КОРНИ

Дверь за спиной Рины тихонько скрипнула. Она почувствовала, как что-то тяжелое и колючее опускается ей на плечи. Горяй улыбнулся.

-Замерзнешь ведь, - он растёр руку о руку, выпустив небольшое облачко пара, - похолодало, ночь всё-таки.

-Спасибо, - она улыбнулась и подвинулась ближе к шалфею, - присядешь?

Мужчина посмотрел на холодные деревянные ступеньки, затем куда-то вдаль и предложил лучше всем зайти внутрь и выпить напоследок чаю с лавандой, а затем отправляться спать.

Лютик всецело поддержал идею и все трое зашли в дом. Хоть Рина и понятия не имела, что им предстоит делать завтра, и в чём состоит план, в одном она была абсолютно уверена – легко уже точно не будет.

Кот выделил Рине гостевую спальню, расположенную недалеко от бани. Стены, отдающие накопленное за день тепло, не были побелены. Прямо напротив входной двери расположилось совсем маленькое окошко с резными белыми ставенками, которые сейчас были закрыты. Под окном стоял большой сундук с резной деревянной крышкой, на которой можно было сидеть, на стене слева висел гобелен с оленями, а справа от входа стояла высокая кровать, рассчитанная на одного человека, но явно более крупного, чем Рина – места, когда она легла, было предостаточно. Несколько слоёв перин и матрасов, пружинящее основание кровати, обилие подушек и покрывал – всё это напомнило ей кровать бабушки Муси в её родном доме. Как она там? Укутавшись в пышное пуховое одеяло, остывшее за день и приятно охлаждавшее тело после жаркого чаепития, она смотрела в потолок и никак не могла уснуть.

Она слушала, как скрипят половицы под шагами кота, который только что поселил Горяя в комнату на противоположной стороне коридора, ближе к кухне. Щелчок мягкими пальцами, и яркая полоска теплого света, выползавшего из-под двери и цеплявшегося за узкий тканный прикроватный коврик, тут же исчезла. Кот погасил огни во всей избе разом и зашагал куда-то в сторону чердака. Ему для этого лампы были не нужны.

-Лютик? - позвала она тихо, когда шаги послышались прямо возле её спальни. Прошедший было мимо кот остановился, вернулся назад. – Лютик, ты не останешься здесь? Со мной...

Он не ответил. Дверь распахнулась мягко, едва заметно скрипнув петлями. Шаги стали легче, мельче. Она почувствовала, как на кровать запрыгнуло тяжелое пушистое облако, хвост щекотнул ей пальцы. Кот потоптался на месте, разминая себе перину и оставленный Риной кусочек одеяла, и улегся, свернувшись клубком, вплотную прижавшись к девушке. Она протянула руку, обняла его, прижимая сильнее. Лютик не возражал. Так они спали тогда, раньше, когда она девчонкой приходила к баб Мане и оставалась у неё ночевать. Пушистый кот всегда оказывался рядом, грел полосатым боком, утешал неспокойными ночами, особенно во время гроз, которых так боялась маленькая Риша.

Замурчал.

Она гладила его по голове, между велюровыми ушами с тонкими волосками, торчащими в разные стороны. Пальцы утопали в шерсти.

Мысли заполонили голову и даже усталость после совершенно сумасшедшего дня никак не могла взять верх. Сегодня она впервые творила магию, впервые держала в руках холодное оружие, впервые убила что-то, кого-то... даже увидела живую избушку на курьих ножках, о которой знают все дети, выросшие на славянских сказках, но думала она совершенно о другом. Там, за дверью и узкой полосой коридора, совсем близко, спит её отец, которому почему-то нельзя ничего рассказывать. Да и что рассказать? Привет, Гриша, ты мой отец! Да ну, ерунда какая-то. Отдаёт голливудскими фильмами. Да и что изменилось бы, если бы она сказала? Он ведь всё равно не помнит. Поверил бы он на слово? Заметил бы внешнее сходство? Был бы он счастлив воссоединению или расстроен утраченными годами? Стал бы он относиться к ней по-другому? Стали бы они, в конечном счете, близки? Кто знает... И что изменилось бы в ней самой? Прошла бы её скованность, исчезло стеснение? Вряд ли. Да, это её отец, человек, подаривший ей жизнь и имя, а еще муж матери и её единственный возлюбленный. Им точно было бы, о чем поговорить. Но что делать ей? Она не знала его, по большому счету. Помнила лицо по сохранившимся фотографиям, по редким образам воспоминаний, меркнущим с течением лет. Когда его не стало, она была маленькой пятилетней девочкой с двумя хвостиками на макушке, одетой в красные колготки и платье с нарисованными клубничками. А теперь? Теперь она взрослая девушка. Она другая. Совсем не та, которой он мог бы её запомнить. Красные колготки налезут ей теперь разве что на руку до локтя, а бантики с пришитыми пластиковыми пчёлками, которые мама купила в деревенском магазине, уже давно истрепались и потерялись где-то в закромах дома. Ей уже двадцать лет, она сама принимает решения, сама бедокурит и выкручивается, даже живет в городе и учится на современном направлении, не то, что в селе. Ей уже двадцать... а ему по-прежнему тридцать... Сейчас это не ощущается колоссальной разницей, больше это не тянет на привычную расстановку сил между родителем и ребёнком. Да у одной из девчонок, что живет с ней вместе в общаге, парень такого возраста! И всё же ощущение непререкаемого авторитета никуда не делось, но дело не в цифрах. Она превозносила его все эти годы, думала, фантазировала, какой была бы жизнь, если бы всё сложилось иначе. Какой счастливой была бы мама, как спокойно шли годы, как было бы здорово и безмятежно. Каждый раз, когда они с Галиной ругались, Рине представлялось, как её отец приходит, утешает её, защищает от материнских нападок. Встает на её, Рины, а не кого-то другого, сторону. Но его не было. Фантазии оставались фантазиями, и стоило разлепить заплаканные веки, как реальность молниеносно перечеркивала всё, что рисовало воображение. Отца не было. Тогда был дед, но скоро и его не стало.

За годы отсутствия Гриша превратился в её восприятии в какое-то богоподбное существо, отличавшееся мягкосердечием и всемогуществом. В её воображении он мог решить любую проблему, справиться с каждой бедой, побороть абсолютно все превратности судьбы. Он был героически смел и светел. Это давно уже был не человек, это был ангел-хранитель, которого она сама себе придумала. Образ, что помогал переживать тёмные времена. Советчик, друг, защитник.

И теперь он здесь.

Побитый, уставший, сломленный. Просидевший пятнадцать лет в тюрьме из корней сумасшедшего дерева. Изможденный и настоящий. Не было мягкого белого света, окружавшего его, как в её снах и фантазиях, не было этой супер-способности разрешать любые проблемы чуть ли ни одним своим взглядом. Это был обычный человек (если не брать в расчет его таланты в магии). Он был простым, грустным, одиноким. Запутавшимся в себе и в мире. Пелена восторга и идеализации постепенно слетала с её глаз. Всё чаще она видела не героя из своих снов и мечтаний, а обычного мужчину, не сильно старше её. Проблем у которого, очевидно, было не меньше, чем у неё самой.

Она старалась цепляться за мысль, что всё в порядке, что это всего лишь шанс узнать его получше, увидеть его настоящим. Познакомиться с отцом-человеком, а не отцом-ангелом, созданным собственным разумом и сердцем. Шанс действительно сблизиться, не по факту рождения и общей крови, а по духу, пройдя через превратности судьбы. Столкнуться настоящими характерами и посмотреть, что из этого выйдет. Но она боялась этого. О, как она была напугана одной лишь мыслью, что идеализированный образ её всегда понимающего, справедливого и сильного отца окажется далёк от реальности. Да, все вокруг постоянно твердили, каким Гриша был замечательным, как он любил семью, каким был добрым и отзывчивым. Но это их восприятие, их правда. Свою она не успела понять. Не разглядела, не запомнила. Что если он окажется не таким с ней? Что если факт родства не сыграет свою роль, пока он об этом не помнит? Будет ли он и дальше таким приветливым? Нет ли в нём тёмной стороны? Позволит ли он действительно узнать его? Почувствует ли, что их связывает что-то большее, чем обстоятельства, в которых они оказались? Оправдает ли он её ожидания? Смогут ли они действительно стать семьёй? И как долго они еще будут оставаться рядом? А можно ли будет вернуть его домой?

Всё это роем жужжало у неё в голове, не давая сомкнуть глаз. В какой-то момент кот не выдержал, подтянулся ближе к её лицу, коснулся лапами щёк, лба, вынуждая зажмуриться на мгновение, и тут же уложил обе лапы ей на отяжелевшие веки, не давая разомкнуть их вновь. Подушечки лапок были теплыми и сухими.

-Спи, мышка, - мягко промурчал он, - вопрррросы никуда не денутся за одну ночь. А разочарррроваться ты всегда успеешь соверррршенно в чём угодно. Таковы вы, люди. Поэтому сейчас прррросто спи.

В комнате дальше по коридору была точно такая же обстановка. Кровать, окошко, сундук. На его резной крышке сидел Горяй, распахнув ставни и впуская прохладный ночной воздух в комнату. В руке у него было круглое в витиеватой оправе зеркало на тонкой серебристой ручке. По стеклянной поверхности пошли крапинки – свидетельство долгих лет жизни этой вещицы. Он внимательно смотрел на зеркальную поверхность, пытаясь разглядеть в деталях своё лицо, отсвечивающее синим в неверном свете луны. Крутил подбородок из стороны в сторону, пальцами второй руки то трогал нос, поднимая его кончик чуть вверх, то прикрывал губы, приподнимал немного брови. Он искал их, эти непонятные и расплывчатые черты, которые, как ему показалось, он видел сегодня весь день прямо перед собой, но в чужом лице. Нос? Да, пожалуй, нос похож, надо лишь чуть вздёрнуть кончик. Брови? Да, изгиб такой же, но что если это искусственно созданная форма? Глаза? Глаза очень похожи, да, только изгиб ресниц заметнее и цвет радужки чуть темнее. Волосы, конечно, совсем отличаются, но он ведь не всегда был седым, ведь так? Могут ли это быть родственные черты? Разве такое возможно? Сказала бы она, если бы знала его прежде?

Всё смешалось. Казалось, что он провёл в заточении сотни лет, но так ли это? Что если и это тоже был морок? А может, морок это всё то, что происходит сейчас? Может это нереально? Девица со светло-русыми волосами, говорящий кот, белка, разговаривающая стихами... может нет на самом деле этой избушки? И этого зеркала? Зеркала тоже нет?

Он увидел своё искаженное ужасом лицо: обесцвеченные широко распахнутые глаза, искривлённая полоска рта, впавшие щёки. Дёрнувшись в эмоциональном порыве, он отшвырнул треклятую стекляшку. Зеркало с глухим стуком ударилось о бревенчатую стену и плашмя шлёпнулось на пол, разбрызгивая звон осколков по всей комнате. Он поёжился – это наверняка все слышали. Он почти физически почувствовал на себе укоризненный взгляд кота. Откинул голову назад, растер ладонями лицо, сильно, до красноты. Завязал волосы резинкой, снятой с запястья. Встал медленно, чеканно, словно на сломанных шарнирах, подошел к разбитому зеркальцу, не боясь наступить на острую крошку. Возле самых его ног лежал большой осколок, отражая кусочек неба, выхваченный из окна, и сгорбившуюся белёсую фигуру, безумный дребезжащий взгляд. Мужчина протянул руку. Гладкий, холодный кусок стекла с острыми краями выглядел настоящим. Он ещё раз взглянул на себя. Всё еще молод. Впервые он увидел своё отражение в лезвии скифского клинка. Потом избе, недалеко от входной двери, потом в предбаннике, когда Лютик стриг его и приводил в порядок. И сейчас. Все версии выглядели одинаково, отличалось лишь выражение глаз. Он видел в них что-то абсурдное, что-то пугающее, что-то безумное.

Когда ты целую вечность находишься в бреду, на тонкой грани между бодрствованием и забытием, балансируя, но раз за разом проваливаясь в одну или в другую сторону (чаще в неприятную), ты теряешь связь с реальностью. Когда тебе годами пудрят мозги и не дают увидеть, услышать и почувствовать того, что происходит вокруг, ты упускаешь последние нити, связывающие тебя с настоящим миром. Как понять, как узнать, не сон ли это? Не морок ли?

Сухие тонкие пальцы сильнее сжали осколок. Маленькая карминовая капелька соскользнула вниз с острого конца стекла. Он внимательно следил, как еще одна капля медленно огибала сжатые пальцы. Решение пришло само. Он огляделся, но не найдя ни ручки, ни пера, ни хоть чего-нибудь другого, лишь чертыхнулся и перехватил осколок поудобнее. На раскрытой левой ладони он медленно выводил линии, сплетающиеся в древние знаки. Рука дергалась, контуры оставались рваными, неровный срез стекла причинял боль. Он сжимал зубы до скрипа, зажмуривался до пляшущих мушек перед глазами, но не останавливался. Когда он закончил на руке красовалась руническая вязь в зеркальном виде. Он вгляделся в неё внимательно, узрел знаки в сплетавшихся струйках крови. Поднёс ладонь к губам, прошептал, как заклинание, слова, что оживят узор, а потом... со всего маху ударил себя окровавленной рукой по лбу. Мир закружился, расплылся, завертелся в агонии, ноги его подкосились, и он рухнул на пол, приложившись головой о сундук. Яркий свет залил глаза. В ушах загудело.

Когда он очнулся, за окном уже светало. Медленно оторвав голову от пола, он попытался сесть. Получилось, на удивление легче, чем думалось. Он сидел, прислонившись спиной к сундуку, чувствовал, как по шее пробирается прохладный ветерок. Прямо перед ним валялась серебристая оправа зеркала на тонкой ручке, а прямо из-под неё разметались в разные стороны большие и маленькие куски стекла. Медленно всходящее солнце окрашивало их в розовый, от чего они напоминали остроконечные лепестки астр. Левая рука была в засохшей крови, но знак на руке уже затянулся, покрылся тонкой молодой кожицей, совсем светлой. Чародей дотянулся до осколка, которым его начертил, взглянул на себя. На лбу красовалась кровавая отметина в виде рунического знака. Меж глазами жгло. В остальном видок был у него так себе. Он отложил осколок в сторону, помассировал виски. Ложиться спать уже не было смысла. Поднявшись с пола, он одним широченным шагом переступил через разбитое зеркало, едва не нарвавшись на незаметную стеклянную крошку, и отправился в предбанник. Пока умывался из кадки с остывшей водой и смывал с рук кровавое кружево, размышлял о том, что случилось ночью.

Нанесенный на руку знак должен был помочь ему прояснить ум. Он вспомнил его внезапно, образ пришел сам собой, когда он размышлял о мороке и его воздействии на сознание. По сути, одна часть заклятья должна была уничтожить морочащие чары, если таковые были. Но их не оказалось. Формула просканировала тело, голову, весь разум, но морока не нашла. Вторая часть вязи предназначалась для того, чтобы открыть доступ к потаённым воспоминаниям. И это сработало бы, если бы это была обычная потеря памяти. Самая обыкновенная амнезия, всего лишь последствия долгого пребывания в бреду. Но нет. Чары натолкнулись на препятствие, да не просто стену, а целую крепость. Чужое заклятье, выросшее в его сознании и закрывавшее от него прошлое, прятавшее его, не хотело сдаваться. Защитная система чужеродной ворожбы сработала на ура, чуть не снеся ему самому голову и не обнулив сознание до состояния младенца. Мощная работа, поставленная умелым чародеем. Сильная, агрессивная, с серьёзной встроенной охранной системой. Он был не готов к такому противостоянию, сил едва хватило на одну эту руническую вязь. На магические войны у него явно ещё не было ресурса. Теперь он знал, был уверен наверняка, что морока на нём нет, а всё происходящее правда. А ещё он убедился, что его память забрали, и это никак не связано с чертовым деревом. Кто-то украл у него воспоминания, спрятал их за высокой стеной и не даёт к ней подступиться. И сейчас не важно, кто это был, главное снять защиту, сломить заслонку, тогда всё станет понятно. Тогда он вообще во всём разберется. Тогда он поймёт, почему нос девчонки так похож на его собственный, почему кот смотрит на него так, будто ждёт чего-то и почему белка так ему симпатизирует. Главное, расколдовать свой собственный разум.

Вопрос лишь в том, как это сделать? На такую серьёзную работу потребуется не мало сил, а ещё ни один подход. Это что-то комплексное, сложное. Разбирать придется буквально по кирпичику. Сейчас бы найти его тетрадь с записями, что он вёл во время обучения. «Вот чёрт!», - думал он, - «Про тетрадь я помню, а у кого учился – забыл!». Досада на секунду захлестнула его. Если бы он помнил своего учителя, то наверняка смог бы рассчитывать на его помощь. С другой стороны, все эти годы его никто, видимо, не искал. Откуда знать, вдруг с наставником отношения уже давно испорчены? В любом случае, это была бы хоть какая-то помощь. «Разве что...Нет, она ещё слишком неопытна, ей нельзя браться за такие сложные вещи...», - он отмёл навязавшуюся мысль.

Горяй еще раз сполоснул руки и внимательно вгляделся в оставленные на коже рубцы. Защитное заклинание, что не дало ему истечь кровью, что защищало его всё это время от неминуемой смерти в душащих объятиях корней, иссякало, таяло на глазах. Он видел тонкие, уже почти совсем незаметные золочёные паутинки, обвивающие тело. И все нити тянулись к сердцу, где висел круглый деревянный амулет. Кто-то давным-давно подарил его ему, кто-то сделал его специально для него, он чувствовал. Если бы не эта штучка, ему уже давно не поздоровилось бы. Вряд ли он вообще смог бы здесь оказаться. Скоро его неуязвимости придёт конец, придётся с этим что-то решать. Как минимум, зеркала больше бить не стоит.

Взгляд. Он поймал его самым затылком. Кто-то внимательно наблюдал за ним со спины. Оглянулся. Зеленые глаза с вертикальным зрачком смотрели с насмешкой и интересом.

-Осколки чтоб собррррал, - кот потянулся, сделавшись ростом с чародея, - не хватало еще тут беспоррррядки рррразводить. А если бы оно было заколдованно на семь лет неудач, что бы делал потом? – Баюн хитро прищурился.

-Порчу снимал, что ж ещё? - Пожал плечами Горяй. Кот хохотнул в усы.

-Девочку не пугай такими вещами, я её вчеррра и так еле уложил... - Взгляд кота сделался серьёзным, в глазах чувствовалось строгое предупреждение, почти отеческий наказ. - Думал, если ррразбудишь, пррибью... но ты быстррро вырррубился. Повезло. – Горяй почувствовал, что это лишь частично шутка. - Она к таким вещам не пррриспособилась ещё. Вчеррра был её перрррвый день на этой сторррроне, а ты тут уже саможеррртвоприношения устррраиваешь. Хочешь её отпугнуть?

Мужчина резко покачал головой. Терять Рину ему крайне не хотелось, он просто не мог её упустить. Чувствовал, что в ней есть что-то особенное, что-то важное лично для него. В этом знакомом лице...

-Уберрррёшься, - продолжил кот, - самоварррр поставь.

И Лютик медленно побрёл мимо в сторону кухни, всё ещё нервно дёргая хвостом.

-А ты куда? – Мужчина вытер руки полотенцем и схватил кадку с красной водой, чтобы опорожнить её, пока Рина не проснулась и не заметила случайно.

-В подвал. За варрреньем. – Он оглянулся и сказал уже мягче, улыбаясь: - Малиновым. Бутеррррбродов наделаем... - И облизнул белые усы. Горяй мечтательно уставился в поток. Малиновое варенье было его любимым. Если бы и у него были усы, он бы тоже их облизнул.