Глава 8: Перемирие
Свет раннего утра, резкий и безжалостный, резал глаза Минхо. Он не спал. Сидел на том же холодном кожаном диване, обхватив голову руками. Одеяло, накинутое на Джисона, жгло его изнутри, как клеймо предательства своим же принципам. Но и мысль подняться наверх, сорвать его, вернуть всё к ясности ненависти – вызывала тошнотворный спазм в груди. Внутри бушевала гражданская война.
Тишину разорвал резкий, настойчивый звонок домофона у входной двери. Минхо вздрогнул, как от удара током. Он подошел к панели, нажал кнопку видео. На экране – два лица. Бан Чан. И Ли Феликс. Лицо Чана было гранитной маской, глаза – узкими щелями, полными холодной ярости. Феликс же выглядел так, будто готов был проломить камеру кулаком – щеки пылали, глаза были красными от бессонницы и слез, губы подрагивали.
«Джисон. Сейчас.» – голос Чана прозвучал через динамик, как удар топора по льду. Никаких вопросов. Приказ.
Минхо замер. Инстинкт велел нажать кнопку отключения, проигнорировать. Защитить свою территорию, свою добычу. Но вчерашняя сцена с одеялом, это тепло в груди при виде спящего Джисона… оно связало ему руки. Он взглянул вверх, на потолок, за которым спал его пленник. И пленник его собственных непонятных чувств. Он нажал кнопку разблокировки ворот.
Через минуту в дверь забарабанили. Не звонок – кулаками. Минхо открыл. Бан Чан вошел первым, его плечо грубо толкнуло Минхо в сторону. Он окинул стерильный интерьер одним презрительным взглядом, как будто видел здесь не дом, а поле боя.
«Где он?» – спросил Чан, даже не глядя на Минхо.
Феликс ворвался следом, его глаза метались по комнате. «Джисон! Джисон!»
«Наверху, – глухо произнес Минхо, закрывая дверь. Он не стал блокировать ее. – Спит.»
Феликс рванул к лестнице. Чан схватил его за плечо. «Подожди. Сначала он, – кивнул он в сторону Минхо. Его взгляд, наконец, упал на похитителя, и в нем было столько ненависти, что Минхо невольно отступил на шаг. – Что ты с ним сделал?»
«Ничего, – ответил Минхо, заставляя голос звучать ровно. Он скрестил руки на груди, стараясь выглядеть неуязвимым, но чувствовал, как дрожат пальцы. – Покормил. Дал поспать. Он…» – он запнулся, подбирая слова, которые не звучали бы как оправдание, – «…ему было плохо. В школе. После того, что… после того, что я…» Он не смог договорить.
«После того, что ты сделал? – взвизгнул Феликс, вырываясь из хватки Чана. – После того, как ты его поцеловал силой? После того, как похитил? Ты больной ублюдок!»
Минхо сжал челюсти. Ярость, знакомая и удобная, попыталась прорваться наружу. Он сделал шаг к Феликсу. «Заткнись, щенок, пока я…»
«Пока ты что? – Чан встал между ними, его рост и широченные плечи внезапно казались устрашающими. В его руке что-то блеснуло – маленький мешочек из грубой ткани, туго завязанный, из которого исходил едва уловимый запах полыни и чего-то жгучего. – Тронь его – пожалеешь. Говори. Зачем ты позвал нас?»
Минхо отвел взгляд. Смотреть в эти глаза, полные презрения и силы, было невыносимо. Он уставился на холодный камень пола. «Он видит… тени. Ловцы. Как ты их назвал. И они… они его хотят.» Он поднял глаза, в них горел отчаянный, лишенный гордости интерес. «Расскажи мне. Всё, что знаешь. Что они такое? Как с ними бороться?»
Тишина повисла густая. Феликс перестал рваться, уставившись на Минхо с немым изумлением. Чан изучал его лицо, словно ища подвох.
«Почему? – спросил Чан наконец. – Чтобы использовать против него? Чтобы сильнее его сломать?»
«Чтобы защитить!» – вырвалось у Минхо с такой неожиданной силой и искренностью, что он сам вздрогнул. Он не планировал это говорить. Но это было правдой. Грязной, запутанной, но правдой. «Они… они приходят, когда он боится. Когда ему больно. Когда я…» – он не закончил, но его взгляд, полный внезапного стыда и осознания, был красноречивее слов. – «Он здесь. Под моей крышей. Значит, под моей защитой. От всего. В том числе от них. Но я… я не знаю, как.»
Чан и Феликс переглянулись. Недоверие боролось с шоком на их лицах.
«Джисон… – прошептал Феликс, снова глядя на лестницу. – Он… он в порядке? Ты не врешь?»
«Посмотри сам, – сказал Минхо, отступая в сторону, давая им дорогу. – Вторая дверь справа.»
Феликс рванул наверх. Чан не спешил, его взгляд не отпускал Минхо. «Если с ним что-то не так…»
«Ты знаешь, где я живу, – перебил Минхо с горькой усмешкой. – Можешь вернуться с полицией. Или с чем-то похуже.» Он кивнул на мешочек в руке Чана.
Чан молча проследовал за Феликсом. Минхо остался внизу, слушая, как их шаги затихают наверху. Он подошел к окну, сжал кулаки. Сердце бешено колотилось. Он только что впустил врагов в свою крепость. Дал им оружие против себя – знания. Ради чего? Ради того, кто спал наверху и чье присутствие жгло его изнутри странным, мучительным теплом?
Наверху дверь скрипнула. Послышались приглушенные голоса. Потом – всхлип. Феликс. Минхо замер. Он плачет? Он увидел что-то? Паника, острая и холодная, сжала горло. Он сделал шаг к лестнице.
В этот момент сверху донесся другой звук. Тихий, сдавленный крик. Джисона.
Минхо взлетел по лестнице в два прыжка. Дверь в спальню была открыта. Феликс стоял на коленях у кровати, обхватив Джисона, который судорожно цеплялся за него, дрожа всем телом. Лицо Джисона было искажено ужасом, глаза дико метались, не видя реальности. Чан стоял рядом, его лицо было напряженным, он что-то шептал, развязывая тот самый мешочек.
«Не трогай его!» – рявкнул Минхо, врываясь в комнату. Он бросился к кровати, отталкивая Феликса. «Отошли!»
«Это кошмар! – крикнул Феликс, не отпуская Джисона. – Он проснулся и… он не узнает нас!»
«Это не просто кошмар, – сквозь зубы проговорил Чан, насыпая на ладонь щепотку серо-зеленого порошка из мешочка. – Они рядом. Они пользуются его слабостью. Его страхом.» Он поднес ладонь к лицу Джисона. «Вдохни, Джисон! Глубоко!»
Джисон забился, отворачиваясь, его крики стали громче, бессвязными. Минхо, не думая, схватил его за плечи, прижал к матрасу, стараясь не причинить боли, но обездвижить. «Дыши, дурак! – прошипел он, глядя в безумные глаза Джисона. – Это Чан! Это Феликс! Дыши тем дерьмом!»
Их взгляды встретились. На мгновение в глазах Джисона мелькнуло что-то – проблеск узнавания? Или просто отражение ярости Минхо? Он судорожно вдохнул. Порошок с ладони Чана попал ему в нос и рот. Джисон закашлялся, дико, надрывно. Его тело содрогнулось в руках Минхо, потом резко обмякло. Дрожь стихла. Глаза закатились, потом медленно закрылись. Он потерял сознание, дыхание стало ровным, но очень глубоким, как после тяжелой работы.
Феликс ахнул, прижав руку ко рту. Чан вытер ладонь о штанину, его лицо было мрачным. «Барьер рухнул. Полностью. Они почти взяли его прямо здесь. Во сне.»
Минхо медленно разжал руки, отпуская Джисона. Он смотрел на его безжизненное лицо, на капли пота на лбу. Тот самый холодок, который он чувствовал на лодыжке Джисона, теперь витал в самой комнате. Легкий, едва уловимый, но неумолимый. Запах озона и мокрого камня.
«Рассказывай, – сказал Минхо, поднимаясь. Его голос был хриплым, но твердым. Он посмотрел сначала на Чана, потом на Феликса. – Всё. Прямо сейчас. Потому что следующую атаку он может не пережить. А я… – он сжал кулаки, глядя на спящего Джисона, – …я не позволю им его забрать. Ни им. Никому.» В его глазах горела уже не только ярость. Горела решимость. И это было страшнее.
Он повернулся и вышел из комнаты, направляясь вниз, на кухню. Чан и Феликс, после мгновенной немой перепалки взглядами, последовали за ним. На кухне Минхо без слов достал три банки холодного кофе из холодильника, швырнул их на стол. Он не сел. Стоял у окна, спиной к ним, ожидая.
Бан Чан взял банку, но не открыл. Он посмотрел на спину Минхо, на сведенные от напряжения плечи.
«Ловцы Душ, – начал Чан тихо, но четко. – Древнее зло. Живет в щелях реальности, в тенях, в отражениях глубины. Они не едят плоть. Они питаются эмоциями. Страхом. Болью. Отчаянием. Особенно… чистым, незащищенным. Как у Джисона. Как у…» – он запнулся, – «…у тех, кто не может или не хочет защититься.»
Минхо не обернулся, но его спина стала еще жестче.
«Они метят жертву, – продолжал Чан. – Как клеймо. Тот след на ноге. Метка – это якорь. И маяк. Она притягивает их и дает доступ. Порошок, что я дал Джисону… он сжигает метку, маскирует его «аромат». Но это временно. Барьер держится только на его внутренней силе. На его воле жить, надеяться, бороться.»
«А что ломает барьер?» – спросил Минхо, не оборачиваясь. Его голос был глухим.
«Сильная боль. Физическая. Или… душевная, – Чан посмотрел прямо на спину Минхо. – Унижение. Насилие. Потеря воли. То, что вызывает глубочайший, парализующий страх и отчаяние. То, что делает душу абсолютно беззащитной.» Его взгляд был обвинением.
Минхо резко обернулся. Его лицо было искажено не яростью, а чем-то другим – осознанием, стыдом, ужасом перед содеянным. «Я… я этого не знал.»
«Знаешь теперь, – холодно парировал Чан. – Он был на грани вчера. А сегодня… то, что ты сделал – похищение, плен… это добило его. Барьер рухнул. Они пришли.»
«Как их остановить?» – спросил Феликс, его голос дрожал. Он сжал банку кофе так, что алюминий подался.
«Постоянно укреплять барьер изнутри, – сказал Чан. – Дружба. Любовь. Творчество. Якоря в реальности. И… избегать всего, что причиняет боль. Места силы Тьмы. И людей, которые… являются источником этой боли.» Он снова посмотрел на Минхо.
Минхо не отвел взгляда. «И что теперь?»
«Теперь? – Чан тяжело вздохнул. – Теперь мы ждем, пока он проснется. И надеемся, что он захочет бороться дальше. А ты…» – он встал, его рост снова казался внушительным, – «…ты решаешь, Минхо. Ты часть проблемы? Или…» – он бросил взгляд наверх, где спал Джисон, – «…ты готов стать частью защиты? Настоящей защиты. Без насилия. Без похищений. Без твоих… игр.»
Минхо молчал. Он смотрел на свои руки – те самые, что и калечили, и укрывали. Потом поднял глаза на лестницу. Тиски в груди сжались так, что больно дышать. Но на этот раз тепло внутри не противоречило боли. Оно смешивалось с ней, создавая новое, невыносимо сложное чувство – ответственность. И первый проблеск понимания, что защита Джисона начинается с прекращения войны внутри самого себя. Он кивнул. Один раз. Резко.
«Он остается здесь, – сказал он. Не приказом. Констатацией. – Пока не окрепнет. Пока барьер…» – он запнулся, подбирая слово, – «…не восстановится. Вы можете приходить. Но если вы попытаетесь его увести силой…» – в его глазах вспыхнул стальной огонек, – «…будет война. И на этот раз я знаю, с кем воюю. С ними. А не с ним.»
Он взял свою банку кофе, щелкнул кольцом. Звук был громким в тишине кухни. Перемирие было заключено. Хрупкое, на острие ножа, под пристальным взглядом спящей жертвы и незримых Ловцов, жаждущих своей добычи. И Минхо впервые почувствовал, что стоит на правильной стороне баррикады. Пусть эта сторона была самой сложной в его жизни.