Осколки любви

Палата была слишком тихой.

Капельница капала равномерно, словно сердце, которое не смело ускориться. Хёнджин сидел рядом с кроватью Арин, держа её ладонь в своей, прижав к губам. Её кожа была холодной и бледной. У него всё внутри клокотало.

Врачи не спешили. Сначала капельницы. Потом анализы. Потом ещё одна консультация. Его трясло от бессилия.

И наконец...

Дверь открылась. Вошёл лечащий врач, с папкой в руках и слишком спокойным лицом.

— Господин Хван. Нам нужно поговорить.

Хёнджин поднялся. Лицо каменное.

— Что с ней?

— Состояние стабилизируется, но... причина ухудшения не только в истощении и нервах. Мы сделали полное обследование.
Пауза. Молчание.
— Ваша жена... беременна. Уже примерно пять недель.

Мир остановился.

В ушах зазвенело. Хёнджин будто потерял ориентацию в пространстве.

— Что?..
— Мы это точно подтвердили. Её состояние сейчас крайне нестабильное, поэтому мы не сообщали раньше, чтобы избежать стресса. Но... у неё действительно будет ребёнок.

Он сидел рядом с ней, глядя на неё так, будто впервые в жизни.
Пять недель.
А он даже не знал.

Он подумал обо всём:
— о том, как она отказывалась есть,
— как падала в обмороки,
— как тащила себя на кухню с капельницей,
— как спала на его груди, чтобы чувствовать себя живой.

И теперь он знал: всё это время она была не одна.

Он провёл рукой по её животу. Ещё совсем плоскому. Но теперь — святому.

— Прости... — выдохнул он. — Прости меня, Арин. За всё. За то, что не увидел. За то, что не защитил.
Он наклонился и прошептал прямо в её живот:
— Я не дам вам погибнуть. Ни тебе, ни нашему ребёнку.

Она проснулась через пару часов. Слабая. Заплаканная. В его объятиях.

— Хён...
— Тише. Я здесь.
— Что сказали врачи?

Он взял её ладонь. Прижал к её животу.

— Сказали... что внутри тебя — целый мир. Наш мир.
Он посмотрел ей в глаза. Влажные. Испуганные.

— Ты беременна, Арин.
— Что?..

Она открыла рот, не веря. Он кивнул.
— Ты подаришь мне ребёнка.
— Но... я же слабая... я же...
— Ты — сильная. Самая сильная. Но теперь ты не одна. Теперь мы должны беречь тебя втроём.

Она заплакала. На этот раз — по-настоящему. Без боли. Со страхом, да. Но и с надеждой.

А он, впервые в жизни, поклялся вслух:

— Я отдам свою жизнь, если это будет нужно. Но ты родишь. Ты будешь счастлива. И ты будешь жива. Мне плевать, кого придётся уничтожить.

Он поцеловал её живот. Долго. Молча.

— Добро пожаловать, малыш. Мы тебя уже любим.

— Я сказала, я просто хочу проверить пару документов! Всего на полчаса, Хён!
Арин сидела на кровати, натягивая на себя халат. Её движения были медленными, слабость всё ещё держала тело, но голос — твёрдый. Упрямый.

Хёнджин стоял, скрестив руки на груди. Его взгляд был ледяной, губы плотно сжаты.

— Ты беременна.
— И что? Это не болезнь!
— Нет, это ответственность.
Он подошёл ближе, поднял халат с её плеч и аккуратно снял его. Потом аккуратно уложил её обратно в подушки.
— Теперь слушай. Очень внимательно.

Он сел рядом. Взял её ладонь в свою, как делал уже сотни раз, но теперь его голос был глубже. Сталь, в которой пряталась любовь.

— Ты больше не работаешь.
— Что?
— Я выкупил твой офис. Всё.
— Ты... что?!
— Он теперь принадлежит одной благотворительной организации. Я не шучу, Арин. Там больше нечего проверять.

Она смотрела на него с шоком, страхом, возмущением. Но он не отводил взгляда.

— Ты слишком долго ставила всех выше себя. Теперь ты будешь жить только для себя. И для нашего ребёнка.

Она попыталась встать. Он поймал её в движении и прижал к себе.

— Слушай. Я нанял лучших врачей в стране. Тебя будут проверять ежедневно. У тебя будет отдельная диета. Тебя будут кормить, лечить, оберегать. Но всё, что ты будешь делать сама, — это просыпаться в моих объятиях и засыпать под моим голосом.

Он провёл пальцами по её лицу.

— И если ты снова встанешь без разрешения, я сам буду носить тебя на руках по дому — и на унитаз, и к окну, куда хочешь. Я не шучу, Арин.

Она замерла.

— Это безумие.
— Нет. Это любовь.

Он взял её лицо в ладони.

— Я потерял бы тебя. Я видел, как ты гаснешь. А теперь ты во мне — двойным дыханием. И я не позволю тебе исчезнуть. Поняла?

Она медленно кивнула.

Он накрыл её одеялом, поправил подушки, поцеловал лоб.

— Лежи. Я приготовлю тебе обед.

Спустя полчаса он вернулся с подносом.
— Твоя еда. Приготовлено с любовью, страхом, злостью, паникой и двумя видеозвонками врачу. Наслаждайся.

Она рассмеялась.

А потом сказала:

— Хён.
— Ммм?
— Ты такой заботливый...
— Конечно. Я же теперь и муж, и охранник, и повар, и акушер, и психотерапевт.

Он подошёл и сел на кровать.

— Но знаешь кем я быть не хочу?
— Кем?
— Мужем, который потерял свою жену.

Он обнял её и положил ладонь на её живот.

— Я буду держать вас двоих до последнего удара сердца. Обещаю.

***

— Эм... госпожа Арин, это была клубника из Японии, самая сладкая... — нервно оправдывался повар, стоя у двери с подносом.

— Она слишком розовая, — надменно откинула Арин, лёжа на диване в уютной пижаме и с подушкой под животом. — А я хочу красную, глубокую, как кровь.
— Кровь... — прошептал повар и поклонился. — Сейчас найду!

Он вылетел из комнаты.

Минхо, развалившись в кресле, громко хохотнул.

— Она превратилась в королеву.
— Она была королевой, — холодно заметил Хёнджин, сидя на полу у её ног и массируя ей ступни. — Теперь она богиня.

Арин прищурилась.

— А ты чего ухмыляешься, Минхо? Ты вообще должен был привезти мне тот торт из Сеула.
— Торт был в трёх часах отсюда! — простонал Минхо. — Меня чуть не сбила бабушка на самокате!

— Не мои проблемы, — фыркнула она и отвернулась. — Мне он приснился. А если приснился — значит, ребёнок хочет.
— Ребёнок, или ты? — пробормотал Минхо.

Арин повернулась резко:

— Ты что-то сказал?

Хёнджин поднял голову с ледяным взглядом:

— Он сказал, что сейчас вылетает за тортом. Правда, Минхо?

— Да-да! Уже бегу, только бы не умереть по пути...

Спустя час:

— Хёнджин.
— Да, любимая? — отозвался он, складывая ей плед по размеру, чтобы не тянул живот.

— Мне жарко.
— Сейчас. Клик — кондиционер.
— Теперь холодно.
— Хорошо. Клик — обогреватель.
— А ещё я не хочу сидеть, я хочу на балкон, но на свежем воздухе, но чтобы не было ветра, но чтоб солнце светило, но не в глаза.
— Сейчас всё будет, любимая.

Через минуту на балконе стоял диван. Три пледа. Зонтик от солнца. А перед ней — столик с новыми красными ягодами.

Арин села, закуталась и кивнула.

— Хорошо. Теперь мне грустно.
— Минхо, музыку. Только не грустную, не громкую, не тупую.
— Вы издеваетесь... — простонал Минхо. — У меня была семья, жизнь, достоинство...

Хёнджин бросил на него взгляд, полный спокойного мафиозного насилия.

— У тебя была работа. Теперь у тебя есть она.
— Принято...

Арин поднесла ягоду ко рту и посмотрела на мужа.

— Хён.
— Да, любимая?
— А ты не боишься, что я сойду с ума?
Он встал на одно колено перед ней, как рыцарь.

— Я боюсь только одного. Что однажды ты перестанешь капризничать, и я пойму — ты устала. А пока ты устраиваешь войны с клубникой — ты жива. А значит, я счастлив.

Она улыбнулась. И впервые за день — искренне. Протянула ему ягоду.

— Поделюсь.

— За честь, мадам.

Он съел, и все слуги облегчённо выдохнули.

Минхо сел на пол, истерично смеясь.

— Я это всё записываю. Сценарий для будущего фильма «Беременная и Мафия».