Осколки любви

Утро наступило медленно, будто опасалось потревожить покой. Сквозь плотные шторы в комнату пробивался мягкий свет, и всё вокруг было будто в тумане: воздух, движение, дыхание. Арин проснулась от ощущения тепла. Мягкие простыни, ровное дыхание рядом и рука, крепко сжимающая её пальцы. Такая же, как ночью. Такая же сильная, отчаянно цепляющаяся за неё.

Хёнджин сидел рядом, не смыкая глаз. Его волосы были взъерошены, глаза — красные, но в них уже не было паники. Только решимость. Упрямая, бескомпромиссная. Она его не потеряет — потому что он её не отпустит.

— Доброе утро, — шепнула она.

Он поднял глаза, тут же наклоняясь ближе, прижимая её ладонь к губам.

— Не двигайся. Просто лежи, хорошо?

Она тихо улыбнулась, немного натянуто. Слабость была ужасной. В теле — тяжесть, голова кружилась.

— Мне... нужно в туалет, — произнесла она тихо, слабо морщась. — Я в порядке, правда.

Он сразу нахмурился.

— Ни шагу без меня.

— Хён...

— Нет, Арин. Даже не обсуждается.

Он уже поднялся, аккуратно подхватив её под спину, как будто боялся снова увидеть её лицо бледным и пустым, как ночью. Он был осторожен до предела — каждая его рука, каждое движение говорило об одном: «Ты хрупкая. И ты моя. Я не позволю тебе исчезнуть».

— Я не ребёнок, — попыталась возразить она, когда он взял её на руки, как будто это нормально — не дать жене дойти до туалета самой.

— А я не мужчина, если отпущу тебя туда одну, — сухо бросил он. — Держись за меня. Всё вместе. Даже это.

Она опустила глаза, прижимаясь к нему. Так близко. Так безопасно. Слышала, как стучит его сердце. Ровно, уверенно. Его дыхание — её якорь.

Он аккуратно отвёл её в ванную, оставался рядом, но не нарушал её границ. Просто стоял за дверью, готовый в любой момент влететь, если она пошатнётся или позовёт. Когда она вышла, он подхватил её, как будто она снова могла рухнуть. Пелена заботы была почти душной — но в этой душности было столько любви, что отказываться от неё было бы преступлением.

— Ты пугаешь меня, — прошептала она, вернувшись в кровать. — Так можно сойти с ума.

Он присел рядом, взял её лицо в ладони.

— Если я сойду с ума, то только от страха тебя потерять. Не проси меня быть спокойным, Арин. Ты — моя жизнь. А когда жизнь умирает на твоих глазах, спокойствие становится роскошью.

Её глаза наполнились слезами. Тихими. Горькими. Настоящими.

— Я же не умерла, — выдохнула она.

— Но ты уходила. Я видел это. И больше не допущу. Я отменил все встречи. Все дела. Всё к чертям. Я с тобой. Круглосуточно.

Она прижалась лбом к его щеке.

— Ты с ума сошёл, Хван Хёнджин.

Он обнял её, крепко.

— Да. Но только по тебе.

Остаток утра он не отходил от неё ни на шаг. Завтрак она ела с его рук — сначала ругалась, потом сдалась, видя, как он держит ложку, как будто от этого зависит её дыхание. Он сидел рядом, не отводя взгляда, даже когда она закрывала глаза. Он ни разу не притронулся к телефону.

— Это ненормально, — прошептала она, глядя в окно. — Ты не можешь быть здесь вечно. Ты глава...

— Ты моя жена, — прервал он. — Всё остальное — ничто. Если ты не будешь рядом, мне не нужен ни этот дом, ни деньги, ни вся эта проклятая власть. Я всё это сделал ради того, чтобы ты была в безопасности. И если я сам стал причиной твоей боли — я сломаю себя до основания. Но больше ты не будешь одна. Никогда.

Она смотрела на него долго. И впервые за много дней не чувствовала злости, страха, боли. Только бесконечную любовь к человеку, который готов поставить весь мир на паузу — ради неё.

Он лёг рядом, укрыв её пледом, прижимаясь щекой к её волосам.

— Мы всё переживём, Арин, — прошептал он. — Главное — ты. Живая. Со мной.

— Со мной ты всё равно будешь рядом даже в туалете, да?

Он усмехнулся.

— Привыкай, жена. Теперь ты моя миссия 24/7.

Флешбек: Первая трещина

Это случилось весной. Всё вокруг цвело. Сакура за окном, солнечные лучи, воробьиные трели в саду. Арин смеялась. Улыбалась, гладила свежевымытый пол в гостиной, гоняла пыль с подоконника. На плите — кипел чайник, в воздухе витал запах печенья. Хёнджин только вернулся после трёхдневной поездки — усталый, мрачный, но едва заметно мягкий, когда она выбежала ему навстречу.

— Ты снова не спал? — спросила она тогда, коснувшись его щеки ладонью.

— А ты всё так же пахнешь домом, — ответил он, опускаясь на колени и прижимаясь к её животу. — Прости, что долго.

— Ты всегда долго. Я уже привыкла.

Он почувствовал лёгкую обиду в её голосе. Тонкую, почти невидимую. Он хотел было обнять её, загладить вину, но...

Она пошатнулась.

— Эй... — Он сразу подхватил её под локоть. — Что это было?

— Просто... резко встала. Всё нормально.

Но это было не нормально.

На следующий день она не смогла встать. Температура. Слабость. Пульс — еле ощутим. Он вызвал врача — в панике, в ярости, уже тогда начал рычать на охрану, требуя объяснить, почему она вчера "вроде как нормально выглядела", если сегодня она еле дышит.

Диагноз прозвучал, как выстрел.

Кардиомиопатия. Слабое сердце. Системное истощение. Эмоциональное переутомление. Синдром хронической гипоксии.

Хёнджин не понял и половины, но понял главное: её тело — изнутри — предаёт её.

— Это не излечимо? — спросил он глухо.

— Нет. Но можно стабилизировать. Только с полной сменой ритма жизни. Без стресса, без перегрузок. И ни в коем случае — никаких нервных потрясений. Понимаете?

Он не ответил. Просто сидел рядом с ней всю ночь. А потом следующую. И ещё одну. Он впервые боялся. По-настоящему.

Арин же... молчала.

В ней не было истерики. Только стыд.

— Я сломалась, — шептала она. — Я испорчена.

— Ты — мой человек, — отвечал он, злясь на неё. — Ты не сломалась. Ты просто хрупкая. Но даже хрусталь может резать, если знать, как держать.

— Ты не должен быть рядом. Я слабость. А ты — огонь.

— Я готов гореть всю жизнь, если это будет освещать тебе путь.

Именно тогда он начал менять всё.

Убрал лишнее. Назначил доверенного заместителя. Сократил количество операций. Поставил врачей в дом. Установил тревожные кнопки в каждой комнате. Даже камеры, чтобы наблюдать за её движениями, если вдруг отлучится. Она смеялась тогда, слабо:

— Я теперь как под наблюдением ФСБ?

— Нет, — отвечал он. — Под защитой Хван Хёнджина.

С тех пор он не позволял ей падать. Ни физически. Ни душой.

Он стал почти параноиком. Но параноиком с золотым сердцем. Потому что единственное, что его действительно пугало — это потерять её. Больше всего. Даже больше, чем смерть.