6 Глава
Сердце грохнуло в ушах набатом, пропустило удар и рухнуло куда-то вниз. Колени ослабели (как она их целовала, Боже), по всему телу пронеслась горячая волна возбуждения, желания, чёрт знает, как это назвать вообще; руки предательски дрогнули и потянулись навстречу девчонке. Да вся она подалась навстречу девчонке.
Поймала себя, руки призвала к порядку, справилась вроде с коленями. Сердце только, зараза, бешено колотилось о рёбра, стучало так, что, казалось, его слышно на весь Отдел и окрестности.
— Здравствуйте, Ирина Игоревна! — уши, ещё и уши взбунтовались теперь. Ох, и дура же ты, лазутчикова. Переспала с девчонкой с расчётом, что полегчает или, вообще, пройдёт, а получилось только хуже.
Думала, что фантазии всяко лучше реальности, и блажь эта, с влечением к девчонке, пройдёт с разочарованием. Ага, как же. Стало в разы хуже — когда мечтала о девчонке, представить себе не могла, насколько с ней хорошо, как она хороша. А теперь не надо представлять. Теперь она точно это знает. И безумие никуда не делось, только усилилось.
А эта мелкая зараза сидит у входа в Отдел на корточках, курит, как ни в чем не бывало, улыбается вежливо, здоровается ещё. Костяшки пальцев свежесбиты. Уже успела подраться где-то. — Ты теперь преследовать меня будешь?
— шипит зло вместо приветствия. — Преследовать?
— встаёт, тушит бычок, кидает аккуратно в урну.
Смотрит на Ирину игоревну с недоумением и вдруг ухмыляется дерзко, вызывающе,
— Куртка. Я, знаете, такая растяпа — куртку забыла в новогоднюю ночь. А без куртки холодно. Зима на улице. Никогда в жизни так стремительно, мучительно, отчаянно и целиком не краснела. По ощущениям, покраснели даже пятки и ладони. Даже потянула носом воздух рефлекторно, принюхиваясь, не тлеют ли волосы. Перед глазами вспыхнула картина: вот она, разъярённая, разгорячённая, тащит девчонку по коридору, чуть не ломая руку. И впервые в жизни не нашла, что ответить — сплошная новизна ощущений с этой дрянной девчонкой, черт бы её побрал! Рванулась рука, потёрла высокий лоб. Так и стояла бы столбом неизвестно сколько времени. Положение спас Куркумаев: лихо зарулил на парковку, чуть не на ходу выпрыгнул из служебного джипа, гаркнул:
— Здравия желаю! Пичуга, ты куда подевалась? Подарки все оставила, удрала куда-то. Не нужны, что ли? А у нас с полковником дело к тебе. Ир, ты ей рассказала?
Засыпал девчонку вопросами, подошёл, потрепал по голове
— девчонка дёрнулась, освобождая голову от огромной ручищи. Не любит, когда её кто-то трогает. «А у меня не вырывалась»
— пронеслось в голове предательски, и опять накатило. Чуть прикрыла глаза, усилием воли привела растрёпанные чувства в порядок. Да, дело ведь. Сама же собиралась послать за девчонкой.
***
Пепелище на месте дома андреяненко оцепили, понаехали следователи, полиция, эксперты, пожарные. Завертелось колесо. Дело, закрытое шесть лет назад, Гроздева вновь открыла и не как бытовой пожар, а как убийство. Кцркумаев вцепился в него зубами — уже не оттащишь. По-хорошему, забрать бы дело у него и передать кому-то менее заинтересованному. Но чревато: сколько Куркумаев твердолобым своим упрямством крови Ирине Игоревне попортил
— страшно вспомнить. Много лет уже знакомы, не всегда хорошо ладили.
***
Поначалу вообще не ладили, когда молодая майор лазутчикова пришла на место получившего повышение начальника. Слухи за её спиной уложили её в постели сразу к нескольким вышестоящим чинам. Да и не только за спиной. — Я бы за одни только ноги подполковника сразу дал. Маловато за такую фигуру майора. Продешевила ты, красотка. Трудно было поначалу. Не будешь же, в самом деле, бегать по отделу и каждому рассказывать, что внеочередное звание было получено потому, что профессор, который взял её с собой на дело по серийному убийце, а потом привлекал ещё к нескольким серьезным расследованиям, оказался просто порядочным человеком и не присвоил себе заслуги вчерашней студентки. Слухи проще игнорировать, работать и делом доказывать, что на своём месте. Удавалось поначалу не очень. Да ещё куркумаев— молодой, красивый, наглый, щеголеватый сердцеед, записной донжуан. Привязался, ухаживал сначала красиво, потом хамил.
— Я замужем,
— коротко, как отрезала.
— Как будто это что-то плохое. Замужем — это даже более лучше. Я ж не замуж зову. Давай вечерком, там, ну…
— Руки.
— А что не так с руками? Ой! Ой-ёй! Не ломай, понял, всё понял. Руку не ломай только — будет травма на производстве, тебе же перед начальством отчитываться потом.
Наглый, развязный, но забавный. Было всё-таки в этом хлыще что-то очаровательное. Отпустила руку, одернула пиджак. — Разрядница, что ли? — КМС.
— Предупреждать надо. — Изучать начальство надо, прежде чем руки распускать. Приставания прекратились, однако дружба началась много после, когда попали вместе в передрягу такую, что и выбраться не мечтали. Втащила на себе раненого Куркумаева в укрытие, отстреливалась, пока ждали подкрепление.
— Сколько ж ты весишь?
— упала, но постаралась уронить раненого на себя, чтобы уменьшить возможные травмы. — Ровно центнер красоты, обаяния и невероятной силы. — Про ум забыл.
— А он невесом, свободен и рьян. Слышь, лазутчикова?
Рану умудрилась между делом его собственной футболкой затампонировать и туго перевязать. Пока занималась его раной, кто-то из преступников пробрался ей за спину. Саша дёрнул её за голову, прижал к себе, во второй руке пистолет, выстрелил, попал. Уронил пистолет обессилено.
— А я тебя всё-таки оседлал! — Что ж ты озабоченный-то такой, гусар хренов? Смирно лежи, непонятно, когда подкрепление подойдёт. Не хватало мне ещё, чтобы ты кровью истёк. Замучаюсь потом бумажки писать. — лазутчикова?
— Чего тебе? — отстреливается, глаза ледяным синим огнём горят. Присела рядом, отдышалась, перезарядила пистолет.
— А ты — мужик.
— Сам ты… тоже ничего.
***
Когда появился с Найдёнышем на парковке, подумала ещё: неужели же и это недоразумение в койку потащит? Она ж ему по пояс. Заботится вон, сигарету сунул, подкурить дал, заметил, что мёрзнет — куртку свою форменную на плечи накинул. По дороге, как выяснилось позже, накормил ещё: — У неё, оказывается, все три дня, что мы тут на неё охотимся, росинки маковой во рту не было. Видела бы ты, как она бигмак растерзала. А оно вон как оказалось: в куркумаеве девчонка разбудила какие-то отцовские чувства. А вот с ней самой творится что-то совершенно из ряда вон.
Сейчас саша хватает девчонку по-хозяйски, поперёк туловища, тащит внутрь:
— Руки ледяные. Сдурела совсем, в такой мороз голышом бегать. Чего раздетая-то убежала? Не оделась почему, спрашиваю. Костяшки, вон, сбитые все. Я тебе перчатки для чего дал? А? Тебя спрашиваю. Все руки разодрала. А если, которому ты морду била, у него гепатит, например? — Поставь меня на землю! Забыла куртку, я же бегаю всё время. Мне жарко! Нет у них гепатита, отстань. Перчатки в куртке.
— Пойдём, чаем тебя напою. Замёрзла вся, зуб на зуб не попадает. Давно на улице сидишь? Ждала, что ль, кого?
— никак не успокоится, хлопочет, как заботливая бабушка.
Откуда в нём это? Что же это за существо такое, что во всех окружающих пробуждает непривычные чувства? И молчит, про новогоднюю ночь их совместную ничего не говорит. Может ведь начать трепаться: хвастать, или от обиды, — обидела ведь и тогда, и сейчас.
Но молчит. Ирина игоревна удивлена настолько, что даже её собственная проблема отошла на задний план.
Куркумаев тащит упирающегося Найдёныша в буфет, игнорируя капризное:
— Я не люблю чай!
Кидает лазутчиковой:
— Мы в буфете. Нужна будет Пичуга — она там,
— и снова девчонке, — Я подарки твои все в буфет перенёс. Откроешь хоть сегодня? Подарки Найдёныша привлекают. Перестаёт упираться и несётся в буфет, как всегда, бегом. Ирина Игоревна улыбается краешком губ: забавная она всё-таки. Внутри растекается какое-то тёплое чувство. Ирина Игоревна стряхивает наваждение, идёт в кабинет.
Проходит мимо буфета: девчонка уже успела растрепать самую большую коробку — это от модника куркумаева— красивый модный комбинезон, тёплый, чёрный, весь в молниях, ремнях, заклёпках, нашивках:
— Ах!
— смотрит на куркуманва с благодарным восторгом. Нравится. Бросает модную тряпку на кресло, обвивает руками шею подтаявшего куркумаева, щебечет,
— Спасибо! Спасибо! Спасибо! Спасибо!
— и тут же, — Отвернись!
В мгновение ока тянет с себя старые драные джинсы, выныривает из толстовки. Перед глазами Ирины игоревны мелькают кубики на животе, маленькие грудки, сильные ноги. И снова её уход больше похож на бегство. Что же она творит, маленькая негодница!
Знала ведь, что лазутчикова на неё смотрит. Знала, она всегда знает.
Обычная рутина затягивает: просмотреть сводки, выслушать доклады, кадровый, хозяйственный сектор. Пара опросов по некрупным делам. Забежала к экспертам, столкнулась с Ольгой.
— Всё исследуете?
— Ох, ир, она полна сюрпризов! «Это точно». Поговорить, может, с Ольгой? Самой ей разобраться, видимо, не под силу. Мозговой штурм устроить, вдруг дельное что посоветует. Сама же лазутчикова сейчас не в состоянии ситуацию адекватно оценивать. Сколько раз подобное видела со стороны. Ну, нет! Вмешивать в свои личные дела постороннего, пусть даже и лучшую (единственную, будем честны) подругу. «Так-так. Значит, Найдёныш у тебя уже личное дело, а подруга — посторонний человек? Совсем нехорошо». Ладно, об этом можно подумать после. Сейчас надо найти в себе силы опросить девчонку и не сорваться. И решить, наконец, что делать с куркумаевым, кого к нему приставить. Вдруг вспомнила: вернулась из отпуска по ранению донцова. Донцова! Вот, кто будет контролировать куркумаева, кто не заинтересованное в Найдёныше лицо, потому что в глаза её не видела. Созвонилась, сообщила, передала, поручила. Всё. Молодец. Можно передохнуть, выпить кофе, может быть, даже перекусить. В дверях буфета столкнулась с донцовой, пропустила вперёд. Чёрт, совсем забыла, что именно здесь её девчонка ждёт. Сделала вид, что ей безразлично, пошла делать кофе, кивнула небрежно сидевшему в кресле Песцову. Но успела скользнуть взглядом: в сашином подарке Найдёныш сама, как подарок.
Комбинезон сел как влитой, подчеркнул аккуратность и миниатюрность фигурки. Захотелось немедленно этот подарок распаковать. И всего-то одна молния, наискосок, от правого плеча к левому бедру. Ох, невыносимо! Девчонка же, постояв остолбенело, вдруг выдала: — А у вас тут принято самых в мире красивых женщин собирать? Песцов, хихикнув несолидно, спросил:
— Что, и в эту влюбилась? Ответа Ирина Игоревна не услышала, видимо, жестом ответила Найдёныш.
Схватила кружку, выскочила из комнаты. Успела услышать медовый голос ники:
— Так это и есть ваш Найдёныш? Она мне уже нравится.