался смертельным — резкий и мощный — в висок. — Площадь поражения маленькая, — задумчиво вещал Романович на летучке.
— То есть крошечный кулачок совсем, а сила удара, я вам доложу, весьма и весьма впечатляющая. Как будто сильный тренированный мужчина ударил, — смотрит на вытянутые лица коллег, и сам удивлён не меньше.
— Височная кость треснула под ударом, вдавилась и нанесла повреждения тканей головного мозга, в общем, смертельные для нашей эээ… жертвы и, видимо, эээ… жертва уже заваливалась на бок и своим, в общем-то весом усилила нанесённую травму. — То есть, сам виноват? — вскидывает бровь Ирина Игоревна.
Настроения в Особом Отделе бродят бунтовские, революционные даже.
Лазутчикова с трудом контролирует своих подчинённых. На стороне маленькой убийцы маньяка львиная доля сотрудников.
Даже вот, спокойный, уравновешенный Романович. Эти его паузы перед «эээ… жертва» о многом Ирине Игоревне говорят. Жертвой Романович убитого не считает, скорее, получившим по заслугам.
Остальные тоже: Куркумаев с Рокотовым, что ведут это дело, ловить убийцу не желают совсем, а желают всяческих успехов и долгих лет жизни.
Немного меняются настроения, когда выясняется, что защитница в этом же заброшенном здании и жила — куркумаев нашёл её убежище, бывшая какая-то подсобка или раздевалка, сейчас не разберёшь.
В этом небольшом помещении живущая там постаралась навести хотя бы приблизительный уют — матрас с полутораспальной кровати, аккуратно застеленный стареньким потёртым пледом; самодельные полки из старого хлама, на полках немного вещей аккуратными стопками и, что особенно удивительно, книги.
В углу — боксёрская груша на стойке, детская.
Стоит себе и подтверждает миниатюрные размеры хозяйки.
В изголовье, между полками и матрасом, приютился потёртый армейский рюкзак.
— Чистенькая такая, знаешь, ир, девичья светёлка,
— докладывает Куркумаев на летучке.
Рокотов вторит ему:
— Ага, девичья. С казарменным порядком. И груша эта...
Всё богатство этой каморки Куркумаев с Рокотовым рассортировали по контейнерам и притащили экспертам.
Нео подтвердил, что хозяйка этого «дома» и есть их убийца.
Бродяжка, бомжонок.
И, судя по следам, живёт, точнее, жила в этой заброшке довольно долго — вон, обуютилась, вещами обросла.
Теперь в Отделе болельщики желают девчонку найти и помочь. А больше всех желают Нео и Романович — что-то они такое в её крови нашли, что носятся друг к другу из морга в лабораторию и обратно, глазами возбужденно сверкают, сыплют непонятными терминами, сами на себя не похожи.
И рассудительный интеллигентный Романович, и невозмутимый, похожий на сероглазого японского бога, Нео сейчас более всего одинаково похожи на сумасшедших учёных. Даже холодная невозмутимая лазутчикова, кажется, стала их обоих избегать, побаиваясь, особенно когда они потребовали от неё составить официальный запрос в городской зоопарк и попросили неофициально пригласить в Отдел её институтскую подругу, ныне профессора, доктора медицинских наук, гематолога и трансфузиолога, Ольгу Миронову.
Конечно, подруге она просьбу передала, но совершенно не рассчитывала, что безумных учёных, мечущихся по вверенной ей территории, ровно на её подругу и прибавится.
И все они в один голос требуют дело засекретить и твердят о невиданном доселе прорыве.
Из зоопарка лазутчиковой приходит официальная возмущенная депеша про дурацкие шуточки и «что, всех преступников переловили и нечем заняться?» лазутчикова собирает своих безумцев у себя в кабинете и требует, наконец, объяснений. После этого закрытого совещания мотается из министерства в Отдел, из Отдела к Ольге на кафедру и обратно, и снова, и вновь.
В результате это дело полностью переведено в ведение Особого Отдела, гриф секретности получен. Дело закреплено за Куркумаевым и Рокотовым.
Девчонку-бродяжку наказано из-под земли достать, найти во что бы то ни стало.
А где же её теперь искать?
Куркумаев окидывает здание цепким взглядом — обычное производственное здание, скучное настолько, что даже любителей таких вот местечек не привлекло. Даже граффити нет.
Серое, унылое — таких полно на окраинах Города, да и на не очень окраинах.
Город огромный, всё время растёт, расширяет границы — живой растущий организм.
Раньше в этом здании была типография, сейчас оно по-прежнему на балансе города — даже воду не отключили и электричество.
Видимо, это их бродяжку и привлекло.
Непонятно пока, как попадала сюда — нашли только один лаз и выяснили, что сделан он был недавно и жертвой.
Остальное добротно заколочено, заварено листами железа — хоть здесь постарались.
В том проходе обнаружили следы маньяка и его жертвы — бродяжка-убийца к нему близко не подходила.
Внезапно Куркумаев настораживается — какой-то звук за спиной, в здании, наверху.
Майор точно знает, что сейчас в здании никого не должно быть, а значит, не должно быть и звуков.
Разворачивается и удивительно бесшумно для такого гиганта скрывается внутри.
— Так, так, так. Мародёрствуем потихоньку? Ты бы хоть дождался, пока мы уедем или машину не заметил?
Огромная фигура куркумаева перекрывает выход из комнатки полностью, мелкому мальчишке некуда бежать.
Однако, он, похоже, так не считает. Бесстрашно бросается на огромного, почти вдвое большего, опера, тут же отскакивает от вытянутой руки, снова совершает прыжок на майора, атакует в корпус, снова вглубь комнаты, выпрыгивает резко вверх, теперь налетает сверху, снова отскакивает, хотя в этот раз Куркумаев его почти достаёт.
Наконец, совершает ещё один обманный прыжок в корпус и, совершенно невероятным образом изогнувшись, проскальзывает у опера между ног.
— Твою мать!
— орет сбитый с толку Куркумаев и всё-таки умудряется схватить пацана за капюшон огромной толстовки.
Мелкая фигура извивается, толстовка остаётся у майора в руках, а пацан брызжет вглубь здания.
На реакцию Куркумаев никогда не жаловался — отшвырнув толстовку, огромными прыжками несётся, догоняет и уже почти хватает, но выкручивается мелкий с неожиданной силой.
Вот чертёнок, удерёт же! — Стой! Стрелять буду!
— орёт, мчится и тянет из кобуры пистолет.
Какое там — стоять мальчишка не собирается — он уже в одном броске от незаколоченного окна. Второй этаж производственного здания, довольно высоко, но, похоже, пацана это не пугает. Приходится пальнуть в воздух. Реакция потрясающая: замерла, как будто в воздухе, маленькая фигурка, в полупрыжке.
— Я рекомендую тебе стоять на месте и не двигаться. За спиной у тебя вооруженный я, а если сиганёшь из окошка и ничего себе не переломаешь, там тебя встретит мой напарник.
Загнал в угол. Это и без рекомендаций понятно.
Не надо было сюда соваться.
Ладно, о «не надо было» надо было думать раньше.
Сейчас надо понять, как свалить в создавшихся обстоятельствах. Гигант за спиной как будто прочитал мысли, и на запястьях щёлкнули наручники.
— Для надёжности,
— пояснил он,
— устал я за тобой гоняться. Прыгаешь, как блоха — в глазах рябит до сих пор. Ещё теперь отчёт о выстреле писать. Чего б тебе сразу смирно не постоять было? Всё равно ж попался.
Круглая голова пацана аккуратно стрижена, маленькие аккуратные уши, глаза внимательно изучают трещины в бетонном полу. Противник здоров, как дом, силён и насторожен, несмотря на расслабленный тон.
Улица быстро научила оценивать подобные факты.
— У, как руки-то у тебя разбиты,
— сочувственно тянет опер,
— Обо что ж ты так сильно поранился?
Мальчишка сопит недовольно, но неожиданно отвечает даже с какой-то гордостью:
— О череп одного урода.
Голос низкий, хриплый, но определённо не пацанский.
Куркумаев скользит взглядом по маленькой фигуре, замечает крошечные бугорки под майкой — оказалась под толстовкой.
Из-под майки торчит кусок пластыря в крови и грязи, чуть оторвался уголок, видно воспалённую рану.
— Девчонка, что ли? — удивляется куркумаев. Огромная рука чуть приподнимает подбородок.
— Ну, точно, девчонка. А ловкая, как пацан. Не тебя ли мы искали? Молчишь? Что ж, пойдём, покатаю тебя на машине с мигалкой. Или, может, расскажешь мне, что делала на месте преступления?
Девчонка промолчала.
— Ну, хорошо, поболтаем в Отделе. Давай только вещи тебе вернём, а то простудишься ещё, зачихаешь мне всю машину.
Рокотов ждёт на выходе из здания: услышал выстрел, подобрался, погнал напарнику на выручку.
Увиденное сбивает его с толку: — Ты начерта беспризорника притащил? У нас убийство, а ты щенков с помоек собираешь. — А ты к щенку-то присмотрись. Смотри: девчонка, беспризорница — ориентировку помнишь? А руки? Ты её руки видел? А я видел. И рану видел — кровь на ноже жертвы, помнишь? Смывы надо взять и в Отдел её везти. Вишь, какие нынче щенки пошли опасные. Поворачивается, чтобы показать Рокотову свою добычу, а её уже рядом нет.
Воспользовалась тем, что куркумаев отвлёкся, а Рокотов не очень внимательно за ней следил, бесшумно скользнула — шажок, ещё шажок, за машину. Развернулась — и дёрнула, что было сил.
Со скованными руками бежать неудобно, и скорость не та, но, если повезёт…
— Ах ты ж! Вась, в машину, наперерез давай! Да что ж ты прыткая такая?
Помчался — ноги длиннющие и руки свободны, да и заметил рано. Чуть позже бы очухался — успела бы удрать.
А так догнал, схватил за шкирку, как котёнка.
В наручниках и из толстовки не выскользнуть — заботливо ведь перестегнул их, скотина, чтобы руки в рукава засунула, когда одеваться ей помогал. — Давай-ка мы с тобой станем единым целым, — говорит, запыхавшись. — Загоняла ты меня, Пичуга.
Отстегнул одну руку, нацепил браслет на свою, потянул — девчонкина рука послушно потянулась следом.
Внезапно громко заурчало у девчонки в животе.
— Это ты чего это?
— Жрать хочу. Не ела три дня,
— буркнула. Признаваться не хотелось, но уж очень хотелось есть.
Подъехал, наконец, Рокотов: — Во даёт!
— восхитился и уточнил,
— Ну, что, в Отдел?
— А куда ж ещё? Давай только в какую-нибудь едальню заедем
— голодная она.
***
— А как она тогда бургер сжевала — у меня до сих пор прямо б-р-р! Сама с него размером, а грызь! И нет половины. Оголодала, бедолага.
Поворачивается, треплет девчонку по волосам.
Та отстраняется мягко, переводит взгляд с Ирины игоревны на куркумаева, улыбается ему неожиданно нежно:
— Уж очень жрать хотелось. А Макдональдс я ваще обожаю.
— Да уж, это была чистая шоковая терапия,
— неожиданно присоединяется к воспоминаниям Ирина Игоревна. И добавляет, впервые обращаясь к Найдёнышу просто так, не по делу, по вызову, не в допросной или у себя в кабинете (не разбивая ей губы в кровь),
— Ох, и загадала же ты нам загадок… лиза. И сама вся сплошная загадка,
— улыбается прямо ей, лизе. Девчонка смотрит в упор невероятными своими глазищами:
— Не ошибка?
«Очень умно и по-взрослому было взваливать на девчонку вину за свои поступки. Молодец, ничего не скажешь».
— Нет,
— твёрдо, решительно.
— Не ошибка. Загадка. Саша, домой. И лизу отвези, — нечего ей по ночам одной болтаться.