2 часть 6
2
6
Как я уже отмечал, моя семья переехала в другой район, и сразу же по нашему прибытию в Киев, родители приступили к поиску для нас новой школы. Эта, с первого взгляда незаурядная задача, неожиданно для всех обернулась непредвиденными сложностями. Эти сложности заключались исключительно во мне, так как брата с радостью брали в любую школу. Мне же, с моим мягко говоря посредственным школьным аттестатом, оказалось очень проблематично найти школу, желающую принять меня в свои ряды с распростёртыми руками. Как любят вспоминать благодарные ученики про свою первую учительницу, память о ней остается на всю жизнь. Так же произошло и со мной, правда в моем случае это память была совсем не светлой и доброй. Благодаря ёё профессиональным оценкам моих знаний, мне на пару с родителями, очень долго пришлось слоняться по близлежащим школам, выслушивая всевозможные отговорки и прямые отказы директоров. Больше всего мне запомнилась отговорка директора школы № 70. Он, безусловно, был интеллигентным человеком и как редко это бывает на практике, в этом компоненте полностью соответствовал занимаемой должности. Он не просто прокричал истерическим голосом «нет» и хлопнул перед лицом дверью, как делали многие его предшественники, а придумал очень изысканный отказ. Он, внимательно рассматривая, долго крутил в руках мой аттестат, с одной лишь мыслью, как бы по корректней отказать. И в конце с сияющим взглядом, не сомневаясь в своём мастерстве находчивости в критических ситуациях, он промолвил важным тоном: «как я вижу ваш сын учился в школе с французским уклоном, к большому сожалению, в этой школе французский не преподается». Ко всему он, убедительно настаивал, чтобы я ни при каких обстоятельствах не прерывал свого изучения иностранного языка. Также он не поленился выписать на бумажку список адресов районных школ с французским предметом, который торжественно вручил маме. Маме было понятно, что это простая отговорка, так как моя оценка по этому предмету говорила сама за себя, что знания очень сомнительные и прерывать в целом было то и нечего. Но отговорка сработала безупречно. Она просто выбила почву из под ног у мамы для продолжения нудных уговоров и, одновременно, вселяла надежду, что еще со мной не всё потеряно. Действительно, не будут же родители доказывать директору школы, в которую хотят устроить своего ребенка, что никаких знаний у их сына в общем то и нет, ни в французском ни в каком любом другом предмете.
В последние дни августа, когда мама полностью потеряла всякую надежду меня где-то пристроить, она случайно обнаружила на параллельной улице здание с табличкой средняя школа №14. Она была больше чем уверена в очередном отказе, но всё же направилась в приемную. На ёё громадное удивление, здешний заведующий учебной частью согласился меня принять без особых возражений, даже не утрудив себя предварительным просмотром моих документов. Как прояснилось позже, это была специфическая школа, вообще то она была обычной средней школой, но почему то носила дурную славу и родители, желающие добра своим детям, обходили стороной это учебное заведение. То что там всегда был недобор учеников, стало главной причиной, по которой меня туда мгновенно приняли. И так я без какого либо кастинга и нудного собеседования, автоматом был зачислен в 3-й Б класс. Как потом выяснилось, это была не совсем школа, а своеобразный перевалочный пункт, перед дальнейшим распределением детей в спецучреждения: в школу для слаборазвитых или спецшколу для малолетних преступников. Решение кого куда перераспределять принимали примерно таким образом: тихих - к слаборазвитым, буйных - в спецшколу с колючей проволокой.
Первого сентября в белоснежной выглаженной рубашке, на которую как полагалось, был наколот натертый до блеска октябрятский значок, с букетом гвоздик в одной руке и с ранцем в другой, я, в приподнятом настроении, подошел к порогу своей новой школы. У входа мое внимание привлек преклонного возраста вахтёр, он задумчиво курил папиросу и, не отрываясь, смотрел куда то вдаль. Его лицо было неестественного красно- багрового цвета, одет он был в стандартную синюю спецовку и его внешняя красно-синяя окраска очень удачно сочеталась с висящим над головой на фасаде здания флагом Украинской ССР. По моей просьбе, он указал мне дорогу на школьный двор, где происходила торжественная часть официального праздника дня знаний. Этот замкнутый школьный двор мне показался своеобразным и в целом мало подходящим для такого предназначения. Единственный вход туда проходил через очень узкий аварийный запасной выход школы. С одной стороны, двор закрывала внутренняя сторона школы, с двух других, он был замкнут стенами жилых домов с массивными коваными решетками на окнах. Четвертая сторона была ограждена двухметровым кирпичным забором с зелёными железными воротами, намертво запертыми мощным замком. В целом, дворик своей замкнутостью и неприступностью очень напоминал крепостной или скорее тюремный. Такое роковое внешнее сходство впоследствии сыграло злую шутку с выпускниками этой школы, многие из которых, по ёё окончанию, то и дело в течении своих жизней периодически проводили время уже непосредственно в тюремных двориках.
Здешние ученики кардинально отличались от своих сверстников из предыдущей школы. Они мне показались чересчур эмоциональными и создавали своими криками и возгласами очень шумную, дискомфортную обстановку. Также они выделялись полной дезорганизованностью, а начиная с 6 класса, ученики вообще не обращали ни малейшего внимания на реплики и замечания своих классных руководителей. Со стороны создавалось такое впечатление, что их только как выпустили из какого то закрытого помещения, в котором им не разрешалось не только двигаться, но и говорить. И сейчас они, внезапно получив свободу, стремились быстро наверстать упущенное и старались как можно больше издать диких воплей и до истощения набегаться. Многие пионеры пришли на праздник без красных галстуков, у некоторых виднелись кусочки красных лоскутков, торчащие из карманов штанов. И только под уговоры учителей, они, с недовольными гримасами на лицах, неохотно цепляли их на шею. Ребята выделялись помятыми, грязными рубашками, у кое-кого лица были украшены ссадинами и синяками. Кроме неопрятности, в их внешнем виде также просматривались явные следы материальных трудностей, которые, вероятней всего, испытывали их семьи. Все без исключения ребята были постройнее центральных, а если точнее сказать, были невероятно тощие. Школьные костюмы и другие атрибуты гардероба у этих школьников выглядели чрезвычайно заношенными, многие были одеты в костюмы явно не по размеру: у кого выделялись «подстреленные» брюки, у кого наоборот, штаны были туго прикреплены ремнем высоко к талии и волочись по земле. У большинства школьников костюмы были, как это называлось «с братского плеча» и я, в этой толпе, сильно выделялся своим, пару дней назад купленным костюмом. Это был бесспорно совершенно другой контингент детей и я, трезво оценив обстановку понял, что от них не стоит ждать по отношению к себе чего то хорошего. Внезапно моё внимание привлекли пионеры класса восьмого, головы которых выглядывали из за деревянной технической будки, стоящей в конце дворика. Оценив, что по близости нет контролирующих органов, они достали пачку сигарет и принялись курить. В это время как раз началось исполнение гимна СССР и когда все присутствующие на мгновенья замерли, эти трое по непонятным мне причинам, начали дико хохотать и кривляться. А один, ко всему, еще задумал в это время опорожняться, во время чего, дарил случайно обнаружившим его девушкам сияющую улыбку. Я был просто сбит наповал увиденным. Я начинал постепенно осознавать, куда я попал и боялся даже воображать, какие проблемы меня здесь ожидают в скором будущем. Празднество длилось полтора часа, со стандартным торжественным приёмом первоклассников, сопровождающимся пылкими речами учителей, родителей и благодарных выпускников, пришедших еще раз поблагодарить своих учителей за полученные знания и оказанную в прошлом заботу. И всё как полагалось закончилось шествием по кругу с красным почетным знаменем и символической сценой – десятиклассник брал на руки первоклассницу, которая начала трясти звоночком, тем самым объявляя начало нового учебного года. После этого, под песню про незабываемые школьные годы в исполнении детского хора, искаженно доносящуюся с хриплым стальным звуком из старого проигрывателя, все направились к дверному проему школы.
Внутри школа, также как и всё, выглядела малоприветливо. Она была заметно небрежно убрана, шторы в коридоре, во многих местах, были умышленно пропалены и обмазаны сажей, на стенах и потолке здания виднелись трещины, паркет был грязно-серого цвета и, в некоторых местах, проломан. Стекла окон в коридоре были побиты и подобно тому, как это делали в Ленинграде во время блокады, по трещинам склеены белой бумагой. В учебном классе меня также мало что порадовало. Единственное сходство с моей прошлой классной комнатой предавал висящий над доской портрет Ильича. Однако он тоже был другим: там был доброжелательно улыбающийся, а здешний же смотрел на всех сверху, сурово нахмурив брови. Никаких аматорских детских стенгазет с описанием весёлых школьных будней, обычно украшающих стены классных комнат не было и маловероятно, что когда либо здесь были. В конце комнаты находился большой шкаф, дверцы которого были старательно замотаны алюминиевой проволокой. На нижней полке шкафа, в окружении нескольких потрепанных школьных учебников, стоял небольшой гипсовый бюст того же самого Ленина. Он был тщательно склеенный из отбитых осколков, однако многих отколотых частей не хватало, что значительно портило эстетический вид скульптурной работы. Состояние бюста наглядно свидетельствовало о том, что он падал на пол ни один десяток раз и это явно было сделано умышленно. Это дало мне понять, что у здешних ребятишек такое понятие как что то святое, напрочь отсутствует. Я, в угрюмом расположении духа, присел за ближайшую школьную парту, которая была сверху донизу обрисована слегка затертыми похабными рисунками и надписями. Всё тщательно взвесив, в первые за всё время, я искренне пожалел о нашем переезде.
Кроме меня в классе было еще четыре новичка, которые, по тем или иным причинам, были выгнаны из других школ, или как в таких случаях сами ученики любили говорить - «ушли по собственному желанию». Я впервые почувствовал небольшое облегчение оттого, что я не единственный новенький в многообещающем коллективе этой школы. Миролюбивая и спокойная обстановка длилась до первой большой переменки. Как только прозвенел звонок и учительница удалилась из комнаты, с задних рядов прозвучало объявление, произнесенное хамовато-грубым тоном: «Новенькие не расходитесь!» Не трудно было догадаться, что это был призыв к началу внутриклассовых разборок. Я вышел на середину комнаты и, судя по печальным лицам других новичков понял, что никто даже не предполагал, что это будет дружелюбное знакомство. Не спеша, вразвалочку к нам подошла делегация с задних парт. Их было ребят шесть. В центре располагался Серый. В его поведении всё говорило о том, что он является безоговорочным лидером этого коллектива. Он был явно старше по возрасту на год или два, так как по комплекции был крупнее и лицо выглядело повзрослее. Серый, не вынимая обеих рук из карманов брюк, с очень серьезным выражением лица, принялся по очереди внимательно нас рассматривать с головы до ног. По обоим сторонам от него располагались Дрозд и Пень. Было видно, что они полностью подчиняются воле Серого и готовы мгновенно исполнить любой его приказ. Серый подошёл к розовощекому парню, стоящему возле меня и задал ему лаконичный, казалось ничего не решающий вопрос: «Откуда?» Тот, всеми силами борясь с внутренним волнением, ответил: «С Подола!» На что Серый, вместо словесного ответа, резко ударил парня в живот. Парень согнулся от боли и жалостливыми глазами, молящими о пощаде, смотрел на Серого. И в таком положении, держась двумя руками за живот, ждал следующих действий. «Таких на Подоле нету!»: промолвил Серый, разминая кисть правой руки. Этот ответ вызвал шквал одобрения у его окружения и всего класса. После этого Серый подошёл ко мне, от чего у меня застыла кровь в жилах. Он посмотрел на меня в упор и задал неожиданный вопрос: «будешь с ним драться?» И указал пальцем на самого крупного из новичков. Я, до конца не отдавая отчёт своим действиям, машинально кивнул головой, таким образом подав знак согласия. В ту минуту я готов был на любой его вопрос дать положительный ответ. Выбранный волей случая парень, в долю секунды превратившийся в моего врага, с открытым от удивления ртом, до конца не понимая что здесь происходит, расположился напротив меня. Я, с мыслями только о том, как бы эта процедура знакомства как можно быстрее закончилась, уже даже не важно с каким исходом, не дожидаясь действий противника, зажмурил глаза и, со всего размаха, зарядил ему кулаком в правое ухо. Парень, под действием удара присел на корточки и начал реветь. К нему подошёл Сеня, парень исполняющий роль классного шута. В этом коллективе, как и при многих королевских дворах, шут был довольно влиятельной персоной и однозначно входил в элитный дивизион класса. Он, как бы высказывая своё сочувствие, присел возле побитого мною парня и, скрутив несчастное лицо, начал передразнивать его хныканье и выкрикивать: «Меня побили! Какое горе!» Это театральное представление вызвало взрывы хохота у всех кроме новичков.
«Молодец новенький!»: сказал мне Серый и таким образом закрепил за мной кличку в этом классе.
Так я получил, как это здесь называлась, прописку в этом классе. Я, позже вспоминая этот случай, всегда искренне удивлялся проявленной решительности и вообще своим антигуманным поступком, так как до этого в моем поведении и характере напрочь отсутствовали такие качества как агрессия и кровожадность. Да и дрался я до этого лишь со своим братом, да и то, те эпизоды вряд ли можно было охарактеризовать как драки, так себе, легкие потасовки. В тот ответственный момент я трезво осознавал, что кровопролития не избежать и четко понимал, что если не начну драться первым, однозначно получу и неизвестно еще как сильно и сколько человек в этом будет участвовать. А такого хода развития событий, понятное дело, я совсем не желал. И вероятней всего, инстинкт самосохранения взял вверх над моим страхом и эмоциями и заставил меня поступить именно таким образом. Это наверное был мой первый ответственный самостоятельный поступок в жизни, давший мне в последствии возможность проявить еще множество запрятанных где то глубоко в середине качеств, про существование которых я даже не догадывался.
За проявленное мужество в избиении беззащитного человека, я был удостоен чести быть зачисленным в элиту класса. Я быстро сдружился с этими ребятами и был удивлен, что внутри своего коллектива они выглядели совершенно обычными ребятами, совсем не казались теми монстрами, какими предстали в начале нашего знакомства.
Раззнакомившись с ребятами и проводя с ними много времени, я долго поражался их речи и, в целом, способу общения. Ребята в общении совершенно не пользовались своими именами и фамилиями, вместо них, за каждым была закреплена кличка. В основном кличкой служила сокращённая фамилия или парень ёё получал в какой-то жизненной ситуации. Многие получали свои клички благодаря своим антропологическим особенностям, внешнему сходству с каким то представителем фауны или бытовым предметом. Низкий – Пень, худой – гвоздь, толстый – кабан и так далее. Если ты мог за себя постоять у тебя была авторитетная, гордо звучащая кличка, или по крайней мере простая, а если ты должным образом за себя не заступался - унизительная. Также, не смотря на то, что ты всегда с остервенением отстаивал свои права на жизнь под солнцем, но у тебя имелись какие-то природные или нравственные недостатки, тебе присваивалась обидная кличка, которой активно пользовались в твоем отсутствии. Косой, Жлоб, Крыса, Сопливый - это пожалуй самые безобидные примеры таких прозвищ. Так называемые клички «за глаза», о существовании которых часто их носители даже не догадывались и искренне верили, что в отсутствие, их верные друзья, вспоминая, используют исключительно официальную кличку. Учителя, в свою очередь, также имели свои клички и все они, без исключения, были оскорбительными и обидными.
Также ребята, во время неофициальных разговоров, употребляли большое количество неизвестных мне ранее слов и я, в первое время, с трудом их понимал. Мне иногда казалось, что они часто в общении резко переходят на другой язык или совершенно непонятный мне диалект. Но это было на самом деле не так, как выяснилось позже, они в своих неформальных беседах использовали громадное количество матерщиных слов идущих вперемешку с тюремным жаргоном. Вполне логично, мне, мальчику с интеллигентной семьи, который проучился 2 года в специализированной школе, куда брали далеко не всех желающих, арестантская феня была совершенно неизвестна. Я правда в пионерском лагере был ознакомлен с парочкой нецензурных слов, однако у моих новых товарищей их в запасе было такое широкое разнообразие, что они могли запросто объяснить любое явление природы или описать какую либо жизненную ситуацию, без использования единого литературного слова. Количество их неформальных слов и выражений вполне хватило бы для составления полноценного многотомного толкового словаря. Как то, на свою голову, я, участвуя в одной беседе и полностью выпадая из разговора, попросил моих друзей объяснить мне смысл некоторых слов из их привычного лексикона. На мою просьбу отозвался Пень. Он растолковал мне, что это очень хорошие слова, которые говорят своим близким и друзьям, чтобы подчеркнуть свою привязанность к ним. Когда он увидел сомнение в моих глазах, он добавил: «если мне не веришь, спроси у своей мамы!» Что я при первой возможности и сделал. Сразу же по окончанию занятий, я, зайдя в квартиру, направился к маме. Я застал ёё на кухне где она, пребывая в приподнятом настроении, готовила обед. Я обратился к ней жизнерадостным голосом с просьбой разъяснить мне смысл того выражения, после произношения которого, она, с непривычки выслушивать отборный мат от девятилетнего сына, на мгновенье остолбенела и выронила из ослабевших рук кастрюлю на пол. В этот момент, из под стола выбежала довольная собачка, уже как час мучавшаяся от запаха варившегося мяса и, радостно виляя хвостом, приступила к обильной незапланированной трапезе. Мама, полностью упуская из виду наглое поведение собачки, повернулась ко мне с багровым цветом лица и в полной растерянности, не зная как реагировать на мою выходку.
Немного придя в себя, через несколько минут, она спросила опустошенным голосом: «Где ты это услышал?»
«В школе!»: ответил я, только теперь догадавшись, про истинное значение произнесённых слов. На что она, глубоко вздохнув, ответила, что это очень плохие слова и взяла с меня обещание, что я их не буду употреблять впредь. Придя на следующий день в школу, я поблагодарил Пня за его весёлую шутку, чем вызвал беспрерывный пятиминутный хохот всего класса. Сеня, в истерике, упал спиной на пол и извивался в конвульсиях вплоть до прихода учительницы. Самое удивительное для меня было то, что взахлеб смеялись даже новенькие. Они, к тому времени, уже заняли свою нишу в классе, не претендуя на какое либо первенство и влияние, полностью подчинялись воле оргкомитета за что воспринимались как свои и не подвергались жестким репрессиям, точнее, почти не подвергались.
У меня в классе сформировалась невероятно дружная команда во главе с Серым. В течении всего школьного дня мы буквально не отходили друг от друга, на всех переменках были постоянно вместе, после школы толпой шли гулять или играть в спортивные игры и также часто встречались по вечерам. Основным объединяющим фактором, который нас так крепко сплотил, была общая ненависть к учебному процессу, а дополнительным - ненависть к 3-А классу, в котором ребята хоть как то старались учиться, в меру своих очень скромных возможностей. Эту ненависть, кстати, породили учителя, постоянно ставя нам их в пример.
По поводу учителей, здешние были не идеальными, но нравились мне куда уж больше, чем в предыдущей школе, однозначно они не были такими настойчивыми и целеустремлёнными как Зинаида Федосеевна. У них был очень демократичный подход в образовательно-воспитательной работе. Не хочешь писать правой рукой Саша, не надо, не хочешь вообще писать – пожалуйста. Сделал домашнее задание - нет? Ничего страшного, сделаешь в следующий раз. Не хочешь идти отвечать к доске, не иди. И в конце четверти получаешь заслуженные 3 балла. Меня, как впрочем и всех без исключения моих одноклассников, этот вариант вполне устраивал.
На что педагоги старались обращать внимание в этой школе, так это исключительно на поведение. И надо отдать им должное, за образцовое поведение платили с лихвой. Тихий, уравновешенный ребёнок с врачебным диагнозом имбецила или дауна, мог спокойно здесь стать хорошистом, а то и медалистом. В целом, в школе царила всеобщая расслабленность и я быстро обжившись здесь, к этому начал понемногу привыкать. Но к чему я не мог никак привыкнуть, так это к поведению девочек одноклассниц. Расхлябанных ребят я встречал и в той школе, однако, до недавнего времени, я в жизни бы не поверил, в возможность существования в природе девочек начальной школы, открыто плюющих как на учёбу, так и дисциплину. Здешние девочки, даже в мыслях себе не допускали, бегать с влюбленными глазами за классной руководительницей, ябедничая и раскрывая ей всевозможные тайны внутренней жизни класса. Подумать только, в предыдущей школе, я был искренне уверен, что они только ради этого туда и ходят.
За неуспеваемость и даже полную не способность овладеть школьным материалом из этой школы не выгоняли, единственная возможная причина, по которой могли от сюда отчислить - это вопиющая дисциплина. И для того чтобы вылететь, надо было сделать что то уж сверх неординарное как для нормальных детей, хотя для этих же детишек, это считалось пустяковым делом. Наиболее яркие случаи, которые я помню. Один семиклассник устроил, по не понятной даже его близким товарищам причине, получасовую погоню со шваброй за своей классной руководительницей, во время чего угрожал ее убить. Также помню, до конца не отдающего себе отчёта весельчака, на линейке демонстративно высморкавшегося в красное знамя. Этот отчаянный ученик не то что не любил родину или сомневался в справедливости коммунистического режима, просто он хотел как то выделаться и решил для этой цели использовать, как ему внушили педагоги, самый ценный школьный инвентарь. Не желая того, он слишком уж перестарался и этот легкомысленный поступок несовершеннолетнего был расценен как вражеский вызов правящему строю. Надо признать, он добился поставленной цели, у него действительно получилось прославится, про него долго говорили по всем школам, даже вроде где то в «Пионерской правде» написали, но оно ему дорогого стоило. Через несколько дней он бесследно пропал со школы, также, я его и на районе после не встречал.
Вполне логично, что дети, не поддающиеся влиянию кого-либо и которые вели себя, как им заблагорассудиться, в школе, на улице вели себя еще раскрепощений и многие прерывали своё обучение в этой школе благодаря своей бурной и насыщенной событиями внешкольной жизни. И так периодически, за ними в школу, подобно смерти с косой, приходил угрюмый седоволосый капитан из детской комнаты милиции. Он вместе с директором заходил в класс своей жертвы, ученик, понимал всё без лишних слов, в гробовой тишине, собирал свои пожитки и, в сопровождении капитана, навсегда покидал стены этого последнего пристанища «открытого типа» для трудных детей района. Но тот капитан был куда по милосердней смерти с косой, и уже через каких то пару лет, тот парень снова появлялся на районе. Но что внешне, что внутренне, этот подросток, увезенный в свое время из детства, был уже совсем другим человеком. За время отсутствия, некоторые его зубы успевали сгнить, он приобретал хриплый, прокуренный голос, кисти его рук были украшены небрежно набитыми наколками. А самое главное, произошедшее в нем изменение было то, что он уже навсегда и бесповоротно перевоплотился из мелкого непослушного и озорного хулигана в закоренелого преступника.
Не могу не вспомнить про одного персонажа, который регулярно под конец четверти затевал споры с классной руководительницей и когда не мог добиться желаемого результата путём дискуссии, залазил на подоконник и грозился выпрыгнуть вниз из окна. Он выдвигал класухе один и тот же ультиматум - немедленно выставить в его школьном табеле пятерки по всем предметам за четверть. Рассказывали, живущие по соседству ребята, на такие отчаянные поступки парня влиял его строгий, сильно пьющий отец. Когда батяня просыхал, он резко вспоминал про свой отцовский долг и начинал бурно интересоваться школьными успехами сына. Так как успехов замечено не было, он решил ремнем и палкой сделать из единственного сына вундеркинда. Но задействованный механизм вечно давал осечки и как я думаю, главная причина крылась все же на генном уровне. Сынок, как говорили одноклассники, вроде бы и старался, но, своими силами, больше тройки получить не мог.
И так, в очередной конец четверти, учительница, готовая к его выходкам, предварительно заняла оборонительную позицию возле окна и начала диктовать вслух заработанные им оценки. Оценки были как всегда плохие, если не сказать грубее. Надо отдать ему должное, парень не растерялся и мгновенно изменил свою тактику, для чего выбежал из класса и вместо подоконника забрался на лестничные перила в коридоре. Но то был явно не его день, буквально за несколько минут до этого, тётя Даша уборщица, тщательно протёрла перила тряпкой. И он, не сумев одолеть превратности судьбы, поскользнулся, и, потеряв равновесие, сорвался вниз с 3 этажа. Как ни странно, все обошлось без особых увечий. Он получил легкое сотрясение мозга, хотя врачи наверное ошиблись, так как сотрясать по ходу там было нечего. После благополучного выздоровления, было проведено внеочередное собрание педсовета. Мнение присутствующих кардинально расходились, провели голосование и, с перевесом в несколько голосов, отстояла свою позицию группа учителей, желающих ее перевести в школу для слабоумных. Другая группа педагогов считала его асоциальным элементом, представляющим опасность для общества и собиралась упрятать за решетку. Из двух зол выбрали меньшее и продолжил он свое обучение с врачами, хотя, пару поднятых вверх рук, и это были бы конвоиры. Но это еще спорный вопрос, что для него было лучше, а что хуже. С «желтой справкой» на руках тоже не особо легко социализироваться, хотя и тут есть свои плюсы, в армию точно не возьмут.
Внимательно присматриваясь к ученикам что младших, что старших классов, со временем я понял, почему в этой школе особо не придирались к учёбе. Если бы кто-то надумал здесь провести среднестатистическую оценку знаний, по ее результатам школа была бы мгновенно распущенна, что конечно никого бы не устроило. Администрация школы вовсе не претендовала и также не предпринималамалейшихпопыток заслужить гордоезвание образцовой в районе и вполнедовольствоваласьсвоим скромным положением самой паршивенькой не только в районе, а возможно и во всем городе. А куда там бороться за первенство, это же надо кого то было бы посылать на городские математические или литературные олимпиады, или, на крайний случай, иметь в запасе парочку видных на весь район активистов в пионерско-комсомольском движении. Насчет первого, с участием наших учеников в любого вида интеллектуальных состязаниях, над этим даже было смешно задумываться: я уверен и здешние учителя, выставленные вместо своих подопечных, с треском бы провалились. По поводу же идеологически подкованных подростков, взращенных в стенах этого учреждения, это тоже отпадало. Порядочного и послушного ребенка, здесь запросто могли в течении нескольких недель сделать аморальным типом, а вот насчет того, чтобы наоборот, из плохиша воспитали достойного ленинца, могу с уверенностью сказать: за время моего там обучения таких случаев зафиксировано не было.
На уроках ученики моего класса, полностью отстранившись от образовательного процесса, чтобы как то убить невыносимые 45 минут урока, занимались чем только угодно. У кого было тяготение к интеллектуальным развлечениям, играл в морской бой или крестики-нолики, детишки склонные к искусству, активно демонстрировали свои художественные навыки, обрисовывая парты и картинки в учебниках, кто дергал за косички девочек или просто спал, прикрывшись открытым учебником. Самые воинственные на уроках разрабатывали план, как на переменке в очередной раз «поставить на место» учеников параллельного класса. Так как у моих новых друзей напрочь отсутствовала оригинальность мышления и, соответственно, ничего сверхъестественного они не придумывали. Все сводилось к вылавливанию какого то с А класса в туалете или столовой и его банальном избиении. За эти мероприятия, мой класс регулярно наталкивался на множество неприятностей, однако учителя были бессильны как то нас отвлечь от этого ставшего вполне привычным развлечением.
Школа продолжала жить своей привычной, размеренной жизнью и как то, в один ничего не предвещающий день, произошло событие, всколыхнувшее всех до единого ёё учеников. Во второй четверти, в соседней школе осуществляли капитальный ремонт и учеников временно распределили по районным школам. И таким образом, парочку классов той школы достались нашей. Это событие до крайнего предела вывела из себя весь школьный коллектив и ученики дружно сплотившись, отчаянно встали на защиту своего суверенитета. Вспоминая драматические эпизоды из этой бескомпромиссной борьбы за право пребывать в этой школе, я приходил к мысли, что новоприбывшим было бы намного безопасней продолжать учебу на строительной площадке, сидя за партой в котловане, под безостановочно работающим над их головами краном. Мой класс даже на время забыл про существование А класса и полностью переключился на новоприбывших. На каждой переменке школьный коридор превращался в поле битвы. Новоприбывшие полностью были лишены возможности спокойно передвигаться по школе, сходить в туалет, а проникновение в столовую, для них превратилось просто в непосильную задачу. Как на любой войне, продовольственным запасам определялось особое, стратегическое значение и мы, вели войну по всем ёё правилам и осознавая важность этого ресурса, в столовой выставили круглосуточный патруль, состоящий из самых проверенных и надёжных бойцов, которые мужественно отсекали любую попытку пришельцев отведать во время перерыва пирожок с компотом. В этой партизанской войне с интервенцией принимали участие все без исключения старожилы. На наше всеобщее удивление, и образцовый А класс чересчур активно подключился к этой освободительной войне. Мы с восхищением наблюдали, как однажды парочка «ашэк» героически обороняла умывальник от, желающего хлебнуть оттуда водички интервента, кстати, старшего их на несколько лет и как оказалось, среди них тоже были хорошие и смелые ребята. Многих из моей компании даже начала мучить совесть и они подумывали, что частенько поступали не справедливо по отношению к ашкам. Но через три недели, всё также резко закончилось, как и началось, соседнюю школу отремонтировали и, соответственно, наши захватчики ретировались. Мы торжественно праздновали нашу победу и уже через пару дней, за не именем других врагов, вновь приступили изводить параллельный класс.
Я, с большим удивлением, анализировал изменения, произошедшие в моем характере и поведении. Буквально за пару месяцев я полностью покорился влиянию одноклассников и из скромного и застенчивого ребенка, превратился в отчаянного хулигана. Правда, выходя из стен школы, я снова перевоплощался в привычного добродушного парня. Продолжал быть вежливым и скромным со взрослыми, как и раньше, весь потея и задыхаясь, затаскивал на верхние этажи тяжеленные сумки соседок пенсионерок. Эти пенсионерки пронюхали про появления в доме воспитанного мальчика, с точностью до секунды изучили мой дневной график и ежедневно поджидали меня возле парадного с неподъемной массой тюками. Зачем же накупать столько много продуктов, если самостоятельно не можешь их донести?: недоумевал я, безропотно выполняя обязанности, как я был убеждён, истинного октябрёнка. Со временем, к бабушкам присоединились молодые мамы и мне добавилось работы с затаскиванием на верхние этажи их здоровенных, казалось сделанных из чистого чугуна, детских колясок. Для того чтобы выжить, я уповал лишь на одно, чтобы не дай бог, к нам в дом не заселили на последний этаж не ходящего инвалида.
Я продолжал как и раньше, краснеть и теряться когда ко мне по любому поводу обращались учителя. И это, кстати, всегда меня выручало во время учительских разборок. Регулярно, несколько раз в неделю моя компания, вся в сборе, вызывалась в кабинет директора. В отличии от своих одноклассников, я не держал руки в карманах и потом, после третьего замечания их с одолжением не вытаскивал от туда, не кривлялся и не перечил, когда, как обычно, нас в чём то обвиняли. Просто стоял подавленный с опущенной головой и внимательно выслушивал замечания директора, кивком головы демонстрируя согласие со всеми без исключения его высказываниями. Таким способом, совершенно несознательно, я умудрялся избегать значительных санкций и получать лишь незначительные предупреждения и записи в дневник. Весь мой внешний вид не подпадал под общепринятый типаж хулигана, к тому же ёщё из интеллигентной семьи, что работало безукоризненно и учителя были уверены, что я не причастен ко многим происшествиям, в которых фигурировал. Хотя, на самом деле, я всегда был самым активным образом причастен ко всем злодеяниям, инкриминированным моим товарищам.
Не смотря на то, что школа была очень уж либеральной, вскоре наш класс сумел и здесь выделиться и таким образом вызвать к себе ненависть педагогов всей школы. Классные руководители младших классов сообща начали бороться с нашим далеко не образцовым поведением, но казалось всё было тщетным. Моя компания, в своем образе жизни, мотивировалась специфической шкалой ценностей, которая шла в полный разрез с официальной. Но мы считали, можно даже сказать были убеждены, что всё делаем правильно и ни у кого не нашлось сил и возможностей переубедить нас в ином. Вечные упреки и попытки ставить в пример А класс, не имели никакого положительного результата и лишь навлекали очередную беду на тот класс. Но педагоги всё же нашли способ как нас присмирить. Как известно, в советских школах, в третьем классе учеников переводили из октябрят в пионеры. И как раз накануне этой торжественной, почти священной процедуры, наша классная руководительница, подбивая итог нашей успеваемости и поведения, заявила, с серьёзными нотками в голосе, что нас вообще не будут принимать в пионеры. Для ученика советской школы того времени услышать такое в свой адрес, было равносильно выслушиванию смертельного приговора. Не смотря на наше скажем не очень образцовое поведение, мы очень любили навязанных сверху кумиров и восхищались подвигами первых пионеров.Идеология умело обрабатывала мозги даже таким несознательным школьникам, которые учились в этой отстойной школе. В особенности, понятное дело, мы любили Ильича. Но любили его по очень простой причине, так как это любовь никак тебе не мешала и ни к чему не обязывала. И вообще мало кто над этим глубоко задумывался. Нам с ранних лет твердили, что хороший человек, еще и детей очень любил. А почему нам ему, взамен, не ответить тем же? Простая чистая любовь это одно, а вот жить, как нам внушали по ленински, никто из моих дружков не собирался. Также никому из моей компании и в голову не пришло бы доказывать свои искрение чувства к этому идолу самоотверженным трудом на очередном ленинском субботнике. Я даже в мыслях не мог себе представить Сеню или Серого, загребающих в поте лица граблями старые листья или собирающих на городских мусорниках металлолом или макулатуру во славу вечного Ильича.
Вездесущая пропаганда в то время работала совершенно и глубоко проникала в сознание всех детей независимо от их происхождения, умственного развития, интересов и увлечений. Мы, единодушно со всеми нашими ровесниками по всему СССР, с нетерпением ждали момента, когда значки октябрят сменим на красный галстук «кусочек красного знамени» – как нам любила повторять руководительница и готовились к нему. Так же как и все, мы хотели повторить подвиги первых пионеров и оставить свой вклад в легендарном пионерском движении.А как долго мы тренировались к самоотверженной беспощадной борьбе с классовыми врагами на учениках А класса. Мы осознавали, что кулака в наше время найти проблематично и недобитые фашисты уже в лесах не прячутся, но найти врагов советской власти, на которых можно будет вскоре применить свой богатый опыт борьбы, мы чувствовали нам не составит большого труда. И тогда, когда мы уже полностью подготовились к ответственному торжеству, всё так резко оборвалось. Нас просто отказались принимать в ряды пионеров. Жизнь для нас потеряла всякий смысл. Такого коварного удара в спину, мы не ожидали даже от наших ненавистных учителей. Но через несколько дней, когда мы уже были полностью убиты горем, классная руководительница вселила нам маленькую надежду, заявив, что если мы исправимся, то может быть она изменит своё решение. Первый заход приема для самых – самых, мы в любом случае пропустили, ( мы на него особо и не рассчитывали ) правда еще существовал второй и третий и нам дали шанс ими воспользоваться. Эта надежда вернула нас к жизни, весь наш класс искренне поклялся исправиться и тотчас к этому преступил. И действительно ребята принялись более-менее учиться, многие начали ходить в школу с учебниками, перестали выражаться матом в общественных местах и некоторые даже бросили курить. На переменках мы начали вести себя подобно монахам самого аскетического ордена, давшим обет на все что только можно мирское. Ни беганья, ни криков ни хамства ни грубости от нас в те дни не дождешься, просто ходили себе безмолвно по кругу подобно привидениям. Всё вроде бы проходило гладко, но самое трудное в этом исправительном процессе было выносить учеников 3-А класса, уже наряженных в красные галстуки. Это была действительная мука видеть ухмыляющееся ненавистные морды, на шеях которых красовались желанные алые повязки. Они быстро просекли, что мы, ни при каких обстоятельствах, не будем применять по отношению к ним агрессию и принялись в открытую нас высмеивать. А мы просто скрипели зубами от злости так как, в ответ, ничего не могли предпринять.
Так прошёл целый месяц такой кошмарной жизни и наступил долгожданный момент. Комиссия, созданная из учителей младших классов, зачитала свой вердикт о помиловании, что означало, что нас допустили к приему. У меня просто не найдется таких слов, чтобы более-менее достоверно описать радость, захлестнувшую в ту минуту ребят моего класса. Мы были готовы в тот момент стянуть всех этих учителей со стульев и, в благодарность за положительное решение, до утра подкидывать их в воздух. Ко всему, нам объявили день, когда нас поведут в музей Ленина на это сакральное мероприятие. Я очень боялся что ёщё что то может изменится и они в очередной раз передумают. Чтобы убедить их в том, что я окончательно созрел для этой ответственной процедуры, я решил выучить на память стишок про Ленина и предположил, если они вдруг откажутся, я расскажу свой стишок и их сердца размякнут. Выбранный мною стишок вроде был простой и туповатый, как в принципе и всё идеологическое творчество, но в голову почему то не лез. Тогда я выписал стишок на листочек бумаги, после чего его красиво оформил серпами с молотами и звёздами и подумывал на торжестве зачитать стишок вслух.
И вот наступил долгожданный день, когда наш класс должны были вести в музей Ленина на это поистине ответственейшее событие в жизни советского ученика. Правда администрация школы, в последний момент, решила упростить процедуру и торжественное мероприятие было перенесено из центрального музея в близлежащий сквер, к памятнику мужественного пролетария. Это нововведение, должен сказать, внесло немалое разочарование в наше праздничное настроение. Его можно сравнить разве что с чувствами невесты, месяц готовившейся к свадьбе и которой, в день свадьбы, неожиданно заявили, что торжественный ритуал будет проходить не в центральном загсе как предполагалось, а в соседней подворотне. Также, откровенно говоря, этот памятник не очень симпатизировал местной молодежи. Это была копия памятника взбунтовавшемуся рабочему, который стоял на Красной Пресне в Москве. Памятник был воздвигнут в откровенно непристойной форме и представлял из себя согнутого в позе работягу, мертвой хваткой вцепившегося обеими руками в громадный булыжник. И понятное дело, что мало кто хотел, чтобы одно из самих торжественных событий в его жизни, происходило на фоне стоящего раком мужика, пусть даже и каменного.
Ни праздничных декораций, ни каких то цветов и разноцветных шариков, всё было упущено, единственное, что отличало это мероприятие от очередной продлёнки - это пару представителей из районного пионерского руководства и зевающий старшеклассник со знаменем в руке. К нашему торжеству были также прикреплены неблагополучные ученики соседних школ района. Из них особенно выделялся неопрятно одетый дебильно - добродушного вида толстячок, которому, в соответствии с его возрастом, давно уже полагался комсомольский значок. Изверги, это надо же так долго мучить человека: мысленно осудил я его бессердечных наставников. Так как мы все были третьесортными кандидатами, торжественная часть была сокращенна до минимума и длилась не более 15-20 минут. На собрании не нашлось ни единого желающего выслушивать мой стишок. Я ходил от одного руководителя к другому, но они, на мою просьбу предоставить мне эфирное время, отвечали в один голос: потом, позже, подожди еще чуть чуть, что на самом деле означало, никто меня слушать не собирался. Прозвучало пару громких заезженных фраз от какого-то, подошедшего в последнюю минуту, чиновника из РАИНО, по окончанию которых, наш пионервожатый начал торжественно нам завязывать на шее красные галстуки. Во время этого действия, все официальные представители, начали потихоньку пропадать, а за ними вслед исчез и знаменосец. Через несколько минут, уже ничего не напоминало о таком важном событии, совсем недавно произошедшем в этом сквере.
Не смотря на все попытки администрации испортить нам праздник, он всё же получился. Все до единого испытывали неописуемую радость от того, что галстук наконец то гордо висел на шее. Радовались мы как минимум по двум причинам: первая основная – конечно из за самого приема в пионеры, а вторая, что наконец то нам можно будет вернуться к привычному способу жизни: выражаться любимыми фразами, не делать домашнее задание и конечно самое главное, Варфоломеевская ночь у 3-А класса не за горами. И действительно, после того как мы были зачислены в пионеры, мы продолжили вести свой, ставший обыденным, образ жизни. Нас конечно пугали, что могут исключить из пионеров, это конечно звучало угрожающе, но не настолько, чтобы предпринимать какие то реальные шаги к исправлению.
Пришла ранняя весна, начал таять зимний снег и деревья покрываться почками. В небе засияло яркое солнце, в воздухе запахло одурманивающей свежестью и школьные занятия превратились в невыносимую муку. Эти погодные изменения сильно повлияли на моих друзей и они начали регулярно срываться с занятий. Я же, для себя считал невероятной дерзостью, прогуливать уроки и долго не мог решиться на такой отчаянный поступок. Правда я сам, с каждым новым наступившим весенним днём, всё труднее и труднее переносил манящий запах весны и однажды всё же не выдержал и дал своё согласие на очередную самоволку. Мы дождались пока класуха вышла из комнаты, быстро собрали свои вещи и спустились в вестибюль. C большим трудом прокрались сквозь дежурного учителя, отвлёкшегося от своих прямых обязанностей заигрыванием на входе здания с молоденькой практиканткой, и вырвались наружу. С первых же секунд, очутившись в не власти школы, я оценил, какая же она прекрасная эта свобода! А как же приятно самому себе подарить свободу! Бесспорно - это самое дорогое, что может быть у человека, я так был счастлив в тот момент, что даже не задумывался о возможных последствиях. Интересно, а какие же чувства захлестывали Эдмона Дантеса, когда он все таки вырвался со своей камеры через тринадцать лет – пришла мне в голову мысль? Нет, лучше этого никогда на себе не испытывать, немного расстроившись, я резко прервал свои размышления на эту тему.
Мы бродили по пустынным улочкам района, держа путь в популярнейшее место, притягивающее моих друзей как магнит - Житний рынок. Зайдя на рынок, наша компания расположились неподалёку от прилавка, засыпанного горами жареных семечек. Я начал доставать мелочь из карманов и подчитывать имеющуюся в наличии сумму, чем вызвал смех моих компаньонов. Как я понял позже, покупать семечки никто не собирался. «Нормальные пацаны на Подоле семечки не покупают!»: объяснил мне Серый. У них была своя, наработанная до мелочей схема, как их добывать без денег и вскоре они мне ёё продемонстрировали. Сеня и Пень расположились напротив продавца и, с озадаченными лицами, начали распробовать разные сорта семян. В это время появился Серый, и своим странным поведением стремился отвлечь на себя внимание продавца. Cтоящим возле прилавка ребятам, на доли секунды убранного взгляда продавщицы от товара, вполне хватило для того, чтобы, резкими движениями рук, доверху набить свои карманы семечками. Продавцы Подольского рынка знали про здешние нравы молодёжи и всегда держали наготове длинные деревянные палки. И когда того требовалось, без особых раздумий, пускали их в ход, гася со всей силы по спинам и головам здешних воровитых детишек. Моя роль в этой операции была очень скромной, я был простым наблюдателем или, как мне объяснил Серый, «стоял на шухере». Хотя я до конца так и не понял, что должен буду делать, когда начнется этот самый шухер. Когда мои друзья, стремя голову, побежали к заднему выходу с базара, я, решив, что шухер начался, по инерции побежал за ними. Мы, не оглядываясь по сторонам, выбежали с базара под аккомпанемент диких воплей и проклятий десятка продавщиц. Летя за ними, я думал только об одном, лишь бы моя мама не решила в это время посетить базар для покупки своим детям свежих фруктов или овощей.
Мы забежали в открытые ворота Флоровского монастыря и промчались мимо наряженных в черные мантии монашек. Монашки, посмотрев на нас, начали оживленно креститься и шептать что-то себе под нос.Не снижая скорости, мы направились на горку и остановились только на ёё вершине, где располагалось древнее кладбище.Ребята повесили свои школьные рюкзаки на ржавый, искореженный крест, как будто это была обычная вешалка и, немного отдышавшись, уселись на перевернутый надгробный камень. На нем они приступили делить свою добычу. Откашлявшись после скоростного бега с препятствиями, иногда переходящего в настоящий альпинизм и, придя немного в себя, я, анализируя содеянное, промолвил с негодованием: «это же воровство!» На что мои одноклассники дружно рассмеялись. Серый ответил на мою ремарку: «воровство это когда лазят по карманам в троллейбусах или квартирам, а это так себе, ничего особенного!» Самое поразительное для меня в его ответе было то, что, как я понял, он совершенно не осуждал названные им воровские специализации и чувствовалось, относится к ним с немалым почтением.
«А что эти молдаване понаехали и парят вонючие семечки по 20 копеек за стакан это не воровство?»: встрял в разговор Пень. Я понял, что начинать читать здесь морали бессмысленно и чтобы не показаться смешным и глупым, просто замолчал. Серый в конце злобно добавил: «не хочешь не бери!» Через пару минут раздумий, я все же набрал жменьку семечек и, без каких либо сомнений совести, приступил их щелкать.
«Вот апельсины или гранаты утянуть это сила!»»: промолвил Пень.
«Не, я после того как этот зверь меня чуть ли не убил даже боюсь пройти рядом его лотка. Вот выросту я ему всё вспомню!»: озлоблённо вставил Серый.
«Не к банабакам лучше не соваться, забьют насмерть за пустяк»: задумчиво заметил Сеня, раскуривая подобранный у входа на базар бычок с оранжевым фильтром.
Сознательно разбить мячом стекло в туалете или дать пару пеньков парню с параллельного класса, с этим я тогда уже как то смирился, но заниматься открытым воровством, это уже переходило все границы дозволенного: думал про себя я. Но как ни странно, я продолжал щелкать семечки под умиротворённое щебетание прилетевших после зимовки птичек и на душе чувствовал полное спокойствие.
Вследствие приложенных титанических усилий Сеней, бычок, в конце концов, задымил и когда ребята пустили его по кругу я, тогда будучи еще не курящим, чтобы не провонять вещи табаком, отошёл в сторону. Я остановился возле обрыва и всматривался вниз с горы на мой новый район. С того места весь Подол просматривался как на ладони. Я посмотрел на здание школы, беспечно играющих в волейбол детей на школьном дворе, нашёл крышу своего нового дома. Я всматривался сверху на старинные улочки, блестящие на солнце позолоченные купола церквей с крестами, которые довольно своеобразно сочетались с, висящими на крышах домов красного цвета плакатами, с лозунгами « слава КПСС» и «21 съезд КПСС - в жизнь». Особенностью этого района для меня были медленно ездящие красно-желтые трамвайчики, невыносимые грохочущие звуки от которых доносились даже до верхушки горы. В первые месяцы переезда я, из-за них, не мог заснуть до часу ночи. Также, с другой стороны, на уровне верхушки горы, располагался мой бывший район. Такие же с первого взгляда старенькие улицы и здания, такие же вроде бы и люди, никаких особых различий, если конечно посмотреть со стороны, однако, если поучаствовать во внутренней жизни этих районов, понимаешь, как всё на самом деле разнилось.
С каждым последующим проведённым вместе с моими друзьями месяцем, я все больше и больше подпадал под их влияние и уже через полгода практически ничем от них не отличался. Я научился как они выражаться, я думал как они, смотрел на жизнь их взглядами и вел себя так, как в их социуме считалось правильно. В разговорах с мамой я начал тщательно контролировать свою речь, внимательно прорабатывая в мозгу, какими впечатлениями о проведенном дне с ней можно делиться. Я понимал, что многое нужно упускать, что то дофантазировать, а большинство просто врать. Вранье - это то качество, которое я однозначно приобрёл именно в этой школе и в последствии, просто уже не мог без него обходится. На любой простейший вопрос мамы, у меня теперь было, по меньшей мере, несколько вариантов ответа.
Меня ребята научили, как при помощи лезвия затирать написанные жирным шрифтом красными чернилами замечания в дневнике, как дорисовывать двойке хвостик, в результате чего получалась пятёрка. Но я это всё делал из добрых побуждений, чтобы никоем образом не расстроить мать.
И так подходил к концу учебный год. Учителя были заняты подведением итогов года и определяли, кого из своих подопечных выгонять, а кого оставлять на второй год. И нужно же было мне засветится в столь ответственный момент, когда даже самые отчаянные хулиганы школы старались вести себя ниже травы тише воды. Это случилась, когда актив нашего класса проводил внеочередную внутреннюю чистку. Кабан подозревался в тяжелейшем преступлении, воровстве у своих. Федя вместе с двумя девочками, добровольно вызвавшимися на роль понятых, провёл обыск его личных вещей и из потайного кармана ранца прилюдно вытащил пропавшую у меня вещь. Кабан был единогласно признан виновным и приговорен к публичной экзекуции. И я, как основной пострадавший от его криминальной деятельности, был назначен его палачом. Пень и Сеня подхватили Кабана сзади за руки, а я спереди бил его в живот. И в момент, когда я наносил очередной удар из десяти назначенных трибуналом, в комнату зашли две учительницы. Они оказались невольными свидетелями, как для них, очень жестокого зрелища.
- Он же сейчас его убьет! - воскликнула испуганным голосом класуха и, в волнении, выронила из рук журнал. Она быстро подбежала к нам и освободила из цепких рук моих друзей Кабана. Потом она остервенело схватила меня за шиворот и, приговаривая всякие гадости, трясла дрожащими от злости руками. Самое неприятное в этой ситуации для меня было то, что она еще ко всему решила, что я наносил удар не в живот, а в пах. Я как-то сразу догадался, к чему это все приведет и мне стало искренне за себя обидно, так как его били не просто так, а за украденную у меня шариковую ручку, причём иностранного производства. Но я понял, что начать объяснять что-то, тем более оправдываться, было уже ни к чему.
И так учёба в этой школе для меня превратилась в ежедневную травлю. Класуха растрепала всей школе, что застала меня за избиением связанного мальчика и бьющим его не куда то там, а точно туда… И в течении всего школьного дня, я ловил презрительные взгляды педагогов, которые смотрели на меня как на раскрытого серийного маньяка. Класуха никак не могла угомониться, что она наконец то раскусила меня и осознала моё истинное лицо. Она меня возвела в роль зачинщика и организатора всех беспорядков, учинённых моим классом и, с упоением, вспоминала счастливые добрые дни, до того момента, когда я переступил порог ёё класса.
«Вот по истину точно сказали: в тихом омуте черти водятся!»: любила она мне приговорить, махая перед лицом кистью с вытянутым указательным пальцем. И так я, благодаря ёё бурной фантазии, из простого исполнителя воли коллектива, превратился в изощренного, умело замаскированного преступного лидера, который смог меньше чем за год развратить и сбить с правильного пути целый коллектив добродушных и порядочных мальчиков. «Неужели это всё про меня?»: удивлялся я, выслушивая ёё очередные бредни. На самом же деле, за все время учебы в этой школе, я ни разу не проявил каких то лидерских качеств, всё было с точностью наоборот, придя в этот коллектив, я потерял своё лицо и просто, не сопротивляясь, плыл по течению. Если бы попал в А класс, конечно я был бы немного другим. Но кто этому сейчас поверит и вообще кому это было надо, класуха нашла, как была убеждена, виновника всех ее бед, и ёё, всем своим нутром жаждущую скорейшего восстановления справедливости, на этом пути уже невозможно было остановить.
Каждый день меня таскали на какие то собрания педсовета, в кабинет директора, где поддавали открытой критике и обливали грязью. После, видно перед тем посоветовавшись со своими коллегами по поводу моей дальнейшей судьбы, она поставила мне ультиматум: если я не настою на том, чтобы родители добровольно забрали меня в другую школу, она направит меня в школу для слабоумных, где как она говорила, мне и место. Я знал, что там учиться будет легче и спокойней, но внутренний голос мне подсказывал, мне надо, по возможности, как-то избежать этой участи.
И я начал обрабатывать родителей, уговаривая их забрать меня в другую школу. Правда существовала небольшая проблема, после этой школы, по доброй воле, меня бы уже точно не взяли ни в одну среднюю школу в нашем городе. Мама, трезво оценивая ситуацию, согласилась, что надо меня забирать из той школы, она сама была не совсем довольна их обучением, так как трудно было скрыть тот факт, что я очень уж слабенько там развивался. Мама вскоре разработала и благополучно осуществила не очень легкий, но единственный выход из этой сложной ситуации. Она устроилась на роботу в школу и, использовав появившийся блат, договорилась о моем туда переводе.
«Со следующего года будешь под моим присмотром!»: она заявила мне. Я еще тогда не знал, как на это реагировать: радоваться или расстраиваться. На всё про всё ушло пару недель, мне дали доучиться до конца учебного года и я, с неоднозначными чувствами, распрощался с этим довольно своеобразным учебным заведением.