Глава 4: Метка и Металл
Школьный день тянулся, как смола. Каждый звонок, каждый поворот головы Джисон делал с оглядкой. Призрачное ощущение взгляда Минхо преследовало его, как тень, даже когда самого хулигана не было видно. Он старался следовать советам Чана: держался рядом с Феликсом на переменах, во время урока рисовал в блокноте яростные, полные энергии граффити, пытаясь выплеснуть тревогу в творчество. Порошок работал – леденящей слабости, намека на след или тени не было. Но внутренняя дрожь не утихала. Она была тише, глубже, как гул высокого напряжения в проводах перед бурей.
Последний урок – литература. Учитель монотонно разбирал символизм в классическом произведении, а Джисон ловил себя на том, что снова и снова рисует острые, колючие шипы, обвивающие стилизованное сердце. Внезапно его собственное сердце екнуло. Он поднял глаза. Минхо сидел через два ряда и наискосок. Он не смотрел на доску. Он смотрел прямо на Джисона. Не пристально, как утром, а… лениво, словно наблюдал за диковинным насекомым. Уголок его губ был чуть приподнят – не в улыбке, а в выражении скучающего любопытства. Он медленно, нарочито демонстративно, провел языком по нижней губе. Джисону стало дурно. Он резко опустил голову, чувствуя, как жар стыда и страха заливает лицо. Контролируй эмоции. Дыши. Но дыхание сбилось.
Звонок прозвенел, как избавление. Джисон вскочил одним из первых, торопливо сгреб вещи в рюкзак. Ему нужно было в туалет. Не из-за нужды, а чтобы умыться, прийти в себя, смыть с лица этот жар и ощущение грязного взгляда. Он протиснулся сквозь толпу спешащих на выход учеников, нырнул в знакомый туалет на первом этаже – тот самый, с выцарапанным словом. Сегодня он был пуст. Одна лампа все так же мерцала нервным светом.
Он подошел к раковине, поставил рюкзак на мокрый край, открыл кран. Холодная вода ударила по лицу, по запястьям. Он набрал пригоршни, плеснул себе в лицо, снова и снова, пытаясь смыть липкий страх. Он видел. Он знает, что я напуган. Ему это нравится. Мысли крутились, как бешеные хомяки в колесе.
Вода стекала по лицу, когда он почувствовал, что дверь туалета открылась. Он не видел отражения в мутном зеркале над раковиной, но спиной ощутил присутствие. Холодок пробежал по позвоночнику. Он резко выпрямился, вытирая лицо рукавом, и обернулся.
Ли Минхо стоял в дверном проеме. Он не вошел полностью, лишь прикрыл дверь за собой, заблокировав выход своим телом. Его руки были засунуты в карманы узких черных джинсов, поза расслабленная, но глаза… глаза были хищными. Он медленно оглядел Джисона с ног до головы, его взгляд задержался на мокрых прядях волос, на каплях воды, скатывающихся по шее под воротник рубашки. Джисон замер, как кролик перед удавом. Его сердце колотилось так громко, что, казалось, эхом отдавалось в кафельной плитке.
«Напуганный, новенький?» – голос Минхо был тихим, бархатистым, как у кошки, играющей с мышью. Он сделал шаг вперед. Туалет внезапно показался крошечным, воздух спертым. – «После сегодняшнего… представления?»
Джисон попытался отступить, но за спиной была раковина. Он уперся в холодный фарфор. «Отойди, Минхо».
Минхо рассмеялся. Коротко, беззвучно, лишь плечи слегка содрогнулись. «Отойди? – Он сделал еще шаг. Теперь между ними было меньше метра. От него пахло дорогим одеколоном, сигаретным дымом и чем-то напряженно-металлическим. – А что если я не хочу? Что если мне… интересно?»
Еще шаг. Джисон почувствовал его дыхание на своей коже. Оно было теплым, контрастируя с ледяным страхом внутри него. Минхо поднял руку. Джисон инстинктивно отпрянул, ожидая удара. Но рука лишь медленно приблизилась к его лицу. Большой палец грубо провел по мокрой щеке Джисона, стирая капли воды. Прикосновение было обжигающе-неприятным.
«Чанбин говорит, ты колдун, – прошептал Минхо, наклоняясь так близко, что их носы почти касались. Его карие глаза, обычно пустые или злые, сейчас горели странным, ненормальным огнем. Любопытством? Желанием? Или просто жаждой власти над чужой паникой? – Что ты там сделал на лестнице? Каким трюком разбил окно?»
«Я ничего не делал!» – вырвалось у Джисона, голос сорвался на визгливую ноту. Он попытался оттолкнуть Минхо, но тот легко поймал его запястье и с силой прижал к стене рядом с раковиной. Боль пронзила руку.
«Врешь, – Минхо придвинулся еще ближе. Его бедро уперлось в бедро Джисона, прижимая его к стене. – Я видел твои глаза тогда. И сейчас. Ты видишь что-то, чего не видят другие. Что?»
Его свободная рука скользнула вниз, не к лицу, а к шее Джисона. Большой палец лег на кадык, не сдавливая, но ощутимо. Угроза была ясна. Джисон задыхался. Запах одеколона и сигарет заполнил его ноздри, смешиваясь с тошнотворным страхом. Он чувствовал тепло тела Минхо сквозь тонкую ткань рубашки, его силу, его абсолютный контроль. Это было хуже побоев. Это было… интимное насилие.
«Скажи мне, – Минхо прошептал прямо в губы Джисону. Его дыхание было горячим, мятным. – Что за игру ты ведешь, Джисон? Или…» – он наклонил голову, его губы оказались в сантиметре от уха Джисона, – «…тебе нравится, когда тебя прижимают к стене? Это твой стиль?»
Джисону стало физически дурно. Унижение, страх и омерзительный намек смешались в ком грязи в горле. Он попытался вывернуться, но хватка Минхо была как стальные тиски. «Отпусти!» – он закричал, но крик получился сдавленным, бессильным.
Минхо усмехнулся, его губы скользнули по мочке уха Джисона. «Тише, тише… Никто не услышит. А если и услышат… подумают, что ты сам напросился.» Его рука на шее Джисона переместилась, пальцы вцепились в волосы у затылка, резко запрокидывая его голову назад. Джисон застонал от боли и унижения. Лицо Минхо плыло перед ним, искаженное жестоким любопытством и чем-то еще… голодным? Его губы снова приблизились – уже не к уху, а к губам Джисона. Это был не поцелуй. Это была демонстрация власти, унижение, проверка границ.
Джисон зажмурился, готовый к омерзительному прикосновению, к окончательной потере себя. В ушах зазвенело, в глазах поплыли черные пятна. Ловцы… Они близко… Он их зовет…
Внезапно дверь туалета с грохотом распахнулась.
«Что за чертовщина здесь происходит?!»
Голос был резким, высоким, полным ледяного негодования. Минхо вздрогнул, его хватка ослабла на долю секунды. Этого хватило. Джисон рванулся в сторону, спотыкаясь, падая на колени на мокрый кафель. Он поднял голову, задыхаясь.
В дверях стояли двое. Чон Ин (Ай.Эн), его одноклассник. Обычно застенчивый и тихий, сейчас он был бледен от гнева, его тонкие брови сведены в резкую черту. Рядом с ним – Ким Сынмин, староста класса. Его лицо было каменной маской, но в глазах горел холодный, опасный огонь. Он уже снял пиджак школьной формы, словно готовясь к действию, его спортивное телосложение казалось внезапно внушительным.
Минхо медленно выпрямился, отряхивая рукав, будто испачкался. На его лице мелькнула ярость, быстро смененная презрительной маской. «Просто разговор, староста. Ничего интересного.»
«Разговор? – Сынмин шагнул внутрь, его голос был низким, ровным, но каждый звук резал воздух, как лезвие. Он бросил быстрый взгляд на Джисона, который все еще сидел на полу, дрожа, с мокрым лицом, воротник рубашки помят, волосы взъерошены от хватки Минхо. – Похоже, новенький не слишком наслаждается беседой.»
Чон Ин быстро подошел к Джисону, опустился рядом. «Ты в порядке? Он тебя ударил?» – его голос дрожал, но от возмущения, не от страха. Он осторожно помог Джисону подняться.
«Я… я…» – Джисон не мог говорить. Стыд душил его сильнее рук Минхо.
«Он просто перевозбудился, – Минхо ухмыльнулся, но его глаза были пустыми и холодными, как у змеи. Он смотрел на Сынмина. – Знаешь, как они бывают… чувствительны.»
Сынмин не отвел взгляда. Он сделал еще шаг, сократив дистанцию до Минхо до минимума. Он был чуть ниже, но его осанка, его абсолютная уверенность в себе заставляли его казаться больше. «Минхо, – произнес он тихо, но так, что каждое слово падало, как гиря. – Ты перешел черту. Вон. Из туалета. И держись подальше от Хана. Если я еще раз увижу тебя в радиусе метра от него без его явного желания…» – он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание, – «…я не пойду к директору. Я разберусь с тобой лично. И поверь, после баскетбольных тренировок с железом у меня очень крепкие руки. Понял?»
Молчание повисло тяжелым свинцом. Минхо держал взгляд Сынмина. В его глазах бушевала буря – ярость, ненависть, но и… расчет. Он взвешивал. Сынмин не был просто заучкой. Он был сильным, уважаемым, и он говорил серьезно. И Чон Ин рядом, свидетелем – тихим, но из хорошей семьи, чье слово будет иметь вес.
Минхо медленно, преувеличенно вежливо кивнул. «Как скажешь, староста. – Он бросил последний взгляд на Джисона. В этом взгляде не было ни злобы, ни страха. Было что-то непроницаемое, аналитическое. Как будто он ставил мысленную галочку напротив какого-то пункта. – Забавно.»
Он развернулся и вышел из туалета, небрежно толкнув дверь плечом. Она захлопнулась за ним, оставив в помещении тяжелое, гнетущее молчание.
Джисон сглотнул. Его колени подкашивались. Чон Ин крепче обхватил его за плечи. «Ты уверен, что тебе не нужен врач?»
«Нет… нет, – прошептал Джисон, пытаясь взять себя в руки. Он выпрямился, поправил воротник. Его руки все еще дрожали. – Спасибо. Вам обоим.»
Сынмин подошел, его лицо все еще было строгим, но взгляд стал чуть мягче. «Он тебя тронул? Физически, кроме как прижать?»
Джисон потряс головой, не в силах выговорить мерзкие подробности почти-поцелуя, прикосновений. «Нет… просто… запугивал.»
«Запугивание – тоже повод, – твердо сказал Сынмин. – Докладывай. Мне. Или Чону. Не терпи это молча.» Он посмотрел на Чон Ина. «Отведи его в медпункт. Хотя бы успокоительное дадут. Я прослежу, чтобы Минхо не вернулся.»
Чон Ин кивнул. «Пойдем, Джисон.»
Джисон позволил себя вывести. Проходя мимо раковины, он мельком увидел свое отражение в мутном зеркале. Бледное лицо, испуганные глаза, взъерошенные волосы. И на шее, чуть ниже линии воротника, где большой палец Минхо лежал на кадыке, проступал слабый, но отчетливый красный след. Как метка. Физическое напоминание о том, что произошло.
Он отвернулся от зеркала, чувствуя новый приступ тошноты. Слова Минхо эхом звучали в голове: «Забавно». Это не было поражением. Это было… началом игры. Игра, в которой Джисон был не просто мишенью, а призом, который Минхо решил заполучить любой ценой. И спасители, пришедшие сегодня, не могли быть рядом всегда. Барьер Чана защищал от Ловцов, но не от человеческой жестокости, принявшей новый, извращенный оборот. Холодная дрожь страха сменилась другим чувством – леденящим осознанием, что худшее, возможно, еще впереди. И что Минхо теперь видел в нем не просто «педика», а нечто гораздо более… интересное.