Дети большой перестройки

4

        17

    Наступило лето и у меня начались школьные каникулы. Лето я обычно  проводил со своей семьей в расширенном составе за счет тетей, дядей и их детей на загородной  даче. Этот способ отдыха мне уже давно приелся и я, с большой радостью, готов был променять его на что угодно другое.

  У меня на даче, с раннего детства, образовалась группа постоянных друзей, ставшими таковыми исключительно за территориальным принципом. Все детишки трех ближайших улиц дачного поселка, не взирая на возраст и пол, сколотили компанию и, с утра до вечера, мы бродили по пляжу, купались в Днепре десятками раз за день, а когда сильно припекало знойное солнце, прятались под укрытием крон деревьев частного сектора. Главное в этих проулках было не забывать обходить стороной административную территорию села, так как здешние местные нас на дух не переносили и, взяв на вооружение лозунг пионеров,  всегда были готовы навалять городским тунеядцам. Для этого щепетильного дела им не нужно было ни поводов, ни каких либо оправданий или зацепок и бойня при встрече была просто неизбежна. Обычно все начиналась с лаконичной фразы: «Шо? А шо вы? Шо ты?», после чего в ход шли хорошо подготовленные для таких дел стальные кулачки сельских хулиганов. Благодаря тому, что большую часть своих жизней они проводили на чистом воздухе, да еще систематически получали физические нагрузки в поле и по хозяйству,   сельские ровесники были поздоровее нас и мы, часто превосходя их количеством, но всегда прогнозировано терпели разгромное поражение. И что было для меня самым несносным, никакие нанесенные моим коллегам во время этих стычек моральные унижения и физические увечья, никогда ни вызывали у них желания основательно подготовится и взять хотя бы один реванш. 

  Такая неутешительная тенденция объяснялось малоспособным для таких мероприятий личным составом нашей компании. Среди моих соседей по участку преобладали  представители семитской группы и понятно, с родителями интеллигентного рода занятия. А одна улица, которая располагалась параллельно моей, была вообще, от и до, заселена еврейскими поселенцами. И так проехав пару километров от Киева и попав на эту улицу, где через каждую ограду просматривались вооруженные граблями и лопатами люди с кучерявыми черными гривами, которые смотрели на тебя большими печальными глазами, и могло спокойно сложится впечатление, что ты, каким то дивным образом, очутился в цветущей кибуце на Святой земле. А как водилось в семьях этой этнической группы, детишки, в свободное время, общеоздоровительным физическим упражнениям предпочитали игру на фортепиано или на скрипке. 

    Из где то десяти ребятишек моей дачной компании, четверо было явных семитов, о чем одновременно свидетельствовали внешность, фамилия и имя, двое активно скрывающих свое истинное происхождение, маскировавшиеся за славянскими именами и даже небольшой примесью украинской крови в своем роду, но, все равно, сильно  бросалась в глаза восточная внешность, да и повадки у них, надо отдать должное, были ее те, и абсолютное меньшинство - представителей славянского этноса и как в таком случае полагается - из простых рабочих семей. Так что в садовом товариществе  «Дачник 4» нацменами или маланцами были именно мы,  славяне – аборигены этой земли.

Бойня с тружениками села всегда проходила примерно таким образом. Как только деревенские ополченцы заприметят наш отряд отдыхающих, они стремительно набирали скорость в данном направлении.  Во время того как жлобы приближались, боковые фланги нашей интернациональной армии постепенно, но стремительно оголялись и, как правило, когда они уже были на расстоянии вытянутой руки, отстаивать честь жителей дачного поселка оставались лишь  главные силы - двое волевых славян Петя и Юра. Они,  от кучи деревенских, получали основную порцию увечий,  да еще ко всему и что, кстати, для них было самым пренеприятным – во время сего на их головы сыпался град антисемитских оскорблений типа: «вот вам жиды пархатые».

   Влияние  евреев в нашей компании было настолько велико, что часто, в паническом бегстве, за большинством увязывались и гордые, свободолюбивые  автохтоны. Я тоже, когда первый раз попал в эпицентр событий, в панике и полнейшей неразберихе, примкнул к отступающим, после, за проявленную трусость, долго себя корил. В дальнейшем, я решил приносить себя в жертву, и оставался перед неизбежным побитием плеч о плеч с братьями-словянами. Петя и Юра не разбегались, но так чтобы отчаянно бились, тоже  нельзя было сказать и инициатором борьбы под девизом «ни пяди земли дачников врагам», был Юра наш лидер и, можно даже так сказать, предводитель. Он понимал, что беготней подмочит себе репутацию, что автоматически приведет к утрате авторитета над молодыми курортниками, а этого он не мог себе позволить.

     Стремглав  убегающие от опасности товарищи, далеко не всегда добивались своей цели - уберечься от синяков и ссадин. Со временем, на этот счет у сельской дружины появились оперативные карательные отряды, исключительно занимавшиеся преследованием и отловом таких беглецов. И ребятишки обязательно свое получали, если не на месте основного  сражения, так в нескольких сотнях метров от него. Бегали деревенские мальчуганы хоть босыми,  но куда уж  быстрее пианистов из классов с математическим уклоном. Вообще было заметно, что битье Юры и Пети и других желавших смотреть опасности  в лицо, им не приносило большого удовольствия, у них вариация боя «стенка на стенку» происходила каждые выходные. Деревенские хотели экзотических развлечений, которые, с их больной фантазией, выражались  в избиении странных пугливых кучерявых черноволосых ребятишек, при бегстве визжащих как девушки.

   Жоре и Грише, со временем, надоело убегать от роковой судьбы и они, на всеобщее удивление, стали оставаться до конца на месте битвы. Пользы правда от этого было мало, так как единственное, что они делали в разгул сражения – это, с зажмуренными глазами, хаотично махали кулаками в воздухе и, в ответ на увесистые удары по всем частям тела, громко выкрикивали: «дураки, дураки!»   

 Кроме как просто бродить вдоль и поперек по улицам поселка, мы также предпринимали попытки оборвать чужие плодовые деревья или проникнуть на пустой участок и собрать за кого то урожай ягод. Но с преобладающим семитским контингентом, это всегда проделывалась очень вяло. Когда главные инициаторы и организаторы всевозможных антисоциальных проявлений – потомственные пролетарии Петя и Юра на повестке дня ставили работы по  несанкционированному сбору урожая, большая часть товарищей мгновенно разбегалась по домам. Поводов скрыться у изобретательных и находчивых еврейских детишек было миллион: кто банально проголодался, кто резко захотел отрепетировать новую мелодию на кларнете, а кто, в километре от своего участка, внезапно расслышал голос зовущей его матери и стремительно направлялся в  сторону нашего дачного сектора. 

   Жора и Гриша, ребята не скрывающие свое истинное происхождение, были по всей видимости не из робкого еврейского десятка и также соглашались поучаствовать в набегах на чужие урожаи. Правда, соглашались они только постоять на шухере и, честно говоря, приносили они больше вреда чем пользы. Жора и Гриша, заступив  на свой ответственный пост, поднимали тревогу по малейшему поводу: то услышат шорох проползающей в чащах кошки, или разглядят силуэт человека в нескольких километрах от нас и незамедлительно начнут волать в две луженые глотки: Шухер, шухер!

     Славяне Петя и Юра, старшие меня на пару лет, были наоборот слишком уж беспечными и бездумными в таких мероприятиях. Это были поистине настоящие охотники за дармовыми фруктами и ягодами. Особенно выделялся Петя. Как только он заметит висящий на дереве яркий плод, он, больше не обращая ни на что внимания, как загипнотизированный лез вверх, ни на секунду не сводя глаз с данного объекта. Он, с прыткостью тропических павианов, перепрыгивал ограды любой высоты и сложности, в доли секунды, забирался на  казалось недосягаемые верхушки деревьев, в грациозных прыжках перепрыгивал с ветки на ветку и, цепляясь за крону деревьев одними лишь   ногами, с феноменальной скоростью начинал двумя руками рвать все, что успело созреть, и также быстро прятал это у себя в желудке или бездонных карманах.  Петя, ко всему, всегда имел при себе авоську, и пока ее нитки не трещали от неподъемной тяжести плодово-ягодного набора, он не успокаивался, и домой не возвращался.

    Я не мог показать своей слабости среди братьев славян, ко всему, из за совсем не типичной славянской внешности, мне часто приходилось дополнительными мужественными поступками подтверждать свою принадлежность к этому великому этносу.  Я  не разбегался как большинство и почти всегда в этих  мероприятиях оставался с ними до конца. Парочку раз, за наглость, мы понесли заслуженные наказания. Однажды кинолог-любитель решил проверить своего агрессивного питомца в деле, и спустил на нас натренированную овчарку, которая преследовала нас несколько миль и лично мне разрывала в клочья шорты. Помню один раз, с большим трудом передвигающийся дед из управления садового товарищества, во время обработки нашей компанией малинового кустарника, незаметно подкрался ко мне сзади и огрел по спине своей клюкой, да так, что мне показалось, у меня треснул хребет в нескольких местах.

 Еще одним любимым развлечением моей дачной компании  была рыбная ловля. В рыбалке с азартом участвовали практически все, не смотря на происхождение и графу в паспорте родителей.  Правда я, по большей степени, присоединялся к ним ради компании, так как это развлечение всегда казалось мне нудным, еще и с мазохистским уклоном, такое себе, добровольное кормление своим телом эскадронов ненасытных комаров.

 Обычно, под вечер, ребята приходили на пирс и закидывали в древний Днепр все что у кого имелось. Кто модный спиннинг с импортной катушкой, кто классическую бамбуковую удочку, а кто простую леску с блестящей бляшкой, будучи убежденным на все 100, что он умнее рыбы и, без особого  труда, ее обхитрит. В это время ребята говорили о снастях, иностранных спиннингах, ловящих рыбу без вмешательства человека и разных видах наживки и прикормки, про дождевых червей, опарышей и другую ползучую дрянь. Юра часто любил делится опытом на тему: «вырасти опарыша сам», от чего  у меня автоматически начиналась рвота.

 Традиционно, как у всех заядлых рыбаков, у каждого было в запасе множество историй о  пойманных на днях гигантских размеров сомах и щуках, понятное дело, без напарников и случайных свидетелей. И это при том, что мы, с раннего утра и вплоть до позднего вечера, ни на шаг не отходили друг от друга.

     Юрчик был меня старше на три года, а  некоторых и на все семь лет, но не смущался своей юной компании и чувствовал себя среди нас вполне комфортно. Пару лет назад, у него появилась еще одна любимая тема для обсуждений, посвященная прекрасному полу.  Как он говорил, бабником он прослыл у себя на районе еще тем и менял своих дам чаще чем наживку на спиннинг. И как в рассказах с пойманной  рыбой, у него баб было несметное количество и все отборные, ценнейших сортов. На рыбалке собиралась сугубо мужская компания, где он делился множеством интимных секретов и советами типа: как быстро очаровать встретившуюся на пути девушку и в течении получаса затащить ее к себе в кровать, что надо делать с ней наедине, что и когда говорить, как ловко расстегнуть сзади лифчик и т.д. Некоторым слушателям Юриного монолога «про это» было меньше десяти и они малейшего представления не имели, зачем им когда то в жизни понадобится  заманивать незнакомую бабу к себе домой, потом, обманным путем, укладывать ее в свою постель, да еще ко всему, стягивать с нее одеяния. Но тем не менее, они внимательно выслушивали своего взрослого товарища, который был для них  признанным авторитетом.

 Юрок, ни чуточку ни краснея, взахлеб рассказывал про свои похождения от и до, в самых мельчайших подробностях, с легкостью переходя все рамки приличия. Я его рассказы пропускал мимо ушей, так как мне с трудом верилось, что прыщавый кругломордый Юра с бычьим взглядом и необъятным брюхом, закрепленном на кривых ногах, мог быть героем этих эротических эпосов. Но вот Женечка, не очень интересовавшийся рыбной ловлей, приходил под вечер на пирс только ради этих небылиц. Он садился как можно поближе к нему, что бы не дай бог что то прослушать из Декамерона местного разлива и, во время самых пикантных описаний, у него непроизвольно отпадала челюсть и сползали вниз очки.

 Также, на постоянной основе, в нашей компании были две девчонки примерно моего возраста Маша и Даша. С каждым последующим годом, они все больше получали дивидендов от своего монопольного положения в нашей общине закрытого типа. Ребята, чьи родители прикупили здесь дачные участки, что для них означало: три месяца дышать свежим воздухом без права покинуть  территорию садового товарищества даже на час, в этом тесном кругу подрастали, с годами у них появлялось тяготение к противоположному полу, и  за не имением других объектов обожания, влюблялись в кого то из них двух. Маше и Даше оттого, что кто-то из их дачных друзей внезапно  почувствовал в  своем сердце стрелу Амура,  выгода была колоссальная. Как только у них появлялся еще один безвольный поклонник, жизнь их улучшалась прямо на глазах: кто из очарованных припрет тяжеленную сумку из магазина, кто угостит шоколадной конфеткой, которая не полезла в рот за семейным чаепитием, по причине, ни на секунду ни покидающих мозг  возвышенных мыслей о своей даме сердца, кто  просто своим покорным и покладистым поведением подымет настроение и вызовет чувство совершенства.

    Что насчет меня,  самое безобидное что я могу сказать по этому поводу: они обе были не в мое вкусе. Костлявая как смерть Маша сестра Гриши вообще мною воспринималась двойником брата с единственным замеченным отличием от Гриши, что носила женскую одежду. Если бы они переоделись я, да все, вряд ли бы не то что раскрыли, даже бы не заподозрили обман.

  Розовощекая пышка Даша, то вообще отдельная тема для разговора. У нее начинался истерический хохот буквально от любого произнесенного вслух слова, во время которого она демонстрировала свои  здоровенные зубы на фоне ярко красных десен. Также, во время сего действия, она не произвольно заплевывала слюной окружающих ее   кавалеров. У меня соответственные ассоциации с этим именем остались на всю жизнь, и когда где  то на вечеринке незнакомка представится Дашей, меня внезапно захлестывают ностальгические воспоминания и  мне моментально чудится лошадиный хохот  и видятся воспаленные десна подруги из детства.  От чего, видать, я начинаю себя вести как то не так, и Даши питаются меня избегать.

  За последний год, я конкретно  изменился, стал во многих аспектах совершенно другим человеком и детские наивные забавы, единственное, что мне могли предложить друзья с дач, меня уже не радовали. И я даже откровенно боялся, что буду вырван из настоящей жизни и вынужден буду три самых любимых месяца в году снова провести в окружении людей к которым никогда не относился с особой симпатией, впрочем, как подозреваю, и они ко мне.

 Тем летом в Киев приехал папин друг юности с Николаевской области дядя Толик. Мой отец с ним дружил со студенческих времен и они постоянно поддерживали контакт через стандартные телефонные поздравления по телефону с новым годом, именинами и государственными праздниками.

   Дядя Толик, приезжая в столицу, всегда нас навещал.  Дядя Толик  очень тепло относился ко мне с братом и уезжая обратно, пригласил нас на все лето к себе в гости.

 У брата уже как пару месяцев завелась пассия и у них длился первый бурный роман,  сопровождающийся регулярными опозданиями на последние метро, из за чего мой брат вынужден был ночами пешком добираться домой.   Роман был действительно бурным и в нем присутствовало все, и написание, а потом чтение романтических стихов  во всех парках  отдыха города, и сцены ревности, внезапно выплескивающиеся наружу в самый не подходящий момент на вечеринках или в театрах. В результате бесконечных ссор, в основном возникающих на почве ревности, с двух сторон, по несколько раз на неделю, предпринимались  попытки наложить на себя руки. Это проделать они намеривались путем распаковывания вен или фиксирования шеи в петле. Слава богу, что дальновидные любовники эти попытки предпринимали только на людях, в присутствии друг друга или родителей и, соответственно, в последний момент, их всегда было кому отговорить или отобрать лезвие и вытащить из петли. Да тонкие натуры эти молодые интеллигенты, начитаются  книжек амурного содержания, что то себе  нафантазируют и давай безустанно трепать нервы друг другу  и, в первую очередь, несчастным, ни в чем неповинным родителям.

     Исходя из таких обстоятельств, брат, даже под дулом пистолета, не согласился бы покинуть город, в котором обитала его возлюбленная, а вместе, понятное дело, их бы никуда не отпустили, в первую очередь, во избежание очень вероятного появления на свет незаконнорожденного ребенка у несовершеннолетних родителей.

 Я же, с нескрываемой радостью, откликнулся на полученное предложение. Мы поехали в обитель дяди Толика на его машине. Белая Волга, рассекая воздух, гнала по раскоряченным дорогам страны  и, со скоростью звука, пересекала одну за другой границы районов и областей Украины. Во время   довольно экстремального управления автомобилем, дядя Толик еще умудрялся высматривать и сигналить всем проходившим по улицам носительницам коротких юбок, выкрикивать в их адрес похабные  замечания, мог повернуться в мою сторону, и, забив на дорогу, приступить рассказывать смешные истории. Также, в каждом попутном придорожном мотеле или закусочной, он с кофе выпивал рюмочку коньяка.

  Мы доехали до пункта назначения невероятно быстро,  как минимум, в два раза быстрее, чем я рассчитывал и позволяли правила дорожного движения. Как потом я подметил, это была такая особенность вождения у автолюбителей с юга. В соседний двор они  заезжали  или выезжали из него на четвертой передаче и педаль тормоза лишь задействовали по прибытию в пункт назначения. Мало того что они все за рулем были слегка на подпитии, в его городе дорожные знаки казалось были простыми декорациями, которыми не пользовались ни водители ни пешеходы. Я даже уверен, многие из них и не догадывались об их предназначении, тем более, заложенном в них смысловом послании. Слава богу, что там было мало обеспеченных людей,  способных купить себе частный автомобиль, в ином случае, они бы, в кротчайший срок, друг друга истребили.

  Дядя Толик жил в небольшом городе или точнее ПГТ под названием Пустынка, сие название полностью соответствовало действительности. Единственными достопримечательностями этого города были памятник в виде фрегата, который торчал прямо из воды и, как полагалось, памятник Ленину. Я, уже успел побывать в десятках городах и селениях разного масштаба и значения и часто задумывался: а существовала ли хоть одна забитая деревушка на территории бывшего СССР, в которой не был удостоен герой революции хотя бы гипсовым бюстом в центре?

 Дядя Толик, как говорится, в этом городе был большой шишкой, работал директором мясоперерабатывающего комбината, единственного, по советским меркам, крупного предприятия в глухом городишке. И вся тутошняя жизнь бурлила возле этого завода. На фоне своих земляков, дядя Толик  выглядел более внушительней, чем глава государства в Киеве. Еще с советских времен, у него осталась государственная черная волга с личным водителем, кабинет с двумя телефонами и секретаршей. Но время нельзя  повернуть вспять или остановить на месте, и вместе с развалом союза,  власть неприкасаемого директора таяла и постепенно уходила в забвение. И это было заметно буквально во всем. Личный водитель начинал мыть машину только после третьего предупреждения об увольнении, штукатурка, в когда то даже по столичным меркам шикарном кабинете, во многих местах лущилась, один из директорских телефонов не работал и служил простым декором, и вместо симпатичной студентки секретарши, часто на ее рабочем месте можно  было часами рассматривать дежурную записку: «буду через пять минут», что дословно означало, что в этот день никто на заводе не увидит ёё симпатичную  мордашку.

      Этот завод был семейным делом, зачатым его отцом, первым директором, громадное фото которого висело над доской почета перед центральными воротами завода. На его груди красовалась медаль героя социалистического труда и он, грозным взглядом, с высока осматривал всех, кто собирался проникнуть на его завод через проходную. Как говорили местные - это был человек с железным характером, властный и одновременно с феноменальной трудоспособностью и талантливый руководитель. В годы его правления, их семья больше походила на феодалов, чем на работников социалистической администрации. Построенный в то время их кирпичный дом, до сих дней, подобно родовому замку, возвышался над убогими мазанками. Когда проезжала его авто на большой скорости, единственное тогда в городе, проходящие мимо люди очень  низко кланялись. Опоздавший на пару минут на работу человек, обливался потом, пил корвалол и, боясь разоблачения, сам шел к мастеру и признавался в  своей оплошности.

 Дядя Толик, сходство со своим великим родителем, имел исключительно внешнее. По характеру он был веселый, беспечный человек, любивший все аморальные развлечения, алкоголь, девушек, азартные игры и относился к своей директорской должности очень расхлябано, которая досталась ему исключительно за заслуги  отца, так сказать, по наследству.

У него в гостях,  мне представилась возможность увидеть изнутри, кто это такие  высшее руководство социалистического хозяйства и сами предприятия в постсоветское время. В последние годы существования СССР, контроль из центра резко упал, дотирование сократилось  и, за неимением других дополнительных статей доходов, кроме банального разворовывания продукции и сырья, на заводе, с невероятной хваткой, начали растаскивать и оборудование. Из шести цехов, на тот момент как я прибыл, на комбинате функционировало только два, от всех  остальных остались лишь таблички на массивных воротах цех №... и полностью пустые помещения. Это как раз было время больших приватизаций, как правило, осуществляющихся своими людьми за маленькие деньги и дядя Толик, кусал себе локти, так как вместе со своими главным бухгалтером и замдиректором, да впрочем и всем дружным рабочим  коллективом, полностью развалили завод. И хоть цена приватизации для своих была  невероятно низкой,  но способный этим воспользоваться дядя Толик куда лучше других знал, что, по сути, деньги вкладывать некуда. Чтобы продлить свое существование в новых рыночных условиях, он решил действовать по  единственной возможной схеме: регулярно ездил в столицу и в министерстве экономики настаивал о необходимости оставить завод в государственной собственности, как объект представляющий стратегическое значение для данного района. По возвращению домой, он дальше продолжал, по частям, растаскивать завод и разворовывать выделенные дотации на реконструкцию и новое оборудование. Такой способ ведения дел в принципе  решал все проблемы руководства предприятия: он отпугивал назойливого частного инвестора и давал возможность еще чуть-чуть пожить за государственное субсидирование, параллельно проводя классическое растаскивание соц. имущества.

Дядя Толик был такой не один  и имел плотные контакты с коллегами из других отраслей экономики данного района, ведущих вверенное хозяйство примерно таким же способом. Самый яркий из которых был Василий Кириллович, председатель свинофермы, на которой фермеры уже практически забыли, как выглядит этот вид домашней скотины. Василий Кириллович был одним из основных поставщиков свиных тушек  на мясокомбинат дяди Толика и по этому вопросу, еженедельно навещал коллегу. Однако, он приезжал ни во главе колоны фур, доверху набитых мясом высшего сорта, а на своей легковой машине. После радужного приема, он доставал пустые накладные, которые они дружно заполняли в соответствии с потребностями комбината, потом приходил бухгалтер и ставил мокрую печать на акт приема нескольких тон сырья.  В конце замдиректор вскрывал сейф и они обсуждали долю каждого участника стандартной аферы времен брежневского застоя, которой они продлили жизнь до наших дней.

   Какое-то количество колбасных изделий все же его завод выпускал, но у меня складывалось впечатление, что они все уходили налево и полностью использовались в деловых взаимоотношениях дяди Толи с такого рода хозяйственниками. Между так называемыми «лучшими людьми» района мне казалось  происходил основой товарооборот в районе. Ненадежной официальной денежной монете они не доверяли и, в экономических отношениях, полностью перешли на бартер. И так менялись списанными продуктами друг с другом и, чуть ли ни каждый день, возле ворот частного дома дяди Толика парковалась нагруженная грузовая машина,  из которой начинали разгружать тоннами конечную продукцию и потом,  в обмен, загружали сухой колбасой или мясными полуфабрикатами дяди Толикиного изготовления. В результате чего, его походивший на Дот  мощнейший бетонный подвал, был до отвала забит чем только угодно: ящиками коньяка, бочками вина, консервациями, мешками пшеницы и комбикорма и непонятными инженерными аппаратами, совершенно бессмысленными для домашнего хозяйства.

Дядю Толика  ни на секунду не оставляла страшная мысль, что вот-вот  нагрянет проверка с областного центра, которая вдруг  не возьмет взяток и подачек. Из за чего он много пил и полностью трезвый был только по воскресеньям, когда, напичканный  таблетками, обессиленный  лежал на кровати, на весь дом издавая нечеловеческие стоны.

 Во время моего пребывания у дяди Толи в гостях, его рабочие будни проходили примерно таким образом: в восемь  утра его забирала машина и поздно ночью, сильно пыхтя и ругаясь матом, на руках заносил водитель. Когда я, от нечего делать, заходил днем к нему в кабинет, он уже еле держался на ногах, но чувство юмора никогда не терял. Несмотря на полуразваленный завод под его шефством и плотно укрепившийся за ним имидж пропойцы, он оставался быть самым влиятельным и богатым человеком в городишке.

 У дяди Толи  имелась на год меня младшая дочка Лена. Положение в обществе  ее великого папы очень повлияло на восприятия ее окружением и восприятием всего происходящего ей самой. Это сильно отразилось на формировании ее характера,  в котором прочитывалась  очень завышенная самооценка, в равной степени, как своих физических, так и интеллектуальных данных. Вечно голодные и признанные подхалимы советские школьные учителя, понятное дело, с первого класса к ней относились по особенному и она,  взамен за дармовой сервелат и куски отборного мяса, была закидана всеми возможными титулами, медалями и другими школьными знаками отличия. Родители одноклассников души не чаяли в Леночке и не только приветствовали,  но и открыто заставляли своих сынишек дружить и даже влюбляться именно в нее. И когда я ее застал, да еще и в трудном подростковом переходном периоде, она предстала предо мной очень разбалованной и, не на шутку, наглой девчонкой. Я, благодаря своей столичной прописке, еще  как то смог заслужить ёё внимание, но первое время, мы, подобно помещенным в одной клетке, до этого не  встречавшихся в природе диких животных, во избежание не предсказуемых последствий, старались ограничить контакты до минимума и держались на безопасном расстоянии друг от друга. 

 Изо дня в день, в городе стояла несносная летняя жара, в прохладные вечера мы часто встречались на террасе и потихоньку разговорившись, уже через несколько дней, не замечая того, засиживались до рассвета. Она, в основном, меня расспрашивала про Киев, я ей  рассказывал что мне казалось ей будет интересно, не забывая упускать то, что было мне интересно, она же, в свою очередь, со мной делилась местными обычаями и тайнами.

 Сходить  вечерком на дискотеку для меня не представляло возможности, так как я трезво осознавал, что от туда местные меня живым не выпустят и, гуляя на пару с Леной по ночным улочкам, мы держались как можно подальше от мест сборов местного бомонда.

 Очень быстро, меня начала одолевать невыносимая скука, утром и днем пляж, общение в тесном кругу и только после девяти вечера там можно было вдохнуть глоток свежего воздуха. В поисках укрытия от знойного южного солнца, мы однажды  спустились в подвал. Лена, хвастаясь своим хозяйством, показывала мне его содержимое, особо меня привлекла комната, которая использовалась как винный погреб и была заставлена более чем столитровыми бочками без каких либо знаков обозначения. И я, вооружившись граненым стаканом, с воодушевлением, принялся, в темную, дегустировать и  разгадывать марки вин.  И так деньки стали поживее и я, по очереди, из каждой бочки распробовав винцо,   раскрепощался и, с заплетающимся языком, пускал в ход истории более   непристойного содержания.

Днем нашу компанию часто разбавлял ее друг детства и как я догадался по его поведению - завуалированный ухажер Денис. Мне он был больше чем неприятен. Для того чтобы меня выводить из себя, ему даже не надо было что то говорить, хватало простого присутствия. Он был сыном местного начальника гаи и видно погонная тупость передалась  Денису по генам. Денис был моим ровесником, однако как семилетний мальчик, которого спросили: «а кто твой папа?», ежедневно талдычил про его героический труд и  всевозможные подвиги.  И мне только и слышалось как его папа сам обезоружил группу бежавших с колонии рецидивистов, или пресек контрабанду оружия и наркотиков.

 Его папа представлял из себя громадный бесформенный кусок жира с трудом втиснутый в штаны с широкими красными лампасами, который, я был уверен, не то что с гегемонами криминального мира, с большим трудом справился бы с моей малолетней компанией с района. Понятное дело, про отца плохое говорить грех, но с какой стороны на эту проблему не посмотреть, Денису было не за что восхвалять отца. Какой то налаженной гаишниками роботы в городе не ощущалось: машины ездили как будто пытались взлететь, также в городе наблюдалось одновременное функционирование  правостороннего и левостороннего  движения и впрочем, как и в любом  населенном пункте Украины, человек статуса дяди Толика или просто имея родственные или приятельские отношения с руководством ГАИ, имел право ездить на авто просто лежа пьяным на руле.

     Пытаясь разнообразить  скучные деньки, я с удовольствием соглашался пойти  с Ленкой к ее папе на работу. Это мы делали по просьбе ее мамы, таким образом, она пыталась пораньше заманить кормильца домой.  Мы вечерами приходили к нему в директорский кабинет, Лена, в поисках  бати, бегала по цехам, а я усаживался в его  директорское кресло и не скрою, получал сильное удовольствие от  одного лишь доступа к сидящему месту власть имущих. 

Не способный отвязаться от навязчивой дочки, дядя Толик разгонял компанию, как правило  отпускал водителя, и катал нас на машине по ночному городу, и когда был совсем пьяный, по очереди, учил на ней ездить.

  Ночью город намного лучше смотрелся чем днем, меня не донимали выжженные солнцем пустыри и угрюмые рожи прохожих. Такое изобретение человечества как ночной фонарь, до этих забытых краев видно еще не дошло, и, в наши ночные вояжи, единственное, что освещало улицы, да практически и весь город, так это фары его авто. В течении недельного сожительства под одной крышей, присмотревшись к друг другу, мы с Ленкой  сдружились, да впрочем  у  нас просто не было другого выхода.

 Через несколько недель, дядя Толик меня вместе со своей дочкой устроил в черноморский пансионат, в котором директором был его старый приятель. Ему это обошлось в несколько ящиков сухих колбас, и  мы были официально оформлены по квоте детишек, больных церебральным параличом, с легкой руки директора, оставшихся долечиваться в загазованных городах.

 Перед отбытием на долгожданный, и еще в Киеве обещанный  дядей Толиком морской отдых, я предварительно основательно затарился бутылками коньяка и вина из чудного погреба. Когда мне дядя помогал грузить в багажник тяжеленные сумки, он удивленно спросил: «чего такие тяжелые?»

 «Книжек с собой набрал»: первое что пришло в голову, ответил я.

  По его реакции я понял, что  таким ответом вызвал  к себе  глубокое уважение.

 Это я давно уже подметил, какое у взрослых  трепетное отношение  к ларцу знаний.  Таскайся по улицам хоть бухой, хоть обкуренный, исполняй что хочешь: шатайся, падай ниц, громко  ругайся матом, придирайся к прохожим, но если в это время взрослые увидят у тебя в руке  книжку, они больше не будут обращать внимание на любые твои  экстравагантные выходки, тотчас вознесут тебя в ранг вундеркинда и сразу начнут ставить другим в пример: «вот дескать юноша пошел с книжкой - человеком станет!» А что то за книжка, и чего он бухой ее с собой таскает, никого нисколечко не волнует. 

 Поездка заняла не более часа, и так прибыв в забронированный на меня одного четырехместный номер, практически с видом на море, я  аккуратненько расставил батарею бутылок под кроватью, распределил запас строго по дням, в одиночестве  тяпнул полстакана за приезд и, в радужном настроении, направился в душ.

    Жизнь в оздоровительно-профилактическом пансионате  была по графику: завтрак, морские процедуры, обед, опять процедуры, ужин и вечерняя прогулка. Я, в течении курортного дня, всю эту, до тошноты нудную рутину, как то пытался украшать бутылочками с пестрыми этикетками из своей коллекции.

  С первых же дней пребывания на свежем морском воздухе, у меня резко обострилась тяга к противоположному полу. Так я заприметил двух подружек из соседнего корпуса пансионата, часто скучающих возле стойки бара, расположенного в холе.  Я внимательно рассмотрел их через витрину  и, при тусклом освещении бара, они выгладили невероятно привлекательно. Единственное обстоятельство, которое меня настораживало и мешало незамедлительно идти на встречу своей судьбе, так это то, что они явно были меня старше. В один вечер, игравшая в моей крови сильная доза коньяка, которая также полностью завладела моим мозгом, напрочь стерла все возрастные рамки и спровоцировала срочно идти на контакт. Приблизившись, я наглым образом  прервал их  беседу и, когда увидел вблизи  две пары сканирующих меня с головы до ног глаз, мгновенно растерялся и единственное, что смог из себя выдавить - это приглашение попить коньяка в моем номере, произнесенное приглушенным от волнения голосом. Но что то в моем предложении показалась им очень смешным и когда они в захлеб заржали, я, получив большой облом, быстро ретировался и после этого случая, старался их обходить незамеченным. Через несколько дней, я их детально рассмотрел на пляже  и понял, чего им было так смешно. Девчонкам было неплохо за тридцать, а я, несмотря на  свой, во многих аспектах совсем не детский образ жизни, с натяжкой, мог выглядеть, ну максимум, на семнадцать, для чего мне нужно было беспрестанно хмурить брови и полностью отказаться от бритья.

    Поближе присмотревшись к курортникам я осознал, что для меня самый оптимальный вариант проведения вечеров, это на пару с Ленкой.  Дискотека в пансионате была, мягко говоря, кому за тридцать, летний кинотеатр меня не интересовал, так как, за последние дни, у Ленки дома я вдоволь насмотрелся на видаке фильмов всех  жанров и направлений. И как у нее дома, мы каждый вечер проводили в стороне от общественности, совершая многокилометровые пешие прогулки вдоль черноморского побережья.

В один  прекрасный вечер,  море было как никогда спокойным и мы решили  расположиться на краю одинокого волнореза  и вдвоем молча смотрели в сторону необъятного моря. Я, на несколько минут, прервал душевное равновесие и абсолютную тишину раскупориванием казалось намертво запаянной пробки пятизвездочного коньяка и приступил попивать данный напиток прямо с горла, закусывая колечком колбасы дяди Толика производства.  Докурив сигарету, я  принялся рассказывать Лене о своем интересном районе и проживающих в нем своеобразных людях. Она была довольно образованной, любила расспрашивать о политических событиях во время развала СССР, во многих эпизодах я принимал личное участие, много интересного слышал, как говориться, из первых уст и  имел предостаточно информации, способной заинтересовать даже такую высокотребовательную провинциалку.

В тот вечер с моря дул приятный теплый ветерок, небо было как никогда ясным, на нем просматривались появляющиеся звезды и созвездия, особенно четко виднелись, единственные известные мне по названиям созвездия Большой и Малой Медведицы, также часто, по ночам, нависавшие над моей головой во время позднего возвращения с очередной попойки на родном Подоле.

 Волны ритмично и очень нежно омывали бетонный волнорез и, с каждой последующей волной, прибавлялось радужное настроение и ощущение необъяснимого прилива положительных эмоций.

    Я взял паузу и, задрав  голову к вверху, приступил поддаваться чарам звезд. Эти же звезды уже существовали задолго  до моего рождения, до рождения моих родителей, да что там, до рождения первого человека и безмолвно сверху наблюдали за происходящим здесь на земле. Они вживую видели громадных динозавров, подобно современным людям, миллионы лет назад считавшими себя единственными и полноправными хозяевами земли, они наблюдали как человекообразные обезьяны слезли с пальм и через каких то там сотни тысяч лет, для звезд практически  мгновенье, приступали воздвигать города, окружая из мощными и, как им казалось, вечными каменными стенами, как наивные египтяне, надеясь хоть чуточку к ним приблизится, столетиями воздвигали величественные пирамиды. Также, эти же люди, на потеху звездам, регулярно устраивали кровавые шоу, во время которых безжалостно друг друга истребляли, параллельно с чем, равняли с лицом земли свои архитектурные шедевры. На их глазах появлялись и исчезали целые народы и цивилизации, звезды помнили взгляд абсолютно всех великих смертных. Так, сотни раз за свои жизни, Македонский, Цезарь и Наполеон, также как я, смотрели на них в течении ночи, под их влиянием принимая судьбоносные решения для целых народов, а на утро, своими волевыми поступками, создавали новую страницу в истории человечества.

  И так, десять тысяч, да и сто тысяч лет назад, где то здесь недалеко на набережной сидел  такой же как я парняга в набедренной повязке и, отложив в сторону копье с наконечником из кости, с не меньшим  восторгом чем я, наслаждался сиянием в небе непонятных объектов. Он также как и я, человек двадцатого века - века громадных достижений, великих открытий в физике, кибернетике, химии, всевозможных инженерных изобретений, не мог постичь тайну звезд.

  Да мы люди так стремимся все понять измерить, добраться до истины буквально во всем и откуда появилось это навязчивое стремление, а на самом деле, так толком ничего не знаем, одни лишь версии и догадки, которые из столетия в столетие то подтверждаются то  развенчиваются. А может просто людям не надо всего этого? Может просто нам надо спокойно определится со своим местом в природе, угомонится и тихо созидать на то что создано не важно кем и чем и, тем более, когда, и наконец то осознать, что мир  данный нам и так совершенен, без нашего активного вмешательства, которое, как говорят факты, лишь способно приносить вред? Зачем  пытаться понять такие объекты как эти звезды, из чего они состоят, как образовались, сколько им лет, а не легче просто брать их как должное и в полную наслаждаться созданной до тебя гармонией? Ведь если рассудить,  умопомрачительные открытия и  достижения в разных сферах науки, в итоге, приносят лишь невосполнимый ущерб как природе так и человечеству, и гений человека необратимо ведет нас лишь к тому, что звездам совсем недолго осталось ждать момента, когда мы люди полностью исчезнем с их поля зрения, а за нами вслед все плоды нашей бурной и, по сути, глупой самоубийственной деятельности.

  Какой там телевизор, магнитофон, кинотеатр, что умом что руками, не дано человеку создать устройство, способное дать  большего эмоционального всплеска, чем эти великолепные вечные звезды, светящиеся в безоблачном ночном небе.     

 Я довольно долго сидел с закинутой вверх головой, у меня затекла шея и появилось рвотное чувство и я, отбросив в сторону мысли о вечном, вновь вернулся на землю.  Я посмотрел на Лену, которая сидела  обняв колени руками и продолжала задумчиво смотреть вверх. Она почувствовала мог взгляд и перевела свой с неба на меня. Резко возникшие передо мной ее глаза  вызвали странный укол глубоко в середине грудной клетки. Я допивая припасенную бутылку, пытался продолжить резко прерванный рассказ, однако в горле появилась хрипота и с уст вылетали неразборчивые звуки. Я решил, что лучше будет помолчать и так мы молча смотрели друг на друга. За пару недель нашего знакомства, она мне уже казалась близким, а ко всему, в этот вечер и  нужным человеком. Не выдерживая ее пронзительного взгляда, я, чтобы как то сгладить обстановку, вставил бутылку в горло, но она уже была пустая, тогда я закурил сигарету  и, делая глубокие затяжки, внимательно рассматривал ее лицо. Только в тот день я заметил, что она совсем ничего: у нее были красивые густые  черные волосы, задумчивые умные глаза, пухлые алые губы.  И чем дольше я изучал ее природные данные, тем она все хорошела и хорошела. И когда я докурил сигарету до пальцев, что даже немного ожегся, в этой романтической обстановке она показалась мне прекрасной  русалкой, внезапно выпрыгнувшей из моря на волнорез. Я осмотрелся вокруг: бескрайнее тихое море, звезды, как будто специально ярко светящиеся для нас, только я и она наедине с прекрасной природой, все как в старых ненавистных мне фильмах про любовь. По началу, я попытался спихнуть захлестнувшие меня непонятные ощущения на пребывающие в моем подростковом желудке поллитра качественного коньяка с десятилетней выдержкой, которые, возможно, в несколько раз усиливали их восприятие. Но так это было или по иному, у меня не было малейшего желания разбираться, я получал искренне удовольствие от новых ощущений. Обстановка, погодные условия в тот вечер  были как специально идеально подобраны и у меня в тот момент просто не было другого выхода как влюбиться в Лену до беспамятства. Я снова пристально посмотрел ей в глаза: в ту ночь она была просто совершенна, именно такая, о какой я мечтал. Если говорить честно, я о совершенной девушке вообще не мечтал и у меня даже не существовало идеала, но мне почему то хотелось самому себя дурить и выдумывать что я все таки мечтал и верить, что именно о такой как она. Она не убирала взгляд и смотрела на меня своими бездонными голубыми глазами, сливающимися с морем и небом и мне казалось, что все природные стихии присутствовали в ее облике. Я молча подвинулся к ней поближе и взял ее руку в свою. Лена этому не препятствовала и продолжала внимательно на меня смотреть. Я приблизился лицом к ее лицу и наши уста сомкнулись в страстном поцелуе. Он был настолько страстным, что мы непроизвольно сильно стукнулись передними зубами, но совершенно не отреагировали на резкую  боль. И так мы, крепко прижавшись к друг другу, стояли до рассвета на краю волнореза и целовались.

 Следующим утром, как обычно, от злоупотребления спиртным, меня сильно мучила головная боль. Я, как все сильно пьющие, мотался по комнате, давая себе клятву, что с сегодняшнего дня завязываю пить и  пытался использовать любое подручное средство, способное затупить эту боль. Я принял холодный душ и снова лег в постель. Мне начали приходить в голову фрагменты из прошлой ночи. Было ли это все на самом деле,  или это плод моей больной фантазии, никак не мог я разобраться. Но в чем я был точно уверен, за время сна чувства к Лене меня не покинули. Впервые за время курорта, у меня желание как можно быстрее увидеть Лену преобладало над желанием опохмелится в буфете пивом. И честно говоря, меня это сильно насторожило. Мы встретились как обычно в столовой на завтраке и ее  поведение заметно изменилось. Ленка часто отмалчивалась, и, ее вечно наглое выражение лица, было заменено на задумчивое,  с элементами отстраненности.

 Пляж, совместное плаванье и, о вчерашнем произошедшим инциденте, за день никто ни проронил ни слова. Собираясь на обычную вечернюю прогулку, я, с целью оставить мозг  предельно  трезвым и, во избежание утренних нагрузок головы гаданием типа было ли что-то на самом деле или не было, взял из запасов вместо коньяка бутылку вина. Мы, как уже стало привычным, бродили в одиночестве по морскому берегу, вдали от нас горели огни пансионатов, до нас доносилась  музыка и радостные пьяные выкрики с дискотеки  и как всегда, нас не потревожил ни один случайный прохожий. Я иногда останавливался, чтобы сделать глоток или подкурить сигарету и разговор как то не вязался. Потом мы сели на песок. Я, по джентельменски, снял свою спортивную куртку и постелил нам. Погода в тот вечер резко изменилась: с моря дул бодрящий ветерок, небо было плотно затянуто серыми тучами, море бурлило как при небольшом шторме и волны разбиваясь о волнорезы, издавали сильный грохот. Единственное, что было сходным с вчерашним вечером  - это  ощущения, которые я мгновенно начал испытывать, как только нечаянно прикоснулся к телу Лены. Снова она начала восприниматься моим внутренним миром человеком, который мне в те минуты был нужен больше всех и, за спиной, все остальные никак меня не интересующее. Мои мысли прервало легкое касание Лениной руки к моему плечу. Я посмотрел ей в глаза и наконец то понял, что вчерашние события были явью. Мы опять слились в поцелуе и завалились на песок.

  Оторвавшись друг от друга через полчаса или возможно и целый час, мы решили, что пришло время объясняться.

«Я тебя люблю»: произнес я как следует в такой ситуации, или, по крайней мере, как это делают в художественных фильмах.

« Я тебя тоже»: робко ответила Лена. «Я тебя сразу полюбила, но боялась, что я тебе не нравлюсь»: добавила она.

         Она была права, так как действительно мне не очень нравилась в начале, но вот те яркие звезды возле моря все сгладили и кардинально изменили мое первое впечатление.

 Вот она настоящая любовь, наконец то зажила в моем сердце: подумал я про себя. Как же это прекрасно кого-то любить, быть любимым. Любовь, что может быть еще прекрасней в отношениях между людьми! Большие цели, недосягаемые задачи, кровавые самоутверждения, что это по сравнению с этим божественным чувством, подаренным тебе с самих небес. Чувство востребованности в ком то и также чувство, что ты кому то сильно нужен, вот это по истине счастье! Посвятить свою жизнь ради жизни кого то определенного, разве это не прекрасная цель существования?  После этого взаимного объяснения, мне казалось, мы были самыми счастливыми людьми на всем черноморском побережье. И для счастья нам было достаточно так мало: просто видеть друг друга каждый день и как можно подольше, держаться крепко за руки и конечно целоваться. Мы уже постоянно ходили за ручку или под ручку и целовались при первой же возможности когда оставались наедине, или, по крайней мере, нам казалось, что мы наедине. Мы стали намного меньше говорить и вполне были удовлетворены одним лишь тем, что находимся рядом друг с другом.

Оставаясь наедине в номере, я долго думал о своем античеловеческом образе жизни, которого в последний год придерживался дома на районе. С кем я связался, с отгребем, уголовщиной, чего я этим хотел добиться и зачем мне это было все надо?  В итоге, я искренне считал Ленку не кем иным, как подарком судьбы, откуда-то свыше посланной мне, чтобы я наконец то угомонился и выбрал в своей жизни правильный, достойный путь.

 Ровно через двадцать один день, мы с Ленкой вернулись обратно к ней домой. Наши тела были покрыты  бронзовым морским загаром, в глазах присутствовал  сияющий блеск и пылающий  огонь в сердцах. Нам довольно трудно было скрывать от ее родителей  зародившиеся в наших отношениях чувства и, трепетным отношением к друг другу, мы непроизвольно постоянно вводили ее родителей в недоумение. Да в прочем мы особенно и не пытались что то утаивать от общественности. У нас не  существовало основной проблемы, с которой   в свое время столкнулись Ромео и Джульетта, наши семьи не то чтобы не были в соре, а даже наоборот, были очень дружны.

 Когда дядя Толик догадался о зародившемся романе, на мое удивление, он вовсе не огорчился  и вместо попыток, за злоупотребление гостеприимством, набить мне рожу, стал даже более приветливым.
    Одним вечером, он пригласил меня к себе в кабинет и, удобно расположившись в старинном кресле, запустил в ход долгую речь. С первого взгляда, его слова и выводы были типичными, какими взрослые любят забивать баки  незнающим жизнь подросткам, но я внимательно вслушивался в каждое слово и,  на мое искреннее  удивление, эта речь была совершенно не нудная и даже чем-то познавательная. Также как мой отец, дядя Толик  считал себя потомственным дворянином и, вероятнее всего, это была одна из главных причин, из за которой они так крепко сдружились. Как рассказывала моя мать, во времена застоя, мой отец любил этим апеллировать на неформальных тусовках, а позже, долго  оправдывался в кабинетах комитета госбезопасности, списывая все  на алкоголь.  И как я  понял, дядя Толик превыше всего ценил в человеке благородные корни и если не чисто голубую, то по крайне мере, немного подкрашенную этим цветом текущую по венам жидкость. Выводом несколько часовой беседы, а точнее монолога дяди Толика было то, что он не возражает  породниться с моим славным родом.

Эти слова меня немного взбодрили, так как не смотря на то, что Ленка за последние несколько дней стала для меня самым дорогим человеком, мне все же было пятнадцать лет и я был еще не готов  связывать всю свою жизнь с ней. Но возражать, тем более протестовать, я тоже не хотел и смирился с этой мыслью.

Дядя Толик подробно описал мне мое скорое будущее. «Закончишь школу, я помогу поступить тебе в любой престижный институт. Когда настанет время, поженишься с Ленкой и  после окончания института сядешь в мое  директорское место».

«Неплохо придумано»: прокрутил я его слова в своем мозгу.

 «Вот посмотри на меня и оцени, что это такое быть первым. Пускай даже в забытом городке, но ощущать власть везде и повсюду. Вот у тебя в Киеве как ты вообще можешь выделиться? А здесь ты будешь главным, первым лицом в городе, на тебя будет ровняться ровесники, тебя  будут ставить в пример молодежи, в твои слова будут вслушиваться тысячи. Со временем расширим с тобой производство, я уже присмотрел пару соседних заводов, прикупим и будем править на этой земле как наши предки».

 Я параллельно задумался о своем. К чему  вообще я стремился, что  хотел увидеть в жизни в окружении отбросов общества? Вот он смысл жизни, зачем же я так все для себя усложнял? Как просто дядя Толик на пару со своей дочкой  разрулили все мои внутренние терзания и порывы, определив место в жизни. Будучи всегда подозрительным, я пытался найти какой то изъян в этой схеме, но прокручивая ее в мозгу десятки раз, я так ничего и не нашел. Я без всяких раздумий согласиться на его, идущее прямо от сердца предложение, после чего  в комнату была приглашена Лена и мы, в торжественной форме, получили его благословление. Это произошло в такой теплой атмосфере, что еще чуть-чуть и у меня бы просочилась слеза. На следующее утро после этих событий, я уже начал считаться полноправным членом семьи. Я продолжал ночи  проводить в беседке с Леной, слушая магнитофон и понемногу опустошая ёё папы запасы  вина, во время чего, мы всерьез размышляли о нашем совместном будущем.

 Жена дяди Толика не могла не заметить, что я сильно налегаю на спиртное, и когда частенько видела меня, схватившимся за угол дома, тяжело вздыхала, видно предвидя не легкую судьбу своей дочки в руках пьющего сильного плеча. Но у них в провинции, это было нормальным явлением и как мне говорила Лена, я, оказывается, еще на их фоне, как это у них называется, знал свою меру и даже  умел держать себя в руках. Наркомания - вот это считались аморальным способом релаксации, а вино и коньяк даже, в некоторой степени, полезными для здоровья продуктами.

 Кроме  нудного до тошноты  Дениса, также к Ленке домой частенько захаживали многочисленные товарищи с предложениями пройтись погулять, сходить на дискарь или пикник. С девочками она вообще не дружила, так как я уже говорил, со всеми кроме меня, была приличной стервой. И я, в новом качестве будущего мужа, очень быстро начал испытывать от этого дискомфорт. К Денису с его вечными приключениями из сериала «мой папа на страже порядка» я как-то привык, да и его папа со своим званием полковника МВД, предоставил отпрыску надежный иммунитет.

Так однажды утром, я сонный открыл дверь на звонок и увидел перед собой белобрысого мальчика, с лица которого не сходила  приветливая улыбка. Он вежливо попросил меня позвать Лену. Казалось обычная ситуация, но она  почему то меня вывела из себя.  Я прикрыл дверь и, повторив его вопрос: «Лену тебе? Держи!»: и  со всей силы  стукнул кулаком в сияющее от счастья лицо. После чего, я принял для себя решение поступать так со всеми ее ухажерами, друзьями  детства, одноклассниками и даже коллегами с музыкальной школы. В этом задании я немного перестарался и, в течении недели, потерял доступ на улицу при дневном свете. Под ее домом, то и дело, собирались  группы ребят и я прекрасно понимал причину их появления. Хотелось бы конечно выйти и, на глазах у изумленной моей отвагой возлюбленной, разукрасить всем лица в ярко-синий цвет, но  я осознавал, что все будет с точностью наоборот, а падать лицом в грязь перед любимой и показывать свое несовершенство вовсе не хотелось. С десяток молодых  ребят, дежуривших у него под домом с утра до вечера, помогли дяде Толе разобраться, что к чему. На мое удивление, он мои поступки одобрил и вообще как оказалось, он такое высоко ценил в мужском характере и, судя по всему, сам в детстве неплохо шалил.

  Дядя Толик начал пораньше приходить домой и мы продолжали проводить беседы на взрослые темы в его  кабинете. А однажды, под хмельком, он выбежал на улицу с ружьем и разогнал осаду под своим домом. 

 Пару разбитых мною морд, немного меня приободрили  и я, так между прочим, предложил Ленке разобраться со всеми ёё обидчиками. Она, с азартом, откликнулась на мое предложение и, в течении двух минут, на трех страницах состряпала список кровных врагов. Провинились люди перед злопамятной дочкой неприкасаемого директора по  разному и в разные отрезки времени, там были и такие, что сумели ей насолить еще в детском садике, но как оказалось, время настоящую обиду не способно залечить. Самыми распространенными приемами ее врагов были: неправильные взгляды,  грубый тон и хамское поведение по отношению к ней. Мне даже как то стало не по себе, когда я узнал историю одного мальчика, которому я должен был навалять от всей души. Этот плохой мальчик ей сделал какую то пакость в пятом классе, но она точно не помнила какую, также она не помнила как его зовут, зато на память знала где он живет, и в каких местах часто появляется.

 «А девушек сюда писать?»: таким ужасным вопросом озадачила меня Лена, заканчивавшая четвертую страницу своего кровавого списка.

«Не стоит любимая»: ответил я, сбитый наповал женской страстью к крови. От своих слов, на удивление воспринятых Ленкой с таким запалом, я отказаться уже не мог и часто наши вечерние прогулки заканчивались избиением ёё обидчиков, которых мы встречали по пути и я, прямо на  месте, исполнял приговор трибунала. Я конечно мог бы доиграться и где-то на пляже меня спокойно могли подловить все обиженные вместе, но в те дни меня это не тревожило и, желание засветиться, во много раз было сильнее, чем ощущение реальной опасности.

    Как большинство провинциалов, члены семьи дяди Толика считали себя глубоковерующими людьми, что наглядно подтверждалось посещением сакральных мест воскресными и особенно в церковнопраздничные дни и частичным соблюдением постов. Лена и ее мать вроде точно соблюдали эти  посты, но вот насчет дяди Толика, что-то утверждать не берусь.

  В середине девяностых, на крахе коммунистической идеологии, возникла идеальная почва для зарождения и укоренения в сознаниях большинства веры в существование  высших сил и набожных, в больших количествах, можно было даже лицезреть  в погрязшей в грехе столице, где традиционно верят исключительно и всецело в материальные блага.  Взволнованные массы, потеряв флагман ведущий их в правильном направлении  в земной рай под названием коммунизм, осознали, что земного рая на их веку уже не застать и, с надеждой, забронировать там себе теплое местечко хоть ни в этой жизни, то хотя бы в загробной, стали активно  обращаться за советом и помощью к посредникам высших сил. Классическое православье, протестантские секты,  баптисты, адвентисты, свидетели Иеговы, кришнаиты, буддисты и этот список можно растянуть на несколько страниц, появились в большом количестве и  имели вдоволь последователей и прихожан.

  Рядом с ними процветали знатоки черной и белой магии, самые примитивные из которых - ведущие бабушки, снимающие за один сеанс раковые опухоли простым прикладыванием куриного яйца к больному месту. Онкологи десятилетиями якобы бьются над неизлечимой болезнью, своими бессмысленными рассуждениями и экспериментами, уводя общественность в сторону, параллельно просаживая на это уйму бюджетных денег, а на самом деле как все просто: сходи в ближайший гастроном, купи десяток яиц, позови эту малограмотную бабульку - пару покатываний туда-сюда по телу яйцом и ты абсолютно здоров!

  Экстрасенсы, астрологи, предвидцы, ясновидцы у каждого представителя оккультизма  теперь был свой кусок хлеба. Вспомнить  того же Чумака, одно время приковавшего все население одной шестой планеты  к экрану телевизора, и через него заряжающего нам положительной энергией  хлорированную воду из под крана, целебное свойство которой бралась подтвердить чуть ли не половина страны. Это только вдуматься, это  ни в каком то там Зимбабве или Эфиопии, а в стране с практически стопроцентным средним образованием и значительной частью с высшим, люди которой придумали первую водородную бомбу, запустили первого человека в космос, конструировали самолеты, эсминцы, ракеты, и вообще до начала восьмидесятых владели всеми передовыми мировыми технологиями, резко начали верить и поклоняться трактователям истины, применяющих методы воздействия на массы жрецов каменного века.

  В моей семье по этому поводу был всегда нейтралитет и полная свобода вероисповедания или вообще не исповедания. Уличное окружение, состоящие из районной шантрапы, считали себя верующими православными, но свои религиозные убеждения очень глубоко хранили в душе и редко демонстрировали среди окружающих. Но тем не менее, про свою принадлежность к истиной вере они гордо заявляли вслух и проделывали это с такой серьезностью, что с легкостью пустили бы в ход и кулаки, если бы кто то хоть капельку  усомнился в этом. К чему я относился скептически, так как соблюдения известных десяти заповедей никто из них  и не пытался придерживаться. Вообще, большая половина этих заповедей ими нарушалась ежедневно, если не ежечасно, так как это напрямую было связано с их работой или досугом.

  А уличить их в полном лицемерии мне удалось на пасху, к которой они заблаговременно готовились. В тот день Тима даже всерьез заявил, что сегодня мы отказываемся от мата. Меня это заявление насторожило, так как в их компании отказаться от мата, означало вообще отказаться на день от общения. Все старались чтить запрет и продержались его до первой бутылки, после чего полился рекой отборный мат и все стало на прежнее место. И запланированный поход очистится и получить благословление в монастыре, закончился избиением, да еще и ограблением парняги с пасхальной корзинкой, прямо на территории божьего храма. А когда все на утро протрезвели, Тима, с чувством раскаяния в душе, почесывая макушку, промолвил: «что греха таить грешны мы», после чего оторвал громадный кусок посвященной пасхи, отобранной  у того бедняги и, с трудом, упаковал его себе в рот.

   Первое время меня немного зацепили баптисты, так как их способ распространения религии был одновременно  своеобразным и соответствовал духу эпохи. Православный батюшка, который себе под нос бормотал непонятные речи, во время чего, мотылял кадилом в разные стороны, у меня не вызывал никаких положительных эмоций. А ползающие по полу людишки в первом ряду, вызывали сочувствие, но никак ни поддержку и вообще не было желания упасть ниц рядом с ними и посвятить свою жизнь отмаливанию своих и чужих грехов.  

  Я даже в тайне от всех, однажды посетил построенный недалеко от моего дома молельный дом. Профессорского вида Пастер в очках и галстуке, без всякой шелухи, простыми и тем не менее не лишенными смысла фразами, совершено ненавязчиво  заставлял признаваться, что во многом, что он говорит, есть зерно истины и давал почву задуматься на глубокие, вечные темы. Признаюсь, когда я уже был на пути к богу, все испортил низенький плешивый мужичек, который подошел со стороны центрального прохода с оцинкованным бочонком в руках и попросил жалостливым тоном:  «сколько не жалко на нужды общины».

Я сделал вид, что его не расслышал, развернул голову в другую сторону, и продолжал вслушивается в догмы выступающего. Этот мужичек не растерялся, обошел меня с другой стороны и, подсунув свою бочку практически под нос, повторил: «на нужды церкви».

 Я опять отвернулся, и тогда он перелез через ряд сидений, стал прямо передо мной лицом к лицу и, озлобленным голосом, процедил: «на нужды церкви, добровольные пожертвования», после паузы добавив: «все должны давать».

 Этот настырный мужичек рассеял все мои иллюзии, навеянные красноречивым проповедником и я, будучи убежденным, что материальные блага и духовные ценности идут всегда порознь, пошел от туда прочь.

  Когда я выходил из зала, я не поверил своим глазам, на задних рядах сидели самые отъявленные драпокуры на районе Парик и Леня. Кроме как курить драп, они еще работали карманниками на Житнем базаре и, по моим совсем свежим данным, завязывать что воровать, что курить план не собирались. Работа у них всегда шла резво, и все вытянутое из сумочек домохозяек, просаживалось на траву. Кого – кого, но их  увидеть здесь я вовсе не ожидал. Я к ним подошел, глаза у них как обычно были стеклянными, у Лени текла тонкая слюна с  полуоткрытого рта, и весь внешний вид друзей наглядно свидетельствовал о том, что накурились они здорово. Когда меня увидел Парик, он радостно прокричал: «ты тоже пробил это место,  здесь прикольно, штэмп  на трибуне такое вечно мочит»

«А вы что сектанты?»: вылетело с моих уст.

Мои слова мгновенно вывели Ленника из состояния коматоза, и он прохрипел: «ты что больной? В прошлые выходные искали место где забить папиросу и забрели сюда. Покурили в здешней параше и позапарке забрели в этот зал, где и решили посидеть, отогреться. Да и послушать умного очкарика познавательно. И теперь когда цепляет драп на умняк, мы сюда приходим повтыкать, оно получше чем вечно в засраных парадняках торчать!»

 «О аферюга с кассой  опять бродит по рядам!»:  перевел Парик тему на того плешивого мужичка.

 После чего, они оба привстали и, взахлеб смеясь, принялись тыкать в него пальцами. Мужичек видно уже хорошо был с ними знаком и, крепко прижав обеими руками свою чашу для подаяний к груди,   с растерянным взглядом, быстрыми шагами прошел мимо нас. 

Парик и Леня полностью зациклились на том мужичке, и я решил уйти не попрощавшись, чем думаю, не очень обидел своих знакомых.

     Коль я завел речь о религии, не могу не упомянуть про легендарное  «Белое братство» на несколько дней в 93 приковавшее внимание всего мира к Киеву. За пару недель до этого известного события, все людные места города, такие как площади, переходы в метро, автобусные и троллейбусные остановки, также витрины магазинов, были заклеены черно-белыми листовками с фотографией женщины в белом с апостольским посохом  в руке. На раз двадцатый столкнувшись с ней, я решил прочитать тексr примелькавшейся листовки. Текст был краток, но с откровенно серьезным посланием, дескать произошло  второе пришествие Христа на землю в образе девы Марии Христос и назначен конец света в воскресенье, ровно в 10.00. Правоверных просьба собраться на Cофиевской площади в заданное время без опозданий.

     Такие громкие слова как, смерть, тем более конец света, никого не оставляют равнодушными и меня листовка немного озадачила. Мое первое впечатление подкрепили безумного вида люди, появляющиеся группами по три-пять человек на остановках и в переходах метро и поющие высокими голосами церковные песенки. Они улыбались прохожим и просили покаяться, так как скоро будет уже поздно. Встречая эти листовки и этих людей десятками раз за день по всему городу, я  был заинтригован, и, в назначенный день, решил пойти на площадь понаблюдать за происходящим со стороны. А если честно, мои мозги тоже порядочно промылись тотальной агитацией, я даже одну ночь не мог заснуть и пришел туда я с четкой целью: если факт  конца света подтвердится, незаметно зачесаться в толпе праведников, и в случае, если земля под ногами начнет гореть синим пламенем, вместе с ними заскочить на небо. 

    Возле входа в Софиевский собор собралось несколько сотен посвященных, тут были и  двенадцатилетние и преклонного возраста старики. Они смотрели на мир безумными глазами и преклонялись перед женщиной с листовки, присутствующей там собственной персоной. Они продолжали призывать всех покаяться и талдычить о конце света, который наступит буквально с минуты на минуту. Их серьезность восприятия данного мероприятия заражала паникой мой разум и, через пару минут, я задумался: а вдруг не брешут?

   Я внимательно осмотрелся по сторонам и посмотрел в небо, однако каких либо явных симптомов начала крушения мира мною не было подмечено, но покаяться на словах оно то не трудно, и я, для предосторожности, про себя, перечислил все первые пришедшие в голову мои грехи и извинился за них перед богом. После того как я попросил у бога прощение, я был морально готов, с чистой совестью, стучать во врата рая.

    Истинные  приверженцы Марии девы Христос, ритмично перетаптываясь с ноги на ногу, гудели как пчелиный рой и, взывая к  всевышнему, протягивали руки к небу, другие с ней во главе пошли на штурм  храма.

      Через пол часа на святую площадь, вместо ожидаемых общественностью херувимов и архангелов, примчались грузовые машины без опознавательных знаков, из которых начали выпрыгивать работники спецназа. Они были экипированные в черные камуфляжи нового образца, со шлемами с забралами из оргстекла и в тот день, как я понял, выполняли роль прислужников дьявола. Основная черта нашей  родной милиции, подчеркивающая ее абсолютный профессионализм - это  полная беспристрастность и готовность на все сто к любому приказу сверху. У них напрочь отсутствовали такие понятия как убеждения, моральные принципы и личные взгляды, в чем я наглядно убедился еще во время политических событий, так это же подтвердилось и с  религиозными фанатиками. И я уверен, в случае объявления спецоперации в яслях по подавлению взбунтовавшихся младенцев, массово отказавшихся пить восстановленное молоко, они тоже бы честно проделали свою работу, без лишних эмоций, но не без  крови.

      С глубоковерующими людьми вместе с самим Христом в образе Марии они вовсе не церемонились и, резиновыми дубинками и кирзовыми сапогами, наносили увесистые удары по греховной плоти покаявшихся во всем на свете и за всех оптом. Эта теплая встреча  одних последователей истинного Христа на время вернула на землю и они, держась за покалеченные части тела, корчились от боли, другие наоборот, от профессионального избиения, еще буквально чуть - чуть и прямехонько отправились бы на желанную встречу с богом.

     Вопли, крики и кровь беззащитных людей  на спецотряд никак не влияли и они, подавив пассивное сопротивление, я даже бы сказал его вообще мною не было замечено, быстро распределили полусвятых по спецмашинам и вместо долгожданного рая, отвезли их в расположенный на территории Киева маленький филиал ада – Лукяновское СИЗО.

        Когда все были  упакованы, машины завелись и тронулись, я еще немного поторчал на площади, так, на всякий случай, посмотрел  в серое пасмурное небо, однако  с неба мне не было подано ни единого знака и ничего не говорило о том, что этот земной день чем то знаменательный. Я наглядно удостоверился, что миру предсказанной страшной участи не грозит, по крайней мере, не в этот день, и мой мир, пускай несовершенный и напрочь погрязший в грехе, еще какое то время просуществует. От этой мысли у меня поднялось настроение и я, радостный, поплелся в сторону дома. Правда, по дороге, я корил себя за излишнюю впечатлительность и доверчивость, что повелся на такую чушь. 

 Дядя Толик, скажу без всякого преувеличения, относился ко мне как к родному сыну. Пожалуй единственный, не устраивающий его во мне изъян - это было мое отдаленное положение от бога.  Он взялся исправить  проблему и  предложил соединить наши личные с ним отношения религиозными узами, то есть, меня покрестись и стать моим красным отцом. Это, кстати, было одно из его любимейших занятий в свободное от работы время, идущее в личных приоритетах сразу же после громких гулянок. Желающих заполучить в крестные отцы директора единственного завода в городе было множество и он, без лишней гордыни, с радостью шел массам на встречу. Простолюдины надеялись таким образом улучшить благосостояние своих детишек в будущем и, как только в семье рождался ребенок, они, завернув его в пеленки и прямо с роддома мчались под дом или рабочий кабинет влиятельного дяди Толика, где обращались к нему с соответствующей просьбой. И так этот город где то поровну делился на семьи,  где имелся его крестник или не имелся.  Дальше церковного алтаря отношения между крестным и крестными детыми не шли, по крайней мере в том направлении, которое прочерчивали себе их родители. И это понятно, даже пост президента страны  не помог бы ему, надлежавшим образом, благоустроить эту армию своих сыновей и дочек от бога.

 Я, полностью попав под влияние дяди Толи, не возражал и даже проявил небольшой интерес к древнему обряду. В назначенный день, я проснулся раньше обычного, решил перед этим ответственным делом немного заправиться для храбрости, и мы направились  к местному священнику.

  В качестве моей крестной мамы была подобрана  тетя  Алла - молодой и перспективный технолог из заводского цеха. Вообще, в городе она больше была известна ни как технолог, а как любовница дяди Толи. Ей не было еще и тридцати и когда я ее впервые увидел на заводе, о том, что она имеет какое то отношение к производству, свидетельствовал лишь надетый белый халат, из под которого виднелась  невероятно короткая юбка и, до крайней  степени, натянутая блузка на объемную грудь. Она, походкой голливудской звезды, туда сюда дефилировала по заводу, цокая высоченными шпильками каблуков по залитым грязью бетонным дорожкам, во время чего, на ней были сфокусированы взгляды всего рабочего персонала.

   Она явно была рождена не для такой глуши и, с наступлением совершеннолетия, с  большими запросами направилась в  Николаев. Но что то видно там не срослось и, через пару лет, бесславно вернулась обратно, да еще и с грузом, ребенком рожденным вне брака и не понятно от кого. Алла, не потеряв веры в свои обольстительные чары, начала действовать здесь и, не удивительно, что свою любовь отдала только самому влиятельному человеку. То что он был женат, ее не особенно смущало, в  жизни ее больше интересовал не уютный семейный очаг, а карьерный успех и финансовое  благополучие, с чем дядя Толик вроде как справлялся. Он даже в обход более достойных кандидатов и соответствующего образования, ей предоставил приличную должность. Из за чего, он разъединил весь коллектив завода на два лагеря, одних - из зависти ненавидящих ее, других - непосредственно его, за это необоснованное решение  или попросту из ревности.

 Все в городе знали про их роман, включая  его жену и дочку. Но культ главы семейства был здесь настолько силен, что жена по этому поводу не то что не устраивала истерик, но  даже часто вынуждена была молча ее терпеть на каком то празднике у себя в гостях. 

У Ленки, как только она завидит Аллу, автоматически портилось настроение и с ее уст слетали слова, вовсе не из ее привычного лексикона, типа: шлюха или блядь.

  Домашние женщины, кстати, главу семейства  особенно за это не хулили, искренне считая его жертвой ведьменских чар. Его жена тетя Валя днями на пролет только тем и занималась: то поставит свечки в церкви, а потом бежит к ведущей  бабушке и, до ночи, сводит с мужа порчу. Однако бабушки, вырвавшие у нее на  снятие невероятно сильных заклятий не меньше килограмма золота, как уже несколько лет не могли справиться с магией колдуньи высшего пилотажа. Приходской батюшка, чуть ли ни весь свой частный заводик ориентировал на производство свечей, сутками пылавшими у алтаря во спасение загубшей души дяди Толика. Когда он узнавал от расстроенной женщины, что эффект напрочь отсутствует, просто разводил в сторону руками и просил набраться терпения и еще годик-два подождать. 

 Дядя Толик видать был большой хитрец, и не случайно выбрал Аллу на такую почетную миссию, я уверен, что он это сделал с одной целью, чтобы заполучить дополнительный предлог для встречи с ней. 

 Тетя Алла отнеслась к этому событию своеобразно и пришла к церкви в яркой коротенькой юбке, одной из ее большой коллекции, и ее платок, элегантно завязанный на голове, очень  слабо придавал общему виду образ терпимости и целомудрия. Она была эффектная женщина с длинными стройными ногами, красивым лицом, против чего не попрешь, но Лена меня так против нее настроила, что я перестал засматриваться с восхищением и смотрел на крестную исключительно для того, чтобы рассмотреть какой то дефект. Но, при всем моем негативном настрое к этой аморальной персоне, дефектов в ней было так мало и они так терялись на фоне длиннющих оголенных ног, пышной груди и лица героини из кинофильмов про любовь.

 Я, не дай бог, не хочу обидеть чьи то религиозные чувства, но обряд крещения меня немного смутил. Оказалось, для того чтобы заполучить в будущем место в раю требовалось не так уж и много усилий. Покружившись за руку со священником и крестными родителями вокруг какого то таза с водой, потом  окунулся туда головой и чудо свершилось - я стал праведным христианином, что означало, при соблюдении определенных нормативов, после кончины, обеспечил своей душе вечное наслаждение.

«Не слишком ли просто даже как для малообразованного подростка нашего столетия?»: закралось у меня сомнение.

Но я быстренько гнал его прочь, так как мои мысли могли испортить праздничное настроение, как мне, так и окружению. После чего священник зашел с дядей за алтарь, они пошептались, вышли на улицу к машине, из багажника которой дядя Толик вытащил несколько ящиков своей высоколиквидной валюты, как оказалось канавшей, не только во всех его мирских делах, но также и в  взаимоотношениях с богом.

 «Меня радует сын мой, что ты пришел в лоно церкви  осознанно в возрасте, позволяющем самостоятельно принимать такие ответственные решения!»: промолвил мне на прощанье батюшка, во время чего,  не отрывал взгляда от одного раскупоренного презентованного ящика и подчитывал пальцем количество палок сухой колбасы. 

  После благополучного  крещения, дядя Толик  любил мне говорить, что он теперь мой отец от бога, что намного ближе и почетней чем даже родной.  На это мне оставалось только кивать головой, но называть его своим отцом я так ни разу и не решился. 

И вот, как никогда в моей жизни насыщенное событиями и эмоциями лето,   пришло к концу. На вокзале я прощался с Ленкой как уходивший на фронт боец. Мы крепко обнимались, я начинал подыматься на трап, она ко мне подбегала в слезах и  мы снова сливались в объятьях и разомкнулись только после замечаний проводника, пригрозившего, что через минуту он не будет меня подсаживать. 

 Наконец-то забравшись в поезд, я  расположился возле окна  и долго махал рукой моей новой гостеприимной семье, с которой в последствии я проведу всю свою жизнь. Разместившись в своем купе, я немного загрустил и задумался о себе. Я был шокирован осознавая,  что возвращаюсь домой совершенно другим  человеком. Буквально за какие то там пару месяцев, я стал считать себя верующим и из хулигана перевоплотился в серьезного молодого парня европейского образца, уже в переходном возрасте понимающего, для чего он живет. Мало того, я даже уже знал наперед своё будущее. Мне предложенная схема крестного устраивала на все сто и как я ее со всех сторон ни рассматривал, она была по истине совершенна, без малейших изъянов. Почему  я так быстро и резко поменял свои взгляды на жизнь, сказать  было сложно. Да впрочем я их не менял, у меня к тому времени не было особенно каких либо взглядов и устремлений, я жил одним днем с планами не больше чем на два дня, а мне красочно описали возможный план на всю жизнь. И как многие сразу подумают, ни в коем разе дядя Толик ни подкупил мое сознание своим капиталом и возможностями, даже любовь тут играла не первоочередную роль. Просто у меня, как в принципе и у большинства подростков, последние годы было навязчивое стремление поскорее стать взрослым и совершать взрослые поступки и я этого добивался очень сомнительным поведением, а сейчас мне дали возможность прочувствовать себя взрослым человеком по настоящему и подобрали достойное место в жизни. И я не мог найти ни одной причины этому возразить и, тем более, отказаться. Обмозговав  эту тему со всех сторон, я учел буквально все. И если даже Ленка мне со временем разонравится, я пойду по стопам крестного и найду себе молоденькую специалистку и пусть Ленка, на пару со своей мамкой, сколько им влезет, снимают с меня порчу.  Как видно мой бизнес план на жизнь был расписан до мельчайших подробностей, немного цинично, но взрослые этим никогда не брезговали и я тоже не стал.