7
7
Это был конец восьмидесятых, время больших надежд и еще больших разочарований. Лозунги демократия, гласность, плюрализм витающие в воздухе, начали приземлятся в сознаниях людей и прочно там оседать. Объявленный генсеком Горбачёвым путь к перестройке воспринят преобладающим большинством населения на ура, однако разными слоями общества по-своему. Интеллигенция воспрянула духом и радовалась в равной степени как свободе слова так и свободе мысли. Простой советский гражданин расправил крылья в надежде исчезновения вечной проблемы связанной с дефицитом. С другой стороны, заявления генсека не поняты и ввели в замешательство партийную номенклатуру на местах. С самого начала, на своем нелёгком пути, великий реформатор столкнулся с непредвиденной проблемой: перестраивать в стране было уже нечего. К концу 80-х плановая экономика окончательно загнулась, так часто ёё выручавший научный потенциал страны еще как-то держался на плаву в военно-космическом комплексе, однако, в производстве товаров широкого потребления безнадёжно отстал от мировых лидеров на десятки лет. И гласность к этому плачевному состоянию дел была совсем уж не кстати. Мало того, что люди ежедневно лицезрели разруху, им еще, с всевозможными драматическими фактами и научным обоснованием, про это сообщали через средства массовой информации. Все люди возложили большие надежды на перестройку, но, к их большому сожалению, перебои с товарами стали еще больше ощутимы и, ежедневно, улицы и площади городов начали украшать извилистые очереди за сахаром, чаем, сигаретами, мылом и в общем всеми востребованными товарами первой необходимости. Про товары роскошь люди уже начали вообще забывать. И у высшего руководства страны не было чёткой программы как же обеспечить людей хотя бы группой необходимых товаров и, тем самым, приостановить надвигающуюся разруху. Введенные талоны на самые ходовые товары, могли лишь не надолго оттянуть неизбежный крах экономики, но не имели единого шанса его остановить. Понятное дело, для изменения ситуации, надо было заново строить государство с новой идеологией, с новыми подходами в экономике, но этим никто кардинально не занимался.
Наконец то официальные источники начали потихонечку выдавать информацию для размышления. Теперь уже каждому можно было, не боясь, называть Сталина тираном, возмущаться про миллионы несправедливо репрессированных, критиковать множество ошибок и просчетов в семидесятилетней истории компартии. Разрешив говорить вслух практически всё, что вздумается, власть всё же, всеми силами, пытались оставить хотя бы одного кумира из прошлого – Ленина. Однако антисоветчиков было уже не удержать, они почувствовали вкус свободы и, не задумываясь, все чаше и жестче посягали на святое. Начал все шире открываться железный занавес и капиталистическая культура потекла безумным потоком, сметая все старое у себя на пути. Теперь всё что было у них, безоговорочно, началось считаться хорошим, а у нас, всё без исключения, плохим. И как обычно это бывает, частенько наследовали мы не самое лучшее. Рокеры, панки и представители других полузапрещенных неформальных музыкальных течений, вылезли с подвалов и чердаков и прочно обосновались в переходах метро, исторических центрах советских городов, а некоторые, более умеренные, даже добрались до телевизора. Кому этого было не достаточно, мог спокойно купить на каждом шагу кассету с музыкальными композициями представителей нашей или западной андеграунд культуры. Печатные издания как никогда стали востребованы обществом и разметались с безумной скоростью. Миллионных тиражей самого популярного прогрессивного журнала «Огонёк» не хватало, чтобы удовлетворить ажиотажный спрос и очередной номер, соседи и коллеги по работе бережно передавали друг другу из рук в руки. По пятницам, на телевизионной передаче «Взгляд» троица молодых журналистов нам каждый раз преподносили всё новые и новые умопомрачительные факты.
Представители же советской элиты, будучи членами привилегированной касты, которая и так хорошо себя чувствовала и вовсе не нуждались в каких либо реформах, тем более перестройках. Это директора заводов и фабрик, высший офицерский состав, руководители образовательных учреждений, партработники и комсюки с должностями, в общем-то весь оплот советского строя. Они внимательно следили за происходящим и, в большинстве своем, заняли выжидательную позицию. Многие из них считали это очередной хрущевской отеплю, которая вот вот закончится, а «выделившихся» еще очень долго будут смещать с постов и тягать по кабинетам здания, расположенного на улице Короленко. Молодые партийцы и комсюки, люди новой формации, с нажитой способностью приспособляться к чему либо и где угодно, внимательно присматривались к новому политическому курсу и ждали момента, когда от этого всего нового они смогут получить личную выгоду. Представители же элиты пожилого и среднего возраста, по привычке, не то что публично, даже в мыслях не допускавшие критику самого генсека, но понятно не были согласны с его начинаниями. Самые сознательные и боевые из них, в эти критические для страны дни, самостоятельно взяли инициативу на себя и кто осторожно, а кто довольно напористо, своими силами старались сохранить ценности и достояния той великой державы. А кто, как не они, знали про эти ценности и достояния, правда практически только они ими и пользовались.
Но не смотря ни на что, «союз нерушимый» продолжал существовать и никто даже из самых отчаянных его противников не верил, что в ближайшее время, ему грозит исчезновение с политической карты мира. Простые же обыватели, всё больше и глубже интересовались политикой и другим взглядом на наше советское прошлое и настоящее, еще вчера считавшимся преступным. А в это время, в стране продолжался расширяться список товаров, за которыми надо было стоять в очередях и эти очереди, с каждым днем, становились всё длиннее и агрессивнее.
В своё очередное первое сентября, которое я праздником давно уже не считал, я проснулся на час раньше обычного и, вместе с мамой и братом выйдя на улицу, зевая и протирая глаза, поплёлся на автобусную остановку. Мы с большим трудом упаковались в переполненный сине - белый ЛАЗик, в котором так воняло соляркой, что складывалось впечатление, выхлопная труба была выведена прямо в салон. Едкий запах солярки смешивался с запахом перегара, сигарет и нечистых тел, идущий уже непосредственно от моих попутчиков. Уже на второй остановке я, задыхаясь, потянулся к окну, чтобы приоткрыть форточку. Но, сидящие рядом две старушки, жестким замечанием: «не смей мерзавец», запретили мне это сделать. Старушки, найдя общую тему для разговора, приступили в два голоса тарахтеть, какая нынче невоспитанная и эгоистическая молодежь подрастает и это не смотря на то, что я беспрекословно подчинился их требованию. Сорок минут поездки мне казалось тянулись целую вечность, которые сопровождались постоянной давкой и через каждые пять минут изнурительными загрузками и разгрузками. Когда мы доехали до нашего пункта назначения, я буквально выпрыгнул из автобуса. Выбравшись из этого адского транспортного средства, я, в расстроенных чувствах, посмотрел на свой букет с гладиолусами, который был переломан напополам, а один цветочек вообще был зверски оторван и мне пришлось просто выбросить его в ближайший мусорный бак. После этой поездки, на моих, с большим трудом наглаженных брюках, еще не так давно со стрелками, виднелись отпечатки подошв всех существующих размеров обуви обоих полов, а старательно перед выходом начищенные туфли, выглядели, как будто я только что одолжил их у бомжа. Я сразу оценил по достоинству дискомфорт, с которым должен буду сталкиваться каждый день, и это конечно мне не прибавило положительных эмоций в итак не очень радужное настроение. Я направился в свою очередную школу, заинтригованный, что же мне еще преподнесет новенького судьба.
Здешнее празднование 1 сентября мне больше всего напомнило смену караула возле мавзолея. Все торжество происходило по расписанному до мелочей сценарию, каждый жест, каждая фраза выступающего и присутствующих были заранее отрепетированы и утверждены, никакой импровизации не допускалось. Ученики вместе со своими учителями были выстроены в две идеально прямые шеренги. Все стояли неподвижно, подобно статуям, с руками по швам и головами, повёрнутыми под идеальным углом в сторону трибуны. Единственный случай, когда ученикам разрешалось ненадолго оживать - это только для выполнения аплодисментов, предназначенных для выступающих педагогов.
Эти стройные ряды, подобно главнокомандующему войск, медленным шагом, держа руки за спиной, обходила женщина средних лет с явно проступающими царскими замашками. Я оценив здешнею атмосферу и, в особенности, разглядев эту властную женщину, сразу понял, что мне надо как можно быстрее забывать всё то, что я видел и чему научился в предыдущей школе и приспосабливаться к совершенно новым условиям.
Эта женщина, как я сам догадался, была директором, звали ёё Инесса Васильевна. По своей природе, она была консерватором, убеждённым коммунистом и всячески игнорировала изменения, происходящие в стране. «Плевать мне на плюрализм!»: как то раз я услышал эту произнесённую ею фразу в разговоре с моим учителем истории, советовавшимся в коридоре с ней о необходимости введения, соответствующим новому времени, изменений в школьную программу. Побелевший учитель понял, что разговор окончен и возврат к этой теме только повлечёт за собой непоправимые для него последствия.
Инесса Васильевна не то что была первой скрипкой в оркестре, она была единственной скрипкой в этом заведении, под аккомпанемент которой, плясала вся школа: ученики на пару со своими учителями и также активно подплясывали уборщицы с поварихами и вообще абсолютно все, кто имел хоть какое-то отношение к этой школе. Инесса Васильевна, в подчиненном ей учреждении, самоотверженно встала на пути вседозволенности и вольнодумства, захлестнувшие в те дни умы населения. То что встала на пути, это в прямом смысле этого слова. Она с 8 утра занимала пост на контрольно-пропускном пункте в школу и, строгим взглядом, от которого шли мурашки по телу, тщательно осматривала каждого из своих подопечных. Не по стандарту укороченная юбка, косметика на губах, не поглаженный красный галстук, отсутствие комсомольского значка на пиджаке у тех, кто должен его иметь - это были те причины, по которым ученик мгновенно отправлялся обратно. Она лично забирала у нарушителя дневник и потом с лекцией( от которой волосы вставали дыбом) возвращала его обратно, вдоль и поперек расписанного красными чернилами. Три таких промаха означало для ученика позорное изгнание из школы. Любой ёё приговор был окончательный и не подлежал пересмотру. Ни слёзы родителей, ни просьбы классного руководителя, даже звонки сверху, на нёё не имели никакого воздействия.
Кроме учеников, она также не забывала следить за нравами учителей и если того требовалось, не стеснялась их прилюдно при детях вычитывать. Часто, в то время фигурирующая на телеэкране премьер-министр Британии Маргарет Тэтчер, по непонятным мне причинам, прозванная железной леди, по сравнению с этой женщиной, воспринималась милой, доброй бабушкой. Эту я даже не знаю как нужно назвать, чтобы точнее охарактеризовать ёё сущность: железобетонная баба с добавками сверхтвердого сплава что ли.
Главными отличительными внешними чертами Инессы Васильевны были: не сменяющееся каменное выражение лица и пронизывающий до мозга костей орлиный взгляд. Директриса никогда ни впадала в истерику, ни кричала, ни строила угрожающую мимику, чтобы запугать до смерти человека, ей достаточно было зыркнуть на него своим наработанным взглядом или попросту указать пальцем. После чего, этот ученик, подобно проклятому темными силами, терпел одни неприятности за другими.
В школе во время занятий стояла гробовая тишина и эту тишину могли нарушить только два фактора: школьный звонок или доносящееся из коридора цоканье каблуков директрисы. Дети на уроках даже не просились в туалет, боясь случайно встретить по дороге Инессу Васильевну. Я, часто вспоминая эту сверхженщину, всегда хотел увидеть смельчака, который отважился с ней совокупиться. У нормального человека должно было бы остановится сердце, от одного лишь произношения вслух в ёё присутствии такого рода предложения. Это я вам скажу действительно героический поступок, который можно сравнить разве что с подвигом Матросова, закрывшего своим телом вражескую амбразуру. А этот смельчак всё таки когда то был, наглядным доказательством тому служил ёё ребёнок. Про отца ребёнка правда ничего не было слышно. Вполне вероятно, я не исключаю тот факт, что он погиб смертью храбрых, при выполнении супружеского долга в первую же брачную ночь. Не то что бы директриса была каким то безобразным чудовищем, возможно даже наоборот: она имела правильные черты лица, длинные красивые ухоженные тёмные волосы, очень подтянутую как для ее возраста фигуру. Также она всегда солидно и со вкусом одевалась. Но не смотря ни на что, у нее, как ни у кого другого, получилось создать и умело поддерживать вселяющий ужас образ, который глубоко проникал в твоё сознание и терзал тебя уже из середины. Одним словом, представьте воскресшего Сталина без усов и в юбке и вы всё поймете, что приходилось ежедневно переживать детям той школы.
В этой школе, понятное дело по протеже моей мамы, я был зачислен в образцовый 4-а класс и незамедлительно приступил к своим обязанностям. Действительно, мама выполнила своё обещание, я был под постоянным ёё контролем. Она еще наивная надеялась, что я начну учиться, но если я даже бы и захотел это, мне просто не с чего было начать: три школьных класса пролетели мимо меня, не оставив ни следа в моем умственном развитии.
Если мою первую школу можно было обозвать элитной, то второй, больше всего, подходило название пролетарская с криминальным уклоном. Эту же, можно смело назвать сельской, но которая понемногу поднималась на более высокую ступеньку и стремительно приближалась к уровню пролетарской. Школа располагалась в относительно новом жилом массиве, носившем название Виноградарь. Хотя, если чиновники хотели точнее выразить суть района в его названии, надо было его срочно переименовывать в Водка-градарь или ширко-градарь так как эти дурманящие мозг средства были здесь куда более распространёнными в широких массах населения, чем благородное вино. Школа находилась на самой окраине Виноградаря, гранича с Пуща-водицким лесом. С другой стороны к школе прилегал массив Ветряные Горы и с третьей - частный сектор. Преимущественное большинство учеников были жителями близлежащих домов - многоэтажных гостинок, хаотично, без какого либо чёткого плана застройки, натыканных вокруг здания школы. Этим домам было не так уж много лет, но они выглядели невероятно запущенными. В их запущенности были виноваты как минимум три группы лиц: первые, это халтурно воздвигнувшие их строители, вторые - варвары, ради удовольствия, безжалостно уничтожающие все что приглянется и последние - хозяйственники, аккуратно, все что им под силу, демонтирующие и тащившие к себе домой, а потом, перевозившие добытые трофеи на родную вотчину. Вследствие чего, в парадных этих домов: стёкла, осветительные лампочки, деревянные перила, были или варварски уничтожены или аккуратно извлечены. Входные двери в парадные, как правило, еле болтались на петлях, а то попросту были сняты и стояли радом с выкрученными ручками, петлями и замковыми механизмами. Внешние стены были обшарпаны, а дома обложенные плиткой, нужно было обходить стороной, так как эта плитка регулярно отрывалась и падала вниз. Внутри этих зданий было еще ужасней. В этих домах было применено действительно уникальное изобретение советских зодчих - внутренний мусоропровод, который, буквально за месяц, своим запахом и грязью, превращал весь дом в один большой вонючий мусорник. По лестничным площадкам этих домов, прямо под ногами людей, частенько пробегали стаи крыс, которые вели себя там как полноправные жители. В лифтах все кнопки были старательно выпалены спичками, а все железные детали скручены, в результате чего лифтом пользоваться было чрезвычайно опасно или попросту не возможно. Также, условия проживания в квартирах этих многоэтажек были невероятно стесненными, в одной 15 метровой жилой комнате ютились родители и, как минимум, двое, а очень часто трое, а то и четверо детей. Ко всему, в миниатюрных квартирах моих одноклассников, обязательно поселялся на неопределенный срок кто-то из их близких или дальних родственников. Жителями этих малоприветливых домов были сельские мигранты первого поколения, покинувшие родную обитель по наступлению совершеннолетия. Они ринулись в столицу в поисках лучшей доли, обучились пролетарским специальностям в местных ПТУ, в здешних общагах обзавелись парами и заняли все непопулярные рабочие места города. Преимущественно, они работали малярами, штукатурщиками, каменщиками, электриками, водителями на новостройках, но не смогли еще полностью ассимилироваться и стать настоящими пролетариями с городскими замашками. Они полностью не оторвались от своих корней, очень вяло осваивали русский язык и мещанскую культуру и, надо отдать им должное, особенно от этого не страдали и вовсе не чувствовали себя какими то ущербными. То что городская культура их обошла мимо, связано в первую очередь с тем, что на роботе, что во дворе, что на отдыхе они общались лишь с себе подобными и, со временем, создали такой себе «сельский оазис» на окраине района. Стремительный приток их земляков никогда не прекращался, прожившие более двадцати лет в Киеве, уже плотно оккупировали новостройки центра, быстро осваивали интеллектуальные профессии и, в скором времени, коренные киевляне превратились в меньшинство городского населения с явными признаками скорого вымирания. И так постепенно, к концу девяностых, весь Киев превратился в большой оазис сельской культуры и последние коренные киевляне, изредка встречая «своих» в городе, приступали всячески проклинать настырных и предприимчивых приезжих, не дающих им продохнуть в их городе и, с ностальгией, вспоминали времена, когда здесь всё было по другому.
И так жители этих домов проводили все свое время в тесном кругу «с земляками», а внерабочее время они особое внимание уделяли репродукции потомства. Смысл их интенсивного размножения был очень прагматичным: чем многочисленней приплод - тем больше квадратных метров в будущем. Жили эти семьи «на чемоданах», с нетерпением ожидая обещанного расселения в новые центральные дома повышенного комфорта, в строительстве которых принимали самое что ни на есть активное участие. То что они относились к этим конурам в бетонных строениях как к временному пристанищу, было весьма заметно по их небрежному отношению к ним. Своих детей они воспитывали, естественно, в сельских традициях, по другому они просто не умели. Главными чертами этого воспитания было беспрекословное признание авторитета родителей, отец имел особый, привилегированный статус в семье и подчинение власти. Первые представители власти, с которыми сталкивались дети - это школьная администрация. И они действительно ёё уважали, а когда происходил конфликт, родители, за одно с учителями, всегда и во всём виноватым считали исключительно своего ребенка. Связь с родиной эти семьи не теряли и все выходные, а также и летний отдых, у детишек проходил в родительских селах. В обычном понимании, отдыхом это трудно было назвать, так как в течении всего лета они были безотрывно прикреплены к подсобному хозяйству. Домашние нравы, деревенские каникулы - это все сильно отражалось на их восприятии бытия и дети однозначно были деревенскими, ни капельки не похожие на городских. Эти семьи до конца не отказались от земледелья и сами обеспечивали себя практически всеми необходимыми продуктами, чем обезопасили свои семьи от продовольственного кризиса, по всюду наблюдавшимся тогда в стране. Соответственно, здешние дети всегда выглядели сытыми, здоровыми и добродушными. И всё было бы ничего, если бы в эту школу не принимали детей с Ветряных Гор. Этот массив состоял из пятиэтажных хрущевок, основная масса жильцов которых были переселены из стремительно исчезающего частного сектора и еще дореволюционных полубарачных домов моего, ставшего уже родным, Подола. Этих отроков коренных подолян было явное меньшинство и условия в этой школе были не те, но они подобно змеям искусителям, пытались влезть в душу сельским ребятишкам и заставить их призадуматься, а не скучно ли им с их правильным образом жизни? Вечерами на пролёт делать домашнее задания, вечно бояться дома батька с ремнём, в школе учительницу с указкой? А не хотелось бы им всё изменить и жить так как того требует душа? И надо сказать многие, в особенности со старших классов, поддавались этому искушению. Но энергичная и властолюбивая Инесса Васильевна умело организовала, чтобы все внутри школы оставалось исключительно под ёё контролем и любые хулиганства и внутриклассовые разборки происходили вне территории школы.
Мои новые одноклассники были детишками спокойными и уравновешенными. Перемены что ребята, что девочки проводили одним способом: располагались возле подоконников и задумчиво всматриваясь куда то вдаль, пожирали содержимое доверху заполненных продуктами торбочек. В результате чего, здание школы было буквально пропитано запахом свежих яблок, сала и домашней колбасы. На переменках они не вступали в разговоры и на все мои вопросы отвечали невнятным чавканьем и всячески от них увиливали. Как я позже догадался, столь странное поведение вызвано было боязнью, что я пытаюсь вступить с ними в контакт с корыстной целью. Что я стремлюсь завязать дружбу и, после, на правах друга, что то начну у них выпрашивать из содержимого их, казалось бездонных, торбочек. Не могу сказать что либо плохого про моих одноклассников, единственное, что я не мог им простить - это постоянные самопроизвольные отрыгивания и порчу воздуха на уроках. Самое удивительное было то, что как я им не старался объяснить, что надо иногда сдерживаться, они меня не понимали. Пялились на меня удивлёнными глазами, искренне не допирая, что они делают что то плохое и вообще недоумевали, чего я к ним пристал.
Они относились к классной руководительнице как к родной маме на время занятий, к директору, как к спустившемуся богу на землю. Скука, которой я ежедневно там подвергался, конечно была не выносимая, но зато и проблем не было. Понятно, что они сильно отставали в общем развитии от предыдущих детишек и самое большое отличие было в том, что они еще оставались настоящими детьми. Или точнее cказать, они в своем развитии полностью соответствовали природному возрасту, а это скорее те, в подольской школе, где не надо, слишком стремительно развились. В прошлой школе, первоклассник мог с точностью профессионального гинеколога объяснить, как и почему рождаются дети. Тут же, по моему, только в классе седьмом начали осторожно затрагивать эту тематику и шепотом в раздевалке выдвигать свои версии. Это были конечно не те гаврошы с предыдущей школы, с пелёнок познавшие тяготы жизни.
Этот школьный год прошёл у меня без особых воспоминаний под чутким контролем мамы. Она какое то время, на пару с моей новой классной руководительницей, старалась подобрать мне школьный предмет, которым я бы мог по настоящему заинтересоваться и после стремится бы всесторонне овладеть им. Но в длиннющем списке предметов общеобразовательной программы такого предмета почему то не нашлось. Я также не мог найти здесь себе друзей. Всем известно, как относятся к детям учителей их одноклассники и я тоже не избежал этой участи. С отличниками у меня не было ничего общего, а троечники считали меня, из за родства с представителем администрации, стукачом. Мне было обидно за эти необоснованные обвинения в свой адрес, так как я никогда никому не жаловался и, тем более, не рапортовал. А больше всего меня удивляло то, что даже если бы я и являлся стукачом, что я мог докладывать на них, детей с ангельским поведением, которые даже боялись подумать о чём то запрещённом? Это был образцовый класс, и по этой причине я надолго в нём не задержался. Даже влияние моей мамы не помогло мне удержаться в этом классе А. Под очень изящным предлогом, так как классу присваивался математический уклон, меня от туда выперли. На следующий год, я был переведен в класс более низшей категории В, без каких либо математических и гуманитарных уклонов.
Подведу небольшой итог, что мне дала эта новая школа. Как я уже говорил в начале, любовь к литературе, что классической, что современной отбили у меня еще в дошкольном возрасте родители, к школьной учёбе - первая учительница моя, потом плотно доработали в этом направлении в подольской школе. Основная заслуга этой школы, особенно образцового класса, где я имел честь пробыть год - это вызвать антипатию к любому виду высокого искусства. У моей класухи Антонины Сергеевны был какой то нездоровый интерес, иногда переходящий в открытую манию, к любому виду искусства. У нее не было семьи и она решила все свободное время посвятить детям подопечного ей класса. Я наверное больше ёё мечтал, чтобы кто то из мужчин наконец то обратил на нее внимание, попросил руки и сердца и погрузил ёё с головой в семейный быт. Но чуда не произошло, по крайней мере за то время, когда она была моей классной руководительницей. Таким образом, она перепортила все мои выходные, затаскивая каждое воскресенье в какой то театр, оперу или филармонию. Хоть бы раз сводила в кинотеатр на «Неуловимых мстителей» негодовал я. Но, почему то, она была равнодушна к художественным фильмам. Очевидно ёё не устраивал надлежащий уровень этого творчества, который, судя по всему, не позволял личности духовно расти. И так я, благодаря ей, научился отличать истинное высокое искусство от псевдоискусства. Истинное искусство - это тот вид творчества, который обязательно должен тебя выводить из себя и основательно выматывать твои нервы. И если ты действительно человек высокого ума, ты это всё должен мужественно выдержать и в конце, вместо крутящегося на языке мата, произнести: Браво, Гениально!
От регулярных посещений филармонии, у меня до сих пор режет в ушах от классической музыки. Мне совершенно одинаково было кто автор произведения Бах, Чайковский или Моцарт, творчество любого видного композитора у меня вызывало сильные головные спазмы. Я уже начал задумываться, что я какой то неправильный, но я мало встречал тех, кто вообще любит это искусство. В зале филармонии, в течении всего представления, единственный человек, который не спал - это был я. Антонина вместе с любимыми детишками, удобно усаживалась в сиденья и сражу же, все вместе засыпали непробудным сном и только открывали глаза, когда музыканты уходили со сцены. И так вели себя абсолютно все присутствующие, превращая зал филармонии в какую то общую комнату отдыха вокзала. Мне было всегда интересно узнать, как они умудрялись наслаждаться любимой симфонией, пребывая в непробудном сне. Меня, в отличии от всех присутствующих, музыка очень бодрила, да так бодрила, что даже возникали мысли об убийстве дирижера вместе со всей его капеллой.
Что меня в этом искусстве поражало больше всего, так это балет, а основное - бесстыдство балетмейстеров. Я всегда пытался посмотреть в их глаза и убедится, действительно ли им не стыдно скакать по сцене перед детьми и женщинами в вызывающи натянутых лосинах? Если бы меня, перед тысячной толпой, заставили повторить тоже самое, наряженным в эти колготки, туго обтягивающие самые интимные места, я бы наверное, прямо же на сцене умер со стыда. И так балетмейстеры себе напрыгались наскакались, а я, благодаря их аморальным танцам, бессмысленно проторчал в зале весь свой единственный выходной.
Еще мы часто посещали оперу. Когда все нормальные мои ровесники бегали по дворам, играя в войнушки, я, из за прихоти класухи, вынужден был выслушивать нудные завывания влюблённого Онегина или слушать хитрого Сусанина, сбивающего со следа доверчивых поляков. После чего называется верь людям. Этот урок я навсегда запомнил и заблудившись в неизвестном городе, во избежание более серьезных проблем, панически боюсь спрашивать случайных прохожих как куда пройти.
В театре мне что драма, что комедия, что сатира были одинаково безразличны. Ни героическая эпопея про броненосец Потёмкин, ни Гамлет, ни постановки на современные темы, совершенно не пробуждали во мне никаких эмоций. Я сидел в первых рядах, на них смотрел и думал: человечество же изобрело кинематограф, вот и ступайте себе на широкий экран. Или вам нравятся ловить безразличные, иногда переходящие во враждебные, взгляды посетителей типа меня? Какой-то изысканный прохвост из мира искусства внушил тупоголовым, что человек, посещая такого рода заведения, духовно растёт. Люди со слабой сопротивляемостью, но искренне желающие познать высокое, ловились на удочку и побежали стремя голову куда попало, где как им подсказали, растут духовно. И так, кто то храпит на стуле в филармонии, кто в буфете театра пожирает пирожки запивая стопочками с коньячком, и одновременно с этим происходит их духовный рост. А самое большое расстройство, приносимое деятелями культуры было связано с тем, что на них уходили все мои карманные деньги. Да как вы можете, здоровые бугаи отбирать у детишек возможность купить себе мороженое и бутылочку тархуна?: недоумевал я.
Будучи уже взрослым, я неподсознательно ускоряю шаг возле зданий театров и оперы, боясь случайно встретить старенькую Антонину Сергеевну, которая, уверен, ловко подхватит меня под руку и потащит в ненавистный мне зал. Я и сейчас не знаю как правильно воспитывать детей, как привить им истинные ценности. Но однозначно я уверен – это ложный путь. Если учителя, действительно хотели бы добра детям, нас, по выходным, надо было бы водить по вытрезвителям, наркопритонам, в разлевайки, и я уверен, это принесло куда бы больше пользы для нас, по крайней мере, отбило бы у многих желание посещать эти злачные места в взрослом возрасте. Задумаешься об этой советском методе навязывать культуру и думаешь, сколько же эта система отвратила от искусства возможных дарований. Никто вообще не задумывался, почему у нас так мало выдающихся деятелей искусства, родившихся непосредственно в столице, а в основном все приехавшие из провинции? Может по тому, что в глубинках не было театров и филармоний, и им не отбили любовь к высокому их учителя в детстве, своим регулярным навязыванием посещения этих мест?
Еще не могу не вспомнить одного яркого представителя театрального псевдоискусства - Дедушку Мороза, которому куда больше подошло бы прозвище дядя отморозок. Этот сказочный персонаж регулярно приходил в канун нового года со своей несменной спутницей Снегурочкой. По сюжету, она была его внучкой, однако ни тонны макияжа на ёё морщинистом лице, ни идиотическое поведение не могли скрыть, что она явно старше своего деда. Нас загоняли в актовый зал и Дедушка Мороз, в течении нескольких лет, встречал нас одними фразами, веселил шутками, которые мы не только знали наизусть, мы даже могли предсказать с точностью в секунду, когда он будет их употреблять. Также Дедушка любил проводить идентичные конкурсы, в которых никто ни хотел добровольно участвовать по очень простой причине - это было совсем не весело и не интересно. По окончанию конкурса, Дедушка залазил в свой волшебный мешок, откуда доставал дешевые помятые картонные игрушки и вручал их победителям с таким видом, что расстается с бесценными сокровищами. Счастливые обладатели этих выигранных сувениров, сразу же их выбрасывали в ближайший мусорник. Как и любой его коллега, Дедушка Мороз был всегда наряжен в грязно-белую бороду и красный пластмассовый нос, без которого впрочем мог бы и обойтись. Натуральный цвет его носа был куда багровей. Он носил красную шубу с засаленным ватным воротником, под которой можно было, при желании, разглядеть частицы спортивного костюма Адидас. В его руках всегда была деревянная палка, декорированная разорванной фольгой и он, то и дело, грациозно проверял ею прочность пола сцены. На все его приевшиеся фразы и шутки, мы, под чутким руководством классных руководителей, должны были отвечать бурными аплодисментами.
Дед Мороз во время выступления, всеми силами старался скрыть, как мы ему все опротивели, мы же в свою очередь, своими взглядами старались показать, как мы бы хотели, чтобы он побыстрее убрался прочь. Он в течении двух часов всё делал для того, чтобы испортить нам радость от получения его так называемых подарков - корзинок с конфетами. Так называемые, потому что, за них мы давно сбросились деньгами, вообще, за всю мою жизнь, только у Деда Мороза хватило наглости, заранее оплаченный товар, называть подарком. С каждым годом, шоколадных конфет в праздничной корзинке было всё меньше и меньше, и мы в этом винили исключительно дедушку и, соответственно, еще больше его ненавидели. Когда представление заканчивалось, мы разбивались по классам и выстраивались в очередь на обязательную фотографию с этим театральным виртуозом. Фотография была цветная, но даже для цветной очень уж дороговатая, около 10 рублей. Это к тому, что его театральное представление тоже недешево обходилось детишкам, в пару рублей так точно. В то время как ученики покидали актовый зал, он отходил в угол сцены, спускал бороду с маской на шею и, под присмотром своей ассистентки, начинал внимательно перечитывать дневную выручку. После чего Дедушка Мороз, уже по настоящему становился веселым и, в приподнятом настроении, направлялся в следующую школу. Я этого деятеля искусства всегда воспринимал как самого мелкого, низкого афериста, который ничему больше в жизни не научился как разводить маленьких детишек. Казалось, что кроме как заработать, он своим нудно-вялым представлением добивался еще одной цели - отбить у детей любовь к празднованию Нового Года. Вероятней всего, где-то он не доработал, где-то сфальшивил и в отношении меня он своей цели не достиг. Хотя, не скрою, был очень близок к этому.
Как-то совсем неожиданно, я нашёлдля себя очень увлекательное занятие, котороеодновременнопревратилось и в развлечение. Однажды, после семейного юбилея, я остался на ночь у родителей отца на Нивках и в 8 утра был отправлен гулять с собакой. В парке возле дома творчества «Современник» я случайно обнаружил группу очень подозрительных лиц. Со стороны, это сборище больше всего походило на сходку шпионов. Собравшиеся расположились в стороне от дороги, спрятавшись от посторонних глаз за кронами деревьев. Один дед, с типичным лицом гестаповца из художественного фильма, одетый в темный плащ и натянутую на глаза шляпу, стоял немного в сторонке и внимательно отслеживал проходящих мимо пешеходов. Я был очень заинтригован, что они там делают и подошёл поближе. У этого часового, вероятней всего из за моего возраста, не возникло ко мне подозрений и он не поднял тревогу и разрешил мне беспрепятственно через него пройти. По разложенным на скамейках коллекциях, я догадался, что это были нумизматы, филателисты и прочие собиратели разного раритета и предметов старины. Почти все присутствующие были преклонного возраста и выгладили потрепанными и заношенными, подобно предметам из их коллекций. Коллекционеры встречали меня неприветливыми взглядами и очень неохотно разрешали рассматривать их экспонаты, вяло отвечая на мои вопросы. Они расставили коллекции экспонатов на лавочках в приоткрытых дипломатах и саквояжах, таким образом, чтобы в любой момент, все свое богатство можно было быстро скрыть долой от ненужных глаз. Тот кто занимался орденами и медалями, цеплял всю имеющуюся коллекцию себе на грудь. Зрелище со стороны не передаваемое: преклонных лет старик, у которого, с одной стороны, пиджак, от и до, обвешан медалями с надписями «За родину» «за Сталина», а с другой - располагался ряд немецких железных крестов. И снизу, ко всему, дополняли композицию георгиевские кресты.
Любители старины, вооруженные лупами и пинцетами, медленно перемещаясь по кругу, очень внимательно изучали друг друга коллекции и шепотом о чем то договаривались. Просмотрев великолепные коллекции, я был заворожен предметами старины и тотчас сам захотел стать коллекционерам.
И так я регулярно начал на все выходные приезжать к дедушке и по утрам посещать эти сборища. Весь фанатично отдавшись своему новому хобби, я, подкопив немного денег, решил, что пришло время начать собирать собственную коллекцию. Как только я пришел с деньгами в кармане, нумизматы видно обладали каким то внутренним чутьем, которое помогло им определить, что сегодня я не пустой и мгновенно стали добродушными и не на шутку заинтересовались моей персоной. Честно говоря, такие изменения в их поведении мне не очень пришлись по душе, а их навязчивость меня быстро стала раздражать. В какое-то мгновенье, весь рынок полностью переключился на меня, они окружили меня со всех сторон, не давая малейшей возможности перемещаться, тыкали мне в рожу свои экспонаты и в один голос описывали их уникальность. От этих назойливых торгашей, меня спас милого вида старичок, который вытянул меня из этого окружения за руку. Оценив по достоинству мою заинтересованность предметами старины, он отвел меня в сторону и показал дореволюционную 10 рублёвую бонну с двуглавым орлом.
«Единственный экземпляр во всём СССР!»: прошептал он мне.
Он постоянно оглядывался по сторонам, как будто боялся, что кто то еще нас услышит. Как оказалось, такой раритет, как для своей уникальности, стоил совсем не дорого, каких то там 10 рублей. Один к одному. На предсказуемый вопрос, почему он продает такую ценность, он промолвил: «просто ценю молодых коллекционеров, которые разбираются в истинных шедеврах и стараюсь помогать в их начинаниях! «Да ко всему, уезжаю за границу и понятно, что не разрешат провезти через таможню эти уникальные экземпляры, потому и продаю задаром!»: добавил он грустным голосом.
Я близко к сердцу принял, что он меня признал настоящим коллекционером и долго не решаясь, протянул ему нужную сумму. Приобретенную ценность я аккуратненько упаковал в целлофановый пакет и счастливый отправился домой.
Теперь все будни напролёт я думал где взять денег. Я не тратил деньги в школьной столовой, свои выходные, праздничные и другие возможные поступления от родителей бережно откладывал. Также, достал свою нычку на черный день и даже начал прибегать к одалживанию. И так все, с большим трудом добытые деньги, начали переплывать и оседать в карманах коллекционеров. Но денег все равно катастрофически не хватало. Не смотря на это, я, за какой то месяц, сумел к своей коллекции добавить одну из десяти оставшихся в мире бонну с российским императором Александром3, единственный в Украине и, кажется, один из двух в Европе экземпляр царской медной пятикопеечной монеты и множество других не менее значимых предметов. Я был невероятно горд своей коллекцией и таким поворотом в судьбе, что, неожиданно, стал обладателем уникальной коллекции, которую, как мне говорил основной поставщик, можно смело выставлять в Эрмитаже.
Да, очень скоро, я был расстроен не на шутку, когда увидел в продаже несколько купюр, идентичную которым, я в самом начале приобретал как одну из десяти сохранившихся в мире, к тому же, моя обошлась мне порядком дороже, в раз пять так точно. Также, со временем, во множественном числе, всплыли все мои эксклюзивные приобретения и стоили они в разы ниже, чем заплатил за них я.
Но горький опыт не прошёл даром и я даже вскоре смог им успешно воспользоваться. Как то я решил принести пару дореволюционных купюр в школу, некоторые мои одноклассники очень заинтересовались ими и приступили оживленно расспрашивать, где я их взял. Сборы коллекционеров которое я посещал, были полулегальными и о них знало ограниченное количество людей. На расспросы одноклассников, я отвечал все что в голову взбредет, вплоть до того, что нашёл клад. Последняя версия про клад пришлась по душе одноклассникам и вызвала безумный интерес к моей коллекции. Первые предложения продать, я наотрез отклонял, повторяя рассказы престарелых нумизматов про якобы уникальность и редкость моих экспонатов. Этим я подогрел небывалый ажиотаж возле своей коллекции и, предлагаемые за них суммы, с каждым последующими показом, росли с гиперскоростью. Для демонстрации школьникам, я накупил экземпляры российских дореволюционных бон, которых сохранилось громадное количество и они не представляли из себя никакой исторической ценности и стоили копейки. Хотя внешне выглядели очень привлекательно, на них было нанесено множество двуглавых орлов, водяные знаки, портреты русских царей и цариц. Как и у меня в своё время, внимание одноклассников сфокусировалось именно на этих, очень красиво выглядевших, однако малоценных купюрах. И когда предлагаемая цена за них выросла в десятки раз выше рыночной, я начал распродажу. И совсем неожиданно, моё, в начале чересчур расточительное хобби, превратилось в очень прибыльное дело. Я, на выходные, ездил на этот нумизматический рынок, покупал самые дешевые купюры, чья цена колебалась от 10 копеек до 1 рубля, а в школе я их благополучно перепродавал за 5-10 рублей. Заработанную прибыль я тратил на действительно интересные экземпляры, к тому времени, я уже стал немного разбираться что к чему и самое главное - научился правильно торговаться с жуликоватыми старичками, в результате чего, собрал довольно приличную коллекцию.
Кроме хобби, я не забывал про свой досуг и имел предостаточно средств для того, чтобы жить полноценной жизнью как для одиннадцатилетнего ребенка. Для меня стало привычным делом посещать дорогущие кафетерии в центре города, где я, за раз, сметал пирожные всех видов, несколько порций мороженого и коктейлей. В течении пару месяцев, мой несложный бизнес приносил мне только радость, но через определенное время рынок насытился, все кто хотел в школе приобрести у меня что то из «эксклюзивчика», уже давно приобрел, а с зафиксированными мною высочайшими ценами, никто из них коллекционером даже и не мечтал стать. И спрос стал понемногу затухать. Я цены решил не опускать, так как мог, таким образом, спровоцировать серьезные трения со своими первыми покупателями раритета. Первое время я особенно не расстраивался от сложившейся ситуации и довольствовался тому, что успел заработать. Но очень вскоре, я начал испытывать острый дефицит в деньгах, как для пополнения собственной коллекции, так и вообще на жизнь.
Когда я, как обычно в воскресное утро, ходил в парк к нумизматам, с каждым последующим холостым заходом, меня всё сильнее начала донимать мысль, что я уже никогда не смогу продолжать коллекционировать с недавним широким размахом. Я к тому времени сильно пристрастился к дорогим экземплярам, на которые, своими силами, сколько бы ни копил, все равно бы не наскреб. От осознания этого, я днями на пролет пребывал в угрюмом настроении и допоздна не мог заснуть. Ночью, когда я закрывал глаза, мне грезились древние монетки, разноцветные бонны, блестящие ордена. Когда у меня пропал, до этого всегда прекрасный аппетит, я понял, надо что-то срочно предпринимать. Но я даже не мог прикинуть, что именно и в каком направлении.
В очередной раз, когда я пришел к нумизматам и присел рассматривать альбом с шедеврами одного знакомого дедушки, откуда то извне послышался голос, который мне шепнул на ухо: «пни деда ногой и беги».
Я растеряно оглянулся по сторонам, никого кроме деда рядом не было и мне стало страшно от осознания того, что это мой мозг провоцирует меня на такие действия. Я переворачивал странички альбома, а этот внутренний голос монотонно повторял: «Не бойся он старый, хрен тебя догонит!»
Я посмотрел в глаза ничего не подозревающего старичка, он мило улыбался и продолжал мне с гордостью рассказывать про свои редкие монетки. Правда я практически не слышал коллекционера, в это время мой внутренний голос продолжал меня умело обрабатывать. «Это старый вончий спекулянт, ты видишь, он опять пытается тебя взуть. Давай хватай альбом и беги через парк!»
В тот момент, я с горечью осознал, что безнадёжно болен. Как оказалось, безобидное и даже познавательное увлечение, со временем, переросло в маниакальную потребность. Я, потея от внутренних переживаний, трясущимися руками передал альбом обратно старику и, стремя голову, побежал от греха подальше. А внутренний голос продолжал меня донимать по дороге и уже кричал мне на ухо: «трус, ничтожество, неудачник, быстро вернись и забей ногами старика!»
Недуг меня не покидал ни днем ни ночью, постоянно прогрессировал и я был в полной растерянности, не зная, что же мне дальше делать. Идеи моего пораженного болезнью мозга - приступить обворовывать и грабить бывших коллег, я быстро отгонял в сторону. Я эти варианты даже не рассматривал, в первую очередь, по моральным соображениям, но также, трезво понимал, что на самом деле, это не так уж и легко будет предпринять, как кажется моему кровожадному второму я. И каждый божий день, мое нутро настойчиво требовало пополнения новыми экземплярами моей коллекции, не какими-то дешевенькими, а действительно ценными и желательно раритетными.
И когда я был практически готов наложить на себя руки, как часто это бывает, выход казалось из безвыходной ситуации, нашелся сам по себе. Я сидел на уроке истории и учитель как всегда монотонно что то бубнил себе под нос. В тот день тема урока было посвящена египетской цивилизации и он что то бегло проговорил про найденные и вывезенные английскими грабителями-археологами сокровища фараонов, по праву принадлежащие египетскому трудовому народу. «Вот оно решение моих проблем!»: восторжествовал я. «Как я раньше не мог догадаться, действительно надо незамедлительно приступать искать сокровища, клады!» «Ну я же не в Египте!»: поначалу расстроился я. «Но у нас тоже были какие то князья, например: Кий, Щек Хорив. У них конечно тоже золотишко водились и что то наверняка решили прикопать на черный день!»
Я очень ответственно отнеся к этому делу, даже не поленился поискать сведения в домашней библиотеке и также выпытывал нужные сведенья у отца. Папа был весьма рад, что я наконец-то начал чем-то интересоваться и выложил мне всё, что знал на эту тему. Как он мне поведал, в древнее времена, на киевских холмах викинги закапывали награбленные сокровища. А возле моего дома, как раз имелся не затронутый строительством холм и я предположил: почему бы какому-то обеспеченному варягу не закопать свой клад именно там?
Как только я раздобыл лопату, я в тот же день туда забрался и, с лихорадочным запалом золотоискателя, принялся вдоль и поперек перекапывать землю на верхушке холма. На этом холме я проводил все свое свободное время больше недели, перекопал его со всех сторон и вскоре из искателя кладов превратился в осквернителя могил, которых, как в последствии оказалось, на этой горе было громадное количество. Настоящие пионеры не верят в загробную жизнь, как я сам себя утешал, и продолжал свои несанкционированные раскопки. Моими находками были в основном черепа и кости, но я был терпелив и настойчиво продолжал поиски. И так однажды я на полуметровой глубине уперся лопатой во что то твердое, издавшее глухой звук. «Деревянный сундук с золотом!»: сразу промелькнуло в моем мозгу. Я пробил в трухлявой деревянной стенке небольшую дырку и засунул туда руку. В середине, я сразу нащупал какой то твёрдый предмет. Я вытащил его и очистил от грязи - это оказалась деревянная иконка и, по всей видимости, то был не сундук, а очередной деревянный гроб. «Всё, мои труды были не напрасны, наконец то первая ценная находка!»: восторжествовал я. У меня имелись знакомые коллекционеры иконостасов, которые смогли бы не только оценить, но и даже купить мою находку. Иконы меня не интересовали, мне нужны были старинные монеты и бонны, которые я надеялся прикупить за вырученные с иконы деньги.
Я прибежал домой, не мог скрыть своей радости, и сдуру рассказал всё родителям. На что, в ответ, выслушал кучу оскорблений от своего отца, который мало того, еще и заставил меня идти обратно и отнести иконку туда, где я ёё нашёл. Он долго объяснял мне, почему нельзя грабить могилы, приводя кучу доводов и в конце добавил – это, по меньшей мере, грех. Я хотел ему в ответ процитировать свою учительницу, твердившую, что вера в грех и другие суеверия - это заблуждения малограмотных крестьян, но решил промолчать, так как, судя по агрессивному настроению отца, я спокойно мог еще и получить за свою дерзость.
Я взял иконку и, в угрюмом настроении, поплёлся на улицу. Я мог конечно ее где то припрятать, а потом, на выходных, отнести к коллекционерам. Но отец мне успел наговорить столько гадостей и я решил не рисковать и побыстрее вернуть обиженному мною покойнику его собственность. Солнце уже ушло за горизонт и в сумерках подниматься на гору совсем не хотелось, но я послушно шёл вперед. По ходу моего продвижения к цели, мне начали приходить в голову рассказы о проклятиях Фараонов, вдали от людей и в этой ситуации, они уже мне не казались пустыми ужастиками, а стали обретать вполне реальную форму. На улице как то очень резко потемнело, небо было без звезд, плотно затянуто тучами и мне приходилось идти практически на ощупь. На середине пути у меня начались видения, вдали мелькали прозрачные фигуры и мне иногда казалось, я слышал слабые голоса, доносящиеся откуда то из под земли. Не смотря ни на что, я мужественно боролся с предубеждениями и глупой фантазией своего мозга, безостановочно продолжая свой путь. Внезапно, прямо над моей головой, пролетело дьявольское отродье с крыльями.
«Фу ты чёрт, это летучая мышь!»: с трудом успокоился я, рассмотрев мнимую опасность. Летучие мыши на верхушке этого холма нашли себе уютное пристанище и укрытие от переполненного шумного города и как обычно, к вечеру активизировавшись, приступили к охоте. В полумраке, да еще в безлюдном месте, они уже мне не казались теми безобидными созданиями, какими я их считал, рассматривая при дневном свете. Стая крылатых мышей, издавая противные писки, принялась зловеще кружиться над моей головой и складывалось такое впечатление, что они пытаются меня предупредить, что дальше мне не стоит идти. Мои нервы начали потихоньку сдавать и я, обливался от ужаса потом, но все равно, продолжал путь к оскверненной могиле.Вдруг, кто то ухватил меня за ногу.
«Меня из под земли схватила рука покойника!»: решил я и приготовился умирать.
Я какое то время, остолбенев, стоял на одном месте, ожидая, когда мертвецы затащат меня под землю. Они особо не торопились, тогда я аккуратно пощупал захваченную ногу и, как оказалось, я просто зацепился за торчащую из под земли корягу. Я вздохнул с облегчением, но мое сердце так и хотело выпрыгнуть из груди. Когда я поднялся на гору, за каждым деревом, мне виднелся призрак, наряженный в белое одеяние и мне постоянно чудилось присутствие кого-то сзади, который тяжело дышал мне в затылок. Я не стал оборачиваться и проверять, так оно или нет, трезво осознавая, что в случае обнаружения кого то сзади, мгновенно заработаю сердечный инфаркт.
И так, медленными шагами, уже на полусогнутых ногах, я приближался к оскверненной мною могиле. В это время внизу в городе зажглись фонари, в окнах домов включился свет, также c улицы до вершины горы долетали отрывки жизнерадостных голосов прохожих, а я полуживой от страха, в окружении темной силы, продолжал свой путь. Я подошел к ужасной, раскопанной мною яме, которая в темноте казалась бездонной. Когда я нагнулся, чтобы аккуратно положить иконку в пробитую дырку гроба, от туда донесся слабый шорох и мне показалось, что кто-то тихо прошептал мое имя вслух. Я, пребывая в полуобморочном состоянии, непроизвольно начал хрипеть и бросив иконку в яму, со скоростью звука, побежал вниз. Я бежал ни на что не обращая внимания, слыша лишь за спиной чей-то противный хохот, холодивший кровь в жилах. Я три раза падал, две третьих спуска просто кубарем прокатился вниз. И только когда я оказался на освещенной улице в окружении людей, я остановился и перевёл дух. Я уверен, что во время своего спуска в тот вечер установил новый мировой рекорд по бегу с препятствиями, жаль только что некому было его зафиксировать.
«Ну его все к чёрту!»: постепенно отходя от стресса, окончательно и бесповоротно решил я. «Пусть клады ищет кто то другой, с меня довольно!»
Я никогда особенно не задумывался о том, действительно ли были голоса и призраки или я их сам себе нафантазировал, но тем не менее, после этого случая, я даже в дневное время избегал посещения этого холма.
Кстати, пережитый мною в тот вечер стресс, очень мне помог перебороть манию с коллекционированием. Я продолжал посещать сборы нумизматов, но уже вполне спокойно, без лишних эмоций, воспринимал свою катастрофическую нехватку средств. Я хладнокровно продолжал копить деньги и для того чтобы себя чувствовать в норме, мне вполне было достаточно простого просмотра чужих коллекций.
Что мне особо ярко запомнилось из пятого класса - это массовый поход учеников моей школы в ближайший лес на «Зарницу». Руководил процессом смышленый в таких делах военрук Василий Игнатович и помогали ему в этом учителя физкультуры Петрович и Иванович. Это была на всю школу известная компания собутыльников, правда, для полного комплекта, не хватало еще трудовика Степановича. На переменках, они вечно ошивались возле подсобки спортивного зала, где, по всей вероятности, располагался их тайник и, со звонком, с раскрасневшимися лицами и блестящими глазами, наперегонки с учениками, разбегались по классам. Ненасытный трудовик Степаныч, ухитрялся еще и по несколько раз во время уроков забегать к гостеприимным Петровичу и Иванычу. Ему, в принципе, это не трудно было проделывать, так как на своих занятиях, он не особенно был чем-то загружен. Как правило, на уроке труда, он раздавал нам металлические заготовки, которые мы должны были пилить на протяжении всех 45 минут. Ближе к середине урока, Степаныч, погибая от скуки, поочередно подходил к каждому ученику и молча рассматривал их роботу и так, не спеша, пройдя от учительского стола через всю мастерскую к выходу, с тихим замечанием: «я на пять минут к заучу» проскальзывал сквозь дверной проем. Ясное дело, завуч малейшего понятия не имел, сколько раз за день к нему собирался зайти Степаныч, но, почему-то, вместо его кабинета, всегда попадал в подсобку спортзала.
В то раннее утро, троица наших наставников были как никогда серьезно настроены: ни улыбок на лицах, ни шуток на устах. У них правда стояли, как минимум, две задачи на тот день: первая - это провести учения на должном уровне и вторая, для них думаю более важная - оторваться от стукача завуча, найти укромное местечко и, как говорится, сообразить на троих.
Они поделили учеников на несколько команд. Иваныч с Петровичем раздавали участникам опознавательные повязки, а в это время военрук, как полагалось отставному подполковнику, громким поставленным голосом, прояснял нам цель операции, максимально приближенной к военным учениям и давал соответствующие ценные указания. Лица у троих были как никогда строгими и рассудительными и их озадаченность передалась на меня. Я начал потихоньку осознавать, что это не просто какая-то детская игра, а ответственное задание, которое надо, хоть из шкуры вылезть, но выполнить.
«Кто выполнит маневр первым, получит вымпел и каждый член его команды по значку!»: этими словами закончил свою долгую речь военрук. Старшеклассников эти призы, судя по их реакции, совсем не впечатлили. Но такие как я пятиклассники, были не на шутку заинтригованы. Я, заведенный громкими фразами военрука, поставил перед собой цель - прийти первым, получить вымпел и таким образом прославиться на всю школу.
Физрук Иваныч построил нас в линию, что то невнятно пробубнил про задание и, озадаченно посмотрев на секундомер, выстрелил в воздух из стартового пистолета. Пятиклассники чуть ли не зубами разорвали стартовую ленту и хаотично, кто куда, разбежались по лесу. Завуч вернулся в школу, физруки же с отставником, оставшись без присмотра, мирно устроились на полянке, на пеньке выстроили целый ряд винно-водочных бутылок и приступили, с военным запалом, их уничтожать.
Я с трудом оторвался от толпы конкурентов и рыскал по лесу как обезумевший, чувствуя, что фортуна в этот день на моей стороне и у меня получится выполнить задание первым. Я как никогда верил в свои силы и отчаянно пробирался сквозь заросли леса, не придавая никакого значения глубоким лужам, в которые проваливался почти по колено и увесистым ударам веток хвойных деревьев по лицу. Я, ни капли не чувствуя усталости, продолжал бежать по лесу, много раз падал, весь испачкался в грязи и расцарапал в кровь лицо, но и не думал сдаваться.
«Так я должен это сделать первым!»: безустанно внушал себе я. Во время неистового бега, я представлял как мне, на специально организованной по этому случаю школьной линейке, торжественно, под звуки оркестра, вручат вымпел. В стороне будет стоять моя мама и тихо восхищаться своим сыном. Как она будет горда за меня, когда все учителя будут по очереди к ней подходить и рассказывать, что они всегда верили в меня и знали, что я себя еще проявлю в лучшем свете. Я представлял в уме реакцию одноклассников, которые будут смотреть на меня, одновременно, с завистью и восхищением и не известно, какое из этих чувств будет у них преобладать.
Так подумал я, это все произойдет в скором будущем, осталось дело за малым - выполнить задание первым. Через пару часов беспрерывного интенсивного бега, я почувствовал, что надо немного передохнуть и, в целом, оценить обстановку. Первое, что меня настораживало: около часа я не видел ни одного человека. Это могло значить, что я так сильно оторвался от всех и близок к завершению дела или, я даже боялся об этом думать, может я делаю что то не то. Я задал себе вопрос: я что вообще я должен был сделать? И тут я осознал, что мечтая о своем триумфе, полностью прослушал задание зарницы. И то что возле меня нет людей, означало лишь одно, я сделал всё не правильно. Что делать, надо собраться с силами и пытаться исправить положение: решил я. И так я резко вскочил на ноги и еще час побегал по лесу, не встретив на своем пути ни единой души. Все мечты о триумфе ушли в небытие, было конечно обидно, что я упустил такой прекрасный шанс прославиться, но меня уже начало волновать другое, как я выберусь из леса и вообще доберусь домой.
Так я бродил по лесу, не обнаружив по дороге никаких признаков, что сюда когда либо ступала нога человека. Полностью отчаявшись, я начал звать на помочь, но, в ответ, слышал лишь издевательски доносящееся эхо. Внезапно, я наткнулся на опушку усеянную ландышами и немного отвлекшись от неприятных мыслей, решил хоть как то обрадовать маму и подарить ей красивый букет. Как я уже говорил, я был довольно упитанный парень и мне всегда было очень трудно подобрать школьный костюм, они все на мне были немного внатяжку. Когда я резко наклонился за цветочком, штанцы не выдержали, и треснули по шву между ног.
Так, я уже был в этом убежден, что это точно не самый удачный день в моей жизни. Что же мне дальше делать? Меня начал одолевать приступ отчаянья. Я безнадежно заблудился в лесу, мало ко всему, еще в полностью разорванных штанах. Я четко осознавал: если я никого не найду, уже к утру я погибну, если же найду свой отряд, то услышу столько шуток в свой адрес по поводу разорванных сзади штанишек, что, пожалуй, мне лучше было бы умереть с голода или быть разорванным в клочья дикими животными в этом лесу.
От моих печальных мыслей меня отвлек, видневшийся вдали, темный силуэт человека. Я, поначалу, счастливый ринулся к нему навстречу, но что-то внутри подсказало мне не торопиться. Действительно, его медленная походка и неестественные телодвижения показались мне весьма подозрительными и я резко упал в траву и замер. Как назло, в голову начали приходить истории о похождениях Чикотилы и его единомышленников и я, под воздействием этих невеселых мыслей, уже не сомневался, что незнакомец несомненно маньяк и перестал даже надеться на спасение.
«Всё доигрался, маньяк вышел на мой след!»: тяжело вздохнув, про себя подумал я. Мое сердце стало биться громче пионерского барабана и я начал придерживать грудь обеими руками, в надежде, хоть как то приглушить выдававший меня звук. В те минуты, мне так стало себя жалко, так не хотелось погибать от рук маньяка, в таком раннем возрасте. Да еще как погибнуть, от изощренных издевательств и пыток престарелого извращенца.
Маньяк шёл уверенно в мою сторону и, по приближению к моему месту укрытия, приступил произносить громкие, душераздирающие звуки. То, что у меня в те минуты не произошёл разрыв сердца, было чистой случайностью. Его пронзительный вой говорил о том, что он совсем рядом и идет по мою душу. Я, уже не имея сил и желания бороться за жизнь, немного приподнял голову, чтобы мужественно посмотреть в глаза своему будущему убийце.
Но вместо безобразного лица воображаемого маньяка, я увидел покрасневшее и распухшее от града слёз лицо одноклассника.
«Витек!»: радостно выкрикнул я, резко выбежав из засады.
Витя, от неожиданности, чуть ли не испустил дух. Он, после моей выходки, ели устоял на ногах и мне пришлось какое то время его поддерживать обеими руками. Витя долго смотрел в мое лицо отрешенным взглядом и, с трудом узнавая, начал потихоньку оживать. Я дал ему на рекреацию пятнадцать минут, по истечению которых, он мне рассказал свою историю, как он заблудился, которая, в целом, от моей ничем не отличалась. Мы не особенно были дружны в классе, но в этой форс-мажорной ситуации, понятное дело, невероятно радовались нашей случайной встрече и чувствовали себя сами близкими людьми на свете. Вдвоем выбираться из леса было куда поприятней и не так страшно.
Через некоторое время, мы вышли на оживлённую дорогу и были спасены. Я попросил Витю провести меня до автобуса для «прикрытия» так как мои штаны окончательно дорвались и совершенно не выполняли своей основной функции - прикрывать наготу. Во время прощанья, Витя пообещал, что никому не расскажет про мою смешную историю с штанами, я же в свою очередь поклялся, что умолчу про его дикий плач, наверное, до смерти перепугавший всех жителей леса. На том мы и разошлись и были очень стимулированы оставить эти неприятные эпизоды из наших жизней в тайне.
«Зарница», бесспорно, оставила уйму воспоминаний, жаль что лишь неприятные и конечно пережить такое снова мне вовсе не хотелось. Когда я через месяц прочитал на школьном стенде объявление о планировавшейся очередной «Зарнице», я уже не желал ни наград ни славы. Когда физруки начали составлять списки участников, я тактично уклонился, прикинувшись сильно простуженным.