8
8
Подол, район где поселилась моя семья, переживал грандиозные изменения. Семитская община, осевшая в этом районе еще со времён Киевской Руси, начала стремительнопокидатьстолетиямиобжитыетерритории. Євреям, как раз в конце 80-х, второй раз беспрепятственноразрешилипереезжать на историческую родину и они, распродав среди соседей все свои пожитки, и выгодно расставшись с предметами, которые их связывали с прошлой жизнью, направлялись в неизвестную новую.
Когда моя семья заселилась в новый дом, у меня, в двадцати квартирном подъезде, проживало 5 еврейских семей, а по всему дому, не менее 20. Но, в течении нескольких лет, во всём доме осталось всего четыре семьи. И то остались не по своей воле, у каждого была собственная веская причина. В одной семье, что то очень долго с документами не ладилось и они только этим и жили, что бегали по разным конторам, занося и получая какие то справочки, отписочки, желая уехать куда угодно, только бы поскорее. Бездетная семья с первого этажа, были уж очень старенькими и ждали, с дня на день, переезда не на землю обетованную, а в место расположенное намного ближе - на «Берковцы» или «Лесное кладбище». В третей семье, как я знал, глава семейства, не смотря на свое чистейшее еврейское происхождение, был убеждённым антисемитом. Он даже в своё время поменял фамилию с Гройсмана на Иванова, в знак протеста против оккупации израильтянами Сектора Газа. В результате чего, получилось уникальное сочетание Абрам Моисеевич Иванов. Также, он часто писал открытые письма в редакции городских газет, всячески осуждая имперскую политику «американо-британской марионетки на ближнем востоке, поработившей мирный палестинский народ». Правда для того, чтобы полностью перевоплотится в русского, ему одной замены фамилии явно не хватало, без пластической операции было просто не обойтись. Так как его длинный восточный нос и сильно вьющиеся чёрные волосы, ни давали единого шанса, затеряться среди сводных братьев славян. Его жена, чуть ли не на коленях, просила мужа поменять свои взгляды и уехать заграницу, не ради себя, а хотя бы ради детей. Но несмотря ни на что, он оставался при своем мнении и казалось ничто, не могло повлиять на то, чтоб он изменил это решение. Вполне возможно, одной из главных причин его непоколебимости, была боязнь встречи с работниками «Моссада» на их территории, на которых он успел, в своей плодотворной пропагандисткой деятельности, много наговорить всяких гадостей.
Экономическая ситуация в стране катастрофически ухудшалась с каждым днем, и, массовый отток евреев, наглядно свидетельствовал о том, что дальше будет ёщё хуже.
Как говориться, свято место пусто не бывает и их уютные квартирки быстро заполнили представители местного этноса. И так, постепенно, упаднически картавящих и гнусавящих евреев на районе заменили беспечные славяне, оживившие улицы Подола своим весёлым сельским говором.
В архитектурном плане, Подол поддался еще более существенным изменениям. Как раз в это время, на закате восьмидесятых, сюда прибыла орда бульдозеров, которая безжалостно принялись рушить остатки частного сектора и не практичные двухэтажные здания. А очень часто, они, без разбора, равняли с лицом земли целые кварталы. Благодаря их варварской деятельности, были уничтожены целые улочки и проулки с очень симпатичными дореволюционными кирпичными домами с наружными верандами, причем, каждый из этих домов разнился своим оригинальным фасадом. Эти дома, если бы конечно у кого-то появилось желание, смело можно было бы реконструировать и оставить на память потомкам. Но кому из властьимущих в то время было дело до таких мелочей как памятники архитектуры? Это удел интеллигентишек трястись над всякой рухлядью, а прогрессивный советский гражданин, не оборачиваясь назад, всегда свой гордый взгляд устремлял в будущее, и в том будущем не было места для непрактичных ветхих двухэтажек.
И так Подол преградили зёлеными строительными заборами и, на закрытых территориях, начинали воздвигать многоэтажные дома. Подолян, проживавших в коммунальных квартирах уничтоженных домов, раскидывали по окраинам города, а в новые построенные дома заселяли преимущественно сельских мигрантов. Численность коренных подолян, благодаря этим двум необратимым процессам, уменьшалась с невероятной скоростью, но те немногие, кто остался, верно хранили традиции и обычаи древнего Подола. Ко всему, оставшиеся на прежнем месте подоляне, умело, в кротчайший срок, меняли кругозор и приоритеты новоприбывшей молодежи и, из множества новичков, взрастили настоящих подолян.
Вообще, это был какой то парадокс с подольскими традициями. Казалось никто и ничто не могло изменить Подол из середины. Его традиции пережили монгольское иго, пожары, выжигавшие район дотла, всевозможные оккупации белых и красных, бомбежки и немцев и наших. Несмотря ни на какие реформы и новые порядки, там продолжала царить низменная, сильно криминализированная культура, присущая для окраин больших городов. Каким, по сущности, и был Подол в начале своей истории - портовый квартал на задворках древнего Киева.
Подол, плотно прилегающий к стенам древнего города, с первых лет своего зарождения, был обжит трудолюбивыми ремесленниками, хитрыми торговцами, купцами и простодушными грузчиками. И в начале, собой представлял промышленно-торговый центр старинного Киева с множеством ремесленных цехов и обилием торговых лавок. Как это было в истории развития любого города, портовые кварталы также были излюбленным местом пристанища для аферистов, воров, разбойников и других проходимцев, стекавшихся туда со всего города и округи. Именно они то и формировали «душу района».
В наше время, район давно уже переместился из окраины в самое сердце города, но не смотря ни на что, вытеснить от туда низменную культуру казалось было никому не под силу.
Конец 80-х, вместе с множеством других перестроечных новшеств, принес стране еще и частный бизнес и на месте старых гастрономов стали появляться вывески «кооперативные общества». Схема работы созданных кооперативов была до предела проста: скупать оптом всё в ближайших государственных магазинах и складах и продавать втридорога. Вместе с частным бизнесом, в городе появилась организованная преступность нового, капиталистического образца. Группировки взяли на себя функцию, тогда ёщё не существующих налоговых инспекторов, обложив пошлиной, в большом количестве всплывших наружу, городских коммерсантов. И так в Киеве быстро сформировались мощные криминальные группировки. Они поделили между собой город, каждая группировка получила на откуп какой то район или часть района и, имея там неограниченное влияние и власть, тщательно оберегала его границы от коллег из преступного мира.
Подольским подросткам, эта идея деления районов на сферы влияния пришлась по душе, и они даже здесь сумели перехлестать гангстеров: делили район на микрорайоны, микрорайоны на улицы, улицы на кварталы и так дальше. Это вылилось тем, что вскоре свободно перемещаться по району стало не то что не безопасно, просто не возможно. Как бы ты ни хотел, ты вынужден был ежедневно сталкиваться с дискомфортными нововведениями, и даже простая покупка батона, могла запросто превратиться в экстремальное приключение.
Допустим, родители посылают тебя за хлебом, в твоём квартале хлебный магазин всё распродал и возникает вопрос: как пробраться в чужой квартал, купить там хлеб и при этом остаться целым, да еще и со сдачей? На то время, эта миссия была практически не выполнимой. Допустим, ты решился на этот отчаянный поступок. Ты быстрым шагом пересекаешь невидимую границу между своим и вражеским кварталом и, со скоростью звука, залетаешь в чужой магазин, где становишься в очередь. Неприятель обычно имел очень хорошую шпионскую агентуру и, буквально через каких то там несколько минут, на фасаде возле магазина собиралась небольшая компания на пару лет тебя старших ребят, пришедших естественно по твою душу. В магазине конечно, ввиду множества причин, тебя никто не трогал, все интересное происходило по дороге домой. Твоя очередь за хлебом давно закончилась, но ты никуда не спешишь, сидишь возле окошка, через которое смотришь на скучающих ребят на фасаде. Ты пребываешь в полной растерянности и не знаешь, что дальше делать. Как тебе известно из практики твоих товарищей, которые попадали в аналогичные ситуации, выжидать не в твою пользу. Чем дольше не будешь выходить из магазина, тем хуже для тебя. Выходить всё равно когда то придется, магазин то закроется ровно в 8, а ребята, к тебе ничего личного не испытывающие, если ты их заставишь ждать очень долго, сильно на тебя обидятся. В таком случае, не рассчитывай на простой исход от вашего знакомства.
Ты это всё понимаешь, но всё же не спешишь, надеясь, вдруг какой-то твой знакомый взрослый сосед по дому захочет сделать покупку в этом магазине и обеспечит тебе безопасный отход.
Враги поочередно заходят в магазин, оценивая свою будущую добычу и таким образом намекают, что тянуть не стоит, надо мужественно смирится со своей судьбой. Но сосед или какой либо другой случайный спаситель на горизонте конечно не появляется, и последние надежды исчезают. Все тянуть некуда, надо выходить. Ты хаотично прячешь сдачу в носки, прекрасно осознавая, что они ёё там всё равно найдут и выходишь на крылечко. Компания твоих новых знакомых, медленно плетется за тобой. Первая мысль, которая приходит тебе в голову, надо бежать. Но ты осведомлен, в случае неудачи, ты уже вряд ли, без посторонней помощи, самостоятельно доберешься домой.
Возле какого-то укромного местечка, тебе дружелюбно предложат остановиться и ты, с большой неохотой, будешь вынужден принять это предложение. Ребята рядышком станут полукругом и тебе останется только замереть в мучительном ожидании. В этот ответственный момент настоятельно рекомендовалось вести себя как можноскромнее, так как любая попытка возражать или, не дай бог, грубить и угрожать, кардинально усугубляла твоё уже и так незавидное положение.
Тут внезапно у тебя появляется надежда на спасение: мимо вас проходит милицейский патруль. Но ты, с большим сожалением, отказываешься от их услуг. В противном случае, слух о том, что ты «мусорской» (сотрудничаешь с внутренними органами) быстро долетит до твоего квартала, и после этого, тебе будет также затруднительно передвигаться даже по лестничной клетке своего дома. Правила были установлены одинаковые для всех: никакой помощи от служителей правопорядка, иначе ты автоматически становился изгоем для всех. И вот менты прошли мимо, и ты остался в окружении этих неприятных типов. Выдержав небольшую паузу, один из них, самый внушительный, приступит к допросу. Откуда ты? С какого района? Как посмел проникнуть на чужую территорию? Если твои доводы будут убедительны и действительно они признают, что тебе необходимо было нарушить закон, у тебя просто не было другого выхода, к тебе отнесутся с пониманием, но одновременно с тем, без малейшего сожаления. Кто-то из них обязательно добавит: «почему же ты не поставил их в известность до совершения преступления, а заставил их вычислять себя, ожидать под магазином и тратить драгоценное время? Из чего формировался вывод обычно такого содержания: за это время, что они потратили на тебя, они могли бы заработать уйму денег и, соответственно, ты был должен компенсировать понесённый ими моральный и материальный ущерб. Возражения не принимались, а будешь упорно настаивать на своей невиновности, просто разозлишь их, и миролюбивый разговор быстро перейдёт в банальное избиение. Понятное дело, что тебя такой ход событий совсем не устраивает. Концовка разговора была всегда одна и та же, все сводилось к крайне волнующему их вопросу: где деньги? Ты автоматически ответишь, что все ушли на покупку. На что тебе выставят ультиматум: отдавай добровольно, в противном случае, они найдут деньги сами, и уже избиения тебе не избежать. Ты будешь продолжать утверждать, что действительно все до последней копеечки потратил. Тебе предоставят какое то время выговориться, не угрожая и не переча, понимая, что никто не хочет добровольно расставаться со своим имуществом. Ты будешь продолжать твердить свое и, в конце, даже предложишь им проверить свои карманы, для подтверждения твоей правоты. На твой призыв отзовутся пару добровольцев, которые приблизятся к тебе вплотную и начнут обыск. Карманы в таких мероприятиях обычно даже не смотрели, все знали, что там денег никогда нету, просто небрежно хлопали по ним, а делали основной акцент на носках, внимательно прощупывали резинку трусов, сканировали пальцами стельку туфель, аккуратно проводили руками по куртке и штанам во всех местах. Через пару минут, один из таможенников обязательно вытащит из любого, самого потаенного места, твою сдачу и будет издевательски крутить ею у тебя перед носом. После этого, твоя дальнейшая судьба была полностью в их руках. И тут оценивалось, как ты долго не выходил из магазина, заставив их ждать, как вежливо с ними разговаривал, как много им врал, также берется во внимание количество изъятых денег.
Вообще, самый оптимальный вариант в этой кульминации - появление на горизонте следующей жертвы, которая отвлечёт их внимание на себя. Если все в порядке, денег достаточно и ты их особенно не злил, ты получаешь заслуженный подсрачник или оплеуху и медленно, в грустном настроении, пойдешь домой, держа по мышкой, так тяжко доставшуюся тебе буханку хлеба. Это, в принципе, была стандартная ситуация, с которой в то время был вынужден сталкивался каждый подросток, который приходил непрошенным гостем в чужой квартал.
В связи с новшествами, созданными повсюду в городе, моё обучение в школе другого района, дополнилось непредвиденными трудностями. Теперь в этой школе я был уже не только маменькиным сыночком, но и представителем вражеского района, да еще какого района, от рук жителей которого пострадал не один десяток учеников моей школы. А что было для меня самое печальное, в своём районе, я тоже считался чужим, так как учился в другом районе и никого из местных не знал. А без нужных влиятельных связей, в то время было очень тяжко. Я сильно жалел, что утерял контакт со своими одноклассники с подольской школы. Они, к тому времени, стали очень известны и уважаемы за свои хулиганские подвиги, чему я впрочем, плотно подружив с ними год, нисколько не удивился. И я, этот новый сложившийся порядок, наверное больше всех осуждал, так как каждый выход из моей квартиры, мог закончиться для меня фатально. По дороге к школе, по дороге из школы, на вечерней прогулке, везде я был чужим и потенциальной жертвой хулиганских разборок. Чтобы чувствовать себя в безопасности хотя бы в своём дворе, я попытался наладить контакт с ровесниками моего дома.
Как сейчас помню, выхожу я как-то поздней весной на улицу. Наш дом стоял возле пустыря, и я увидел своих соседей ровесников вдалеке на пустыре. Я их застал за очень странным занятием. Мне показалось, что они, их было трое, катаются на лыжах. Я присмотрелся, в руках у них действительно были лыжные палки, одна проблема была в том, что погода была почти летняя, и уже начали пробиваться первые ростки травы. Когда они приблизились, я заметил, что лыжи на их ногах отсутствовали. Они выставляли вперёд лыжные палки, а за ними, плавно перемещали туловища, и казалось отсутствие лыж и снега их вовсе не беспокоило. Судя по доносившемуся регату и весёлым выкрикам, им это занятие приносило массу удовольствия. Меня их оригинальность так поразила, что я быстро передумал завязывать с ними знакомство и даже не решился к ним подойти на близкое расстояние. Как я понял, ребята эти явно не в своем уме. Я же не враг своему здоровью, знакомиться с идиотами, у которых, ко всему, колющиеся предметы в руках: подумал себе я. И так у меня надолго отпало желание знакомится с этими странными подростками, жившими со мной под одной крышей.
Недалеко от моей улицы, сдали в эксплуатацию новый дом. Одной из семей новосёлов этого дома, оказались наши соседи по прошлой квартире, c которыми мои родители поддерживали дружеские отношения. У них был, старший меня на год, сын Максим. Мы возобновили наши товарищеские отношения и регулярно ходили друг к другу в гости. Больше в гости ходил я к нему. Они получили шикарную четырёхкомнатную квартиру с громаднейшим балконом, где можно было спокойно, никому не мешая, играть с мячом. Отец Максима был профессиональный фотограф и, одна из их комнат, была переоборудована в настоящую фотолабораторию. Когда его родители отсутствовали, мы часто посещали эту комнату, лазили по коробочкам, крутили разнообразные приборы и рассматривали папины заготовки. И так однажды, во время очередного бесцельного времяпрепровождения в этой комнате, у меня промелькнула интересная мысль.
Я, как бы между прочим, задал Максу вопрос: а ты умеешь всем этим обращаться?
«Да, меня папа научил!»: ничего не подозревая, ответил он.
Когда я изложил Максиму свою задумку, со всеми вытекающими перспективами, он не смог сдерживать захлестнувшие его радостные эмоции и, как свихнувшийся, запрыгал по комнате.
Моя идея, как всё гениальное, была проста до идиотизма и я никак не мог понять, почему он сам не смог до нее додуматься. В то время в стране наблюдался безумный ажиотаж на западную культуру. Из-за чего, продававшиеся в ларьках «Союзпечати» популярные среди молодёжи фотографии известных киноактеров Голливуда и представителей заграничного шоу бизнеса, стоили баснословные деньги. Самая маленькая и невзрачная, да еще черно-белого цвета, обходилась фанату в рубль, при своей себестоимости, несколько копеек. И я предложил Максиму обрадовать учеников наших школ более дешевыми фото-экземплярами, произведенными нашими совместными усилиями в этой лаборатории. Обговорив все нюансы, мы оживлённо принялись воплощать моё ноу-хау в жизнь. Мы сбросились имеющимися в заначках деньгами и, таким образом, наскребли три рубля с копейками. Стартового капитала предприятия хватило на покупку трех черно-белых фотографий.
На одной из них был мегазвезда Рембо, другая, с каким то малоизвестным, со страшной мордой, амбалом, с головы до ног обвешанным оружием и боеприпасами. Последнее фото было с Самантой Фокс, на которой она, широко улыбаясь, демонстрировала свою роскошную обнаженную грудь. Нам пришлось немного попотеть, чтобы заполучить фото с Самантой, так как, около полудюжины продавщиц, наотрез отказались нам его продавать. В своем категорическом отказе, они ссылались на наш юный возраст. Логика конечно у продавщиц была железная, смотреть на это фото, которое висело на витрине, нам разрешалось, а получить его в собственность было нельзя: недоумевал я.
Я понимал, что для нашего дела, такого характера фото было просто необходимо и, побегав по району, мы все же нашли торгаша, которого не только не волновал наш возраст, но, по ходу, его уже ничего не волновало в этой жизни, кроме как бухла и денег на него.
По нашему мнению, эти три фоторепродукции учитывали все возможные вкусы школьников любой возрастной категории. На следующий день, мы, прогуляв парочку последних уроков, пробрались в лабораторию и, запустив станок, принялись оживленно тиражировать. И так, поработав без перерыва несколько часов, наштамповали громадное количество копий.
Перечитав поштучно количество фотографий в трех внушительных стопках, я с Максимом заключил устный договор, в котором обязался продавать фото по 10 копеек за штуку и делить с ним доход поровну, то есть, по 5 копеек с каждой. У меня, почему то, в голове сразу начали крутиться суммы прибыли с фотографий, которые получит именно он, продавая их у себя в школе и делить которые со мной конечно не собирался. Максим, должным образом, оценил своё монопольное положение, что лаборатория была у него дома, также сырье было его отца. Он, сразу же, это все мне красочно изложил, и я вынужден был соглашаться на такие кабальные условия.
Я, как уже рассказывал, имел определенный опыт в сетевом маркетинге и, слегка прощупав у себя в школе обстановку, понял, что могу смело продавать фото по 50 копеек за штуку. Своего алчного компаньона, я в это конечно не посвящал. И так у меня в жизни началась жаркая пора. Сколько бы я экземпляров в школу не приносил, Саманту и Рембо расхватывали с криками и очередями еще до третьей переменки, а вот малоизвестный амбал, почему то, не пошёл. Через несколько дней, мне на него пришлось снизить цену до 30 копеек, и даже так, его брали весьма не охотно. Обговорив эту проблему, мы с Максом, были вынуждены вскоре его полностью снять с производства.
Рембо вместе с Самантой Фокс, оказались поистине золотой парочкой, которая принесла мне несметные богатства. Рембо давно уже для советского подростка превратился в живое олицетворение мужской силы и храбрости. Мало тогда кто из школьников выдел фильм «Первая кровь», зато были про него хорошо наслышаны. И этих неточных, отрывистых и часто неправдоподобных рассказов очевидцев, вполне хватило для того, чтобы он стал кумиром для подражания для целого поколения.
То что Саманта Фокс была певицей, никто из учеников даже и не догадывался. Она завоевала симпатию школьников, не своим божественным голосом, которого в принципе никто и не слышал, а пышным бюстом, хорошо просматривающимся даже на маленькой черно-белой фотографии. Саманта стала, таким себе, образцом настоящей женской красоты, пробуждающим у подрастающих мальчиков самые трепетные чувства романтически-интимного характера. Никто также не знал, что выставленная на показ грудь, у нёё, на самом деле, была резиновая, а если где-то бы про это и услышали, в жизни бы не поверили.
После удачно проведенной мною рекламной кампании, ученики моей школы, уже не представляли дальнейшей жизни без имеющихся у них в собственности фоторепродукций Рембо и Саманты. Фотографией Рембо обычно украшали зеркало в прихожей квартиры, откуда он смотрел на них суровым взглядом, ежедневно вдохновляя на подвиги в борьбе за справедливость. Фото Саманты Фокс, как правило, прятали от строгих родителей под матрасом и извлекали оттуда лишь в ночное время, и только после того, как пристально рассмотрят ее прелести со всех ракурсов, погружались в сказочный сон.
Спрос на фото этих персонажей был таким огромным, что, в конце недели, я сам уже не справлялся, и нанял в классе двух реализаторов, с радостью согласившихся работать за фотки, которые я им пообещал дать бесплатно. Также у меня появились оптовые покупатели, скупавшие десятки экземпляров и перепродававшие потом фотки у себя в доме и в селе.
Максим, подчитывая прибыль, был весьма доволен от нашего совместного предприятия, а я, в свою очередь, был просто счастлив. Только он никак не мог допереть, почему он продает сам у себя в школе, получает с меня процент, но не смотря на это, может себе позволить гораздо меньше чем я.
Это был отличный период в моей жизни. На толкучке нумизматов я мог себе позволить всё, что только приглянется. Я через день ходил в кино, в кафе, на аттракционы. Сорил деньгами налево и направо, частенько покупал всякие безделушки, которые потом, без малейшего сожаления, раздаривал среди знакомых.
Как раз, во время моих безумных растрат, я привлёк внимание своих соседей по дому. Они как-то резко захотели со мной дружить, и первые протянули мне руку на встречу. Пообщавшись с ними, я был очень удивлен сам себе, почему я их так негативно воспринимал до этого. Они оказались вполне нормальными ребятами и мы приятно проводили время в кафетериях, за мой счёт, объедаясь мороженным.
К моему большому сожалению, наш бизнес просуществовал не очень долго. В один не прекрасный день, папа Максима обнаружил, что у него пропали все запасы фотобумаги, также он не нашел ни одной полной баночки с реактивами. Из за этого, он не смог выполнить рабочий заказ. Максим подвергся жестким экзекуциям, под которыми, во всем признался. Правда, он всю вину взвалил исключительно на меня, из за чего, я полностью потерял доступ к его квартире. Встречаясь с ним на нейтральной территории, я уговаривал его подпольным образом продолжить начатое дело, но он наотрез отказывался и его даже не интересовала увеличенная мною его доля. И так, вместе с бизнесом, прервалась и наша с Максимом дружба.
Я распродал остатки фотографий, уже в качестве дефицитных, по семьдесят копеек за штуку, и вскоре позабыл, как оно, каждый вечер подчитывать дневную прибыль. Когда карманных денег у меня не стало, я вскоре признал, что всё-таки моё первое мнение о своих дворовых соседях, было правильным. Когда я резко перестал их развлекать и угощать за свои деньги, отношение ко мне кардинально поменялось. Мои наилучшие друзья, которые казалось, готовы были ради меня на всё, очень быстро переменились и стали вести себя по отношению ко мне, очень уж по хамски. Но несмотря на это неприятное обстоятельство, мы все же часто проводили время вместе, так как у меня попросту не было из кого выбирать.
Один из этих дворовых соседей, Миша Штильман, меня поражал больше всех. Миша, со второго класса, учился в школе, в которую меня постоянно хотели запроторить учителя подольской школы. Это заведение, как вы догадались, для ребят, которые самотужки не могли освоить программу средней школы. Как я доведался от Миши, это малоприятное заведение делило одно здание вместе со школой для глухонемых. Я всегда любопытствовал, но никак не мог выпытать у Миши, вместе с общим помещением, программа у них с глухонемыми также была одна и та же или, всё-таки, там были введены какие-то различия? Если судить по Мише, то он казалось, чётко занимался по программе глухонемых. В разговоре он предпочитал всему молчание, изредка выдавая странные, отрывистые звуки. И мы уже сами догадывались, какую информацию они в себе несут: знак приветствия или уважения, радость, разочарование. Миша был не плохой парень, но что то постоянно творилось в его маленьком мозгу, побуждая совершать не поддающиеся объяснению поступки.
Помню, как то стоим мы с Мишей, я что-то ему рассказываю, он улыбается, мычит как обычно, и вроде бы все нормально, ничто не предвещает бури. Но вдруг, он резко подымает руку и прицельно бьет мне в нос. Я, как сражённый молнией, падаю на землю и, корчась от боли, проклинаю своего друга последними славами. Я, обильно залитый кровью, смотрю с укором в глаза Миши, а он продолжает улыбаться и вообще его мимика на лице ничуть не меняется. Я задаю ему естественный вопрос, который меня в ту минуту волнует больше всего: За что Миша? На что он, невнятно пробормотал парочку слов, развернулся и ушёл.
Вы наверно удивились, почему я мгновенно не вскочил на ноги и не вступил с ним в отчаянную драку, я вам отвечу - бесполезно. Объясню почему. Миша, с раннего детства, во всём, кроме понятное дело ума, начал очень стремительно развиваться. Когда ему исполнилось 10 лет, он уже был на голову выше своего папы и вдвое шире его в плечах. Ко всему, уже в этом возрасте, у него начали проступать пучки волос на лице, буйно заросли грудь и ноги и, в целом, он внешне выглядел как взрослый мужчина.
Миша был малоразговорчив, но тем не менее, всё внимательно слушал и когда что то ему не нравилось, мгновенно распускал руки. А что ему нравится или не нравиться, предсказать никто не мог, вкусы у него постоянно менялись. И общение с ним, из за этого, было весьма интригующим. Он даже не раздумывая бил родного отца, высказывавшего естественное недовольство, что Миша выкуривает все его сигареты.
Младший меня на год Миша, был гораздо мощнее меня. Когда он мне впервые разбил нос, уже на третий день нашего знакомства, я конечно попытался с ним драться, но это была легкомысленная затея. В то время, я как раз впервые увидел американский фильм Кин-Конг и мне наша с Мишей драка напомнила какую то сцену из этой киноленты. Ясно было одно - Кин-конга голыми руками не возьмешь. Этот вывод я взял себе на заметку в борьбе с дворовым монстром. В следующий раз, когда я подвёргся избиению, я подхватил валяющуюся на асфальте палку и огрел ею Мишу по спине. Я был поражен, осознавая, что отдача от удара палкой, меня больше потрясла, чем сам удар Мишу. Не буду вдаваться в подробности, что было дальше, скажу единственное, я неделю не мог выйти на улицу. Кстати, киношный персонаж Кин-конг больше всего походил на Мишу. Такая же безумная сила, такая же волосатость на всём теле, да и к тому же, черты лица были очень сходны. Мы так его и называли Кин Конг, держа кличку в строгом секрете, иначе, можно было спокойно погибнуть от лап двойника суперобезьяны.
Постоянно пребывая в раздумьях, как же мне с таким необузданным товарищем дотянуть до совершеннолетия, со временем, я изобрёл одну хитрость, целью которой было усмирить Мишу. Я подметил, что он, во время избиения, почему то всегда разбивает мне нос. В очередной раз, когда он меня ударил, развернулся и, нечего не подозревая, направился домой, я резко поднялся на ноги, догнал Мишу, и вытер окровавленный нос об его куртку. Чрезмерная бережливость, всегда была присуща представителям еврейской нации и Миша, увидев пятна крови на своей куртке, неожиданно перестал улыбаться, а от его воинственного мычания, затряслись стекла в ближайшем доме и у меня застыла кровь в жилах. Я понял, единственный для меня шанс спастись – это обратиться в бегство. За несколько часов спринта по району, мы изрядно измотались и, с расстояния 200-300 метров, я зачитал Мише свой ультиматум: что впредь, когда он меня будет бить, я буду поступать так же с его курткой. И вы знаете сработало, после этого, он старался меня не трогать.
Кроме Миши, я познакомился с Кириллом Гофманом, живущим как раз подомной на этаж ниже. Это был мальчик из еврейской семьи, которая никак не могла оформить документы на выезд за рубеж. Это была единственная интеллигентная семья в нашем подъезде, его и мои родители были в хороших отношениях. Это не смотря на то, что мы их частенько подтапливали. Но они никогда на регулярные потопы не жаловались, а когда мои родители хотели возместить нанесённый ущерб, они всегда вежливо отказывались, вызывая тем самым недоумение.
Кирюша был приземистого, коротконого телосложения с пухленькими ручками и ржаво-рыжими волосами. Также он, с ног до головы, был покрыт веснушками и носил очки. Проще говоря, классический типаж еврейского мальчика. Я недавно рассказывал о своих злоключениях с Мишей, но они ни шли ни в какое сравнение с тем, что ежедневно приходилось переносить бедному Гофману.
Как известно из мировой практики, евреи, в течении всей своей многострадальной истории, держались друг друга, помогая и поддерживая в самых сложнейших ситуациях. Благодаря такой плотной консолидации им, в принципе, и удавалось выживать во всегда и повсюду враждебно настроенном окружении представителей автохтонного населения. Но у меня во дворе наблюдалось какое то вопиющие исключение из общих устоявшихся правил. Миша Штильман, понятно по одной фамилии, тоже был евреем, но казалось, для него не существовало более ненавистного врага, чем Гофман. Кирюша Гофман был для него не совсем врагом, точнее сказать - он был постоянным объектом его кровожадных издевательств. Как только Миша увидит Гошу, первым делом, он моментально приближался к нему, снимал с лица очки и сжимал их в своем мощном кулаке. Это действие, со временем, превратилось у них в своеобразный знак приветствия, без которого, не обходилась ни одна их встреча. В начале Гоша жаловался своей маме, та, в свою очередь, жаловалась Мишиной. Мишина мама была порядочная женщина, но она, ровным счетом, как и ёё муж, не имели на Мишу никакого влияния и даже откровенно побаивались своего полоумного сынишку-акселерата. Кирюша мог сохранить целыми и невредимыми свои очки только одним способом - воздержаться от вечерней прогулки во дворе. Родители не успевали покупать сыну одни очки за другими, и Гофман вынужден был часто самостоятельно их ремонтировать. В зависимости от поломки, Кирюша то бережно скрепит линзы проволочкой, то просто прикрепит очки к голове резинкой от трусов или, по кусочкам, соберет треснутые стёклышки и по краям склеит «Моментом». Его всегда угрюмое лицо, да еще украшенное в это жалкое подобие очков, действовало на меня очень удручающе. Я так ненавидел Мишу за его не обоснованную жестокость и как ни за кого другого, всегда хотел заступится за Кирюшу. В моих благородных побуждениях, меня останавливало лишь одно, я трезво осознавал, что самостоятельно не смогу справиться с дворовым агрессором.
Когда мы большой компанией играли в войнушки, Гоша действительно оказывался на реальном поле сражения. Миша изощрялся как только мог, стараясь сделать Гоше какую то гадость, причем, для него не имело ровно никакого значения, они с Кирюшей в одной команде или они противники. Мне Кирюша даже признавался, что ему, во время игры, было намного безопасней пребывать в разных лагерях с Мишей, так как, в этом случае, он подвергался одноразовому избиению. А оказавшись в одной команде с Мишей, Кирюша, как будто попадал в плен Гестапо, и его жизнь и здоровье, в течении всей игры, висели на одном волоске.
В нашем квартале были очень благоприятные условия для проведения широкомасштабных войнушек, максимально приближенных к настоящим боевым действиям. Вблизи от нашего дома располагалось несколько строительных площадок, также в округе было множество отселенных домов, предназначенных под капремонт или приговоренных районными чиновниками под снос. И моя компания там плотно обосновалась.
На новостройках мы преимущественно занимались порчей государственного имущества. Наша компания, без особых трудностей, преодолевала двухметровый забор и вечно остограмленный, дремлющий сторож, не предоставлял для нас никакой угрозы. Пробравшись на стройку, мы приступали «по каратиски» разбивать свежую кирпичную кладку. Миша часто демонстрировал свою богатырскую силу, и, одним ударом ноги, ломал дневной труд целой бригады каменщиков. Мы специально бегали по свежо залитым бетоном поверхностям, с целью увековечить на них отпечатки подошв наших кед. В целом, всё что только попадало в руки моим друзьям, и что им было под силу сломать, они тотчас ломали. Миша, один раз сильно разыгрался, он нашел растопленный битум, изготовил факел и, как было вообще ему свойственно, совершенно не задумываясь о последствиях, поджег строительную деревянную будку. Пожар быстро перешел на забор, другие деревянные постройки и угрожал жилому кварталу. Сначала приехали пожарные, за ними милиция и детально расспрашивали свидетелей о произошедшем ЧП. После этого инцидента, не приходящего в себя сторожа, поменяли на двух других, молдаванского происхождения. Они тоже всегда были залитыми, но в отличии от предыдущего сторожа, бодрствовали днём и ночью. Выпив, они практически ежедневно устраивали между собой кровавые спарринги, сопровождавшиеся потоком отборного мата. Мы, часто наблюдая с дерева за этими схватками, и видя как эти двое, готовы, за малейший пустяк, разодрать друг друга на части, вовсе не хотели экспериментировать на себе, что они способны сделать с субъектом, решившимся вторгнутся на вверенную им территорию.
Приняв коллективное решение, больше не шутить с огнём, в прямом и переносном смысле, мы перебрались на дома, предназначавшиеся под снос.
Мне очень нравилось шастать в середине отселённых домов. Я это действие воспринимал как путешествие в прошлое. Вообще, это невероятно захватывающее занятие, вторгаться без спроса в чужое, хотя уже и заброшенное жилье. Беспардонно выламывать входные двери, бесчинствовать в покинутой квартире и, без каких либо трудностей и препятствий, переходить в следующую. В этих старых домах оставалось большое количество старинной мебели и всевозможных предметов быта, которые бывшие хозяева просто не смогли или, вероятней всего, не захотели вывозить в новые жилища. Мои друзья, проникая внутрь, сразу же приступали резвится, разбивая оставшиеся стекла и зеркала, переворачивая столы, шкафы, буфеты и устраивали соревнования типа: кто первый собьет камнем люстру, висевшую на четырехметровой высоте. Я еще на новостройках подметил, что у этих детишек была какая то нездоровая страсть ломать и крушить всё, что только попадалось им на глаза.
Я же, зачастую, уединялся от шумной компании и, гуляя по комнатам, с немалым интересом рассматривал брошенные предметы домашнего обихода. Они продолжали хранить в себе истории жизней обычных, простых людей, еще не так давно проживавших в этих заброшенных домах. Я воображал время, когда эти квартиры были полны людьми. Когда в этих пустынных комнатах стоял смех, радость, уют, а сейчас единовластно царила гробовая тишина, которую разве что мог прервать идиотический смех моих тупоголовых друзей.
Впервые проникнув в заброшенный дом, я принялся детально изучать каждый встретившийся на пути предмет. Я распахнул дверь оббитую чёрным дерматином с ржавым, наполовину оторванным номерком с цифрой 9. В темной комнате с оборванными обоями, моё внимание привлёк дубовый стол без ножки. Когда-то вокруг него собирались весёлые компании, а валяющийся в углу разбитый громоздкий проигрыватель, вероятней всего, стоял на этом столе. Этот стол, в паре с проигрывателем, десятилетиями дарили людям радость и уют, как во время обыденных обедов, так и многолюдных застольев, посвященных семейным юбилеям или официальным праздникам. В смежной комнате, я обнаружил коричневый шкаф с оторванными дверцами и вдребезги разбитым зеркалом, которое, вероятней всего, один из моих товарищей, обнаружил раньше меня. Когда-то возле него часами крутились несколько поколений модниц, внимательно примеряя содержимое шкафа и ответственно собираясь на свидания, завод или в институт. А последние его владельцы, решили его дальнейшую судьбу очень просто и заменили этот старомодный шкаф на новый.
Напротив шкафа располагалась железная кровать, с проломанной сеткой по середине. Вполне вероятно, что множество семейных пар, провели на ней свою первую брачную ночь, а кто-то может быть, на ней проспал всю свою жизнь, начиная с самого раннего детства и вплоть до гробовой доски. Также, вполне возможно, на этой старой кровати были зачаты десятки разнообразных людей: хороших и плохих, добрых и злобных, приносящих обществу пользу или сущий вред, оставившие о себе громкую славу или полностью впустую прожегшие отведанное им время.
Возле окна валялся расколотый на две половинки горшок, с засохшим цветком в середине. А еще не так давно, за ним бережно ухаживала хозяйка и он, в ответ, радовал обитателей квартиры пестрыми цветами. Но видно, он в чём-то провинился перед хозяевами, не заслужив себе места в новом жилище и был попросту выброшен под подоконник, обреченный на мучительную смерть от жажды.
Покинутые предметы молча переносили обиду, нанесённую им бывшими хозяевами, которым они до конца верно служили. И смирившись со своей не завидной участью, ждали своего последнего дня, когда сюда приедут безликие грузовики и бульдозеры вместе с неизвестными им людьми, которые, без каких либо сомнений совести, в кротчайший срок, погребут их под разрушенными стенами дома.
Размышляя о вечном, я не забывал простукивать древние стенки дома, надеясь услышать в ответ глухой звук. Поиск кладов - это видно была моя слабость, которую, я до конца никак не мог в себе обуздать.
Когда моим друзьям изрядно надоедало все крушить и валять, мы делились на команды и приступали к игре в войну. Что мы только там не выделывали в этих отселенных домах: швырялись в друг друга кирпичами, фехтовали вырванными со стенок палками с гвоздями, если кто-то попадал в плен, туго связывали его руки за спиной железной проволокой и, в азарте, пытались скинуть с крыши. То что у нас не произошло во время этих игрищ ни единого летального исхода, я считаю было чистой случайностью.
Еще одним моим дворовым другом был Ваня Терехов, с которым я очень близко сдружился уже в 15 лет. Родители Вани был в разводе и, вплотную занявшись обустройством новых семей, скинули плод своей первой настоящей любви бабушке с дедушкой. Те, в свою очередь, души не чаяли в доставшемся им внуке, относились к нему как к душевно травмированному бессердечными родителями ребенку и баловали, чем только позволяли их скромные пенсии. Постоянно жалея и лелея Ванечку, того совершенно не желая, воспитали в нем сиротский комплекс. Ваня вырос очень завистливым мальчиком и считая себя брошенным на произвол судьбы мучеником, с пеленок лишенным родительской любви и ласки, был искренне убежден, что общество перед ним в большом долгу. В детстве Ваня ничем особенным мне не запомнился, но я сразу подметил, но, к сожалению, не сделал должных выводов, он всегда сходился с людьми, которые ему чем то были выгодны. Он был в лучших отношениях с Мишей Штильманом и использовал его на прогулке как живой щит, он дружил с отмороженным Романом, лишь потому, что у того холодильник и погреб круглогодично были забиты сельскими деликатесами. Также, это именно он вычислил меня с полными карманами денег, заработанными в фотоиндустрии и, выждав на лавочке под парадным, заискивающи улыбаясь, предложил свою дружбу. Филя тоже считался именно его другом.
Кстати насчёт Фили. Это был еще один дворовой товарищ, даже не помню его настоящего имени. Кличка - Филя, была присвоена ему в связи с зеркальным сходством с кукольным персонажем - поросенком из программы «Спокойной ночи малыши». Он был упитанный, светловолосый мальчик с задертым к верху носом и свиноподобными маленькими глазками, безостановочно бегающими в разные стороны. Он жил в другом районе и, по выходным, навещал живущую в нашем доме родную тётю. На тот период, его семья считалась очень состоятельной. О его богатстве говорило одно лишь то, что он имел две пары настоящих американских джинсов, когда ни у кого из нас во дворе не было ни единой. Ко всему, его отец владел автомобилем «Жигули», а самой главной роскошью этой зажиточной семьи был видеомагнитофон. Материальное благосостояние очень подняло Филю в глазах подольских друзей, преимущественно происходящих из скромных, рабочих семей. Он даже таким образом смог заполучить неприкосновенность от самого Миши Кинконга, который, как мне раньше казалось, вообще не признавал никаких авторитетов. И дворовые друзья ему прощали буквально всё: Филя мог спокойно посмеяться над их заношенными и дешевыми вещами а, когда заходил к кому то в гости, он жестко высказывался по поводу их убого обставленных жилищ. Я с ним познакомился, как раз, когда он только приехал с летнего отдыха. Он, покрытый бронзовым морским загаром и разодетый в пёстрые одеяния, красочно рассказывал бледным товарищам о своем сказочном путешествии на машине по Черноморскому побережью. Периодически, он высказывал удивление, как такое может быть, что никто из дворовых никогда не видел вживую моря. Что ваши родители не могут выделить на вас пару сот рублей и свозить куда то? Они же не бомжи, работают ведь где-то? Понятно его укоры и насмешки, затрагивающие самые больные места, сильно обижали ребят, но у них срабатывал какой то комплекс неполноценности, не позволявший им поднять руку на представителя, как им казалось, привилегированной касты. Это Филя хорошо прочувствовал и часто этим злоупотреблял. С первого дня нашего знакомства, между мной и Филей повеяло холодком и, признав на подсознательном уровне обоюдную антипатию, мы старались держаться в стороне друг от друга.
Каждый раз когда он приезжал, Филя обещал нас свозить к себе домой и показать новейший суперфильм на своем видаке. Вообще он подметил, что мы являемся поклонниками Голливудского кино и, на каждой новой встрече, пересказывал нам свежо пересмотренный им фильм или мультфильм. Слушать Филю было невероятно интересно, но всё же хотелось увидеть своими глазами.В то время видеомагнитофон стоил безумные деньги, иногда его цена равнялась новеньким Жигулям и, основная масса людей, понятное дело, не могла себе позволить такую роскошь. Американские фильмы в стране советов любили все поголовно, в независимости от возраста и пола, сферы деятельности и личных пристрастий. Но самые востребованные голливудские фильмы жанров боевик, триллер, эротика, можно было увидеть только по видаку. Эти фильмы были ужасного качества, пленка была затемненная от многочисленных копирований, на ней, периодически, мелькали вспышки и человеческие тени, заслоняющие экран во время самых интригующих сцен. Из за невероятной тусклости кинолент, иногда совершенно невозможно было разглядеть артистов негроидной расы, а все белые артисты, наоборот, казались неграми. В результате чего, я был долгое время просто уверен, что Шварцнегер – самый настоящий негр, что также подтверждалось его фамилией, а Джеки Чан – не китаец, а мулат.
Во время трансляции этих картин, на экране, то и дело, выскакивала белая жирная строка, напоминающая зрителям, что несанкционированное копирование или показ преследуется ФБР. Наивные американцы, совсем не знавшие нашего менталитета, таким образом стремились защитить авторские права, а в результате, добились совершенно противоположного эффекта. Это грозное объявление, работало никак иначе, как самая что ни наесть эффективная реклама, пробуждая у наших людей безумное тяготение к запрещенному и, таким образом, еще больше подогревало итак небывалый интерес к просмотру. Фильмы сопровождались гнусавым голосом переводчика, который, не обращая никакого внимания на сюжетную линию, любой текст зачитывал с бумажки неизменным, монотонным голосом. Он, в одной интонации, произносил эмоции киногероя, обнаружившего труп у себя в квартире, перестрелку в негритянском квартале и, этой же интонацией, озвучивал постельную сцену или юмористические фразы других артистов.
Но это киноманов совсем не отталкивало, даже наоборот, начало доминировать мнение, чем паршивей качество - тем ценнее сам фильм. В тогдашних государственных кинотеатрах показывали западные киноленты, тщательно отобранные цензурой еще в эпоху застоя. Зачастую, это были действительно хорошие фильмы, заслуженно признанные в любой точке планеты истинными шедеврами голливудского искусства. Однако советского зрителя привлекало в американском творчестве не оригинальная сюжетная линия, или новые подходы, впервые примененные в этом виде творчества, а совсем другое: много крови, насилия и секса. И чем больше фильм был насыщен жестоко-пошлыми сценами – тем, соответственно, считался лучшим. «Жизненный фильм» - так любили людишки обозначать такие киноленты.
Не имея собственного видеомагнитофона и друзей, владеющих этим чудным аппаратом, получить желаемые острые ощущения советские люди могли только в видеосалонах, которые, в эпоху перестройки, разрослись по городу как грибы после дождя. Бизнес что говорить был процветающий. Предприниматель по серьезному тратился лишь на приобретение самого аппарата. Всё остальное шло как по маслу, бесперебойно принося баснословные прибыли. Достав видеомагнитофон, бизнесмен, как правило, шел к коменданту ближайшего общежития и, за десятку-сотню в месяц, снимал комнату отдыха, рассчитанную максимум на 30 человек. Умело переоборудовал комнату на 70-100 сидящих мест, с таким расчётом, чтобы в случае острой надобности, можно было бы поместить еще пару десятков, согласных смотреть фильм стоя. Единственной рекламой, служила прикрепленная гвоздём афиша на входе в общежитие. Это был простой кусочек белого листа, на котором, обычной шариковой ручкой, корявым подчерком были расписаны сеансы и названия фильмов. Репертуар в видеосалонах был очень скудным, не больше 10-15 фильмов, которые в течении нескольких лет совершенно не менялись. Но это никого не смущало, людям даже наоборот, это нравилось. Жители ближайший домов, из этого репертуара выбирали парочку своих самых любимых фильмов и, с пребольшим удовольствием, пересматривали их по несколько раз в месяц. Сотня участковому, сотня рэкетирам и все действуй!
Переоборудовать комнату отдыха в кинозал означало не провести там какой-то ремонт с оригинальным современным дизайном, или что-то в этом роде. Все происходило намного проще: в рассчитанный на 30 сидячих мест зал, всеми возможными и невозможными способами, вмещали как можно больше стульев. Выбросив всё ненужное из комнаты и расположив стулья между собой на таком расстоянии, что человек, занявший место в середине ряда, выйти во время сеанса уже никак не мог, предприниматель добивался желаемого.
Для тех, кто не был в этих видеосалонах, я постараюсь коротко описать один, располагавшийся в общежитии неподалеку от моего дома, который впрочем ничем не отличался от множества других, в то время появившихся в городе. Стандартнаяпрямоугольная комната 20-30 квадратных метров, в конце которой, стоял обычный отечественный телевизор, но цветной. Тогдашняя реальная жизнь у людей была чёрно-белой и они требовали ярких цветов хотя бы в кино. За этим телевизором была аккуратно сложена коммунистическая атрибутика, очень долго украшавшая эту комнату и радовавшая глаз проживавших в общежитии пролетариев. Это большие, красного цвета плакаты с изображением идеологов коммунизма, Ильича в группе с Марксом и Энгельсом. Также, там были свернуты плакаты с широко улыбающимися рабочими, идущими на работу или у рабочего станка. На таких картинках, за работой, труженики всегда изображались с счастливо сияющими лицами и, таким образом, пропагандисты пытались вдолбить пролетариям, что дни напролет проводить у фрезеровочного станка - довольно увлекательное и даже веселое занятие. Эти идеологические плакаты и картинки нельзя было оставлять на стенках видеосалона, так как они навевали посетителям мысли о славном советском настоящем, а люди же, посещая видеосалоны, хотели забыть о грустном и, с головой окунуться, в дикую западную культуру, пропагандирующую вседозволенность. Дай только волю, хозяин видеосалона конечно бы это всё выбросил на свалку, но не смотря на гласность и плюрализм, героев коммунизма еще до конца не развенчали. Вроде бы как их разрешили частично осуждать, но уничтожать их никто добра не давал. И так эта идеологическая продукция была аккуратненько сложена и, при первой же надобности, ее можно было за пару минут повесить на место. Вообще, в стране наблюдалась полная не определенность и никто точно не мог сказать, что сейчас можно делать, а чего нельзя. Также я уверен, убежденным коммунистам, тоже бы не очень понравилось, чтобы демонстрация американских боевиков и порнухи производилась на фоне партийной символики, Ильича и его сподвижников. Так что такое решение с символикой было оптимальным, учитывавшим мнение большинства.
Первый ряд стульев располагался приблизительно в метре от экрана. Использовавшиеся стулья были старые с этой комнаты и также идентичные, собранные по коридорам общежития. Они были в плачевном состоянии: расшатанные, потрошенные и держались на одном честном слове. Ко всему, они были лишены малейшего комфорта, когда-то имеющаяся на них мягкая обивка была сорвана и люди даже среднего телосложения, с трудом просовывали свой зад в их узкое сиденье. Комната было страшно грязная, все заплёвано, но на эти пустяки, тогда никто не обращал малейшего внимания. Спрос на просмотр заграничной жизни был громадный, люди валили туда как на праздник, обеспечивая ежедневные аншлаги. Цена билетов колебалась от одного до трех рублей. Репертуар во всех салонах был примерно одинаковый.
12-00 - 2-00 шли гонконговские фильмы, посвященные восточным единоборствам с Джеки Чаном или Брюс Ли в главных ролях. Среди подростков до 14 эти фильмы были самыми популярными, и они туда ходили вместо последних школьных уроков. Раскрученностью восточных стилей самообороны среди молодёжи, позже воспользовались бездарные тренера кун-фу и каратэ, которые учили этому мастерству, не имея на то, не то что лицензии, но хотя бы малейшего представления о том, чему они учат. Основная масса новорожденных сэнсеев, овладела искусством ведения боя, просматривая вот эти фильмы. Вероятней всего, во время очередного просмотра, в них вселялся дух китайского воина, который просил передать его искусство другим. Если просит, чего не помочь, наверно подумали они и активно приступили к действию. Самоотверженно выполняя завет китайского воина, они не забывали про себя, существенно улучшая свое материальное благосостояние за счет щедрых подношений благодарных учеников.
В 4-00 и 6-00 крутили боевики с участием Шварцнегера, Сталлоне, Ван-дама. Эти фильмы подходили для любой возрастной категории, но, в первую очередь, до крайнего предела, заводили тинэйджеров. После просмотра одного из таких фильмов, ребята, как правило, были настолько потрясены остросюжетным зрелищем, что сразу же по окончанию сеанса, далеко не отходя от салона, старались лично отрепетировать самые захватывающие сцены из фильмов. Если, к примеру, это был фильм Роки со Сталлоне, то выйдя из зала, они приступали отрабатывать на встретившихся им по пути прохожих коронные удары легендарного боксера. Если это был «Коммандос», кроме избиения, прохожим угрожало ещё и ограбление. Молодежь конца восьмидесятых, кто помнит, была уж чересчур впечатлительной и эмоциональной.
В 8-00 и 10-00 обычно показывали эротику или попросту порнографию. Вход туда был разрешен после 18 лет, но если ты был готов доплатить хозяину видеосалона пару рублей сверху, он закрывал глаза на твой юный возраст и, без лишних комментариев, охотно содействовал твоему развращению и растлению как личности. Что молодежь делала после просмотра этих фильмов, с уверенность сказать не могу, так как я, слава богу, в такое позднее время давно уже был дома. Но как я слышал, что там всё таки что то творилось, киноманы сразу по домам не расходились.
Так вот, можно было конечно не напрашиваться к зажравшемуся Филе, скопить деньжат и пойти в видеосалон на просмотр желанного заграничного фильма. Но встретить в вечернее время по дороге подвыпившего широкоплечего хулигана, под действием фильма всерьез решившего, что он Роки Бальбоа или бывший американский морской пехотинец, мне лично совсем не хотелось.
А если ты отчаянный парняга - пожалуйста идти, но не удивляйся, если будешь избитым и ограбленным еще на подходах к кассе. И если даже тебе удастся пробраться в зал, это еще вовсе не означало, что ты в безопасности досмотришь фильм до конца. В любой момент, в зал мог зайти подвыпивший гигант и если твоё место ему приглянется, просто скинуть тебя с него. Ты, конечно, мог попытаться досмотреть фильм стоя, но тебя обязательно заприметят стоящие у входа «шаровки». Это шестнадцати - семнадцатилетние районные хулиганы, которые помогали хозяину салона поддерживать порядок в зале, за что получали возможность неограниченного просмотра фильмов стоя. Они, кроме самого просмотра, ко всему, успевали вычислять в зале своих будущих жертв. Подойдя к выбранным жертвам гурьбой, ребята просили в долг небольшие суммы денег. Отказываться от такой просьбы, да еще на их территории, считалось просто неприличным и грозило большими приключениями по дороге домой, ничем не уступающими по драматичности киношным. А если ты взял с собой в салон денег ровно на билет, это молодчиками воспринималось как личное оскорбление и сулило тебе безвозмездной утратой более-менее ценных вещей.
Филя однажды все-таки сдержал свое обещание и согласился показать фильм по видаку у себя дома. Он заранее, аж за две недели, предупредил нас о своем намерении пригласить к себе в гости и все четырнадцать дней мы, с большой волнением, ждали этого грандиозного события. Как было и обещано в субботу утром назначенного дня, он приехал за нами во двор. Филя правда опоздал на пару часиков и это обстоятельство заставило нас неслабо поволноваться, но когда он все же прибыл во двор, нами его появление было воспринято, как пришествие мессии. И мы, в приподнятом настроении, поехали к нему в гости. Филя жил в 40 минутах езды на метро от нашего дома и мы, без происшествий, благополучно добрались до его квартиры. Мы зашли в его центральную комнату, оформленную по последнему писку моды: с пестрыми персидскими коврами на полу и стенами, заклеенными фотообоями. Особо нам приглянулся большой настенный календарь с цветными фото двенадцати улыбающихся девушек в купальниках или, попросту, руками прикрывающими свою наготу. Заинтересовано рассматривая все вокруг, мы, зачарованные, расселись возле сказочного видеомагнитофона.
Филя всегда любил важничать и умничать, это уже давно превратилось в его стиль общения с друзьями, но в тот день он превзошел самого себя. Он на любой наш вопрос отвечал недовольным бурчанием и выходил из себя по малейшему пустяковому поводу. Филя безостановочно нам делал какие то замечания, высказывал претензии, грубил, но мы на это в тот день не обращали ровно никакого внимания, нас заботило лишь одно – наша долгожданная мечта, наконец то, вот-вот осуществится.
«Даун сними туфли! Придурок, что не мог одеть чистые носки? Отойди недоделок от холодильника! Ничего не трогать своими лапами! Я сейчас вас нахрен выгоню!»: безустанно бросал Филя короткие реплики в нашу сторону. Когда он наконец-то угомонился, Филя подошёл к шкафу, в котором хранилась семейная коллекция видеокассет и потянулся за кассетой. И тут, нежданно и негаданно, Филя устроил для нас изощрённую садистскую пытку. Он, по очерёдности, доставал каждую кассету с фильмом, пересказывал вкратце содержание того фильма, вкратце, это где-то по минут тридцать, потом вставлял кассету в магнитофон, а через десять минут, вскакивал с дивана и, с недовольным замечанием, «а дерьмовый фильм», выключал аппарат. После чего, он доставал из шкафа следующую кассету и проделывал тоже самое. Через какое то время, кажется это была уже 10 кассета, Кирюша его перебил, практически шепотом, вежливо попросив разрешения досмотреть этот фильм до конца. Филя, от этих слов, на мгновение остолбенел и, развернувшись в сторону Кирюши, устремил на него свой гневный взор. Филя занял место в центре комнаты, полностью прикрыв своим плотным торсом телевизор и, раздраженно-обиженным тоном, приступил обливать нас грязью.
«Я, стараюсь тут распинаюсь перед вами дебилами, чтобы выбрать вам лучший фильм, а вы еще смеете меня перебивать, да ко всему указывать в моей квартире, что мне делать!»: прокричал Филя истерическим голосом. Его истерика длилась не меньше двадцати минут, держа нас в сильнейшем напряжении, так как чувствовалось, что эпилог сего представления будет весьма трагичным. В конце, Филя произнес: «Кирюша давай вали домой, вообще то я тебя и не приглашал!»
Кирюша растерянно посмотрел по сторонам в лица своих друзей, с надеждой, что кто-то захочет за него заступится. Вскоре он понял, что таких в данном помещении не имеется, медленно поплелся в коридор, со слезами на глазах, затянул шнурки и вскоре исчез за входной дверью. В этот момент, я переживал невероятные душевные терзания. Даже мой внутренний голос не мог занять какую то одну жесткую позицию. То он мне говорил «Пошли к черту Филю с его друзьями-подстилками и уходи вместе с Кирюшей» и когда я уже приготовился вставать с кресла, он добавил: «может всё-таки останешься, досмотришь, где ты еще сможешь в ближайшее время посмотреть американский боевик?»
И я, изнутри распираемый неприятнейшими мыслями по поводу своего низкого предательства друга, но тем не менее, всё же остался сидеть в удобном кресле неподвижным и безмолвным. Наглядный печальный урок с Кирюшей, дал нам понять, что Филю придется молча выслушать до конца. Понятное дело, Филя прекрасно понимал, что нам подойдет абсолютно любой фильм из его коллекции. Основные наши критерии к фильму были ему хорошо известны: это, в первую очередь, чтобы он был настоящим американским, с множеством перестрелок и драк, а если, еще ко всему, в нем промелькнут элементы легкой эротики, тогда нам полученных от просмотра впечатлений, гарантировано хватило бы не меньше чем на год. Но Филя не мог себе позволить упустить прекрасную возможность прочувствовать себя властелином наших желаний и он продолжал демонстративно упиватьсясвоей значимостью.
Филина презентация затянулось где то на три часа, по истечению которых, кино-гид, на нашу общую радость, окончательно выдохся и вставил кассету для полного просмотра. Это был боевик с Чаком Норисом и мы, позабыв обо всём на свете, с открытыми ртами прилипли к экрану.
Однако нам так и не удалось досмотреть фильм до конца. Через 30 минут после начала фильма, в квартиру зашла Филина мама и строгим голосом позвала своего сына. После короткого семейного разговора, он вернулся и сообщил, что мама очень устала и нам всем придется покинуть его квартиру. Моя реакция на эти слова была непередаваемой: в тот момент мне показалось, что автоматчик резко перескочил из экрана телевизора в зал и выпустил целую обойму прямо мне в грудь. И будучи полностью морально раздавленным, я воспринял выключенный Филей телевизор, как будто он отключил лично меня от медицинского аппарата, единственного средства, поддерживающего мою слабую жизнь.
Когда мы, в удрученном состоянии, одевали в коридоре обувь, Филя уже немного подобрев, утешал нас, что, в следующий раз, мы обязательно досмотрим этот фильм до конца. На вот это приглашение, мы напрашивались около года и перспектива посмотреть в следующем году второй кусочек, а через года два досмотреть весь фильм до конца, нас конечно очень слабо утешала. Но мы были абсолютно бессильны что либо изменить. Мы вежливо простились с Филей, а только выйдя из парадного, по дороге домой, проклинали его всеми ругательствами, которые только знали. В это время меня удивила реакция Миши Кинг-конга. В отличии от всех нас, он был каким то уж слишком умиротворённым и имел совершенно не присущий ему задумчивый, блаженный взгляд. Как я узнал немного позже, слаборазвитый Миша так и не понял, что мы не досмотрели фильм до конца.
Мой возраст стремительно приближался к половому созреванию и я, не сопротивляясь новым влечениям организма, начал беспамятно влюбляться. У меня этот процесс как то пошёл очень бурно и я мог влюбляться несколько раз в день и в несколько объектов одновременно. На постоянной основе, я любил трёх девушек из моего класса. В том, что я полюбил Свету, сидящую впереди меня, сильно поспособствовал Коля. Коля, мой сосед по парте, научился незаметно просовывать через парту руку и, ловким движением, поднимать и фиксировать на гвоздике ее юбку. И так мы, в течении многих уроков, внимательно разглядывали ёё нижнее бельё в зеленый горошек и оголённые части тела. Она видно чувствовала наши обжигающие взгляды и часто оборачивалась, украшая своим невинным лицом и так незабываемое зрелище. Этого просмотра мне было вполне достаточно, чтобы начать испытывать к ней неземные чувства. Также я любил своих одноклассниц Машку и Наташку. Их нельзя было не любить - это были самые видные девушки в классе. Они обе, единственные в классе, пользовались косметикой, носили сильно укороченные школьные юбки и были всегда веселыми и озорными, притягивая, как магнитом, к себе внимание одноклассников. Они знали все современные течения в музыке и частенько пересказывали нам биографии и, завораживающие ум истории, из жизней первых советских рок-звезд. Машка и Наташка, в нешкольное время, крутились с взрослыми парнями-рокерами и, под звон гитар и бутылок, проводили с ними вечера в парадных и в подземных переходах, и даже принимали участие в ночных мотогонках. Не знаю, правдой это было или нет, но они только об этом постоянно и трепались.
Также, у меня имелись временные любовницы. Мне не составляло особого труда, влюбиться в случайно встретившуюся на пути девушку. Для того, чтобы в моей душе вспыхнул страстный пожар, мне вполне хватало единожды встретится с ней нашими взглядами. После чего, я всеми возможными способами, искал новой случайной встречи с этой особой. Когда мне надоедало ее выслеживать, или она попросту пропадала в неизвестном направлении, я, без особого труда и каких либо внутренних терзаний, находил себе новый объект для обожания.
Уже взрослым, я с упоением вспоминаю те счастливые дни, когда я любил незнакомок. Как легко любить девушку, когда она для тебя полнейшая загадка и все что ты о ней надумаешь, лишь плод твоей гиперидеализированной фантазии. Ты наделяешь ёё всевозможными качествами, которыми, в принципе, не может обладать ни одна земная женщина и просто тихо восхищаешься. Ко всему, такая любовь еще и очень практична. Твоя любимая тебя никогда не раздражает, по одной простой причине, ты с ней никогда не проводил вместе время и даже не разговаривал. То что она гуляет с другим, у тебя не вызывает сильных приступов ревности, так как, откуда ей знать, что самый преданный ей человек на свете, это ты? Ты не тратишь на нее время, часами напролёт шляясь по идиотским магазинам одежды и косметики, ты не влазишь в долги, чтобы преподносить дорогие подарки любимой, не выслушиваешь ёё капризы. Ты никогда не узнаешь когда у нее месячные, тем более, никогда их не застанешь. Никогда не познакомишься с ёё мамой, которая, при ваших встречах, заискивающи бы тебе улыбалась, а как только захлопнется входная дверь, с озверевшим голосом, наделяла бы тебя совершено не свойственными тебе чертами характера и совершенно необоснованно утверждала, что ты подонок, мразь, скотина и совсем ей не пара. После чего, тебе пришлось бы это все второй раз выслушивать, в дополнении со слезами и истерикой, уже от своей любимой. Тебе надо будет успокаивать любимую и убеждать, что ты совсем не такой, каким тебя описала ёё мудрая всезнающая мама, проклиная в душе эту лицемерную старую кошелку.
Ты никогда не узнаешь ёё отца, который всего в жизни добился своими руками и постоянно бы тебе пытался совать под нос эти крепкие, мозолистые, мужицкие руки. Он никогда тебя не словит в коридоре и не предложил поговорить как мужик с мужиком. И если даже у тебя были бы неотложные дела на тот вечер и ты действительно спешил, несмотря на всё это, ты вынужден будешь подчиниться его воле, так как отказ родному папе возлюбленной, попахивал очередным скандалом. И потом тебе надо было бы до полуночи всевозможными доводами доказывать ему, что ты настоящий мужик. На что бы он, кивал головой, наливая себе очередной стакан водки и утверждал, что твое поколение мудаков, а настоящие мужики перевелись. Тебе надо было бы ему повторять, перед каждой им выпитой рюмкой, что ты его уважаешь, на что бы он, в ответ, тебя называл тюфяком и проходимцем. А тебе, чтобы сберечь ваши отношения с его дочкой, пришлось бы удержать нанесённую обиду глубоко в себе.
Ты никогда не узнаешь ее младшего брата или сестры, которые постоянно бы тебя застукивали в самый неподходящий момент, а потом, естественно, шантажировали. И не смотря на то, что вытрусят у тебя всё до последней копейки, все равно донесут все маме, да еще с надуманными фактами и подробностями.
Ты никогда не столкнешься с ёё старшим братом или дядей, которые, при каждой вашей встрече, тебе бы угрожали расправой, если ты что-то не так сделаешь с их родной кровинушкой. А что это означало, сделать что то «так» или «не так» тебе совершенно будет не понятно. И тебе приходилось бы безропотно проглатывать оскорбление за оскорблением и молча наблюдать за всевозможными бессмысленными демонстрациями силы от представителей ёё слаборазвитой родни.
Также, тебе не надо было доказывать свою искреннюю любовь, выкапыванием или закапыванием картошки на ее скромном дачном участке размером почти в гектар, встречами ранним утром мамы возле электрички, еженедельной перестановкой мебели у них в квартире.
В моей чистой непорочной любви незнакомок, бесспорно, были одни лишь плюсы, но, к пребольшому сожалению, платоническая любовь «на расстоянии» перестала меня всецело удовлетворять уже с лет четырнадцати.