4
4
Неделя проведенная в Москве стремительно пробежала и нас с братом переправили в Тулу. Здесь мы познакомились со своими дальними родственниками которых, если бы не наша трагедия, мы бы никогда не увидели. Тула мне запомнилась исключительно своей крепостью, ёё внешние муры и башни довольно хорошо сохранилась до наших дней. Меня с раннего детства невероятно привлекали фортификационные сооружения, глядя на них я мгновенно предавался мыслям о героическом средневековом времени. Перед моими глазами представали картины с рыцарскими поединками, мужественными защитниками крепостей, отчаянно отбивающихся от, в несколько раз превосходящих их по количеству, захватчиков. И впервые очутившись возле этой крепости, я сразу был очарован ёё красотой и, сломя голову, забежал внутрь. Однако, зайдя в середину, я столкнулся с непредвиденными трудностями, так как оказалось, в современное время, этот объект используется исключительно как неофициальный общественный туалет. Коренные тульчане видно вспоминали про свой исторический памятник исключительно когда им приспичило сильная нужда и осматривать сооружение внутри оказалось заданием не из легких. Нужно было постоянно закрывать нос рукой, так как вонь вызвала сильное головокружение и внимательно смотреть под ноги, потому что всё было усыпано человеческим дерьмом. И как я не старался обходить эти кучи, все равно сильно запачкал туфли. Я забежал на башню, в надежде, что там смогу вдохнуть свежий воздух. Но был удивлен, что наверху всё было так же сильно запачкано. И я себе подумал, что это какая то местная традиция - опорожняться в крепости. Допустим, если человеку сильно приспичило, зачем же ему лезть вверх по неудобным узким ступенькам, когда внизу достаточно укромных мест? Странным было и то, что казалось никогда здесь не убирали. Их дикость меня тронула до глубины души и я решил продемонстрировать свою высокую культуру и, не смотря на сильную нужду, на памятник не опорожнился. Я мужественно дотерпел до первых высоких кустов, встретившихся у меня по пути от крепости. Такой способ исправления своей нужды в советских городах считался самым цивилизованным. Другого просто не существовало. Кто застал то время должен помнить, строительство общественных туалетов не считалось приоритетным заданием для муниципальных служб. Видно советский режим, уделяя много времени строительству коммунизма, часто забывал про эту странную особенность человеческого организма. Или возможно, таким способом, питались отучить своих граждан от этих диких привычек. Действительно, кому нужны в недалёком счастливом светлом будущем засранцы?
Мы переночевали одну ночь в Туле, а на следующее утро, в сопровождении дедушки, поехали в деревню. Путь, надо признать, был не из лёгких. Чтобы добраться в деревню, надо было ехать несколько часов в переполненном автобусе, потом пересаживаться на другой автобус, и от конечной остановки еще идти полтора часа через глухой лес и дикие поля. Где то через часа четыре, мы, полностью разбитые, добрались до деревни и сразу же завалились спать. Дед разбудил нас уже к вечеру и я с братом приступили к изучению неизвестной местности. Дедушкина деревня оказалась очень маленькая, всего лишь дворов двадцать, видно поэтому туда не проводили никакой прямой транспорт. В конце деревни стоял колхоз с резко бросающимися в глаза полуразваленными крышами коровников. Вообще расположение деревни далеко от центральной дороги, сильно отразилась на ёё внешнем виде и если не брать в расчёт колхозные бараки, то складывалось впечатление, что там ничего не менялось сотни лет. Убогие покосившиеся срубы закоптевшего цвета, дорога не имеющая малейшего намёка но то, что ёё когда то пытались благоустраивать и превращенная совместными усилиями крестьян в сточную канаву. В целом, в деревне царила очень мрачная атмосфера. Также общий колорит добавляли местные жители, носившие гардеробы еще довоенных времён. Жители деревни были очень молчаливые и не приветливые, здесь, в отличие от украинских сёл, не принято было здороваться и вообще заводить беседу с встретившимся по пути прохожим. Наш дед описал нам своих соседей и если ему верить, во всей деревни не было ни одного порядочного человека. Единственный человек, с которым дед поддерживал дружеские отношения - это был милиционер. Но он считался не совсем местным, так как в основном использовал свой дом как летнюю дачу. Как нам рассказывал дедушка, во время немецкой оккупации, вся деревня активно сотрудничала с немцами и многие из них работали полицаями. И уже после освобождения этой территории красной армией, наиболее отличившиеся, получили громадные срока и не так давно вернулись обратно. На дедушкину неприязнь к местным они отвечали полной взаимностью, что отразилось и на нас. Рассказы деда про тёмные эпизоды из жизней местных нас сильно напугали, так как мы знали из школы кто такие полицаи и когда кого то под вечер встречали по дороге домой, не придумав ничего лучшего, просто пускались в бегство. Один из местных деревенских старожил это подметил и начал по своему развлекаться. Когда он нас встречал, он улыбался, демонстрируя беззубый рот и двигал лбом так, что кепка на голове тоже двигалась. Этот незамысловатый трюк вселял в нас дикий ужас. Вообще весь внешний вид этого крестьянина помогал ему добиваться своей цели - запугать меня с братом до смерти. У него было необычайно худое лицо, скорее не лицо а череп туго обтянутый тонким слоем кожи с сильно выступающими скулами и пустыми ничего не выражающими глазами. Старик прихрамывал на правую ногу, на лысой голове он носил непропорционально большую кепку, которая придавала голове неестественную прямоугольную форму. Он всегда был одет в военное галифе, заправленные в высокие кирзовые сапоги, черный плотный пиджак, на правом рукаве которого казалось остался отпечаток от белой полицейской повязки. После того как я несколько раз повидался с этим дедушкой, я начал задавать себе часто приходивший на ум вопрос: кого мне будет страшнее встретить ночью в безлюдном переулке: смерть с косой или всё таки этого престарелого человека? И время от времени размышляя на эту тему, я так до конца и не пришёл к определённому ответу.
Мойтульский дедушка был ветераном отечественной войны. Вторая мировая началась, когда ему исполнилось 16 лет. Однако он, будучи убеждённым комсомольцем, не дожидаясь официального призыва, сразу же поступил в военное лётное училище, и пройдя ускорённый курс, через несколько месяцев уже принимал участие в сражениях на фронте. Он имел громадное количество боевых наград и делился увлекательными историями о тех героических, тяжёлых временах. После обеда, он любил предаваться воспоминаниям о своих военных подвигах и мы с братом не могли скрыть своего восхищения дедом. Действительно иметь в те годы почти родного дедушку, который олицетворял в себе Гастелло и Маресьева вместе взятых, было необычайно почётно. После нескольких услышанных мною дедушкиных рассказов про его бурные военные годы, я начал ставить под сомнение навязанных мне в школе военных героев. Что там этот Гастеллодумал я, протаранивший вражеский состав своим самолётом, наш дед сотни таких составов уничтожил, не нанося порчи государственному имуществу. Чем чаще я задумываться об этом широко разрекламированном псевдо подвиге, тем больше я в нем разочаровывался. Допустим, размышлял я, если бы все лётчики последовали примеру Гастелло, то советский фронт, в течении суток, остался бы без воздушного флота? И вообще, недоумевал я, что это за небрежное отношение к военной технике, самолёт ведь кто то делал, старался, в конце концов, на это тратились казённые деньги для того чтобы на нём летали, а не брали на таран всё что в голову взбредёт. А Маресьев стал мне попросту казался жалким дезертиром, наш дед в его ситуации не ползал бы бесцельно по лесу в тылу врага, а принялся бы за осуществление всевозможных диверсий с захватом в заложники немецких офицеров и занялся бы подрывом стратегических мостов. Внимательно вслушиваясь в каждое слово моего деда, я даже начал подумывать, что его самолёт переломил ход войны. Но, к сожалению, со временем, его рассказы оказались очень однообразными и, с каждым последующим вечером воспоминаний, количество сбитых дедушкой Мессершмиттов и Юнкерсовувеличивалось в несколько раз. Потом когда счёт пошёл на десятки тысяч, я окончательно сбился и прекратил вести какую либо статистику. Дедушка был уже в преклонном возрасте и видно имел небольшие провалы в памяти и кроме того, что путался в количестве сбитых им самолётов, мог к тому же целую неделю рассказывать, слово в слово, одну и ту же историю. Соответственно, очень скоро выслушивать деда стало невыносимо. Однако, испытывая к деду глубокое уважение, мы с братом не могли решится намекнуть ему, что это уже мы слышали и молча, искусственно демонстрируя необычайную заинтересованность, выслушивали десятки раз одно и тоже.
Наш дед был русским, как по происхождению, так и по духу. Он высоко ценил историю российского государства, вел ёё, как это до сих пор присуще всем русским шовинистам, со времён Киевской Руси. Россия, в его понимании, была совершенным государством, он не признавал никаких чёрных пятен в ёё истории. Завоевание соседних народов называл, как это было принято, освобождением, а тех, кто с этим был не согласен, считал просто предателями. Иногда было очень трудно найти логику в дедушкиных убеждениях, ну к примеру, кого собственно предавали представители покоренных народов, рассматривая завоевания Российской империей их исконной земли исключительно как военное вторжение, как оно в действительности и было? Если бы ему кто то задал этот вопрос, я больше чем уверен, что он бы ответил примерно такой фразой, произнесенной в очень эмоциональной форме: У кого может повернутся язык упрекнуть в чём то народ, который построил первое в истории человечества социалистическое государство и освободил мир от немецко-фашистских захватчиков? А то что поражение гитлеровской Германии было заслугой исключительно российского народа у него не вызывало ни капли сомнения. Самыми популярными историческими персонажами моего деда были: Александр Невский, Иван Сусанин, Пётр Первый и Сталин. Во всех проблемах, с которыми сталкивалась в течении своей истории Россия, он винил исключительно внешние вражеские силы и «так называемую» пятую колонну. В современное время самыми злейшими внешними врагами для него были западные империалисты во главе с США, а «пятой колонной» он считал всех тех, кто осмелился лить грязь на Сталина в эпоху «оттепели» и тех, кто до сих пор продолжал считать, что в эпоху «диктатуры пролетариата» в стране проводилось что то не правильно. Это не смотря на то, что у него самого родной дядя, зажиточный уральский крестьянин, в 30 годы был обвинён в кулачестве, после чего, как это сплошь и рядом происходило в те времена с неблагонадёжными элементами, «пропал без вести» что буквально означало, был физически уничтожен.
В целом, признавая все народы СССР положительными, некоторые из них он вВне люл хорошими, некоторые из них он не долюбливал.осийский cё же недолюбливал и относился к ним с подозрением. Одним из таких недоброкачественных народов наш дед считал украинский. Кроме украинского народа в его чёрный список входили прибалты, крымские татары, чеченцы, кабардино-балканцы, в общем все скомпрометировавшие себя во время последней мировой войны. И как это было традиционно в любые времена для всех русских патриотов, он не забывал люто ненавидеть евреев и многие беды русского народа связывал именно с ними. Он и не думал скрывать перед нами свою неприязнь к украинскому народу. То что его двоюродные внуки, то есть мы с братом, считали себя украинцами, ему долго не давало покоя. Свою не любовь к украинцам он аргументировал как минимум тремя эпизодами из истории взаимоотношений двух братских народов. Первое, что не давало дедушки покоя, это иудское предательство Мазепы, переметнувшегося в ответственейший момент для России на сторону шведов. Он так яростно и в стольких подробностях описывал этот исторический эпизод, что складывалось впечатление, что он лично присутствовал при всех тех далёких событиях. Вторым поводом неприязни служила Петлюровщина, разразившаяся как чума на западных окраинах России. Дед, с пеной у рта, нам с братом рассказывал, как в то смутное время, когда в столице России шла борьба с царским режимом и весь русский люд, не жалея своих сил и жизней, встал на борьбу с самодержавием, хитрые хохлы, еще раз продемонстрировали своё истинное лицо и решили воспользоваться определёнными трудностями и отсоединится от матери России. Однако, как он говорил, справедливость восторжествовала и враги были наказаны по заслугам. А кто именно были врагами в дедушкином понимании - весь украинский народ или только некоторые его представители, я так до сих пор и не понял. И самое главное, что как говорил дед, он никогда не простит украинцам - это бандеровских головорезов, которые прислуживаясь гитлеровскому режиму, били в спину освободителям родины. Почему белорусы, будучи в оккупации, не имели у себя ничего подобного в те годы и все как один встали на борьбу с фашистами? -задавал нам часто он этот вопрос. Однако мы даже представления не имели, почему у белорусов не было бандеровцев и что их побудило проявить такую высокую сознательность. И когда мы дружно пожимали плечами, показывая, что мы не имеем малейшего понятия, почему было именно так, он брал инициативу на себя и лаконично отвечал на свой вопрос: Потому что они всегда были настоящими патриотами своей страны! Довод был конечно железный, не придерешься и дед, после этих слов, с видом победителя, умиротворённо переводил разговор на хозяйственные темы. И как он любил часто говорить, что вообще украинскому народу доверять нельзя и открыто ставил под сомнение правильность маминого выбора в своем спутнике жизни. Он подымал все эти наболевшие для него темы с целью попытаться нас повернуть лицом к своим российским корням. Однако, дома с нами систематично работал более профессиональный агитатор – наш отец и все усилия деда были тщетными. И со временем, полностью разуверившись в результативности своей пропаганды, дед отказался от этой затеи. Его ненависть к украинцам особо обострялась во время футбольных матчей. Как то однажды, мы все вместе просматривали матч Динамо Киев – Спартак. Дед, в течении всего матча был весь в не себе, он как безумный прыгал возле телевизора, орал озверевшим голосом и постоянно заверял нас, что сейчас хохлам покажут «кузькину мать». Однако Динамо, прогнозировано, без особого драматизма, в очередной раз обыгрывало с позорным счётом своих московских соперников. Когда матч закончился, мы посмотрели в сторону деда и поняли, что нам надо как можно естественней воздержатся от демонстрации радости и побыстрее удалится из комнаты. После этого матча дед несколько дней с нами не разговаривал, также запретил включать телевизор.
Не смотря ни на что, дед еще очень долго продолжал уделять нам много времени. У него не было прямых внуков и он решил компенсировать это на нас. У деда была очень специфическая привязанность к внукам и понимание о том, как должен вести себя любящий дедушка. Вообще он обладал тяжёлым упрямым характером, был очень правильный, никогда не ошибался, всё знал и, соответственно, был невыносимо нудным. Любую попытку оспорить его утверждения, он воспринимал ни как иначе, как нанесения личного оскорбления. Каким человеком был дедушка в семейном кругу, легче всего показать на кратком анализе его воспитания собственных детей. У деда были две дочери и чувствовалось, что это было пожалуй его одним из самых больших разочарований в жизни. Он понимал, что изменить уже ничего нельзя, но ни смотря ни на что, пытался воплотить свою, то ли мечту, а скорее долг перед родиной - вырастить доблестных защитников родины. После окончания дочками школы, он, подбирая им будущую профессию, окончательно и бесповоротно остановился на военном ремесле. Не смотря на все уговоры и град слёз со стороны жены и дочек, обеих распорядился отдать в военное училище. К тому времени как я с ними познакомился, эти девушки были тридцатилетнего возраста, предпочитавшие всему в одежде военные мундиры. По крайней мере, я их видел раза три, и все эти три раза они были в полном военном обмундировании. Как то я однажды оказался невольным свидетелем того, как дед с ними общается наедине. Это трудно было назвать обычным общением соскучившегося папы за своими дочками. Больше походило на разговор генерала, встретившего провинившихся рядовых на плацдарме. И видя как они трясутся, когда родной папа к ним обращался по любому пустяковому поводу, легко было понять, почему ни одна из них так и не вышла замуж и, тем более, не имеет детей.
В отличии от угрюмой и не приветливой деревни, здешниеокрестности были неописуемо красивы. Любой без исключения житель города, попав в этот отдалённый от цивилизации уголок, гарантировано получил бы здесь кучу незабываемых впечатлений, оставшихся в памяти на всю жизнь. По крайней мере, в моём случае произошло именно так. Какие места после этого я в своей жизни не посещал, такой первозданной, практически нетронутой человеком природы, я нигде не встречал. Деревня стояла прямо на опушке леса, от леса ёё разделяла маленькая речка, впадавшая в довольно объемный пруд. В этом пруду водилось громадное количество экзотических для меня животных. Выдр и тритонов, которыми буквально кишел пруд, я до этого видел только в картинках учебников. Лес был настоящий девственный и полон дикими животными. Утром, гуляя возле речки, можно было увидеть громадное количество отпечатков копыт и лап разнообразных жителей леса, видно приходивших сюда ночью на водопой. Между деревней и лесом было также множество оврагов, густо усыпанных земляникой, которая казалось, кроме нас, никого больше не интересовала. И мы с братом так беззаботно и счастливо проводили дни, гуляя вдоль леса, собирая землянику и другие дикие ягоды, которых здесь было тмя тьмущая. Несмотря на несносную жару, никто из нас так ни разу и не решился искупаться в пруду. Водяные крысы, создавали впечатление очень милых и добродушных созданий, когда на них смотришь с берега, но мы не хотели испытывать судьбу и экспериментировать на себе, остаются ли они безобидным к тому, кто осмелится вторгаться в их законные владения. Отдыхая в тени деревьев возле пруда, мы придумали для себя более безопасное развлечение, мы вылавливали тритонов, которые нас привлекли необычайно широкой разновидностью окрасок: желтый зеленый, оранжевый, синий, голубой казалось все цвета радуги были задействованы в окраске их шкурок. Детально их изучая и вдоволь наигравшись, так что бы ни в коем случае не наносить им малейший ущерб, мы выпускали их обратно.
Мой тульский дедушка буквально во всем кардинально отличался от моих прямых родственников. Если моя семья, за время проживания на даче под Киевом в период летних отпусков, зарекомендовала себя среди соседей как ни на что не способных лентяев, то в этой деревне всё было с точностью наоборот. Казалось наш дед был единственным человеком в деревне, который по настоящему занимался подсобным хозяйством. Я, за всё время пребывания в деревне, так и ни разу не застал ни одного местного жителя, копошившегося в огороде, или вообще что то делающего полезное на своём участке. И в целом, посмотрев через полуразваленные ограды на придомовые земельные угодья местных, складывалось впечатление, что они еще до конца не оправились от разорения, вызванного военным вторжением немцев. Деда же имение выглядело совершенно иначе. Он имел громадный участок земли, состоящий из двух стандартных, один из них он полностью засаживал картошкой, на втором разбил сад и огород. Дед держал кур, кроликов и имел собственную пасеку. Как он нам рассказывал, у него, до недавних пор, были еще и норки, но он решил отказаться от этого промысла, так как сил уже на всё не хватало. Также дедушка собственноручно изготовил самогонный аппарат и фрукты и овощи его урожая, которым не находилось банок для консервации, перегонялись в чистый спирт. Вообще как он самостоятельно умудрялся справляться со всем своим хозяйством, трудно даже было себе представить. Вполне хватало поверхностного осмотра дедушкиных владений, для того, чтобы с уверенностью сказать, что дедушкина семья, могла спокойно пережить любые самые страшные потрясения в стране, вплоть до ядерной войны. Его хозяйство могло без проблем круглогодично кормить несколько семей и вечный дефицит на продукты питания, по всюду царивший в стране, был совершенно не известен дедушкиной семье.
Постоянная картина как дедушка, в полусогнутой позе, целый день без остановок трудится на участке, давила нам на совесть и кто то из нас, не помню точно кто, не выдержал и предложил ему свою помощь. Эти слова поразили деда как молния. Он не мог скрыть свою радость и это был пожалуй единственный раз, когда я увидел его счастливое лицо. Однако очень скоро, когда мы с братом наглядно продемонстрировали свои способности, дедушкина радость мгновенно исчезла. У нас даже толком вскопать огород не получалось, так как, что я, что брат, держали в руках лопату впервые в жизни. Не сумев нас перевоспитать идеологически, дед целеустремлённо взялся за наше трудовое воспитание и начал нас активно приучать к сельской жизни. И так беззаботные ежедневные прогулки вокруг деревни были заменены тяжёлыми сельскими буднями. Вскоре, счастливыми у меня с братом начали считаться дни, когда дед уезжал в город и мы оставались одни с бабушкой. Его жена была очень милая и добрая женщина и мы с братом ёё намного больше полюбили, чем двоюродного дедушку.
Как я помню, наш дед страшно не любил живность,которая не приносит пользы. Животных, способных приносить вред, он открыто ненавидел. Он видно по поэтому даже не держал собаку решив, что ёё функции может прекрасно выполнять и сам. В борьбе с грызунами от также больше доверял всевозможным ядохимикатам чем кошкам и, соответственно, домашней кошечки у него тоже не было. Мне особенно запомнился один эпизод, посвященный теме: наш дед и природа. Как-то однажды, во время очередного дедушкиного инструктажа, посвященного правильному уходу за плодовыми деревьями, над нашими головами очень низко пролетела большая серая ворона. Она приметила верхушку самого высокого дерева на дедушкином участке, мирно на ней расположилась и, ни на секунду, не прекращала издавать резкие звуки. Меня, честно говоря, ёё карканье тоже сильно раздражало, но я даже не мог себе представить, что должна была бы сделать эта ворона, чтобы вывести меня из себя так как деда. Он очень внимательно следил за всеми передвижениями вороны, во время чего, на его лице появилось невероятно угрожающая гримаса. Его лицо приобрело такой ужасный вид, что я даже подумал, если бы он служил на войне в пехоте, ему не нужно было бы какое либо оружие во время атаки, фашисты и так, при одном только его виде, панически бросались бы в разные стороны. Дед, забыв обо всём на свете, со скоростью гепарда вбежал в дом и буквально через несколько секунд уже стоял на крыльце с ружьем, трясущимися от ненависти руками заряжая в ствол патроны. Приведя ружье в боевую готовность, он, без какого либо предупреждения, начал хаотическую пальбу в небо. Стрельба прекратилась только тогда, когда тушка несчастной птицы упала ему под ноги. Он, подняв мертвую ворону правой рукой, держал ее на уровне лица, и начал внимательно изучать смертельное ранение на ее теле. Нам, остолбеневшим от ужаса, дед оправдал вынужденную жестокость тем фактом, что вороны заклевывают его цыплят. После этого вопиющего случая, мы с братом начали обходить стороной дедушкин курятник и я благодарил бога, что дедушка не видел, как я однажды ударил петуха тросточкой.
В пруду на выдр были расставлены в основном ловушки и сети нашего дедушки. Он их не любил потому что, как он нам говорил, выдры сжирают всю рыбу в пруду и из за этого он не может порыбачить, хотя это занятие очень любит. Так же он жаловался на лисиц, которые регулярно ночью приходят из леса и воруют его кур и кроликов. Хотя за два месяца моего с братом пребывания там, ни одна лисица ничего у дедушки не украла. Он рассказывал, что раньше расставлял капканы на диких зверей в лесу, но в капканы преимущественно попадались пьяные односельчанине, особенно массово в период больших церковных праздников. В целях предотвращения зарождающегося в деревне бунта, который мог спокойно вылиться поджогом дедушкиного имения, он вынужден был отказаться от этой затеи. Также дед ненавидел зайцев, кротов, ежей и я буду заканчивать с перечислением живности, которую дед ненавидел. Если это вас заинтересовало, возьмите энциклопедию и вся без исключения дикая фауна центрального российского региона попадёт в его чёрный список.
Единственное занятие, которое проводили вместе с нашим дедом, и от которого мы получали хоть какое то удовольствие - это были совместные походы в лес по грибы. Нас будили в часов 5 утра, вообще мы с братом с трудом и необычайными усилиями вставали в 9-10, но ради похода в лес мы подымались как солдаты на тревогу, и легко перекусив, вооружившись кошёлками и ножами, направлялись в лес. Однако мы с братом были больше заняты изучением удивительной первозданной природы, чем поиском самих грибов, за что выслушивали от деда множество нареканий. За десятки таких походов, из съедобных грибов, я нашёл единственный, на котором поскользнулся и упал.
Со временем,дедушкины попытки приучить нас к физическому труду, оказались такими же тщетными, как и русофильское перевоспитание. И чем дольше мы пребывали у него в гостях, тем больше было заметно, что дед нас с трудом выдерживает. С каждой последующей неделей, дед начал ездить в город всё чаще и на дольше. Мы с братом с нетерпением ждали дедушкиного отъезда в город, так как, только так мы на время могли избавится от нудных бесед и тяжёлых сельскохозяйственных работ. В дедушкино отсутствие мы приступали к любимейшему занятию - беззаботно тыняться по окрестностям деревни. Детально изучив всё в округе, в лес конечно самостоятельно нам не разрешали ходить, мы, для разнообразия, начали ходить в колхоз. Здесь мы впервые увидели энергично трудившихся крестьян. Мне даже, по началу, стало стыдно за свои необоснованные обвинения местных в тунеядстве. Но когда я более внимательно присмотрелся к их роботе, она показалась мне немного странной. Вся их работа заключалось в следующем: они приходили со стороны деревни с пустыми мешками, чем то доверху их наполняли на ферме и несли обратно домой. И так продолжалось до самих сумерек. Как мы не ломали себе голову, мы так и не смогли понять в чем смысл этой работы и какую она может приносить пользу колхозу. Казалось неразрешимую загадку нам со временем раскрыл дедушка. Как то рано утром, пребывая в бодром состоянии духа, он выдал нам мешки и повел на ферму. Он дал нам задание, выбирать корм из коровьих кормушек и заполненные мешки нести домой. Мы с братом, активно приступив к работе, начали догадываться, почему колхозные коровки такие тощие. Я после этого поступка, испытывая невероятный стыд, не мог себя заставить посмотреть в их большие грустные глаза. Собранный и доставленный на участок корм шел дедушкиным кролям. Когда мы его спросили, что мы делаем, он нам объяснил, что на ферму по ошибке привезли корм для его кролей и когда он всё выяснил, ему разрешили его забрать обратно. Должен сказать, эта история звучала очень уж не убедительно, даже как для восьмилетнего мальчика. Но не могли же мы с братом подумать, что наш дед, герой отечественной войны, расхититель государственного имущества? И когда другие люди тоже тащили переполненные мешки с фермы, мы полагали, что опять произошла какая то ошибка и они ёё добровольно вызвались исправить. Единственное было жалко коров, которые хирели прямо на наших глазах.
Так мы прожили в этой деревне ровно 2 месяца. В один прекрасный момент дедушка осознал, что он полностью иссяк. Он послал нашим родителям телеграмму, в которой изложил, что больше у себя держать нас не может, сославшись на свой преклонный возраст и слабое здоровье. И таким образом наше времяпребывание в этой деревне было прервано. Мы, с нескрываемой грустью, прощались с деревней, предчувствуя, что никогда больше сюда не вернёмся, как оно собственно и подтвердилось со временем. За нами приехал отец, дед, в приподнятом настроении, вручил меня с братом папе, не забыв сделать ремарку, что у него очень не воспитанные и ленивые дети. Мы сели в поезд и поехали в сторону родной Украины.
Признавая явные недостатки моего двоюродного дедушки, я никогда не забывал тот факт, что он оказался единственным из множества разбросанных по всему СССР родственников и друзей семьи, кто согласился нас принять у себя в те трагические дни.