Прекрасное далёко
– Он ведь вернется?
Этот вопрос звучит из его уст на протяжении трех месяцев ежедневно. Он засыпает с ним, просыпается, ходит по улице, прекрасно зная, что ответ на него – явление долгожданного гостя на порог их дома.
– Мам?
Нож соскальзывает под неправильным углом и ранит кожу. Женщина наблюдает за тем, как из царапины проступает кровь, но боли не чувствует. Алые капли растекаются по пальцу, спускаются по нему к досточке и оставляют на ее белоснежной поверхности округлые разводы. Она аккуратно кладет нож и передвигается к раковине, включает кран и подставляет руку под ледяную воду. Пальцы сначала немеют, а после порез щиплет и протестующе пульсирует.
Сынишка подходит с матери и перехватывает ее запястье, подносит ладонь к губам и дует на рану, искренне веря, что это поможет заживить ее быстрее. Его беспокоит и настораживает мамина реакция: почему на ответ ей требуется так много времени? Она все молчит, убежав в собственные мысли и забыв про ожидающего сына.
– Ромочка, – Ирина, перехватив ладони мальчика в свои, опускается на колени и смотрит снизу вверх. Ромка вглядывается в ее изумрудные глаза, посветлевшие от слез, и шмыгает носом. – Я не знаю, – робко слетает с ее губ, и сердце замирает у обоих. – Нужно просто подождать еще немного.
Впервые ответ уходит в категорию неопределенности и сомнения. Мама не говорит «конечно», не кивает головой. Мама не знает.
– Мы ждем уже три месяца! – скулит Ромка, поджав губы. – Почему он не звонит? Куда он пропал? Что говорит милиция? Мам, они ведь наверняка говорили тебе что-нибудь?
От этого лепета трескается сердце. Трещины расходятся до пугающих масштабов, сопровождаясь гулким шумом в ушах. Ирина крепче сжимает поледеневшие пальцы сына и пытается не вчитываться в бурю, разыгравшуюся в его карих глазах.
– Они мне ничего не говорили.
– Врешь! – вопит Ромка, вырывая ладони. – Я не маленький, ты можешь мне сказать!
Ирина молча поднимается и подходит к сыну вплотную, избегая его пронзительного взгляда. Она гладит его по взъерошенным каштановым волосам, медленно перебирая мягкие прядки, и проводит большим пальцем по его покрасневшей щеке, вытирая крупицы слез. Ромка злится, но печаль и тоска без особых усилий побеждают в неравном бою, и он льнет к матери, обвивая руками ее талию.
– Я обязательно скажу тебе, если что-нибудь узнаю. Ты ведь веришь мне, солнышко? – шепчет Ирина, сглатывая ком в горле.
– Верю, мамочка, – щебечет Ромка, сильнее стискивая объятия.
В его комнате также пахнет затхлостью и красками. Он рисует все, что приходит в голову: и море, и горы, и озеро, и лес, и кораблики на волнах, и самолеты в небе. Ему так хочется показать все свои старания старшему брату и посмотреть на его улыбку. Ромке важно, чтобы его рисунки оценил именно Юра, ведь он считает его своим наставником и проводником – и в мире творчества, и в жизни.
Сквозь щелку в небрежно задернутых шторах просачиваются закатные полосы, освещая высохшие акварельные кляксы на ковре. Рома тогда рисовал на полу и так увлекся, что уснул прямо там, забыв убрать за собой. Цветы на подоконнике вяло опустили лепестки вниз: их давно не поливали, и они, беспомощные перед своей участью, медленно увядали, готовясь встретить свою гибель.
Стерев пыль со стола ладонью, Ромка отряхивает ее о домашние шорты и садится на стул, придвигаясь ближе. Он открывает учебник и тетрадь, выводит аккуратным почерком «домашняя работа», и долго пишет сочинение по прочитанному рассказу. У него с сочинительством дела обстоят неплохо, но, когда в творчестве его ограничивают рамки и требования – он теряется. Ему часто помогал Юра, направлял мысль в грамотно верное русло, мягко критиковал ошибки, поправлял орфографию и знаки препинания. У него это все так легко получалось: и что-то придумать, и красиво изложить. А у Ромки не так. Ему проще было нарисовать, изобразить все тонкости на листе бумаги, и пересказать то, что он вложил в свое произведения, используя четкие, лаконичные выражения.
Ромка перечитывает то, что написал, и ему все кажется неправильным. Запятых недостаточно, уверенности в написании слова «облока» нет, а емкость и красоту слога он оценивать не умеет. Рома чиркает в тетради, сотый раз вникает в смысл написанного и пытается понять, что не так. В конце концов он сдается и бредет к матери, которая доставляет запятые и исправляет в «облоках» вторую «о» на «а». И только тогда Ромка вздыхает с облегчением и чувством завершенности. Особенно греют мамино «умничка, золотце мое», и он с улыбкой возвращается в комнату, не услышав ее тихого: «совсем, как Юра стал».
Закончив с математикой, он складывает учебники в портфель, гасит настольную лампу и ложится в постель, напевая строчки песни про прекрасное далёко. Ромка представляет солнечные лучи, нагретый песок, плавные волны, голубое море и соленый привкус на языке. У линии горизонта он видит одинокий островок с пальмами, откуда кто-то машет ему рукой. Там для него – далёко, очень и очень прекрасное.