Осколки любви

В доме было подозрительно тихо. Минхо, растянувшись на диване, листал журнал про оружие, бормоча что-то про пистолеты с глушителями. Хёнджин сидел в кресле у окна и просматривал документы с планшета, но взгляд всё чаще ускользал к лестнице. Он оставил Арин в спальне под наблюдением медсестры... с капельницей в руке.

И всё же ему было тревожно.

— Минхо, — пробурчал он, не отрываясь от экрана. — Тебе не кажется, что слишком тихо?

— Абсолютно, — зевнул тот. — Подозреваю, она или уснула... или сбежала на кухню.

— Что?

В тот же миг Хёнджин вскочил с кресла и побежал вниз.

На кухне царил настоящий спектакль.

Арин стояла у плиты в пижаме и с распущенными волосами. На одной руке болталась капельница, аккуратно прикреплённая к мобильной стойке, которую она умудрилась прикатить к кухонному столу. Она помешивала суп, утирая лоб плечом, и одновременно нарезала зелень. На плите что-то булькало, пахло жареным луком и чесноком.

— АРИН! — голос Хёнджина звучал как взрыв.

Она вздрогнула, обернулась — и виновато улыбнулась.

— Я просто... вы не ели с самого утра. А я лежу, лежу... Мне захотелось сделать вам ужин.

Минхо, появившийся за спиной брата, вытаращил глаза:

— Подожди... ты что, реально с капельницей... и кастрюлей?!

— Это безопасно, — бодро сказала Арин, — я всё продумала. Каталка надёжная, держу руку ровно, и даже проверила уровень раствора. Осталось минут десять.

— Арин... — Хёнджин подошёл ближе, схватил её ладонь, заглянул ей в глаза. — Ты понимаешь, что ты меня чуть не убила этим?

— Ну прости... — она тихо опустила глаза. — Я просто хочу чувствовать себя нужной. Не как пациентка. А как... твоя жена.

Он сжал губы. Сердце дернулось болезненно. Он провёл пальцами по её щеке, где уже снова выступал румянец.

— Ты моя жена, даже если будешь лежать в кровати и командовать из-под одеяла. Но, ради всего святого... — он обнял её одной рукой, другой удерживая стойку с капельницей, — скажи мне в следующий раз. Или зови меня. Или Минхо — хотя бы ради комедии.

— Я могу готовить! — важно заявил Минхо. — Однажды сделал яичницу, и только одна сковородка погибла.

Арин хихикнула.

— Вы такие... паникёры. Всё под контролем. Вот, попробуй.

Она поднесла ложку к губам Хёнджина, и он, не сводя с неё глаз, попробовал суп. Горячий. Пряный. Чуть солоноватый — она всё ещё плохо чувствовала вкус. Но это был вкус дома. Вкус её заботы.

Он вздохнул и положил лоб на её плечо.

— Ты с ума сводишь меня, женщина.

— Любовь — это всегда немного безумие, — шепнула она, проводя пальцами по его волосам.

Минхо, театрально вытирая слёзы «умиления», полез за тарелками.

— Ну раз уж у нас семейный ужин, я хочу первый кусок мяса. А потом расскажу, как чуть не женился на врачихе из реанимации. У неё была такая рука... как у боксера.

Они ели втроём. Арин между ними, капельница капает медленно, но почти закончилась. Смех звучал легко, разговоры перебивали друг друга, а Хёнджин каждый раз ловил себя на мысли: она — снова с ним. Здесь. Живая. Смешная. Тёплая.

И он поклялся — больше никогда не позволит ей упасть.

— Ты с ума сводишь меня, женщина, — пробормотал Хёнджин, всё ещё держа её одной рукой за талию, а другой аккуратно придерживая стойку с капельницей.

Арин молча прижалась лбом к его плечу. Суп на плите бурлил тихо, кастрюля почти закончила свою работу. А её руки уже дрожали.

Он почувствовал это сразу.

— Эй... — прошептал он, — ты дрожишь. Тебе нужно вернуться в кровать.

— Подожди... ещё немного, — прошептала она почти не слышно, уткнувшись носом в его рубашку.

Он отстранился, посмотрел ей в глаза — а она уже почти спала.

Её веки были тяжёлыми. Щёки — бледные, с лёгким розовым налётом. Губы приоткрыты. Она дышала часто и тихо, будто организм наконец решил взять паузу.

— Арин... — осторожно позвал он.

Она не ответила.

Только чуть сильнее прижалась к нему.

И тогда Хёнджин понял: капельница. Раствор был с седативным компонентом — он сам подписывал состав. Это была мера предосторожности — после сильного приступа организму нужно было отдохнуть, выспаться. Но Арин, упрямая, как всегда, не стала ждать, пока он подействует.

Она боролась до последнего, чтобы почувствовать себя живой. Сварить суп. Улыбнуться. Посмеяться с ними.

И вот теперь — спала. В его объятиях. В своей домашней пижаме, с одной рукой, всё ещё подключённой к капельнице, и второй — сжавшей краешек его рубашки.

Хёнджин не шевелился. Он стоял посреди кухни, держа её, как хрустальную фигурку, боясь даже дышать громко. Время остановилось.

Только звук капель из трубки и ровное дыхание Арин.

Минхо появился в дверях кухни, остановился. Увидел их. И замер.

— Она...? — тихо спросил он.

— Уснула, — так же шёпотом ответил Хёнджин.

— Суп не сгорит?

— Пофиг на суп.

Минхо кивнул и, впервые без шуток, быстро подошёл и выключил плиту. Затем выкатил из кладовой складной стул, поставил рядом с Хёнджином.

— Садись. Удобнее будет. Я подержу стойку.

Хёнджин сел, не выпуская Арин из рук. Она немного пошевелилась, прижалась щекой к его груди. Он почувствовал, как её дыхание утихает, замедляется. Тепло её тела растворялось в его.

Он уткнулся носом в её волосы, вдохнул родной запах ванили и чего-то домашнего, чистого.

— Я даже не знаю, как жить, когда ты вот такая, — прошептал он, больше себе. — Слабая. Сонная. Хрупкая. А я не могу ничего, кроме как держать тебя вот так и надеяться, что утро придёт снова.

Минхо ничего не ответил. Он просто стоял, держа стойку с капельницей, как будто это была самая важная миссия в его жизни.

Через полчаса Арин дышала спокойно. Раствор закончился. Хёнджин поднялся, перехватив её под руки, словно драгоценность. Уложил её на диван, укрыл пледом, поцеловал в висок.

Минхо тихо налил им обоим по чашке чая.

— Она в надёжных руках, брат. Но ты тоже не железный. Присядь, хоть на минуту.

— Только если рядом, — ответил Хёнджин, не отводя глаз от жены.

Минхо улыбнулся. Усталый. Тихий.

Так они и сидели — трое людей, объединённых не только кровью, но и доверием, и страхом потерять друг друга.

А Арин спала. Впервые — по-настоящему спокойно.

Свет мягко пробивался сквозь занавески, окрашивая комнату в тёплый янтарный оттенок. В гостиной стояла абсолютная тишина, только часы на стене тихонько тикали, отсчитывая утренние минуты.

Арин пошевелилась. Сначала неосознанно. Затем — уже осознанно. Её ресницы дрогнули, и спустя пару секунд она приоткрыла глаза, щурясь от света.

— Ммм... — тихо простонала она, морща нос. — Что за...

Она лежала на диване, укрытая мягким пледом. В пижаме. С пустой капельницей, подвешенной над головой. Голова удобно покоилась на большой подушке, под спину кто-то заботливо подсунул валик. Всё было идеально.

Слишком идеально.

Её взгляд тут же нашёл фигуру, сидящую на полу рядом.

Хёнджин. Подперев голову рукой, он полуспал, прислонившись к дивану, рядом с её ногами. Не брит, волосы чуть растрёпаны, рубашка смята, на переносице — след от пальцев: явно тер лицо.

Арин зажмурилась. Сделала глубокий вдох. И снова посмотрела на него.

— Ты издеваешься надо мной...

Он вздрогнул, мгновенно проснувшись.

— Арин?! — Вскочил, сел ближе. — Как ты себя чувствуешь?

— Как человек, который проснулся не в своей постели, под пледом, с капельницей, под охраной мужа-мафиози, который, кстати, устроил тут лагерь спасения. — Она уставилась на него, приподняв брови. — Я не младенец, ясно?

— Ты вчера стояла у плиты с капельницей в руке, жарила мясо и чуть не вырубилась в котелке с супом, — парировал он с усталым голосом. — Так что, да, я слегка поволновался.

— «Слегка»? Ты ночевал на полу!

— Хотел рядом. Убедиться, что дышишь.

— У тебя миллиард подчинённых, ты глава семьи, человек, от одного имени которого дрожит Сеул, но не можешь лечь на кровать, потому что я заснула на диване?

— Именно. — Он уселся обратно на пол, скрестив руки на груди. — Добро пожаловать в мою жизнь.

Арин закатила глаза.

— Боже, ты невозможный...

— Спасибо. И ты тоже, миссис «Я с капельницей, но хочу ужин готовить».

— Это было важно! Я хотела, чтобы вы поели. Хотела чувствовать себя... нормальной.

Он посмотрел на неё, уже мягче. Взгляд стал тёплым.

— А для меня ты — нормальная. Даже когда ругаешься в полусонном состоянии.

Она хмыкнула, надула губы и отвернулась.

— Я всё равно могла дойти до кровати сама. Не обязательно было устраивать тут... лежбище.

— Ты отключилась у меня на руках, Арин. Тебя можно было бы и на руках в спальню отнести. Но ты обняла меня и прижалась, как котёнок. Попробуй после этого оторвать тебя — сам бы спать не смог.

Арин уткнулась лицом в подушку и пробурчала:

— Я тебя ненавижу.

— Ты меня обожаешь.

— Ненавижу.

— Обожаешь.

Она повернула голову, приоткрыла один глаз и уставилась на него с притворной яростью.

— Сделай мне чай.

Он встал.

— Уже иду, ваше ворчливейшество.

— И поджарь булочку. С мёдом.

— Может, ещё и в кровать принести?

— А ты что, не собирался?

Он ухмыльнулся и пошёл на кухню, а Арин, едва он вышел из комнаты, прижалась лицом к подушке и... тихо улыбнулась. Маленькая, довольная улыбка, которой не было уже давно.

И да — может, она и ворчала. Может, и злилась на гиперопеку. Но в глубине души она знала: рядом с ним она в безопасности.

Пусть и с капельницей.