Осколки любви

— Я не хочу.
— Но, Арин...
— Никаких шаров, тортов и толпы людей.
— Ладно, — сдался он. — Как скажешь.

Она отвернулась к окну, сжав пальцы в плед.
На губах играла усталая полуулыбка. Но в глазах — лёгкая тоска.
Она не говорила вслух, но...
Да, ей хотелось праздника. Хоть капельку.

День выдался тихим.
Слуги ходили по дому словно тени. Мия была у Минхо.
А Хёнджин не спешил.

Арин проснулась от аромата ванили.
На прикроватной тумбе — чашка какао.
Рядом записка:

"Сегодня — не твой день рождения. Сегодня день, когда родился мой смысл. Повернись налево."

Она поворачивается — и на подушке аккуратно лежит платье.
Лёгкое, домашнее, кремово-розовое. А рядом — заколка, которую она потеряла полгода назад.

— Как...?

— Я нашёл, — сказал он из дверей.
Он стоял, опершись о косяк, с мягкой улыбкой. — И подумал, что ты сегодня должна снова быть собой. Красивой. Любимой. Настоящей Арин.

К вечеру он отвёл её во двор. Она была в шоке.

Никаких шаров.
Никакой толпы.

Только сад, увитый огоньками. Стол под вишнёвым деревом.
И — десятки маленьких бумажных фонариков. В каждом — письмо от него.
Они висели между ветвей, покачиваясь от лёгкого ветра.

— Это...
— Каждый год, пока мы были вместе, я писал тебе по письму. Но не отдавал.
— Почему?
— Ждал момента, когда ты снова захочешь жить. Сегодня — именно он.

Она медленно развязывала узелки.
Читала, замирая от каждого слова:

"Ты снова заснула на мне. И я чувствовал, как бьётся твоё сердце. Я не знал, что это такое — быть живым. До тебя."

"Сегодня ты впервые сказала, что скучаешь. Даже в голосе твоём — нежность. Арин, я погибаю от твоего взгляда."

"Ты держала Мию на руках. И мне казалось, я вижу чудо. Ты и есть чудо."

"Пожалуйста, живи. Я каждый день прошу это у неба. Живи. Рядом со мной."

Когда стемнело, он достал один последний фонарик.
Открыл.

Внутри было только одно слово:
"Выйдешь за меня снова?"

Арин засмеялась, плача.

— Я уже вышла.

— Тогда стань моей навсегда.

Он встал на одно колено.
И в этот вечер — не мафия, не врачи, не слабость, не диагноз —
А она стала центром мира.

Поздно ночью, когда она лежала у него на груди, он прошептал:

— С днём рождения, Арин. Я люблю тебя больше, чем могу выразить словами.
— И я...
— Нет, не говори. Просто... будь.
— Хорошо, — сказала она. — Только с тобой.

Проснулась она медленно — в привычной полутени, под тёплым пледом и с рукой Хёнджина, переброшенной через её талию.
Он всё ещё спал, уткнувшись носом ей в шею.
На часах — 08:37.
Слишком рано для чего-то серьёзного... или?

Вдруг раздался гулкий, театрально нарочитый стук в дверь.

— Её Королевское Величество! Прошу простить за раннее беспокойство, но... ПРАВИТЕЛЬСТВО МИРА ПРИБЫЛО С ПОЧЁТНЫМ ВИЗИТОМ!

Арин вздрогнула, а Хёнджин зарычал во сне:

— Минхо, если ты войдёшь — я тебя пристрелю.

Дверь всё равно открылась.

Вошёл Минхо. В белой рубашке, плаще, очках, с тростью и... с плюшевой совой на плече.

— Сэр Минхо Величайший и Первый, По Совместительству Дядя Мии и Тот, Кто Сегодня Делает Завтрак!

Арин начала хихикать, прикрывая рот.

— Арин Хван, с вашего позволения, я начну официальную церемонию вручения подарков от лиц, не имеющих никакого понятия, что происходит, но искренне вас обожающих!

— Минхо, — простонал Хёнджин, не открывая глаз. — Тебя никто не боится. Даже Мия тебя вчера толкнула.

— Шшш! Молчать, простолюдин!

Минхо щёлкнул пальцами — и в спальню по одному начали входить слуги. Каждый держал абсурдную коробку, перевязанную лентой, и кланялся, будто перед королевой.

— Первый подарок — от Комитета Международного Восхищения Арин! Там находится... (он вытянул бумажку) ...Шапочка с надписью: "Не трогай, я богиня".

Арин уже хохотала, упав обратно на подушку.

— Второй подарок — от Министерства Милоты. Мягкая игрушка ручной работы — это вылитый Хёнджин, только с ушками и в халате!

— Я подам на тебя в суд... — прошептал Хёнджин, но уже не выдержал и тоже начал смеяться.

— И, наконец, официальный документ от Объединённой Федерации Слухов и Болтовни: «Признание Арин Хван Самым Тёплым Солнышком на Всех Континентах» — с печатью, подписями и запахом печенья.

Он вручил ей пергамент с выжженной сургучной печатью и сердечками.

Завтрак был подан на золотом подносе. Арин сидела в кровати, в пижаме и с венком из ромашек на голове.
Минхо носился, как шут при дворе.
Хёнджин просто сидел рядом и смотрел на неё с обожанием.

— Как ты себя чувствуешь, Ваша Сахарность? — спросил Минхо.

— Я чувствую себя... любимой, — шепнула Арин и посмотрела на Хёнджина.

Тот тихо сжал её руку.

— Ты и есть. Навсегда.

Этот день она запомнила надолго.
Всё ещё с капельницами, всё ещё с уколами...
Но в этот день, как сказала она вечером:
— Я снова почувствовала, что могу смеяться, не думая о завтра.