5
5
Из Тулы мы прямиком направились в Запорожье, где жила наша родная бабушка по маминой линии. Город гордых сталеваров был не лучшим местом для проведения летних каникул и мои родители его использовали исключительно как временное вынужденное место дислокации, до тех пор, пока не найдут нам другое пристанище, более подходящие для нормального проживания человека. В первые же дни моего пребывания в Запорожье, я ощутил невероятное счастье от того, что я здесь не родился и нахожусь временно как гость. Я в то время еще не знал такого слова экология, но нехватка этого компонента в городе ощущалось на каждом шагу. Самый большой дискомфорт мне доставляли серые заводские тучи, плотно нависающие над Запорожьем, и не дающие единого шанса пробиться солнечному свету. Также в воздухе постоянно стоял невыносимый едкий запах гари, к которому невозможно было привыкнуть. Единственное преимущество перед Киевом было пожалуй то, что городские улицы каждое утро вылизывали орды дворников. Видно таким способом, местные власти хотели хоть как то отвлечь мысли горожан от невероятной загрязненности города. После деревенского отдыха, складывалась впечатление, что нас привезли на другую планету, на которой недавно закончилась атомная война, во время которой выжили исключительно киборги. За киборгов мы с братом в первое время принимали местных жителей мужского пола, выделяющихся лицами закоптевшего серого цвета. Они резко наполняли город после шести часов вечера и безмолвно, с опущенными головами, цепочкой шагали в сторону своих жилищ. Город был своеобразным во всем, это особенно касалось специфической застройки. Его можно смело назвать городом одной улицы или, точнее, одного проспекта названым в честь Ленина. Проспект начинался на железнодорожном вокзале и, в конце, упирался в площадь имени Ленина, за которой располагалась гордостью страны – гидроэлектростанция Днепрогэс, носившая имя того же самого Ленина. Такая тавтология в названиях в те времена никого не удивляла, так как встречалась сплошь и рядом. И чем значительней был город, тем чаще там можно было встретить объекты, названые в честь одноименного героя октябрьской революции. Единственным преимуществом такого расположения города было то, что здесь невозможно было потеряться, либо заблудится. Это необычайное удобство для иногородних никогда не оценят по достоинству, так как я, больше чем уверен, что Запорожью никогда не будут угрожать набеги иностранных туристов. Вдоль этого проспекта размещались жилые дома, построенные в основном в эпоху Сталина, это помпезные пятиэтажные дома 30-х и 50-х годов, очень напомнившие мне родной Крещатик. В глубь город практически не расширялся и вся жизнь горожан была связана с этим одним проспектом. Если только задуматься, вся жизнь почти одного миллиона людей протекает на одной улице! По этому проспекту их везли с роддома домой, по нему они шагали в школу, потом подростками шли на танцы, где встречали спутников жизни, проводили свадьбы и проводы в армию, ездили на роботу на родной Запорожсталь. И в конце концов, по нему же их везли в последний путь на городское кладбище.
В троллейбусах, маршрут которых был проложен через эту длиннющую улицу, все поголовно друг друга знали. Они с удивлением рассматривали нас с братом и у меня в троллейбусе возникало такое неприятное ощущение, как будто я, без приглашения, зашёл к кому-то в гости.
Бабушка жила в самом центре города, или точнее сказать, по середине проспекта, где была довольно неплохо развита инфраструктура. По крайней мере, здесь было сосредоточено всё что нам с братом требовалось: несколько кинотеатров, ларьки с мороженым и детские кафе, где делали молочные коктейли. Мы, надо сказать, за время пребывания в деревне, сильно истосковались за городской пищей и вообще городским способом жизни. И в день прибытия, приступили быстро наверстывать упущенное. Мы поедали в день до 10 пачек мороженого и ходили в кино по два - три раза на день. Кстати, что я точно помню, в советское время было всегда доступно - это кинотеатр, особенно детские утренние сеансы и мороженое и одного рубля на ребёнка, вполне хватало на целый день. Перечисленных мною развлечений оказалось вполне достаточно для того, чтобы мы с братом первое время чувствовали себя полностью удовлетворёнными и хоть как то отвлекались от влияния угрюмого, неприветливого города.
Как таковых, общепринятых исторических памятников в Запорожье не существовало. Город, с момента своего основания во времена российской империи, планировался как промышленный, таковым и дошёл до наших дней. Соответственно, главными достопримечательностями Запорожья считались промышленные монстры, размещенные вдоль города. Проезжая через проспект, можно было вдали разглядеть серые строения заводов, с сотнями гигантских труб, безостановочно выпускающих в небо клубы бело-серого дыма. На этих металлургических заводах трудилось практически все взрослое население города, производя всемирно известную сталь. Не смотря на то, что мы с братом осознавали, какой значительный вклад вносят эти индустриальные гиганты в оборонную промышленность нашей родины, давая возможность бесперебойно производить тысячи танков, самолётов и эсминцев, обеспечивающих наше мирное бытие, ни у кого из нас ни возникло малейшего желания осматривать эти заводы вблизи.
Традиционно, гордостью не то что города, а всей необъятной страны советов считался Днепрогэс. Местные, почему то, этот шедевр инженерного искусства, единственное место, которым хоть как-то можно было заинтересовать приезжих, пренебрежительно называли просто дамба или плотина. Лучше всего гидростанция просматривалось с площади. На этой центральной площади, которая возвышалась над Днепром, стоял памятник Ильичу, который протягивал правую руку в сторону плотины, с таким видом, что казалось он хочет сказать: «Умеем же строить когда захотим». И с ним нельзя было не согласиться. Действительно, трудно было даже себе представить как в 30 годы, используя грубый ручной труд и примитивнейшую технику, в основном состоящую из лопат и деревянных тележек, людям удалось перекрыть величественный Днепр. Если бы еще столетие назад, кто-то просто бы вслух выразил мысль о возможности реализации такого проекта, его бы приняли за сумасшедшего. Однако это всё же свершилось в начале 20 столетия. Со смотровой площадки Днепрогэс представал во всей своей красе, хотя я бы это красотой не называл, у меня он вызвал своеобразные ассоциации: громадная уродливая бетонная дамба, нагло и бесцеремонно преграждающая самую большую реку Украины. Как будто задачей дамбы было не только обеспечить электричеством город и заводы, а еще и унизить гордый Днепр, посеять сомнение в его величие и одновременно наплевать на его историческое значение для всех украинцев. Создавалось такое впечатление, что плеяда советских инженеров хотела своим техническим произведением заявить всем украинцам: какой там бескрайний этот ваш Днепр, мы, без особых проблем, перекрыли его русло, а если посчитаем нужным, то вообще высушим!
С этой площади также просматривалась действительная историческаядостопримечательность округи, остров Хортица - колыбель украинского казачества. Немногое, что осталось от былой славы острова, это пару ржавых пушек, небрежно валявшихся на земле, с десяток сарматских каменных баб и несколько разломанных казацких надмогильных крестов. Остров имеет крутые высокие скалистые берега, строго смотрящие на левый берег Украины. С середины Днепра, над безустанно бурлящей водой, выступают верхушки подводных скал белого цвета. Достаточно одного взгляда на это пучину для того чтобы понять, каким рискованным предприятием было путешествие через эту часть реки. Природные условия создавали непреодолимые трудности для пилигримов и торговцев, желающих преодолеть путь от Чёрного моря в Киев, или в обратном направлении. И не удивительно, почему свободные казаки выбрали именно это место для своего пристанища. Элементарные оборонительные сооружения, состоящие в основном из деревянного частокола и присущее казакам мужество, позволили получить им безграничный контроль над Днепровскими порогами, через которые издавна проходили торговые маршруты и, в целом, осуществлялась связь восточного мира с западом. Как только казаки обосновались на Хортице, бесчисленные орды татар, до этого бесчинствующие и чувствовавшие себя полноправными хозяевами на окраинах Речи Посполитой, во избежание военных стычек в невыгодных для себя условиях, начали обходить остров стороной.
Через неделю или две, я точно не помню, наши родители приготовили для нас новое временное пристанище. Мама специально для этого устроилась воспитателем в пионерский лагерь на Чёрном море. Мы, с большим удовольствием, покинули Запорожье и переехали в город Скадовск. Рассматривая из окна автобуса жалкие мазанки на улицах Скадовска, я поражался наглостью человека, обозвавшего эту глухую деревню городом. Здесь я впервые вживую увидел настоящее море. В первый же раз придя на берег, я сразу подметил, что мои представления о море, которые сформировались под влиянием приключенческих книжек и художественных фильмов, были сильно идеализированными. Первое, что разочаровало меня до глубины души - это жуткие бетонные волнорезы, установленные на морском побережье через каждые 50 метров. Я даже не мог представить, что можно еще сделать такого, чтобы так сильно изуродовать море. Тогда я решил не оглядывается по сторонам и смотреть только вдаль на бескрайние просторы Черного моря. Однако, по настоящему наслаждаться бескрайностью моря мне сильно помешали ребятишки, беззаботно гулявшие по пояс в воде в двухсот-трехсот метрах от берега. Но как я узнал позже, это еще был не придел, глубина примерно полметра растягивалась чуть ли не на километр вглубь. Плаванье на глубине, на которой можно спокойно ходить пешком, не воспринималось плаваньем как таковым, в нелюбимых мною детских лягушатниках и то, в некоторых местах, глубина была по больше. Зайдя в первый раз в море, я сразу принялся дегустировать воду, она оказалась соленой на вкус и последняя моя надежда, что это всё таки не настоящее море, растворилась в воздухе. В тот день стояла несносная жара и я полностью увлёкся кувырканием в воде и уже понемногу начал отвлекаться от неприятных мыслей. Внезапно, я очутился в окружении армады медуз. Эта часть Чёрного моря оказалась каким то заповедником этого вида живности. Я насчитывал десятки видов белого, розового и голубого цветов. Они очень разнились между собой, одни были маленькими с шляпками несколько миллиметров в диаметре, другие чуть ли не полуметровые с громадными щупальцами. Как мне рассказывали очевидцы, медузы жалятся как крапива и я решил тотчас проверить их слова на деле. Я выловил самую большую, слизкую медузу и бросил ёё на спину ничего не подозревающего брата. Его болезненный крик подтвердил гипотезу о том, что они действительно жалятся. И так мы с братом полчаса бросались друг в друга медузами, после чего еще несколько дней страдали от полученных ожогов. Кроме медуз в здешнем море проживало множество других малоприятных существ. Заходя в воду, я чувствовал, что меня что то постоянно колит в ноги, я долго не мог понять что это такое, но однажды внимательно присмотревшись, я разглядел стаи креветок, которых спокойно можно было ловить голыми руками. Несмотря на очевидную переэксплуатацию этого участка моря расположенными вдоль всего побережья пионерскими лагерями и пансионатами, здешнее море было буквально переполнено разнообразными морскими обитателями. И эта живность привлекала отнюдь не только моё внимание. Пионеры, уже со старших смен, с озадаченными лицами в головных уборах, сделанных из газет, днями напролёт бороздили море вдоль и поперёк. Они, вооружившись сачками, собственноручно сплетёнными сетками, или просто целлофановыми пакетами, вылавливали всё что только попадалось под руку. Здешние ребята были невероятно предприимчивые, в отличие от деревенских, они не ставили себе цель просто замучить несчастное животное и ничего из улова не выбрасывалось. Креветки и рыба шли на приготовление пищи, мелких крабов, рыбу иглу и морских коньков сушили, потом обрабатывали лаком и изготавливали сувениры, которые продавали новоприбывшим. Не дай бог хозяину морей Нептуну попасть в сети этих целеустремлённых пионеров, ни что ему не помогло бы избежать участи других морских животных. Я больше чем уверен, он был бы тотчас бальзамирован и выставлен на продажу за кругленькую сумму на местном рынке.
У меня остались неоднозначные воспоминания от, часто воспеваемой в песнях и фильмах, пионерской жизни в лагерях отдыха. Многое казалось здесь интересным, не скрою, бывало здесь иногда и весело, но в основном, я чувствовал себя тут не в своей тарелке. Что я могу с уверенностью сказать, намного интересней было наблюдать за жизнью пионеров в художественных фильмах, чем принимать в ней активное участие. Первое, что меня начало донимать - это здешние условия проживания. Они полностью были лишены элементарного комфорта и это заведение больше походило на школу выживания, чем на базу отдыха. С первых же дней прибытия, мне необычайно трудно было привыкнуть к распорядку дня, который, я уверен, был с точностью перекопирован с армейского. И если не протеже нашей мамы, мы бы с братом, уже на следующий день, были бы отправлены домой за регулярные нарушения режима, которые мы делали без малейшего злого умысла.
Ежедневные будни пионера в этом лагере протекали приблизительно таким образом. В 6 утра нас будил звонкий звук горна. Мы все дружно просыпались, чистили зубы и шли на общую зарядку, проводившуюся на берегу моря. Зарядка заканчивалась купанием в море - ровно один заплыв до буйков и обратно. Кто не успел выплыть до второго свистка вожатого, лишался права купаться днём. Потом все дружным строем шагали в столовую на завтрак. В долю секунды, возле окошка, из которого выдавали пайку, формировалась хаотичная очередь, состоящая из обезумевших от запаха пищи пионеров. Ребята в очереди вели себя так, как будто не ели месяц и раздача провианта со стороны походила на штурм крепости. Близкие друзья, соседи по койкам, товарищи по игре, даже дальние родственники, как будто под действием колдовских чар, в момент превращались в непримиримых врагов и вступали в бескомпромиссную борьбу друг с другом. Пионеры готовы были поставить на кон свое здоровье, разорвать в клочья одежду, с одной лишь целью - побыстрее получить желанную пайку. Но при получении пищи, проблемы еще далеко не заканчивались, многие по дороге к столу, в этой толкучке половину содержимого рассыпали на пол. Если в этой суматохе ты забыл взять хлеб или столовые приборы, крайне не советовалось оставлять пайку на столе без присмотра. В противном случае, самые ценные ингредиенты - это котлета или сосиска, забиралась проходящим мимо пионером, компот выпивался, а в суп, оставленный без присмотра, обычно плевали. И вернувшись обратно с вилкой и ложкой ты мог заметить, что они уже тебе не понадобятся. Я всегда удивлялся этому безумному ажиотажу, так как дефицита в пищи не существовало и каждому пионеру полагалась своя пайка. Также выделялось предостаточно времени на поглощение пищи. Чтобы избежать бессмысленных проблем, я несколько минут стоял в сторонке и когда толпа рассасывалась, без каких либо трудностей, получал именную порцию. После завтрака, кто сытый и довольный, кто переевший и счастливый, а многие голодные, плелись на слёт пионеров. Слёт проводили в специально отведенном для этого месте, декорированным громадным портретом Ленина, также там стены были расписаны лозунгами, призывающими к миру во всём мире и прославляющими счастливое детство советских пионеров. На этом слете каждый нёс какую то чепуху, типа как он любит партию и обсуждали нелёгкую жизнь наших ровесников, проживающих в Африке и империалистических странах. После чего, все дружно исполняли известное «Взвейся кострами синие ночи» и, построившись в одну шеренгу, опять шли на море. В этот раз уже можно было купаться 10 минут, однако существовало одно неприятное правило: вышедший из воды последним, на следующий день, вместо купания, занимался уборкой территории лагеря. Вообще в лагере дисциплина была очень строгая, три замечания от вожатого - собирай вещички и готовься к отправке домой, ко всему, заплаченные деньги родителям не возвращались. Не смотря на широко декларированную социальную политику государства, детские путёвки на черноморское побережье стоили совсем не дешево и были практически не доступны для сельских слоёв населения. Ко всему, они всегда были в дефиците, что сулило родителям дополнительными расходами. И проштрафившиеся детки, чётко понимая, что их ждёт дома от родных, ожидавших их приезда никак ни раньше, чем через две – три недели, старались дела до последнего предупреждения не доводить. И так злостный хулиган, получивший два замечания, представив в уме тёплую встречу родного отца, нетерпеливо ожидающего своего чада на перроне вокзала в спущенных штанах с кожаным ремнём в правой руке, автоматически становился пай мальчиком.Он начинал навязчиво предлагать свои услуги администрации лагеря, вызывался добровольцем на уборочные и другие малоприятные мероприятия. Он даже готов был днями напролёт драить сортиры и полностью отказаться от морских процедур, лишь бы не увидеть родного папку раньше времени.
В 2 часа подавали обед, это был самый опасный вид принятия пищи, так как на обед подавали первое горячее жидкое блюдо и пару человек, ежедневно, во время раздачи ошпаривались этим супом.После обеда все шли на тихий час. Время тихого часа пионеры в основном использовали для тихого поедания под одеялами родительских передачек. У кого конечно она была. Из за того, что в лагере не было возможности хранить передачку, пионеры ёё оприходовали, тотчас как получали на руки. Точнее сказать, место для хранения имущества было предостаточно, у каждого пионера была личная тумбочка и шкафчик. Однако активно пользоваться ими крайне не рекомендовалась, так как оставленное без присмотра что то более менее ценное в этой тумбочке или шкафу, мгновенно исчезало. И не удивительно, что посылка, состоящая из нескольких килограммов конфет, палки сухой колбасы и пару кило экзотических фруктов, съедалась в сухомятку одним пионером за один раз или точнее, за один совсем не тихий час. Счастливый обладатель посылки удобно располагался на своей койке, плотно закутывался под одеяло, из под которого доносилось громкое чавканье, вызывающие обильное слюноотделение у соседей по палате. Самые проворные пионеры кружились вокруг этой койки и, взглядами голодных грифов, следили за каждым телодвижением под простынкой. И только когда хозяин посылки чувствовал, что еще одна съеденная им конфета повлечёт за собой госпитализацию, он, подобно льву, вдоволь насытившемуся тушей убитой лани, давал знак молодым членам прайда, разрешая приступать к трапезе. Пионеры тотчас набрасывались на то немногое, что осталось на царском столе и любой схваченный предмет, не рассматривая, мгновенно забрасывали в глотку. Любое замешательство в этой экстремальной ситуации могло стать фатальным и конфеты зачастую проглатывались пионерами прямо в фантиках, колбаса в целлофановой обертке.
После тихого часа, опять 10 минутное купание и потом все расходились по интересам. При пионерских лагерях функционировало большое количество разнообразных спортивных секций, кружков творчества, библиотека и найти себе занятие по интересу казалось было делом не трудным. В 5 часов подавали полдник. Беспощадная борьба за пайку возобновлялась с новой силой. После полдника все снова расходились по спортивным и творческим кружкам. В 7 часов шёл ужин. В вечернее время основными развлечениями были кинотеатр и часто проводимые всевозможные игры и состязания. На торжественные праздники, пионеры с творческими задатками обязательно ставили спектакли. Самая популярная тематика этих постановок была идеологическая - это эпопея о Павлике Морозове и про детей-партизан второй мировой войны. Я, часто просматривая эти представления с юными артистами – аматорами, пытающимися максимально реалистично войти в образ и воссоздать события того времени, пришел к однозначному выводу, что серии анекдотов, посвященных советским кумирам начали зарождаться под влиянием такого рода представлений. Ничто так сильно не подрывало у молодёжи уверенность в основах государственной идеологии, как эти на первый взгляд совершенно безобидные спектакли пионеров. Парадокс заключался в том, что после юмористических представлений, зрители уходили с грустными гримасами, однако всё было наоборот с драматическими спектаклями на патриотическую тему. Во время таких спектаклей зал десятки раз разражался приступами истерического смеха, особенно сильно, когда на сцене начинали пытать Морозова или Кошевого. И никакие угрозы со стороны вожатых не помогали восстановить порядок в летнем театре, даже больше скажу, сами вожатые часто с трудом удерживались от улыбок. А очень часто смехом из зала заражались и сами артисты. И пионеры, играющие в палачей, хихикая, продолжали по сценарию импровизировано пытать смеющуюся во весь рот жертву.
В 9 часов звук горна оповещал об отбое. Однако большинство пионеров спать не собиралось и поджидая, когда кто то заснет первым, приступали к активным действиям. Обычно первому захрапевшему обмазывали лицо и тело зубной пастой или вставляли спички между пальцев ног, которые потом поджигали. Несчастный спящий, чувствуя во сне что его ноги горят, начинал ими хаотично дёргать. Шутка носила название «велосипед». Еще один излюбленный ночной розыгрыш. Над спящим натягивали простыню, после громким криком жертву будили и резко опускали простынку вниз. Человек, просыпаясь от крика, открывал глаза и был уверен, что на него падает потолок. Я однажды испытал эту шутку на себе и признаюсь, это действительно страшно. Чем дольше ребята находились в лагере, тем их шутки становились по извращенней. И пионеры, в последние дни перед отъездом, уже не боясь санкций со стороны администрации, изощрялись как только могли. То намочатся на матрас или положат дерьмо спящему в трусы. Во время таких мероприятий, всю ночь в бараке находится было не возможно, но ребята готовы были пожертвовать временными неудобствами ради весёлого финала. Проснувшись рано утром, ничего не подозревающий пионер, ничуть не сомневался, что это всё ночью произведено его организмом. И в то время как он, пытаясь максимально тихо и незаметно замести за собой следы, кто-то один из участников ночного действия ( всю ночь не спавший в ожидании этого момента) якобы случайно просыпался и возмущенным возгласом будил всю палату, выставляя несчастного на всеобщее осмеяние. После чего, ко всем перенесенным унижениям, к нему, вдобавок, на все время пребывания в лагере прилипала очень обидная кличка. Однако самыми опасными и жестокими были коллективные шутки в исполнении целого отряда. Этот отряд обычно в три-четыре утра проникал в комнату младшего отряда и там они несколько часов творили с нечастными спящими всё, что только взбредёт в голову с больным воображением. Как вы поняли, спать в палатах было не безопасно и пионеры, желающие благополучно проснутся утром, старались засыпать последними.
Как только мы там обосновались, мой брат засел в библиотеке, а я еще очень долго бродил по лагерю в поисках интересного занятия. Однажды, проходя мимо спортивной площадки, я обратил внимание на весело играющих ребят в баскетбол. Я позавидовал их веселью, так как в последний раз это чувство испытывал очень давно. Я остановился возле игровой площадки и наблюдал за ходом игры. Во время этого просмотра у меня возникло навязчивое желание, как бы там ни было, поучаствовать в этом состязании. Таким способом я надеялся не только хорошо провести время, но и завести себе новых друзей. Участники игры были старше меня на несколько лет и я переживал, что это обстоятельство послужит отказом взять меня в игру. Однако, что показалось мне странным, взрослые ребята, без особых возражений, приняли меня к себе в команду. Прозвучал свисток судьи, оповестивший о начале тайма и одновременно с ним последовало пару сильных ударов локтями мне точно в солнечное сплетение. Ко всему, один высокий парень, видно в суматохе приняв за мяч мою голову, в грациозном прыжке нанёс мне удар пятернёй прямо по макушке черепа. Под действием этого увесистого удара, я сложился подобно раскладушке и мгновенно потерял какое либо желание дальше участвовать в этом действии. Однако эти непредвиденные сложности еще до конца не отбили у меня желание поучаствовать в спортивных состязаниях. Я переключил своё внимание на футбол. Я часто просматривал матчи по телевизору и был полностью уверен, что эта игра безопасней. Мою уверенность подкрепляло широкое пространство игрового поля, дающее возможность, при надобности, маневрировать. И так я напросился в команду. Действительно, первых десять минут игра была довольно спокойной, но это продолжалось до тех пор, пока какой то негодяй не дал мне пас. Как только мяч оказался у моих ног, ко мне галопом, с дикими криками, побежали все 20 игроков. Неподвижным остался только вратарь моей команды. Такой нездоровый интерес к моей скромной персоне, меня сразу насторожил. Находясь в сильном замешательстве, я забыл кто противник, кто партнёр и долго не решался кому отдать пас. Наблюдая их приближающиеся озверевшие лица я понял, что пришло время отступать. Однако, когда я осмотрелся по сторонам, я ужаснулся от увиденного: все пути к отступлению были плотно перекрыты. И так, потеряв малейшую надежду на спасение, я остался стоять как вкопанный по середине поля и доли секунд мне тогда начали казаться целой вечностью. Потом помню, они приблизились на максимально удобное расстояния для того, чтобы колошмать меня ногами по всем частям тела. То что я, потеряв равновесие, упал на песок, их не остановило и даже наоборот, некоторых это обстоятельство еще больше завело. Судя по их репликам, эти особо озверевшие «некоторые» были моими партнёрами по команде. И только когда мяч откатился в сторону, они потеряли ко мне интерес и подобно собакам, бегающим за брошенной палочкой, побежали в сторону катившегося мяча. Я отполз с игрового поля как тяжело раненый в бою солдат и только после того как полежал несколько минут на газоне, начал потихоньку приходить в себя. Потом я встал, отряхнулся и уже никуда не спеша, прихрамывая, побрёл в сторону домиков. Проанализировав недавние события, я принял для себя единственное правильное решение: больше не принимать участие в каких либо контактных играх с ребятами со старших отрядов.
С раннего детства мне отец привил любовь к шахматам, в Киеве я ходил в шахматную школу и даже достиг определенных успехов в этой игре.Однако в пионерском лагере эта миролюбивая игра, подобно всем другим развлечениям, приобрела необычайно жесткий характер. Мне вполне хватило увидеть одну развязку, чтобы принять однозначное решение не садится с ними играть. Я как-то оказался невольным свидетелем сцены, когда выигравшему счастливчику надели на голову шахматную доску, так что доска разломалась на две части. От чего, у меня резко пропало желание демонстрировать свое умение среди этих болванов. Такое чествование победителя вред ли кому то придется по душе. Вообще здешняя шахматная игра была существенно модернизирована, благодаря чему, стала как для меня малопривлекательной. Суть нововведений заключалось в следующем: фигурки расставлялись в один ряд друг против друга и игроки перемещали их не классическими ходами, а простыми щелчками пальцев. И кто повалит фигуры противника первым, тот и считался победителям. Пионеры видно так были воодушевлены своими нововведениями, что даже дали игре новое название. У них она называлась просто игрой «в Чапаева».
В кружках творчествамне тоже не нашлось места, все интересующие меня секции были переполнены. А пройти полный курс кроя и шитья и таким образом выставить себя на всеобщее осмеяние, в мои планы не ходило. Отвечающий за кружки, долго думал куда меня пристроить и, в конце концов, достал из чулана ржавый лобзик и предложил мне заняться выпиливанием фигурок из дерева. Он, желая вызвать у меня симпатию к этому псевдоискусству, продемонстрировал образцы, сделанные пионерами прошлой смены. Я детально осмотрел эти уродливые кривые фигурки, которые, как я с большим трудом догадался, должны были быть похожими на разного вида животных. После этого осмотра, я решительно отказался от личного участия в такого рода изобразительном искусстве.
И так я практически был выброшен из пионерской жизни. Мы с братом так надоели друг другу еще в тульских широтах, что не имели ни малейшего желания проводить время вместе. Ко всему, нас поселили в отряде с ребятами на пару лет старше нас и, соответственно, дружить нам было не с кем, точнее сказать, с нами никто не хотел дружить. Брат углубился в книжки, а я, как уже не однократно говорил, читать особо не любил. У меня было уйма свободного времени, которое срочно нужно было чем-то заполнить. Полностью разочаровавшись в поисках товарищей, я неожиданно для себя изобрёл очень увлекательное развлечение. Я начал следить за своими соседями по отряду. Я подслушивал их разговоры, выслеживал их несанкционированные походы на море во время тихого часа и выявлял другие тяжкие нарушения режима. Когда я узнавал что-то существенное, я мгновенно доносил своей маме. Мама, как ни странно, никогда меня об этом не просила и даже ругала за это. Но я не сдавался, так как был уверен, что любой пионер-герой из прошлого поступил на моем месте точно также. И однажды я раздобыл действительно ценную информацию о готовившейся массовой ночной вылазке на пляж ребят из моей комнаты. Я тотчас помчался в комнату вожатых и заговорщики были разоблачены по горячим следам. Вследствие блестяще проведённой мною операции, ребята были лишены права купаться на несколько дней, а многим грозила и депортация. Я почти неделю пребывал в приподнятом состоянии духа от осознания того, что благодаря моей бдительности, были обезврежены злостные нарушители порядка. Я был убеждён, что этот поступок повлияет на скорейшее принятие меня в ряды пионеров. Я даже заблаговременно подготовил письменное заявление и выбросил давно приевшийся значок октябрёнка. Но торжествовал я не долго, как только ребята вычислили, кто виновник их бед, ждать ответного удара пришлось не долго. Сказать точнее, ответных ударов, так как их было очень много. И так, после совершения акта возмездия, я сидел в одиночестве, сильно потрёпан в удрученном состоянии духа и заново переосмысливал свой поступок. В моём мозгу постоянно крутился навязчивый вопрос: а зачем мне всё это было нужно? В пионеры меня так и не приняли, а вместо поиска друзей, после этого случая, мои мысли были заняты немного другим - как бы избежать встречи в безлюдном месте с армией нажитых врагов. Я смотрел на ребят, которые в страшную жару мучались, благодаря мне лишённые возможности пойти на пляж, я смотрел на свои ушибы и синяки, которых мог бы избежать, просто если бы промолчал, и вообще не совал свой нос куда не следует. И я пришёл к выводу, что доносительство - это общественное зло, которое несёт всем окружающим один лишь вред. Ребята мучались, я тоже пострадал, а всего этого мы могли бы легко избежать. И я дал себе клятву, никогда больше так не поступать, чего и придерживался до конца своей смены. Я приступил к выполнению клятвы прямо с того же дня и не донес своей маме про откровенную грубость, допущенную по отношению ко мне со стороны ёё подопечных.
Однако самый вопиющий случай, произошедший со мной за время пребывания в лагере, был не этот. Это произошло где-то через две недели после приезда. Я, как обычно, был разбужен рёвом горна, который в то утро был невероятно настойчивый и полусонный поплёлся на утреннюю зарядку. Выйдя на берег, в какую то долю секунду я почувствовал, что теряю почву под ногами, и резко взлетев в воздух, приземлился лицом точно в лужу грязи. До конца не поняв что случилось, я привстал, открыл глаза и увидел, что нахожусь в окружении пионеров старшей смены. Они весело смеялись и забрасывали меня комками грязи и водорослями. Я решил, что это очередная их месть, хотя не мог понять за что, так как к тому времени полностью исправился, досрочно прервав сотрудничество с администрацией лагеря. Я разглядел в толпе пионервожатого, и приняв его за своего спасителя, окликнул по имени отчеству. Скрутив жалостливое лицо, я ждал от него соответствующей реакции на это бесчинство. Но я был шокирован тем, что он спокойно наблюдал за происходившим беспределом и, вместо того, чтобы неотложно действовать, просто стал в сторонке и смеялся. Я, ошарашенный разворачивающимся ходом событий, осмотрелся по сторонам и передо мною предстала трогательная картина: все пионеры младших смен, подобно мне, валялись на песке, закиданные с ног до головы грязью и всяким мусором. Вокруг них роем кружились ребята со старших смен. Они декорировали свои плавки водорослями, разрисовали лица краской и, произнося какие то дуратские стишки, продолжали всяческие издевательства. И так эти надругательства продолжались целый день. Как я позже узнал, это было санкционированное празднование дня Нептуна. Это был по истине праздник для пионеров из старших смен и очередные мучения для младших. Это случай переполнил чашу моего терпения и я принял для себя окончательное решение, что в следующий раз поеду в лагерь не раньше чем в 13 - 14 лет. А если честно, у меня вообще не было желания когда-либо туда возвращаться.
Так, в пионерском лагере, мы с братом провели две смены. Страсти по Чернобыльской станции начали понемногу утихать и родители приняли решение возвращаться домой в Киев.
Мы вернулись в конце августа. Киев предстал перед нами таким, каким он был до печально известных событий, ничто уже не напоминало о трагедии четырёхмесячной давности. Горожане выглядели совершенно спокойными, не предавая малейшего значения последствиям катастрофы и продолжали вести привычную для себя жизнь. Как и раньше, осенние выходные проводили на дачах в чернобыльском направлении, где без всяких волнений, собирали обильный урожай того года. Возобновились излюбленные походы горожан в лес по грибы, весёлые пикники возле костра с гитарами и шашлыками на лоне природы. Складывалось такое впечатление, что только моя семья к тому времени еще что то помнила о недавней техногенной аварии. Мой папа еще очень долго шокировал и портил пикники дачным соседям, когда бродил по нашему участку в белом халате и респираторе, детально изучая дозиметром уровень радиации в почве, воде и воздухе.