15
15
Пройдя бок о бок через множество боевых приключений с Сеней, Пнем и Серым, мы в друг друге ни разу не разочаровались и наша дружба, с каждым новым вместе прожитым криминальным эпизодом, только крепла. Особенно мы гордились своим совместным приемом в милицию, где никто не раскололся и мы, не напрягаясь, одурачили тупого следователя. Конечно, всей подноготной мы не знали и что уголовное дело не открыли, считали исключительно нашей совместной заслугой. В связи с чем, у нас начали проскальзывать мысли, что мы неуловимые преступники и это обстоятельство провоцировало действовать более нагло и решительно.
Как раз к началу зимних холодов, районные власти нам преподнесли неприятный сюрприз. Любимое место для проведения досуга клуб «Дружба» был нагло отобран у детишек и переоборудован под коммерческий магазин. Также, рядом расположенный подвал был закрыт и передан той же фирме под склад. Катрусин именной порванный диван, по хамски, выбросили на свалку в этом же дворе, и он не меньше года пролежал там, напоминая здешней молодежи о ярко проведенном времени. Хотя, в последнее дни, им уже мало пользовались, так как за месяц до этого события Катька подхватила триппер, и щедро обменивалась им со всеми своими знакомыми. С тех пор, ею интересовались разве что эти награжденные счастливчики, но далеко не для любовных утех. Ну еще Сеня всегда находил свободную минутку для встречи с Катькой и ее болезнь не стала помехой в их дружбе, даже после того как он доведался про ее недуг, его это не останавливало. С его слов, он был абсолютно здоров, хотя в это слабо верилось. Еще слабее верилось в то, чтоб Сеня способен потратить деньги на гондоны. Скорее всего, на фоне других болезней, эта казалась ему сущим пустяком. Я это взял на заметку, и зарекся, в будущем, с Сеней иметь общих женщин. Бедная Катька, раз попала под раздачу, один зараженный, все же дождался ее под парадным, и она решила на время перекрыться в деревне. Правда грустил об ее исчезновении один лишь Сеня.
«Катрусин кинозал», как мы называли то мероприятие, навсегда прекратил свое существование, и разделил во мнениях его завсегдатаев, у одних остались лишь хорошие воспоминания, а кто еще долго проклинал Катьку, рыская по району в поисках денег на трихопол или на водяру, чтобы как то отвлечься от зуда в определенном месте.
На, обжитый нами парадняк, повесели мощный замок с кодом, который никому не удалось рассекретить. Отсутствие какого либо места для сборов, нас сильно опечалило и внесло множество неудобств. Мы долго лазили по чердакам, подвалам и заброшенным домам района в поисках нового пристанища. Через какое то время, мы залезли в подвал нового дома, через узкий проход которого можно было пробраться только скрутившись в три погибели и, пройдя несколько десятков метров в полнейшей темноте, ударяясь головой об углы и тепловые трубы, мы, чиркая зажигалками, обнаружили широкую квадратную комнату с высотой потолков в рост среднего человека. Благодаря множеству труб отопления, комната была теплой, что было высоко оценено, так как в тот год зима наступила рано и обещала быть морозной. Дом был построен несколько лет назад и его подвал еще не успели обжить крысы и бомжи, что давало подвалу дополнительные преимущества. Но, несмотря на множество преимуществ, там присутствовали и явные неудобства. В первую очередь, депрессивная темнота и полное отсутствие элементарной мебели. Идея проводить время в кромешной темноте, сидя на бетонном полу или на горячих трубах, никого не радовала.Но выбора не было и мы, с небывалым энтузиазмом, принялись как то благоустраивать эту комнату. Отец Пня был электрик и Пень с малолетства знал, как производить несанкционированное подключение к электричеству, чем его семья широко пользовалась как у себя в квартире, так и на даче. Он, в парадном этого дома выкрутил лампы, сорвал проводку и провел ее в подвал, подключив к ближайшему источнику электричества. И так, при помощи одного лишь ножа подарил нам яркий свет. Одним поздним вечером, в недалеко расположенном детском садике, мы демонтировали пару столов и несколько лавочек со спинками и разместили их в подвале. Также, из квартир поприносили старые плакаты с изображениями звезд эстрады и киноиндустрии и украсили ими серые неприглядные стены. И так, без особых хлопот, мы устроили себе комфортное место для пьянок, картежных игр и просто приятного времяпрепровождения. Для того, кто хотел прийти сюда с девушкой, мы в соседней неосвещенной комнате поставили стол, накрыв его рваным матрасом. Обстановка была далека от романтической, но, при не имении никакой, и такая сгодиться. Мы тщательно убрали мусор, расставили со вкусом мебель и это место стало выглядеть куда уютней, чем предыдущие парадняки и подвалы. Из-за длинного узкого коридора, эта комната была трудно доступна для посторонних, наше новоселье никто не обнаружил и нас не тревожили ни участковый, ни дворник. Время здесь пролетало незаметно и я, не замечая того, часто засиживался хорошо за полночь. Для своих родителей я придумал легенду, что моему другу родители купили игровую приставку и я провожу у него время в гостях. А на выходные его родители уезжают за город и я, якобы, отпрашивался к нему на ночь поиграть в игры. Родители мне поверили и я получил возможность беспрепятственно проводить вечера, а, на выходные, ночи напролет со своими товарищами.
Пребывая в вечных поисках спиртного, мы познакомились с жителем этого дома, который с первого же дня знакомства получил кличку Жид. К семитской народности он не имел никакого отношения и внешне больше походил на чистокровного арийца, имея бездонные голубые глаза и белые как снег кудри. Свою кличку он получил за невероятную жадность, которая была основной чертой его корыстолюбивого нутра.
В тяжелые перестроечные годы, его отец устал мучиться от вечного дефицита спиртного и постоянных взвинчиваний цен на этот незаменимый в каждом доме продукт. Имея явную кулацкую жилку, он смекнул, что в таких условиях частное производство спирта сулит большими барышами. После чего, он смастерил самогонный аппаратик и поставил изготовление самогона на конвейер, бесперебойно обеспечивая два близлежащие квартала. В любое время года, окна их квартиры были запотевшие, но в последние годы его никто не трогал, так как была отменена монополия государства на изготовление спирта. Жид, достойный сыночек своего делового папы, стал нашим постоянным поставщиком этого гадкого зелья. Самогон мы не очень любили и брали лишь в крайнем случае, когда уже не могли найти чего то лучшего, так как наши детские желудки переваривали его с большим трудом. И Жид приступил нагло пользовался обстоятельством, что у моей компании постоянно возникали проблемы с покупкой официального спиртного.
Далеко не все продавцы в государственных магазинах нас отоваривали и частенько мы, проторчав в очереди часик - другой, в конце, получали очередной отказ. Чтобы в винно-водочном магазине гарантировано купить спиртное, нам нужно было находить какого то совершеннолетнего посредника, в основном эту роль выполняли местные алкаши. Договаривались с ними за вознаграждение в виде денег или совместного распития. Лучше было конечно заплатить сразу деньги и отвязаться от таких, так как совместные распития, в которых участвовали яркие представители разных поколений, частенько заканчивались ругней, а то и рукоприкладством. Обговорив все условия, мы вручали алкашу деньги и, ожидая прямо у дверей гастронома, внимательно отслеживали всех выходящих. Контролировать каждый шаг алкаша было необходимо, так как, преимущественно, они были людьми низких моральных качеств и никогда не упускали возможность скрыться в неизвестном направлении, прихватив с собой нашу бутылочку. Со своей стороны, их обижать тоже было нельзя, однажды, мы обманули за такую услугу алкаша, и вскоре столкнулись с большими проблемами. После этого вопиющего случая, обиженный алкаш, как на боевом посту, с восьми до восьми, дежурил на крыльце гастронома и, тыкая в нас пальцем, всем прохожим и случайным встречным жаловаться на наше падшее поколение, которое совершенно не уважает старость. В результате его активной пропагандистской деятельности, все мужики, завсегдатаи того гастронома, ополчились на нас, и мы потеряли возможность отовариваться в самом удобном на районе пункте. Слава богу, что с сигаретами не было таких проблем, в коммерческих ларьках их, без лишних комментариев, продали бы и грудному ребенку. Там тоже была водка, но иностранного производства и от ее цены волосы становились дыбом.
Помню в то время на прилавках появился странный продукт с названием «Козацкий напий», на его этикетке было написано жирным шрифтом 20% спирта что, с первого взгляда, не вызывало доверия к напитку, но на самом деле там было спирта намного больше. И выпивая 2-3 рюмки этого суррогата, ты в течении всего вечера находился в состоянии гроги. На вкус он был паршивенький, но получше чем буряковая самогонка и также стоил он не дорого и когда мы обнаружили этот чудный напиток, при возникшей возможности, только его и покупали.
В общении с нами, Жида всегда волновало два направления наших взаимоотношений. С одной стороны, он хотел на нас наживаться и иметь в качестве постоянных клиентов своей низкокачественной продукции. Также, его манил наш свободолюбивый образ жизни и он, с не малой заинтересованностью, часто расспрашивал о наших приключениях и даже высказывал пожелание, в будущем, принять личное участие в гопстопах. А дружба, как известно, денег не выносит и он понимал, что если мы станем закадычными друзьями, он будет вынужден давать самогон за так. А этого он не мог себе позволить.
Жид, через несколько недель после нашего знакомства, начал нас просить, чтобы мы ему показали нашу версию воровской малины - подвал. Но ему всегда отказывали, вообще он был очень нудный штэмп, и как только мы брали бутылку, мы старались быстро от него отвязаться. Жид был настойчивый малый и, однажды, за посещение подвала предложил литровую бутылку в подарок. Мы, долго не раздумывая, согласились и повели его под дом. Когда Жид пролез через узкий темный коридор и очутился в нашей оборудованной комнате, на его лице появилось такое же выражение, как и у Буратино, в первый раз открывшего золотым ключом дверь в потаенную комнату. Мы разливали сивуху по стаканам, а он сидел зачарованный, внимательно рассматривая каждый предмет нашей штаб-квартиры и вел себя так, как будто очутился в без вести пропавшей янтарной комнате. Мы же, распив его подарок, и уже в нем не нуждаясь, пытались побыстрее сплавить любопытного торгаша. После первого же посещения, у Жида появилась навязчивая идея постоянно проводить с нами время в этой таинственной комнате и быть посвященным в легендарную блатную жизнь. Он не мог себе позволить получать туда доступ по прошлому сценарию, так как чувствовал, что если он будет постоянно отрывать от себя бутылку, это может со временем привести к тяжелому нервному расстройству. Жид подошел к этой проблеме по деловому и чтобы сблизить нашу дружбу без особенных жертв с обеих сторон, предложил нам приносить ему сахар и вместе изготовлять чудных качеств жидкость. Мы, не колеблясь, согласились на его предложение. Мы ежедневно заносили новому другу по несколько килограмм сахара, и вскоре освободили антресоли и кладовки наших квартир от стратегических запасов сладкой смерти.
В квартире Жида все говорило о том, благодаря чему в семье всегда имеется хлеб и соль на столе. На самом видном месте в центральной комнате, где обычно ставили телевизор, располагался чудо аппарат, бесперебойно дававший многодетной семье постоянный доход. Также, вместо книжного шкафа там стояли, один на одном, ящики с пустыми и наполненными бутылками, мешки с сахаром и другими расходными продуктами. Когда папы не было дома или он, после дегустации очередной партии, спал непробудным сном в соседней комнате, Жид на нашем сырье запускал аппарат в ход. Брать готовую продукцию папы или его сырье Жид никогда не решался, так как, не смотря на свою пропитую сущность, отец всегда вел четкую инвентаризацию.
И так он нас на несколько недель посадил на семейное пойло, и мы только и ходили от его квартиры в подвал и обратно. Жид вскоре решил, что он подсадил нас на крючок и является незаменимым человеком. По сему, быстро начал наглеть. Во время выслушивания рассказов о наших районных похождениях, Жид лично переживал описанные события и стремительно заражался нашему дурному влиянию. После десятого посещения подвала, он искренне начал считать себя настоящим джентльменом удачи, который без страха бросает вызов судьбе, и ни сколько не боится ни тюрьмы, ни ментовских пуль. До нас также доходили слухи, что в торговом училище, где он числился, Жид каждый день забивает стрелки и запугивает одногрупников людьми с Подола, которых даже моя компания остерегается. Мы начали осознавать, чтобы дело не закончилось трагедией, от него надо было срочно избавляться. В этом конкретном случае, классическое коллективное избиение было не лучшим средством для достижения требуемого результата, и мы решили ударить по его самому больному месту. Набрали в долг несколько литров самогона и потом просто отказались рассчитываться.
Жид был просто убит горем и, полностью разочаровавшись в вере, что на земле еще существует настоящая мужская дружба, засел возле папиного аппарата и, в одиночку, приступил интенсивно спиваться.
Потеряв доступ к этому минизаводу, мы с облегчением вздохнули, так как, самовольно, мы еще долго бы не смогли от него оторваться. А нам уже прилично поднадоело, день в день, до чертиков ужиратся самогоном и, не имея сил даже пошевелиться, сидеть в подвале и безмолвно смотреть в потолок. Разве что только Сеня высказывал явное недовольство и возмущался, что мы, почем зря, обидели человека. На что мы тихо улыбались, так как все знали, что для Сени этот человек, без своего аппарата, представляет меньшую ценность, чем пустой спичечный коробок.
Зимние морозы отпугнули множество туристов от района и моей команде кого-то гопнуть становилось все труднее и труднее. В зимний сезон, мы полностью перешли на срыв меховых шапок, это задание было более лёгким и предсказуемым. Мы проделывали по несколько удачных операций в день и вскоре в край обнаглели от своей безнаказанности и неуловимости. Мы всегда четко подбирали место, разрабатывали пути отхода, и, в лабиринтах районных проходняков и сквозных арок, которыми мы могли пользоваться с закрытыми глазами, догнать нас неместному было практически невозможно.
И так одним поздним вечером, для разогрева основательно заправившись, мы вышли на свой промысел. Вскоре мы высмотрели две новенькие норковые шапочки на головах у двух прохожих.
«Я знаю куда их загнать по десять баксов за каждую!»: не отводя глаз от шапок, прошептал Серый.
«Два коробка плана!»: завороженным голосом промолвил Сеня, сразу же определив оптимальное использование этих денег.
Эта идея полностью затмила наш разум и мы, совершенно не обращая внимания на хозяев головных уборов, приступили к операции. Носители ценных мехов, согнувшись, стояли возле окошка ларька, и о чем-то оживленно беседовали с продавчихой. По всему видать, заигрывали. Мы действовали по старой отработанной системе: Серый и Пень расположились неподалеку для поддержки, а Сеня и я одновременно толкнули ребят в спину, и, схватив в руки шапки, со всех ног, побежали прочь. Обладатели ценных шапок не растерялись и, резко сорвавшись, захватили Сеню в заложники. Я, со своим трофеем в руке, остановился на безопасной дистанции, также Пень и Серый не разбегались и мысли не допускали, бросить друга в беде. Из рядом припаркованной машины, с сильно тонированными стеклами, вышли еще трое ребят.
«Мусора!»: истерическим голосом прокричал Серый.
На что один из громил неодобрительно помотал головой и, улыбнувшись, ответил: «Не угадал, не мусора, все для вас намного хуже!»
«Может, пройдем за ларек, чтобы не привлекать внимание общественности!»: предложил нам парень, который держал Сеню.
Идти за ларек с пятью взрослыми ребятами не очень хотелось, мы уже имели возможность хорошо их разглядеть - это были рэкетиры, но не с нашего района. Однако, если мы хотели еще когда то увидеть Сеню в живых, мы должны были соглашаться и, не по своей воле, приняли предложение.
«Чего ж вы детки беспредельничаете?»: обратился к нам их лидер, парень квадратного телосложения с бычьей шеей.
«У кого-то работаете?»
«Да нет сами по себе!»: грустным голосом ответил Серый.
После этого ответа, этот качек начал одевать кожаные перчатки, а я даже не понял кто его нанес, одним ударом был свален наповал. Я упал в кучу со стеклом. Осколки, прорезав мою куртку, впились в спину и руку, и резкая боль помогла мне остаться в сознании. Серый успел только стать в боевую стойку, однако под натиском не продержался и нескольких секунд. В мгновенье, мы все были сбиты с ног и подверглись жесточайшему избиению. Во время сего действия, единственное правило, которого рэксы придерживались - это не нанесение ударов в пах. Они видать были хорошими спортсменами, так как ни у кого из моих знакомых не представилось и единого шанса нанести хотя бы один удар. Хотя, это никак бы нам не помогло. От того, что мы были сбиты с ног, они не успокоились и энергично забивали ногами лежащих. Тот, у кого я сорвал шапку, не на шутку на меня разъярился, и, почувствовав запах крови, пытался подошвами мощных ботинок втоптать мою голову в замерзшую землю.
Откуда то извне, я услышал звонкий голос, промолвивший: «пойдем уже!»
Я посмотрел в ту сторону, перед глазами все плыло, но я разглядел, как моего палача оттягивают от меня его друзья. Он, на прощание, нанес сильный удар носаком в висок, и я моментально потерял сознание. И так вчетвером, пребывая в бессознательном состоянии, мы довольно долгое время лежали под ларьком. В тот вечер пошел первый снег и снежинки тая на моем лице, по не многу приводили меня в чувство. Когда я очнулся, у меня от боли раскалывалась голова и я понял, что самостоятельно не то что подняться на ноги, пошевелиться не могу. С большим трудом, я хрипло промолвил: «все живы»? На мой вопрос друзья откликнулись тяжелыми стонами и вздохами.
«У кого то есть сигарета?»: услышал я голос Сени.
Сеня имел такую неприятную черту характера, он постоянно в чем то нуждался и ему всегда всего надо было больше чем другим. Я уверен, уже лежа в собственном гробу, Сеня соберется с последними силами, и умудрился что то попросить у скорбящих родственников.
- У меня в кармане должна быть парочка, но я не могу даже пошевелиться! - ответил Пень.
Мне лично было не до сигарет, я думал о носилках, обезболивающем, медсестричках в белоснежных халатах и все в таком духе.
«Ну что накурились драпа?»: пошутил Серый.
На его сарказм мы хотели ответить смехом, однако это получилось не очень убедительно. Мы еще полежали какое то время, лежать было приятно, но становилось невыносимо холодно. Осознавая, что еще чуть-чуть, и мы просто примерзнем к земле, мы начали предпринимать попытки встать.
Пень перевернулся на живот, с трудом приподнялся на карачки, и промолвил: «Какая же сука их высмотрела?»
Я перекривил слова Сени: « два коробка плана!»
Также провалилась и моя попытка поднять настроение ребятам. Я приподнял голову и вид моих друзей меня огорчил. Залитые кровью лица и одежды, их лица представляли из себя кровавое месиво и кто есть кто, я различал исключительно по вещам.
Ко мне подполз окровавленный Сеня и, посмотрев в глаза, взволнованно прошептал: «Ого!»
Такая эмоция дала мне понять, что с моим лицом дела вообще плохи.
И так, помогая друг другу, в течении получаса, нам удалось приподняться и переместиться на близлежащую лавочку. Мы приступили стирать снегом кровь с лиц, струшивать грязь с вещей ни у кого просто не было сил. После, мы медленно поплелись в сторону наших домов. Мы пролежали в обмороке не менее нескольких часов, так как домой я добрался в два часа ночи. Недалеко от своего дома, я встретил отца, который, в поисках меня, с собакой рыскал по району. У отца аж перекосилось лицо, когда он увидел мою компанию, казалось только что вернувшуюся из ада. На логичный вопрос: «что случилось?», все дружно ответили: «на нас напали бандиты». Как ни странно, но это была правда, а про то, что мы их перед тем пытались обворовать, говорить было не обязательно. Ребята сдали мое тело отцу и, прихрамывая, поплелись дальше.
Дома, мой внешний вид вызвал у мамы истерику, отец ёё принялся успокаивать, а я направился в комнату, и моментально плюхнулся в кровать.
Следующим утром, я лично убедился в том, что моё лицо было серьезно повреждено. Проснувшись, я не понял в чем дело, мне казалось что я открыл глаза, однако я ничего не видел и меня начала тревожить страшная мысль, что я ослеп. Я, с большим трудом, встал на ноги, от чего голова начала сильно кружиться, резко появилось чувство рвоты, и я, на ощупь, направился к зеркалу. Я мацал рукой свое лицо, оно конкретно поменяло форму и стало очень круглым и выпуклым. Найдя веки, я попытался открыть правую пальцами. Представшая передо мной картина, ввела меня в шоковое состояние. Из зеркала на меня смотрел безобразный урод, страшнее самого дьявола. Когда я понял, что это моя новая внешность, меня одолело отчаянье и досада. Я боялся сам себя: моя голова стала шире в раза два, на месте глаз размещались две фиолетовые опухоли, не дававшие возможности самим им открываться, носа тоже не было, лицо так опухло что нос полностью сровнялся с щеками. Мало того, что голова стала размером шире плеч, к тому же на ней виднелись шишки, придающие верхней части вид, как будто от туда начали прорастать рога. Левое ухо выглядело как отбитый кусок говядины, рука, которой я упал в стекло, опухла и полностью онемела. Пожалуй единственное, что осталось не изменившимся в моей внешности и по чему меня можно было хоть как то опознать - это по бровям. Первая мысль, пришедшая мне на ум, что я таким останусь на всю жизнь. От этой мысли жить вообще не хотелось.
Мои печальные размышления прервал звонок в дверь, и я, держась за стенки, пошел к выходу. Это был сосед Ваня Терехов, слух про наше громкое поражение облетел район и он пришел меня навестить и, между прочим, наладить утерянный контакт. Я с трудом приоткрыл дверь и, чтобы посмотреть кто пришел, принялся здоровой рукой разворачивать опухший глаз. Ваня, вместо того, чтобы сделать шаг вперёд, проделал два назад. Он вцепился обеими руками в перила и в его глазах прочитывался панический ужас. С целью спасти его от инфаркта, я выдавил из себя: «Не ссы, это я» Мои слова его немного успокоили и он зашел в гости. У меня не было сил что то начать ему рассказывать и я просто попросил его сбегать за сигаретами. У него были свои и он помог мне покурить, периодически вставляя и вынимая из моих опухших губ сигаретку.
Так я практически в неподвижном положении провёл целую неделю. Ваня, взял на себя роль домашней сиделки и, днями напролет, проводил время возле моей кровати, помогал мне есть супчики, больше я ни чего не мог употреблять, подавал салфетки, делал перевязки. Ровно через шесть дней, я проснулся от сильного солнечного света. В первый раз за это время мои глаза открылись самостоятельно. И так, постепенно, все мои лицевые травмы начали понемногу сходить, голова суживалась до нормальных размеров, нос, по чуть-чуть, вытягивался вперед, поврежденная рука начинала двигаться. И рассматривая себя в зеркало, я начал уже понемногу себя узнавать. Ко мне постоянно приходили ходоки, и во время моего больничного, мне не было скучно. Лучшие друзья, Сеня, Пень и Серый меня не навещали, так как моя мама, после знакомства с ними в Ровд, их на дух не переносила. Через полторы недели, я уже начал выходить на улицу и, пошатываясь, прогуливался вокруг дома. На прогулках, я сталкивался с массой неприятных моментов: то проходившая мимо старушка, завидев меня, перекреститься, то заботливая мамочка, чтобы не травмировать психику ребенку, закроет рукой ему глаза, то со всех сторон меня окружат знакомые придурки из двора и, с сочувствующими рожами, начнут задавать дуратские вопросы: Кто это тебя? Когда? Чего? Как и предполагалось, мои травмы оказались самыми существенными и мои друзья по несчастью, уже через неделю, бегали по району и собирались в подвале.
В скором времени, наш подвал стал местом паломничества для районных босяков. Многим мы были рады, некоторые немного раздражали, а иногда возникали вообще конфузы. Как-то Серый, Пень, Сеня и я спустились в свой родной подвал и застали там шестерых совершенно неизвестных нам ребят. Они недружелюбно на нас посмотрели и задали вопрос: «Кто вы такие и чего приперлись»? Их наглость не имела границ и, от неизбежного кровопролития, уберегло одно лишь обстоятельство. Один из незваных гостей, пристально рассматривая Серого, промолвил: «Серый это ты?»
«Кекс?» радостно крикнул Серый.
Они подошли друг к другу и обнялись в приветствии. Кекс был подольский, но с ранних лет отличался уж очень антисоциальным поведением и был упрятан в школе для малолетних преступников. В этой школе контроль куда был посерьезней, чем на взрослой зоне и детишкам запрещалось буквально все: курение, татуировки, а получить в передачке спиртное, было вообще из сферы фантастики. Правда за хорошее поведение отпускали по выходным домой. Но Кекс, за три последних года, не смог заслужить ни одного такого отпуска. Кекс истосковался по свободе и не собирался губить свои лучшие годы жизни за колючкой. Он решил предпринять побег и начал к нему серьезно готовиться. Во время его подготовки, к нему постепенно приклеились и эти пятеро. И так одной ночью, им удалось перелезть через колючую проволоку и вырваться наружу. Кекс спешил на Подол, который ему снился каждую ночь. Добравшись ранним утром до Подола, Кекс полазил по любимым улочкам, и, для свои компаньонов, провел легкую экскурсию по значимым для себя местам района. Кекс, слабо интересовался более тысячелетней историей района и в своем коротком экскурсе для иногородних друзей, полностью упустил памятники архитектуры и, в первую очередь, сфокусировался на местах, связанных именно с ним. Он показал им дом, в котором живет его первая девушка, Житний базар, где он предпринял с десяток карманных краж, сводил в парадное, в котором впервые попробовал драп и закончил экскурсию на пятачке, где его последний раз повязали. Под вечер начало холодать и беглецы всерьез задумались о ночлеге. И так Кекс встретил старого знакомого и спросил у него, где можно перекантоваться на парочку дней. Тот, не долго думая, посоветовал ему наш подвал и провел их туда.
Компания Кекса долго в Киеве задерживаться не собиралась и использовали его как перевалочный путь перед долгой поездкой в Крым, а точнее в Ялту. Один из них Жорик, был там один раз в детстве с родителями и своими детскими воспоминаниями сумел очаровать друзей. Вообще предстоящая поездка превратилась в навязчивую идею и они в подвале только ее и обсуждали. Как Жорик рассказывал, в Крыму жара стоит круглый год и вода в море теплая даже в январе. На каждом углу райского места растут пальмы с бананами и финиками. Банан считался деликатесным продуктом еще с советских времен, а юные каторжане видели этот экзотический плод только с экрана телевизора, и идея посетить город, где их можно было бесплатно срывать с дерева, затмила им разум и они, как загипнотизированные, считали что держат путь не куда либо, а прямо в Эдемский сад.
«У меня там живет бабушка, которая с радостью нас приютит в собственном трехэтажном доме, а вообще там просто можно жить на улице и собирать бананы, финики с бесхозных деревьев и этому никто не будет возражать, так как местные ими давно обожрались!»: продолжал Жорик.
Я лично никогда не был в Крыму, но знал наверняка, что там бананы и финики точно не растут на улицах. Но ребята были так захвачены этой бредовой идеей, что я не хотел тратить время и силы на переубеждение и, тем самым, вносить разочарование в их мечту.
Также Жорик рассказывал, что Ялту посещают множество туристов со всего мира и там на набережной прогуливаются одни лишь миллионеры.
«Вечерком иностранцы, немного подвыпив, ни на что не обращая внимания, ходили туда сюда, а я тем временем лазил у них по карманчикам. А их карманы были доверху набиты валютой всех стран мира. И я за несколько дней насобирал целые кучи долларов, марок, франков. Я тогда был еще маленький и не знал куда девать валюту и решил ими просто обклеить внутреннюю часть старого бабушкиного сарая!»
«И чем ты обклеил?»: перебил его взволнованным голосом Сеня.
«Я все не помню, но точно у меня было несколько купюр тысячного номинала и с десяток пятисотенных купюр американских долларов!»
«И что они до сих пор там висят?»; с дрожащими нотками в голосе, переспросил Сеня Жорика.
«Точно не знаю, но бабушка в этот сарай никогда не заходила и кроме меня у нее никого нету. Думаю что висят!»: уверенно добавил он.
Жорик был красноречивым рассказчиком и описывая чудеса, присутствующие в том неземном городе, постоянно добавлял все более ошеломляющие подробности.Ко всему вышесказанному, Жорик рассказал о местных красавицах, круглогодично гуляющих по городу в одних лишь мини-бикини, в таком же виде они ходили на работу, а на пляже загорали только голыми. И как он утверждал, они просто без ума от представителей сильного пола и, в отличие от девушек, живущих в крупных городах, тамтешние сами цепляются к приезжим ребятам и, под не затейливым предлогом, заманивают к себе домой.
Жорик еще много чего рассказывал про сказочный город Ялту и из моих друзей больше всего его воспринимал Сеня. Во время очередного повествования, его лицо вытягивалось вперёд, глаза расширялись до неестественных размеров, нижняя челюсть отвисала и с нее безустанно текли слюни. А что тогда говорить про малолетних каторжан, живших в ограниченном пространстве и наслаждавшихся лишь казенной баландой? Для них Жорик был богом, который соблаговолил своих блудных сыновей снова вернуть в рай. Исходя из описаний Жорика, Ялта для них была даже намного желанней рая, там, в соответствии с их шкалой ценностей, как раз имелось именно то, что им требовалось: ничего не упущено, и ничего лишнего.
На следующий день, после прослушивания этой живописной повести, Сеня пришел в подвал с рюкзаком набитым провиантом и рыдая, просил ребят, чтобы они его взяли с собой. Он был согласен в дороге мыть за всеми посуду, стирать и таскать их вещи. И только лучшему другу детства Серому, с большим трудом, удалось его отговорить от этой затеи. Сеня, не стесняясь, уткнувшись ему в плечо плакал и всхлипывая кричал: «Пожалуйста отпустите меня друзья, я об этом всю жизнь мечтал!»
Ребята не собирались здесь задерживаться и торопились в свой чудный город. Пару дней полазив по карманам, они скопили небольшую сумму и продолжили свое путешествие на землю обетованную. Как потом мы узнали, им не довелось доехать даже до Крыма. Где-то по дороге в Харьков их вытащили из товарняка и отправили в настоящую исправительную колонию, с которой убежать уже было не так то просто.
Я даже не могу себе представить, каким несносным страданиям, во время своего последнего срока, ежедневно подвергались одураченные Жориком ребята, так как они искренне уверовали, что были всего лишь в парочке шагов от настоящего земного рая.
Однажды к нам в гости в подвал забрели старые знакомые Гиря и Феня. Они внимательно осмотрели все выходы и входы, с фонариком детально изучили коридоры и приняли решение обосноваться в нашем убежище.
Гиря и Феня были нашими ровесниками, они оба имели чуть более полутораметровый рост и всегда ходили в двух одинаковых широких кепках. Они ступили на путь криминала еще в детском садике, где познакомились и принялись у своих одногрупников в тихий час воровать машинки и игрушки. Гопстопом, вымогательством и другими контактными преступлениями они никогда не занимались, в первую очередь, из за полного отсутствия атлетизма, крайне необходимого в таких видах мероприятиях. С лет одиннадцати, их излюбленным занятием стало лазить в форточки и их комплекция позволяла залезть практически в любую щель. Действовали друзья открыто и регулярно и в свои четырнадцать, они уже успели провести по годику в спецшколе для малолетних преступников.
Вернувшись на район, Гиря и Феня столкнулись с коммерческим новшеством – торговыми ларьками. Гиря и Феня давно уже разочаровались в форточном бизнесе, так как частенько часами рыскали по незнакомой квартире и, в конце, находили лишь несколько рублей. В ларьке же, прямо на витрине, красовалось все ценное содержимое и ты уже знал наверняка, на что ты идешь и мог точно спрогнозировать свой доход. И они принялись промышлять взломом ларьков, ночами напролет разгружая их ценное содержимое. Единственная проблема, с которой они постоянно сталкивались - это отсутствие места складирования. Они спросили у нас, не будем ли мы возражать, если они будут периодически сносить сюда свои криминальные трофеи.
Сеня мгновенно прокрутил в мозгу что к чему, и взволновано выкрикнул: «Нет, то есть Да!»
От такого ответа, Гиря и Феня на секунду смутились. Сеня осознал, что широкая общественность его мысль не поняла и поправил себя: «в смысле не будем возражать!»
И вскоре ящики с пивом и водкой, шоколадными батончиками и сигаретами превратили этот подвал в какой то благотворительный бар для неблагополучных слоев молодежи.Гиря и Феня не были жадными и завсегдатаям подвала разрешали употреблять их товары сколько влезет. Но при всем при этом, они ввели правило шведского стола и приостановили Сенины попытки уносить что либо с собой домой.
Феня и Гиря были очень трудолюбивыми взломщиками и практически каждую ночь выходили на промысел. Для них кражи были не просто работой, а своеобразным хобби и даже когда их карманы были доверху забиты деньгами, с наступлением полночи, их все равно тянуло к затаренным ларькам.
В один прекрасный день, спустившись в подвал, они увидели, что их склад разграблен: повсюду валялись обертки от шоколадок, пустые банки с под пива и ликероводочные бутылки. Первая, пришедшая им на ум мысль: «здесь был Сеня».
Вскоре их внимание привлек слабый шорох, доносящийся из внутренней части подвала. Какое то время, в кромешной темноте, полазив по коридорам подвала, они наткнулись на бомжа, который корчился по полу, сильно мучаясь от переедания сладкого и лишнего спиртного. Они затащили бомжа в освещаемую комнату и, проведя обыск, извлекли из его карманов пачки сигарет и шоколадные плитки. Гиря и Феня решили преподать ему урок и, с целью навсегда отпугнуть от их склада, жестоко избили. После того как они за ноги выволокли его из подвала и выбросили на улицу, на прощанье, строго предупредили, что в следующий раз вообще убьют.
Бомж, за свою тяжкую жизнь, вдоволь наслушался угроз об убийстве, которое грозились с ним осуществить в самых разных изощренных формах и также ему было не привыкать к жесткими избиениям, с которыми сталкивался чуть ли ни каждый день. В своей нелегкой судьбе он всерьез воспринимал другие проблемы - каждый божий день над ним висела реальная угроза голодной и холодной смерти и, соответственно, он не собирался так просто отказаться от найденного им рога изобилия. С целью избегать столкновений с наглыми малолетками, он избрал более хитрую тактику. Этот подвал был довольно объемный с множеством запутанных коридоров, выходов и входов. Также, он соединялся с подвалом старого дома. И бомж, изучив все его лабиринты, поселился не далеко от нашей комнаты, внимательно отслеживая каждое передвижение в складе. И как только склад оставался безлюдным, он тотчас срывался с засады, быстро цеплял что попадалось в руки, и скрывался в темноте.
Феня и Гиря не могли не заметить, что кто-то продолжает их обкрадывать. От этой мысли они зверели и даже на некоторое время забросили свой промысел, стремясь как можно быстрее выловить проходимца.
Так, однажды, они устроили засаду и, в полной темноте, засели в соседней комнате от склада. Бомж, не слыша несколько часов веселого смеха и криков подростков, решил, что все в порядке и приступил прокрадываться к складу. Приблизившись, он аккуратно, из за угла, посмотрел на комнату и окончательно убедившись, что она безлюдна, зашел и радостно принялся наполнять продуктами заранее приготовленные кульки. Феня и Гиря, услышав шорох целлофана и звон бутылок, забежали в комнату и преградили отступ бомжу.
«Ну что тварь, мы же тебя по человечески предупреждали!»: обратился к нему Феня.
Бомж в начале попытался разжалобить ребят, заявляя, что болен и несчастен, извинялся и молил о пощаде. Однако, это не произвело должного эффекта на агрессивно настроенных подростков и бомж быстро изменил свою тактику. Он понимал, что его опять подвергнут избиению и принял решение обороняться. Хрупкие телосложения Гири и Фени и откровенно детские лица его не очень пугали и он решил что, без труда, справиться с обоими. Бомж поднял свою железную палку, предназначавшуюся для разгребания мусорных ям и злобно промолвил: «не подходите выродки, проколю насквозь».
Своим наглым поведением, бомж окончательно вывел из себя хорошо подвыпивших Гирю и Феню. Как можно жестче наказать бомжа, стало для них делом принципа. Феня, всерьез не воспринимая угрозы бомжа, приблизился к нему и был мгновенно сбит с ног ударом палки.
Гиря растерянно посмотрел на лежащего друга, с головы которого текла кровь и, с криками: «Ах ты сука!» раскрыл выкидной нож и бросился на бомжа. Он быстро преодолел разделявшее их расстояние и, пребывая от злости и негодования в состоянии аффекта, безустанно наносил ножом удар за ударом в туловище бомжа. Вскоре бездыханное тело медленно сползло по стене на пол. В этот момент очнулся Феня и, увидев что произошло, произнес: «Ты что больной, ты же его убил!»
Гиря продолжал держать окровавленный нож в правой руке и начал понемногу осознавать, что же он наделал. Друзья быстро открыли бутылку и, немного успокоив нервы, решали, что им делать дальше. Под действием новой порции алкоголя, Фенин мозг начал продуктивней работать и он предложил спрятать тело в глубине подвала.
«Через пару дней его сожрут крысы и ничего не останется!»: предполагал Феня.
«А кто будет вообще бомжа искать, у него даже паспорта нет!»: успокаивали себя друзья.
Так они и сделали, также, тщательно очистили место смертельной схватки от следов крови.
Проводя вечера в подвале, мы то и дело вынюхивали сильный трупный запах, доносившийся с отдаленных помещений подвала.
«Тебе воняет?»: спросил раз Пень у Гири.
«Наверное, где то неподалеку крыса здохла!»: ответил он.
Когда Гиря это произнес, он бегло переглянулся со своим товарищем и я сразу подметил их странную реакцию.
После чего, мы провели чрезвычайное совещание, на котором, взвесив все за и против, пришли к выводу, что скорее всего, тот бомж, на которого вечно жаловались Гиря и Феня, нашел в подвале свою смерть. Чтобы никак не подвязываться с явной мокрухой, мы решили навсегда покинуть подвал и, от греха подальше, прервать отношения с этой безумной парочкой.
Феня и Гиря этому обстоятельству даже обрадовались, и стали полноценными хозяевами нашего убежища. Они продолжали вести привычный образ жизни и, через пару недель, ночью загружая в подвал товары с очередного разграбленного ларька, были застуканы проходящим мимо патрулем. Прямо на месте их и арестовали. Менты залезли в оборудованную нами комнату, и, описывая ворованный товар, почуяли до боли знакомый им запах. С помощью прожектора, они быстро обнаружили труп. Множество ножевых ранений, наглядно свидетельствовали, что бомж умер не от старости.
Следователь не церемонился с малолетними убийцами и приступил допытывать двух друзей с особым пристрастием. Феня и Гиря сознались в ограблении десятка ларьков, однако напрочь отвергали обвинение в убийстве и, даже применяя самые изощренные пытки, следователь не мог вытянуть из них правду. С каждым последующим днем, проведенным в подавленном состоянии духа, Феню все навязчивей преследовала мысль, что они никак не смогут отвертеться от убийства. И его роль в нем была всего лишь свидетеля и, со временем, инстинкт самосохранения переборол чувство настоящей дружбы. На очередном допросе, он добровольно сдал своего друга.
На суде, когда Феня давал свидетельские показания, Гиря все время смотрел на него пристальным взглядом. Феня, убирал свой взгляд в пол и продолжал бормотать, раскрывая подробности страшного преступления друга. Гирю тогда одолевали разные мысли, ведь он пошел на убийство бомжа, в первую очередь, в отместку за своего лучшего друга, единственного человека, которому он полностью доверял.
Осознание низости своего поступка, Феню просто убивало, но он так боялся получить длиннющее заключение и быть на лет пятнадцать, а то и навечно запрятанным в железной клетке. Он уже провел за колючкой год и ему тот срок так трудно давался, что он даже иногда подумывал завязать.
И так Феня, за многочисленные взломы ларьков, получил четыре с половиной года. Гиря был подвержен медицинскому осмотру, на котором признан вменяемым и, за умышленное убийство, произведенное с особой жестокостью и, также, совершенное в состоянии алкогольного опьянения, что рассматривалось как отягчающие обстоятельства, получил пятнадцать лет строгого режима.
Родственники Гири, с каменными лицами, выслушали окончательный приговор и когда канвой выводил Гирю из зала суда, они смотрели на него взглядами, как будто провожают в последний путь. И это не удивительно, так как человека, получившего срок на год дольше, чем вся его предыдущая прожитая жизнь, по иному, чем как живого мертвеца воспринимать трудно.
Но превратности судьбы простому человеку предугадать не дано. Феня, так дороживший своей жизнью, что продал лучшего друга, освободился даже на год раньше по амнистии и казалось бы, по истине, он родился в рубашке. Вернувшись на родной райончик, он связался с компанией домушников, которые абсолютно весь свой улов тратили на наркотики и, в целом, совершали преступления лишь ради ширки. Он сразу же плотно подсел на иглу и где то через год его нашли мертвым в парадном, и врачи сухо констатировали причину смерти: передозировка наркотическими веществами.
Гиря, как ни странно, в тюрьме не наложил на себя руки, поверил в бога, стал много читать и начал придерживаться здорового образа жизни и активно заниматься спортом. И просидев свой длиннющий срок до последнего звонка, выйдя на волю, придерживался высокоморального и законопослушного образа жизни.
Сейчас он часто ходит по району и постоянно пристает к трудным подростком, пытаясь наставить их на путь праведный. Подростки, как им это свойственно, всерьез не воспринимают седоволосого нудотину и в открытую подсмеиваются над ним, придерживаясь мнения, что сами знают какой выбирать для себя путь. И потом, отвязавшись от постаревшего Гири, возмущаются: «Да откуда он знает, что правильно а что не правильно и что он вообще мог видеть в своей жизни этот тупой сектант»
После произошедших громких событий, подвал был опечатан, но мы его уже давно обходили стороной и, соответственно, опять были выброшены на улицу. Морозными вечерами гуляя по пустынным слабоосвещенным улицам, мы никак не находили себе применение. В связи с пережитым неприятным инцидентом, связанным с шапочным бизнесом, мы немного охладели к этому роду деятельности. Когда мы встречали человека, наряженного в шапку из ценной породы меха, мы долго присматривались, точно ли он один, не слишком ли он здоровый для нас и частенько позволяли ему просто проходить мимо нас. Бессмысленное наворачивание кругов по району нас начало сильно раздражать и однажды Серый остановился возле ларька и промолвил: «Все надоело, будем брать ларек!»
Выбранный им ларек располагался в тихом месте. Изучая, мы прошлись несколько раз вокруг железной конструкции, но так и не поняли, как же его вскрыть. Мы настойчиво постучали по железу, никто нам не ответил, что дало понять, на ночном стороже хозяин решил сэкономить. Этого нам и требовалось.
«Доходяги Феня с Гирей как то же их открывали!»: подбодрил нас Сеня.
Пень, парень с золотыми ручками, быстро нашел кусок арматуры и принялся ею расковыривать замок. Мы вчетвером крутили арматуру в разные стороны, но эффект был нулевой. Потом мы попытались вставить арматурину в узкую щель между дверью и стенкой, и, напрягаясь изо всех сил, дружно на нее давили. Но все было безрезультатно.
Сеня, уже давно считая содержимое ларька личной собственностью, сдаваться не собирался, он подобрал увесистый булыжник и, несколько раз, со всего размаха, запустил его в дверь. После чего он, в приступе отчаянья, начал громко ругаться матом и принялся барабанить кулаками по неприступному ларьку. Наша очень шумная операция длилась не менее часа. И когда мы уже собирались уходить, Пень решил последний раз попробовать засунуть арматуру в проем двери. Неожиданно для всех, дверь начала подозрительно скрипеть и поддалась.
«Наконец-то!»: воодушевленно прошептал Серый.
Дверь открылась настежь и перед нами предстал двухметровый бородатый амбал, заспанное лицо которого мгновенно превратилось в озверевшее. В своей правой руке он держал массивную бейсбольную биту и, в полумраке, очень походил на доисторического охотника на мамонтов.
«Вы что дебилы читать не умеете, ларек ночью не работает!»: прокричал он диким голосом.
«Серьезно?»: удивленным голосом переспросил его Пень.
«А я хотел купить жвачек младшему брату!»: добавил Сеня, во время чего, своим телом заслонил вооруженного арматурой Пня.
Амбал, в наш адрес провякал парочку матерщиных слов, и, резким движением, захлопнул дверь.
Мы, пребывая в полном замешательстве, с вытороченными от удивления глазами, еще некоторое время простояли перед ларьком.
«Пошли ка лучше по домам!»: в конце предложил я своим товарищам.
В моей школе все протекало без изменений, свои тройки я, с горем пополам, получал, учился, как и раньше, без энтузиазма, часто брал несанкционированные отгулы. Когда программа сильно уж утомляла, я цеплял Федю и мы шли на базар. По старой подольской привычке, проходя ряд продавцов с семечками, набирали на пробу полные карманы и, щелкая их, тынялись по базару, потом возвращались снова в школу или расходились по домам. Единственное правило, которого я старался придерживаться в школе - это не пропускать уроки директора.
Предметом Бориса Моисеевича была химия. Долгие годы работы в этом заведении с откровенно проблематичными учениками, понятно дело, отложили на нем свой отпечаток. Груз не решаемых проблем постоянно висевший над директором, превратил его в довольно неуравновешенного и непредсказуемого человека, что ярко проявлялось в его поведении: то он, с того ничего, начнет безумным голосом орать, то, наоборот, неожиданно возьмет паузу на десять минут и, направив взор куда то вдаль, застынет на одном месте. В этом учебном году он чувствовал себя поуверенней, так как провел значительную чистку рядов и оставшиеся подопечные были более-менее вменяемые. Никто ему уже не звонил ночью домой, угрожая физической расправой, уже давно не пролетали возле его головы падающие с крыш домов кирпичи. И самое главное достижение - он, не боясь, мог на работу приезжать на своей любимой шестерке. Еще в прошлом году, Борис Моисеевич не мог себе позволить такую роскошь. Когда Борис Моисеевич несколько лет назад прикупил новенькие Жигули, он, бахвалясь, припарковал машину прямо возле входа в школу. Его чуть ли не одолел инфаркт, после того как он вышел на улицу и обнаружил, что все четыре колеса машины были пробиты. После чего директор решил машину прятать в близлежащих дворах. Это была не очень удачная затея. Подлые ученики, с первого раза, наизусть запомнили номера машины и, без особого труда, находили ее в любой подворотне. И в тихом дворе, никого не остерегаясь и никуда не торопясь, они приступали осквернять собственность директора. И самый безобидный ущерб, с каким постоянно сталкивался Борис Моисеевич - это наведенная белой эмалью на лобовом стекле надпись: «Боря козел». Он постоянно менял место дислокации для своей машины, но подростки, где-где, а в подворотнях хорошо ориентировались, быстро вычисляли авто и снова наносили ей значительный урон. В конце концов, Борис Моисеевич вовсе отказался от поездок на роботу на авто и снова пересел в вечно забитый трамвай.
Борис Моисеевич искренне переживал за будущее детишек и на своих уроках всячески пытался осудить дикие нравы, царившие в социуме этого района и, по расписанию читая химию, на самом деле, преподавал урок морали. Он это делал весьма профессионально, часто используя цитаты с глубочайшим философским смыслом и я даже иногда задумывался, не является ли его близким родственником известный пророк Моисей. Его своеобразная система изложения химии теоретически позволяла выпустить парочку духовных служителей, но точно ни одного Менделеева. Борис Моисеевич постоянно учил нас жизни, делал наставления, приводил множество примеров из жизней бывших учеников, которые не слушались его советов и сейчас страдают от своей дурости в исправительных колониях.
Во время нравоучительных лекций директора, его никто не слушал, каждый занимался своим делом и, со стороны складывалось впечатление, что он говорил сам с собой, постоянно в чем то заново себя убеждая.
Борис Моисеевич очень своеобразно одевался. Вместо шнурков он почему то использовал проволочки. Носил несменный галстук в горошек и костюм очень похожий на старую школьную форму. Когда он углублялся в какую-то тему, он часто засовывал руки в карманы своих штанов и, что то объясняя, движением рук в разные стороны в карманах, непроизвольно расстегивал себе ширинку, благодаря чему, вся школа знала каким нижним бельём он пользуется.
В конце полугодия, перед началом новогодних каникул, как полагалось, у нас в школе намечался торжественный вечер с дискотекой. Наша классная руководительница Мария Федоровна была очень энергичная и целенаправленная женщина и хотела провести его с размахом, чтобы нам этот вечер запомнился на всю жизнь. Она посветила в свои планы несколько самых образцовых девушек и они сообща тщательно готовились к этому несколько недель. Посвященные в тайну избранницы, ни упускали ни единой возможности, на совместном перекуре в подворотне, вспомнить бранным словом класуху, заставлявшую их после уроков заниматься всякой чепухой.
И в тот вечер, когда я зашел в классную комнату, я был действительно удивлен новшествами и созданной праздничной обстановкой. Комната была украшена надутыми разноцветными шариками и картонными гирляндами, стенки кабинета были увешаны карикатурами на всех одноклассников, с репликами очень сдержанного юмора. Возле шкафа стояла искусственная новогодняя елка с подцветкой и множеством разнообразных игрушек. Школьные парты были расставлены по две в притык с четырьмя сидящими местами и покрыты белоснежными скатертями. Эти столы были украшены тортами, сладкой водой и аппетитными бутербродами, приготовленными нашими девушками. Там не хватало только камеры и можно было смело начать снимать передачу «Голубой огонек». Также, чтобы нам было по настоящему весело, Мария Федоровна разработала насыщенную культурно-развлекательную программу, в которую входили всевозможные викторины, розыгрыши, лотереи и даже номера самодеятельности.
Когда праздничная программа стартовала, класуха появилась перед нами в наряде, максимально приближенном к костюму снегурочки. Обстановка была создана обещающей и класс оценил ее старание по достоинству. Однако с удачной презентации дальше праздничный процесс как то не тронулся, но все равно, чтобы не обижать класуху, весь класс довольно долго пытался высказывать и демонстрировать свое восхищение. Я пристально всматривался в лица одноклассников и заметил, что радость в их глазах все сильнее тухла и через какое то время, под влиянием масс, улыбка пропала даже с лица Марии Федоровны. Но она не сдавалась, постоянно шутила, рассказывала якобы веселые истории, происходившие с ее бывшими любимыми учениками и чтобы максимально снизить возрастной барьер, травила тупые анекдоты. Потом она принялась, со скандалом, заставлять кого то поучаствовать в ёё розыгрышах, с силой вытягивала жертву за руку из за стола и вела на импровизированную сцену.
Где то через час, когда у меня уже от скуки начали слипаться глаза, Федя толкнул меня локтём в бок. Это был знак, что пора начинать собственную, заранее намеченную программу культурно-развлекательного жанра. Федя вежливо перебил Марию Федоровну и отпросился в туалет. Федя, проходя мимо стола, незаметно зацепил пару бутербродов и положил в карман. Я заранее замаскировал бутылочку сладкой воды в своем рукаве и тоже попросился выйти.
В туалете за батареей мы предварительно спрятали бутылку водки. Разлив водку по, спертым Федей в столовой стаканам, мы выпили за наступающий новый год. Второпях выпив полбутылки, мы закусили бутербродами и, обсудив некоторые вопросы за курением, снова вернулись в класс.
Там шоу продолжалось, вспотевшая Мария Федоровна еще не угомонилась и как раз проводила лотерею, главным призом которой был надутый шарик. Единственный человек, изъявивший желание поучаствовать в лотерее, был Саша Хоменко. И он это делал явно не ради удовольствия, а из подхалимческих соображений.
После того как мы вернулись немного разогретые спиртным, настроение приподнялось и мы стали более веселыми и активными. Федя уже добровольно рвался поучаствовать в викторине и в любом конкурсе самодеятельности. Мария Федоровна, работала в этой школе не первый год и сразу определила, что он находился в состоянии лёгкого опьянения. Она усаживала его на место, шепча на ухо: «Подожди, потом разберемся».
Я вернулся на свое место и осмотрелся по сторонам. Посмотрев на девушек, я, по их сверкающим глазам, определил, что они тоже успели немного выпить. Но как им это удалось сделать не выходя из класса, для меня было сущей загадкой. Оказалось, они проделали это очень просто, пронесли в сумочках домашнюю самогонку и, под столом, в фужерах смешали ситро с большой порцией спирта. И прямо на глазах, у ничего не подозревающей класухи, медленно попивали свой алкогольный коктейль. Внимание Марии Федоровны было больше приковано к ребятам и проделать это им не составило большого труда.
Наконец то настал долгожданный момент, Мария Федоровна окончательно выдохлась и вышла из класса. Она выделила нам 2 часа на танцы при свете электрических гирлянд. Как только началась дискотека и потух свет люстр, на столах произошло маленькое изменение: торты были аккуратненько переставлены в сторону, их место заменили разнообразные винно-водочные изделия. Школьники, уже в открытую, залпом выпивая рюмку за рюмкой, бросились в дикие пляски, во время которых сильно пострадали декорации, надувные шарики были взорваны подкуренными сигаретами, а плакаты просто сорваны со стен и валялись на полу. Также немного пострадала школьная мебель, которая во время буйных танцев была частично перевёрнута. Мы знали, что время у нас ограниченно и старались успеть всё намеченное и, не на секунду ни прерывая танцев, хаотично вливали в себя крепкие напитки.
В то время у молодежи самым востребованным направлением в музыке был хип-хоп. Большого выбора у нас не было и, в основном, на дискотеках такого плана имелась в наличии только одна кассета, которую крутили весь вечер и надо сказать, что ни кому и в голову не приходила мысль, что это может надоесть. Тогда как раз появился репер Др Албан, пришедшийся по вкусу абсолютно всем и часто его мега-хит «Итс май лав» мог звучать по 20 раз за одну дискотеку и так в продолжении 2-х лет. Хип-хоп культурой мы овладевали очень постепенно и каких то элементарных движений, как надо правильно танцевать никто не знал и вообще считалось, чем ты больше размахиваешь руками и интенсивней двигаешься, тем больше это похоже на настоящий хип-хоп. Во время танца, подростки входили в азарт и могли нечаянно нанести увечья близстоящему или повредить казённое имущество. Частенько два танцора, случайно зацепив друг друга своими конечностями и, до конца не разобравшись в ситуации, начинали драку. И таких драк на дискотеках из-за неразберихи в то время было намного больше чем из-за девушек. Все танцоры были подвыпившие и вообще считалось, если парень решился на танец, значит он уже готовый и, понятное дело, в таком состоянии легче простого влезть в драку.
Когда Мария Федоровна вернулась в класс ровно, минута в минуту, через 2 часа и включила свет, она осмотрелась по сторонам и просто разрыдалась. Перед ней предстал полуразрушенный классный кабинет с перевёрнутыми партами, сорванными плакатами и шторами, разбитыми бутылками от спиртных напитков и размазанными по стенкам тортами. Торты никто не ел, кроме одной новенькой девушки, которая решилась попробовать кусочек. Хотя ёё предупреждали опытные подружки, что этого не стоит делать. В результате, самогонка смешавшись со сладким у нее в желудке, вызвала страшное расстройство и она всю дискотеку, стоя на коленях, блевала в углу комнаты. Когда Мария Федоровна зашла в кабинет, девушка продолжала издавать дикие звуки, иногда заглушающие музыку и извергать из себя кусочки съеденного торта. Единственное, что в комнате оставалось не оскверненным – это новогодняя елочка, продолжавшая радовать глаз красивыми игрушками и поочередно меняющимися цветами электрической гирлянды. Хрупкую елочку, из за уважения к святому празднику и зная, какую она ценность представляет для класухи, подростки, от греха подальше, обходили стороной.
Внимание Марии Федоровны привлекли двое ребят, которые в состоянии сильнейшей интоксикации спали прямо на партах. Что ёё больше всего расстроило, так это то, что эти двое были никем иными как Сашей Хоменко и Сергеем Карповым. Тот самый Саша Хоменко, мальчик которому она так доверяла, который с точностью выполнял любую ёё просьбу, с которым она всегда могла посоветоваться, когда ей нужна была свежая информация о том, что происходит в классе. А Сергей Карпов интеллигентный парень, выполнявший все ёё домашние задания, над которыми, в принципе, не одну ночь ломал бы себе голову студент физмата.
Она, с перекошенным лицом, подошла к Саше Хоменко и осматривала его презрительным взглядом. В это время Саша Хоменко попытался приподняться, но у его ничего не получилось, потом он, жмурясь от непривычно яркого света, посмотрел в ёё сторону. Разглядев контуры класухи, он постарался предать своему лицу серьезность и начал издавать какие то невнятные звуки, в которых, если хорошо прислушаться, можно было расслышать: «Мария Федоровна я не виноват честно, так получилось».
«Да Саша от кого от кого, а от тебя я такого не ожидала!»: сквозь зубы процедила она. Саша продолжал оправдаться, но его веки непроизвольно сомкнулись и он снова впал в глубокий сон.
Детально изучив обстановку и осознавая, что она была единственным трезвым человеком, находившимся в помещении, Мария Федоровна впала в отчаянье. Она начала взволнованным голосом упрекать нас: «как мы могли так поступить со мной, ведь я так старалась сделать этот вечер интересным, увлекательным, чтобы он остался навсегда в вашей памяти!»
На эти слова откликнулся Федя, который, чтобы сохранить равновесие, придерживался обеими руками за стенку и совершенно искренне ответил: «Так Марья Федоровна он именно таким и получился, как вы хотели!»
Закончив свою фразу, он сильно отрыгнул.
«Животные вы все без исключения, взяли и нажрались как свиньи. И это вам интересно, это вам надо?»: вопила она.
Потом пошло немного морали с выводами типа того, что ей даже страшно представить, кем же мы вырастем, если такое себе позволяем в 15-16 лет. В конце, все кто был в состоянии стоять на ногах, попытались как то привести в порядок классную комнату. Задача оказалась сложной, Мария Федоровна решила, что над ней продолжают издеваться и попросила всех убраться вон, долой с ее глаз. На прощанье она сказала, чтобы завтра все пришли на уборку и внеочередное классное собрание.
И так, уже немного придя в себя, мы, под вопли класухи, очень долго натягивали на себя предметы верхнего гардероба и, поддерживая друг друга, выперлись на декабрьский мороз.
В январские праздничные вечера, все чаще внимание моих уличных друзей привлекали автомобили. Во время прогулок по заснеженным тротуаром, мы, съежившись от холодного ветра, с завистью смотрели на проезжающие машины. Нам, ни на секунду, не давали покоя их комфортные салоны и теплые печки.
«Может попытаемся?»: однажды высказал вслух мысль большинства Пень.
Отец Пня имел собственный автомобиль и Пень часто помогал ему в регулярных починках старенькой копейки. Так он, обходя замок путем соединения проводков, научился включать зажигание. Идея, порассекать по ночным улицам города на ворованной тачке, пришла всем по душе. Пень сказал, что заведет любое «Жигули», а Серый взял на себя вскрытие дверного замка.
В один вечер, мы, решительно настроившись на дело, высмотрели припаркованную в тихом дворе белую шестерку. Мы медленно прошли возле нее, потом сделали второй круг, тщательно осматривая данный объект. Все огни в ближайшем доме погасли, мы пришли к выводу, что ее хозяин уже давно спит и приступили к действию. Для начала мы решили проверить машину на наличие сигнализации. Сеня аккуратненько постучал ногой по шине, потом мы все вместе потолкали машину в разные стороны, это не вызвало рева сирены и мы поняли, что сигнализация отсутствует. Щелкая зажигалкой, Пень осветил салон, и, внимательно осмотрев место водителя, прошептал: «механической блокировки нет, все чисто!»
«Это фарт!»: произнес Сеня.
Серый заранее вооружился отверткой и принялся расковыривать дверной замок. Такой способ вскрытия авто подсказал ему специалист, полностью заслуживающий доверие Серого - его родной дядя. Но на практике это сделать оказалось не так уж легко, и замок не поддавался. Он перешел на второй, и вскоре изуродовал все замки машины, включая и замок багажника.
Сене не терпелось попасть внутрь и он понял, что он последняя наша надежда. Он подобрал кусок асфальта и запустил его в боковое стекло. Пронзительный звук битого стекла нарушил гробовую тишину ночи. Мне казалось, что он был слышен в километре и, по децибелам, приравнивался к шуму разбитой витрины универмага.
Однако ближайшие дома продолжали дремать. Переглянувшись, мы продолжили свое дело. Сеня очистил окно от разбитого стекла, просунул внутрь руку и открыл дверь. Мы быстро сели в середину и сейчас все полагались на мастерство Пня. Пень, в течении нескольких минут, разобрал замок зажигания и, соединив проводки, завел мотор.
«Отъезжай быстрее!»: прошептал ему Серый.
Пень выжал сцепление и свободной ногой нащупал педаль газа. Машина издала дикий рев, но тем не менее не тронулась с места.
«Баран включи передачу!»: прохрипел Серый.
Пень вытер проступавший на лбу пот, аккуратно включил первую передачу и тронулся с места. Не успев нарадоваться, проехав не более нескольких метров, мы заглотнули.
«Давай Пень, ты можешь!»: подбадривал его Сеня.
Пень, трясущимися от волнения руками, снова соединил разошедшиеся проводки, завел машину и медленно направил ее к арке. Во время этого действия, мы нервно оглядывались назад и когда наконец-то мы выехали на улицу, все с облегчением вздохнули.
И так мы, не соблюдая ни единого правила дорожного движения, катались по тихим улочкам и тротуарам района, одновременно создавая препятствия как водителям так и редким пешеходам. В салоне машины беспрерывно стояли наши дикие вопли, эмоции у всех были на пределе. И эти эмоции были исключительно положительные. Один час побыв автолюбителями, мы уже по другому стали смотреть на жизнь. Нам казалось, что мы разгадали вечную загадку человечества - что такое жизнь и научились самостоятельно получать от нее то, что нам нужно. Как это на самом деле просто, если что то действительно хочешь - просто возьми это и все.
Поздно ночью, Пень завез нас в тупиковый двор, где мы и оставили наш подарок судьбы на ночь. С того дня, мы свои привычные вечерние пешие прогулки полностью заменили поездками на авто. С целью не слишком засвечивать перед зеваками свой несовершеннолетний экипаж, мы выдвигались как только стемнеет. В те дни, чувствуя себя полностью состоявшимися личностями, мы как то вообще не задумывались о том, что машина, вероятней всего, находиться в розыске.
На третий день нас полностью покинуло чувство осторожности, и мы начали демонстративно на ней подъезжать к местам, где сосредотачивалась молодежь. На вопросы удивленных ровесников, где мы ее взяли, загадочно отвечали: «подарок». Для подобных нам подростков, это дословно означало, что мы ее украли, что существенно подымало нас в их глазах. Особенно мы прочувствовали себя королями жизни, когда приехали на авто на разборку с ребятами из другого района.
Делегация подольских ребят стояла в окружении преобладающих их по количеству неместных и, по лицам знакомых было видно, что у них что то не клеиться. Пень, подъехав с включенным дальним светом, резко затормозил прямо перед толпой, чуть ли не задавив парочку незнакомцев. Потом мы подошли вразвалочку и вступили в спор. Много говорить нам не пришлось, так как наш автомобиль все сделал за нас сам. Он нас представил в лучших красках и приезжие, ни минуты не сомневаясь что мы бригадные, а на машину подросткам тогда теоретически можно было заработать только работая в группировке, сразу поникли и признали свою вину, согласившись на все наши условия. За парочку дней, мы так полюбили эту машину, что если нам кто то предложил бы ее продать, мы бы наотрез отказались. В своих поездках мы старались не выезжать за пределы района, чтобы, не дай бог, не нарваться на гаичников, так как Пень, со своим умением водить, вряд ли бы смог от них оторваться.
И так мы любовались из окон авто ночным Подолом, бороздя его вдоль и поперек по всем внутренним дорогам. Единственная проблема, которая нас волновала в те дни, это расход топлива. Периодически, мы притормаживали возле припаркованных машин и, при помощи шланга, сливали с них бензин в канистру.
На пятый день наших автодорожных приключений, я пошел домой пораньше, так как пообещал родителям помочь подготовиться к рождеству.
Это видно был подарок, сделанный мне свыше. Буквально через несколько часов, мои друзья были задержаны во время того, как они сливали бензин.
Проезжающие менты в бобике обратили внимание на странно припаркованное Жигули, возле которой крутились малолетки. Менты затаились в стороне и вскоре увидели Пня с канистрой и шлангом. Пень махал руками и кричал на всю улицу: «Почти полная, на несколько дней хватит!»
Менты все поняли правильно и выбежали из засады с приведенными в боевую готовность автоматами. С криками «лежать а то завалим!», они повалили ребят на снег. Все трое Пень, Серый и Сеня были арестованы, и, уже в бобике, из завезли в отделение. Там очень быстро прояснилось, что кроме учиненного воровства топлива, машина также была в розыске.
Прибежавший радостный хозяин, сразу приступил осматривать чудом найденную машину. Она конечно не слабо пострадала от нашей эксплуатации: замки были разломаны, зажигание вырвано, сиденья в некоторых местах пропалены сигаретами, одно стекло разбито, на бампере виднелась парочка внушительных вмятин и царапин. Также я уверен, что Пень своими резкими стартами и торможением, успел нанести не малый урон двигателю.
Хозяин был стандартным советским автолюбителем, любившим своё авто больше чем жену и детей вместе взятых и, нанесенные увечья машине, принял за личное оскорбление. Он решительно был настроен посадить всех виновников, посмевших осквернить его авто и наотрез отказывался идти на какие-либо переговоры с родителями моих друзей.
Все трое Сеня, Серый и Пень стояли на учете в детской комнате милиции, также у них было множество залетов и местные менты их хорошо знали. Ко всему, не было ни единого порядочного человека со стороны, который мог бы дать им положительную характеристику. Сеня учился в вечерней школе, однако его там не было с того дня, как он занес туда свои документы. Пень числился в училище, он его иногда посещал, но за эти редкие посещения, сумел настроить против себя весь педагогический состав. Серый вообще нигде не числился с седьмого класса и не имел даже школьного аттестата на руках.
Начальник Ровд, рассмотрев все эти факты, принял решение, в любом случае, изолировать их от общества. И так мои друзья из камеры Ровд перекочевали на Лукьяновкое сизо. Никто из ребят не отпирался, так как в случае взятия с поличным, это было всецело бессмысленно. Пожалуй единственное, что они не договаривали на допросах – это про мое участие в угоне.
Через несколько месяцев был назначен суд и всех приговорили к трем годам лишения свободы.
Сенин отец на суд пришел залитым, и когда заслушал приговор сыну, печально посмотрел на него и пустил слезу. Родители Пня - честные работяги, были в состоянии транса и, до последнего момента не верили, что их добродушный и веселый сыночек мог утворить такого рода злодеяние. Отец Серого не смог прийти, так как сам уже четвертый год сидел на строгом режиме, и вместо него на суд с мамой пришел дядя. Когда ребят заводили в воронок, дядя, на последок, выкрикнул: «Серега, как я тебя учил, не подведи батю!»
И так я остался один, сожалея о загубленных судьбах своих верных друзей с которыми я еще так много чего собирался предпринять и просто вместе наслаждаться совместными экстремальными приключениями. За довольно краткосрочное общение, я успел к ним сильно привязаться и три года назначенных им судом мне казались, если не вечностью, но очень уж долговременным испытанием. Это обстоятельство меня конечно заставило серьезно призадуматься о выбранном образе жизни и неминуемых плачевных последствиях. Меня начала доставать извечная тема - преступление и неминуемо следовавшее за ним наказание.
Я задумался, как вообще так получилось, что я из тихони, за такой короткий отрезок времени, перевоплотился в малолетнего преступника? Самое простое объяснение, сразу приходящее на ум, что я просто попал под сильное влияние дурного окружения. Но если копнуть поглубже, то в принципе получается, что мне в общем то помогли так легко переступить этот барьер не мои непутевые друзья, а события, произошедшие в моей жизни намного раньше. На политических митингах, вот где начало на самом деле все зарождаться. Там передо мной впервые и обосновано поставили под сомнение абсолютную справедливость законов, правящих в обществе, именно тогда в моем восприимчивом сердце запалили ненависть к представителям правоохранительных органов. Это в политической борьбе меня заразили духом, провоцирующим не подчинятся официальной власти и развили любовь и тяготение к свободе мыслей и действий. Там я впервые ощутил удовольствие от демонстрации вызова существующему строю, и, выйдя из за баррикад, в мирных условиях я не смог с собой совладать и желал дальше продолжать испытывать это запрещенное чувство. У меня уже не было четкой цели для чего я это делаю, но я хотел продолжать наслаждаться элементами борьбы, испытывать в повседневной жизни риск, интригу, драму. Не побывал бы я в политическом движении в детстве, возможно мне бы хватало это прочувствовать незатейливыми поступками типа прогула урока, курения в подворотне сигаретки, размещением кнопки на стуле одноклассника или учительницы. Но меня уже не цепляло такое дешевое самоутверждение, мне надо было что то настоящее, действительно стоящее и мои друзья со своими замашками в этом мне помогали, продемонстрировав и приобщив к своей версии выражения свободолюбия. Сейчас наверное никто из моих бывших политических наставников не взял бы на себя смелость признаться, что это они, используя меня в свей борьбе за власть, так извратили. А может наоборот, не желая того, научили как надо по настоящему жить и чем действительно надо дорожить в жизни, бросаться в ад, но чтобы не сгореть а обязательно выжить, после наслаждаясь пережитыми моментами. Я даже в чем то превзошел политических борцов и вырвался из под влияния мнимых авторитетов и расплывчатых целей. Мне уже не нужно было оправданий, для чего я это делаю, я жил для себя, удовлетворяя своими поступками, в первую очередь, личное самолюбие.