Осколки любви

На дворе было два часа ночи, когда всё началось.

Хёнджин едва закрыл глаза, когда ощутил, как кто-то сжал его руку. Он вздрогнул — и сразу же сел на кровати.

— Хён...джин... — прошептала Арин, её голос был дрожащим, а губы побелели. — Мне... больно...

Он метнулся к ней. Она сидела, оперившись руками в простынь, волосы прилипли ко лбу.
— Это... оно?.. — он не мог говорить спокойно. Голос предательски дрожал.

Арин кивнула.

— Чёрт... Минхо! МИНХО, БЛЯДЬ, ПРОСЫПАЙСЯ! — Хёнджин уже поднимал Арин на руки, на ходу хватая плед, — ОНА РОЖАЕТ!

Из соседней комнаты раздался громкий удар — Минхо упал с кровати.
— Твою мать, снова ты меня будишь, как будто сам не рож...

— МИНХО! — голос Арин срывался. Она уже сжимала руку мужа так, что пальцы побелели. — МНЕ БОЛЬНО!

— Скорая! Сейчас! Быстро!

Минхо уже набирал врачей. Хёнджин не отрываясь смотрел на лицо своей жены.
— Я здесь. Я с тобой. Малышка, держись. Пожалуйста. Всё будет хорошо. Всё... я рядом...

Роддом. 3:42 ночи.

— Хёнджин... — она смотрела на него со слезами, уцепившись за его ладонь. — Мне страшно...

Он провёл дрожащей рукой по её щеке, прижимаясь лбом к её лбу.
— Мне тоже. Но мы вместе. Ты справишься. Ты самая сильная, слышишь?

— Я... не могу...
— Сможешь. Ради нас. Ради него... или неё. Ради нашей семьи.

Она кричала. Кричала от боли. Сжимала его ладонь до судорог.
А он сидел рядом. Ни на секунду не выпуская руку.
Каждый её вдох — как нож ему в грудь.
Каждый её стон — будто разрывал изнутри.

— ПОЧТИ! — сказал врач. — АРИН, ТЫ УМНИЧКА, ЕЩЁ ЧУТЬ-ЧУТЬ!

— ДАВАЙ, ЛЮБИМАЯ! Я С ТОБОЙ! — он целовал её волосы, глаза, щёки, губы. — Давай... давай...

И спустя несколько мгновений...

Раздался плач.

Первый. Громкий.
Словно новый мир родился.

— Это... — прошептал Хёнджин, не веря в происходящее.

— Девочка, — сказал врач, улыбаясь. — Крепкая.

Хёнджин заплакал.
По-настоящему.
Он уткнулся в грудь жены, обняв обеими руками, дрожащими, как в первый день их любви.

Арин — обессиленная, в слезах, с запутанными волосами — смотрела только на него.
Он посмотрел на неё с такой нежностью, будто мир снова обрёл смысл.

— Ты справилась... — прошептал он. — Моя девочка... моя сильная, нежная девочка...

Он наклонился к ней, поцеловал в лоб.
— Я так горжусь тобой...
— Ты был рядом... всегда...

— Всегда буду.

И когда медсестра принесла им их малышку, крошечную, с чёрной копной волос, закутанную в плед — Хёнджин впервые в жизни дрожал не от страха, не от злости, не от боли.
Он дрожал от любви. Настоящей.

Арин смотрела, как он держит их дочь. И впервые за долгое-долгое время она сказала:

— У меня теперь две причины жить.

Он посмотрел на неё.
— У меня — тоже.

Часы показывали 03:18.
Ночь. Тишина. В идеале — время сна.

Но не в их доме.

Из детской неслось пронзительное:
— УАААААААААААААААААААААААА!

— Она опять... — прошептала Арин с подушкой на голове.
— Я иду, — выдохнул Хёнджин, с глазами, как у зомби, шатаясь, как в последний бой.

Он поднялся, чуть не споткнулся о тапок Минхо с надписью «Лучший дядя», и вошёл в детскую.

— Принцесса моя... чего же ты опять кричишь? Ты ж только что съела бутылочку размером с мою ладонь...

Малышка лежала в кроватке, розовая, злая, недовольная, и визжала, как будто её срочно не устраивал мировой порядок.
Хёнджин взял её на руки. Укачал. Она продолжала орать.
Он проверил подгузник. Всё сухо. Всё чисто.
Он запел колыбельную. Она заорала ещё громче.

Он вышел с ней в коридор.

Арин уже сидела на кровати, волосы спутаны, глаза пустые.
— Что с ней?

— Я не знаю, — сдался Хёнджин. — Я сделал всё, что говорил Минхо. Даже постоял в носках на одной ноге и спел ей рэп на японском. Ничего не работает.

Арин взяла малышку, прижала к себе.
— Может, газики? Может, животик?..

— Или она просто злая. Она же наша дочь. Упрямая, вредная... красивая... и громкая.

Малышка вдруг перестала плакать.

— Вот видишь... — Арин улыбнулась. — Просто хотела к маме.

Хёнджин сел рядом. Его плечи опустились.

— Я никогда так не уставал. Даже когда был на войне с кланом Чонов и мы трое суток жили в канализации.
— Это и есть война. — Арин осторожно поцеловала его щёку. — Только теперь — семейная.

Малышка снова зашевелилась и...
БУУУУУУУУУУУУМ.
Пукнула. Громко. На всю комнату.

— Отлично, — сказал Хёнджин, глядя на неё с гордостью. — Маленькая мафиози. Уже устрашает врагов звуками.

— Подгузник, — зевнула Арин.

— Я.

Он поднялся, взял всё необходимое, и...
— Где перед и зад у этого подгузника?!

— Господи, — она рассмеялась. — Переверни. Он с рисунком спереди.

— Как я должен это знать?! В нём нет инструкции!

Через час они снова лежали в постели. Малышка — между ними.
Спала. Сладко. Без единого звука. Как будто не устраивала армагеддон час назад.

Арин прижалась к Хёнджину.
— Мы справились.

Он обнял её, уткнувшись носом в её волосы.
— Я так устал, что даже не чувствую ног. Но я счастлив. Безумно.

Она подняла глаза.
— Я тоже.

— Обещай, что даже если будет сложно... мы всегда будем вместе.

— Обещаю, — шепнула она.

— Обещаю, — повторил он. — До конца. И дальше.

Минхо стоял в гостиной, с Мией на руках.

— Так, Мия. Папа и мама спят. Мы с тобой взрослые. Два адекватных человека. Мы справимся. Окей?

Мия молча смотрела на него. С подозрением. Сложно сказать, от кого она унаследовала этот взгляд — Хёнджин так смотрел на врагов, Арин — на Минхо.

Он чуть подпрыгнул, покачал её.

— Эй, ми-малыш, ми-карапуз... Не надо орать, ладно?

Мия снова смотрела. Глубоко. Безмолвно. Словно понимала: "Ты не справишься, дядя".

Прошёл час. Минхо умудрился:

поменять подгузник (но сначала надел его вверх ногами),

укачать её с помощью K-pop,

спеть ей «Twinkle Twinkle Little Star», но в рэп-версии.

Она всё это время молча глядела на него, с серьёзностью генерала.

— Вот ты сейчас сидишь, да, и ты такая маленькая. Но у тебя лицо человека, который знает, где я закопал своё прошлое.

В ответ — соска выпала изо рта. Всё.

Началось.

— УААААААААААААААААААААААААААА!!!

Минхо подпрыгнул.

— Нет-нет-нет! Мия, солнышко, я же почти победил! Я уже прошёл «уровень подгузника», не включай босса!

Он побежал по особняку, как сумасшедший.
— Где бутылка?! Кто украл молоко?! Почему она такая громкая, если её лёгкие размером с грецкий орех?!

В это время в спальне.

Арин медленно открыла глаза. Мягкое солнце скользило по постели. Хёнджин лежал рядом, обняв её, и мир впервые за неделю был тише.

— Мия...? — прошептала она.
— С Минхо, — хрипло ответил Хёнджин. — Не вставай. Он просил не мешать ему... «быть взрослым».

Арин удивлённо приподнялась.
— Он... сам? Один?

— Угу.
— Надолго?

В ответ — как раз в этот момент, из холла донеслось:

— МИНХООООООООО ПОМОГИ МНЕ С МОЕЙ ЖИЗНЬЮ, Я НЕ ЗНАЛ, ЧТО МЛАДЕНЦЫ ТАКИЕ СИЛЬНЫЕ!!!

Арин расхохоталась. Хёнджин улыбнулся во сне.

Спустя ещё полчаса они спустились в гостиную.

Картина была эпическая:
Минхо сидел на полу, весь в слюнях, с волосами в кукольных заколках, и качал Мию в пледе.

— Тише... тише, моя маленькая богиня хаоса... пожалуйста, я просто хочу выжить...

Арин подошла, взяла малышку.
Та мгновенно притихла.
— Всё. Мама пришла.

Минхо уставился на неё, как на ангела.

— Она... у неё встроенный будильник на твой запах?!

— Ага, — кивнул Хёнджин, подходя и целуя Арин в висок. — Это называется «магия материнства». А ты просто дядя с заколками.

Минхо поднял палец:
— У меня есть вопросы к этой жизни, но сначала я пойду посплю... где-нибудь... навсегда.

Он вышел, пошатываясь, а Арин тихо засмеялась, глядя на Мию.

— Ты его сломала, да?

Мия заулыбалась. Её первый осознанный смех.
Словно отвечала:
"Конечно, мам. Я — ваша дочь."