Цветы в пепел.
!!TW!!
Сентябрь наступил внезапно.
Воздух стал прохладнее, небо — ниже, листья начали терять терпение и падали с деревьев, будто устав от жизни.
Город медленно входил в осень.
Аня — нет.
Она всё ещё ходила по кругу.
Дом. Работа. Психолог.
Дом. Работа. Супермаркет.
Дом. Окно. Тишина.
Её тело казалось чужим.
Её руки — уставшими от самих себя.
Иногда она сидела в ванной и просто смотрела на воду, будто хотела раствориться в ней.
Новые люди на работе не знали, какая она была раньше.
Они знали только:
"Она спокойная."
"Вежливая."
"Слишком тихая."
"Много работает."
Коллега из соседнего отдела пару раз пытался заговорить с ней, но Аня отшучивалась.
Она не знала, как снова быть близкой.
Близость казалась опасной.
Слишком много она уже сожгла, доверившись.
Однажды психолог задал вопрос:
— А вы представляете свою жизнь через десять лет?
Аня опустила глаза.
— Нет.
— Почему?
— Мне сложно представить даже завтрашний день.
Она почти не думала о Лере.
Иногда, правда, в памяти всплывали её глаза — полные надежды.
"Ты хорошая," — говорила она.
Аня тогда только усмехнулась.
Хорошая.
Какая же глупость.
С Лизой всё оставалось… ровным.
Никаких разговоров о том поцелуе.
Никаких лишних слов.
Ночёвки стали привычными.
Смех — осторожным.
Прикосновения — редкими.
Но сердце Ани всё ещё трепетало от одного взгляда.
Она научилась это скрывать.
Научилась смотреть на Лизу как на друга.
Научилась не надеяться.
Почти.
Иногда, засыпая, она думала:
"Вот бы проснуться в теле кого-нибудь другого."
"В теле, которое не помнит боли."
"В голове, где не звучит это: ты не заслуживаешь."
Но жизнь — она не спрашивает, хочешь ли ты быть.
Она просто идёт дальше.
И в один такой вечер, когда на улице моросил дождь, а Лиза пила чай у неё на кухне, Аня вдруг спросила:
— Ты когда-нибудь думала, что можно быть неправильно устроенным человеком?
Лиза посмотрела на неё, прищурилась.
— В смысле?
— Ну… как будто ты просто… сбой. Ошибка. Не подходишь ни под одно "нормально".
Лиза нахмурилась.
— Ань, ты не ошибка. Ты просто… ты. И всё.
Аня улыбнулась.
Слишком быстро.
Слишком натянуто.
— Угу. Спасибо. Чай не остыл?
А через час, оставшись одна, она достала блокнот.
Страницу за страницей.
1. Я чувствую себя неправильно.
2. Я чувствую себя чужой.
3. Я не могу рассказать никому правду.
4. Если бы я исчезла, никто бы не заметил.
5. Я всё ещё люблю её.
6. Я больна.
Она поставила точку.
Затем вторую.
Затем третью.
И в тишине лист начала казаться ей исповедью.
Прошла неделя.
Почти ничем не отличающаяся от предыдущей.
И всё же — Аня чувствовала, как внутри будто что-то сдвинулось.
Что-то неуловимо маленькое, но — ощутимое.
Как будто внутри неё шевельнулся кто-то, кого она пыталась похоронить годами.
Голос — тихий, усталый, не её.
"Сколько можно жить вот так?"
Она сидела в парке на лавке, курила, как в старые времена.
Листья медленно осыпались на землю, и её ботинки были по щиколотку в рыжем ковре.
В наушниках играла старая песня, одна из тех, что раньше она слушала с Лизой.
Голос певицы был слишком чистым, слишком пронзительным — и от этого хотелось выть.
Она зажала в пальцах сигарету и вдруг поняла:
всё, что она чувствует — как будто вялое эхо настоящей жизни.
Как будто она идёт по ней как призрак, а настоящая Аня осталась где-то там, в другом времени, в другой вселенной.
Где она может любить без страха.
Где она может рассказать о себе — и её не отвергнут.
Тем вечером она не пошла домой.
Она просто шла по городу.
Без цели.
Без направления.
Смотрела на витрины, на лица прохожих, ловила обрывки разговоров.
Люди смеялись, ругались, кто-то обнимался.
Аня шла как пустая оболочка, впитывая чужую жизнь, как холодный ветер впитывает влагу.
Когда она, наконец, вернулась в квартиру, было уже за полночь.
Свет в коридоре моргнул и погас.
И ей показалось, что на секунду кто-то прошёл за её спиной.
Но она не испугалась.
Она привыкла к теням.
В ту ночь она не спала.
Сидела на кухне, в старом свитере, с кружкой уже холодного чая.
Она взяла блокнот.
Открыла на новой странице.
И написала:
7. Я устала быть хрупкой.
8. Я устала бояться.
9. Я устала молчать.
10. Я не знаю, как быть дальше.
11. Я всё ещё здесь. Почему?
А на следующее утро, перед зеркалом, она увидела, что на щеке — порез.
Словно от ногтя.
Словно кто-то провёл по коже слишком резко.
Она не помнила, чтобы делала это.
Не чувствовала боли.
Но теперь, когда смотрела на своё отражение, ей казалось, что смотрит в глаза чужой.
Жесткой.
Обречённой.
"Ты же всё равно не выберешься отсюда, правда?" — шептал кто-то внутри.
Аня повернулась и…
впервые за долгое время — заплакала.
По-настоящему.
Тихо.
Не сдерживая.
Сообщение пришло утром, когда Аня как раз сидела на кухне, пытаясь доесть йогурт и не заплакать.
Антон:
"Привет, Ань. Я тут подумал… а может, сходим куда-нибудь? Просто, знаешь… давно хотел тебя пригласить. Ты классная."
Она долго смотрела на экран.
Пальцы будто цепенели.
"Ты классная."
Она чуть не рассмеялась.
Да ты бы сбежал, узнай ты, что творится в моей голове.
Но она напечатала:
"Да. Почему бы и нет?"
И это стало началом.
Первое свидание было неловким.
Антон нервничал.
Аня улыбалась — не глазами, только губами.
Они пили кофе в полупустом кафе, он рассказывал, как мечтает когда-нибудь уехать в Исландию и жить среди гор.
Аня слушала.
Кивала.
Смеялась в нужные моменты.
Она так устала быть собой, что роль новой — послушной, живой, "исправленной" — давалась почти легко.
"Вот, видишь, ты можешь быть нормальной," — говорила себе.
"Ты уже не та. Ты почти здорова. Почти."
Они начали встречаться.
Антон писал каждый день.
Присылал фото котов, мемы, песни.
Говорил, как ему с ней хорошо.
Как она свет.
Как рядом с ней — дышится.
А Аня…
Аня старалась.
Пекла ему печенье.
Смеялась на его шутки.
Звонила первой.
Иногда даже ловила себя на том, что будто действительно что-то чувствует.
Тепло? Привязанность?
Неважно.
Но потом наступала ночь.
И в темноте, когда её не видел никто, кроме потолка — она плакала.
Молча.
С кулаками в одеяле, чтобы не закричать.
Она не резалась.
Старалась.
Но теперь выдирала кожу на руках, как привычку — до болячек.
Скрывала под свитерами.
Стирала кровь с клавиатуры.
Он её поцеловал через неделю.
— Прости, — прошептал он, испугавшись, — я… не должен был, да?
Аня покачала головой.
— Всё хорошо.
И даже улыбнулась. Настояще, как ей казалось.
А потом пришла домой и не смогла смыть его прикосновение.
Словно оно прилипло к коже, оставив липкий осадок,
— не от того, что он плохой,
а от того, что не Лиза.
— Ты как? — спросила Лиза, написав через две недели.
— Хорошо. — ответила Аня. — Даже отлично. Я теперь в отношениях.
Через минуту:
"С Антоном?"
Аня:
"Да."
И всё.
Больше Лиза не писала до конца недели.
Аня сидела в ванне, в воде, которая остыла.
Смотрела на свои руки, на следы от ногтей.
И шептала:
"Я делаю всё правильно.
Так надо.
Так нужно.
Я хорошая.
Я же теперь… нормальная, правда?"
Встречи с Антоном стали регулярными.
Он знал, какие цветы ей нравятся.
Запоминал, как она пьёт чай — без сахара, но с лимоном.
Рассказывал о своих родителях, о детстве, о планах.
Они ходили в кино, он держал её за руку.
Аня всё делала правильно.
Улыбалась, обнимала, отвечала взаимностью.
Она была той самой "идеальной девушкой", какой, казалось, хотела быть всё это время.
Но ночью — всё возвращалось.
Неотмытое. Несмытое.
Когда Антон засыпал у неё, Аня лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок, ощущая, как внутри разламывается что-то неживое, что-то сломанное, что так и не срослось.
Она вспоминала Лизу.
Её запах.
Тепло пледа.
Как Лиза засыпала, прижавшись.
Как в голове звучало «не смей влюбляться», а в сердце — «уже поздно».
Сейчас же…
Сейчас было пусто.
Как будто внутри неё — выгорело поле, и Антон сеет цветы в пепел, не зная, что они не приживутся.
— Ты часто молчишь, — сказал он однажды.
Они сидели в парке, на скамейке. Осень уже собиралась прийти.
— Мне нравится. Спокойно как-то. Ты умеешь быть рядом. Не громко. Не тяжело.
Аня опустила взгляд.
— А мне не нравится, — тихо сказала она.
Он замер.
— Мне внутри шумно. Очень.
Вечером она снова царапала руки до красноты.
Сидела в ванной, включив кран, чтобы никто не слышал всхлипов.
Её душили воспоминания.
Поцелуй с Лизой.
Её смех.
Те ночёвки, которые закончились без слов.
То сообщение:
"Я скучаю по тебе. Я люблю тебя... как подругу."
Оно жгло сильнее любого лезвия.
Она ведь всё делала правильно.
Полюбила "правильно".
Ходила на работу.
Не пила.
Не резалась.
Смеялась.
Но почему же было так больно?
Почему ночью, когда Антон тихо сопел рядом, ей хотелось выть в подушку от чувства, что она — обман?
Не потому, что не старается.
А потому что она не его.
И никогда не была.
Наутро она вытерла следы боли с рук.
Натянула свитер.
Поцеловала Антона в щеку.
Сказала:
— Ты лучший, правда.
И он поверил.
А она — нет.
Вечером они пошли ужинать в маленькое кафе рядом с её домом.
Антон болтал о чём-то — о фильмах, о работе, о каких-то планах на осень.
Аня слушала, кивала, даже смеялась, когда надо.
Руки её были спрятаны под столом. Она всё ещё ощущала жжение под ногтями — кожа снова потрескалась от привычки чесать до болячек.
— Ань, — вдруг сказал он, наклоняясь чуть ближе, — я тут подумал… может, поедем куда-нибудь? Ненадолго. Просто вдвоём. На пару дней.
Аня замерла.
Глаза её метнулись в сторону окна.
В её голове вспыхнули сразу десятки мыслей, но все они сводились к одному: куда бы она ни уехала — от себя не сбежишь.
— Да, можно, — сказала она мягко. — Куда хочешь?
Он заулыбался, взял её за руку.
Её пальцы дрогнули. Она стиснула зубы и не убрала руку.
Она не могла причинить ему боль.
Не могла снова стать "грязной".
Не могла сказать правду.
Через пару дней Лиза написала.
«Привет. Увидела сегодня в магазине твои любимые пирожные, и сразу подумала о тебе. Как ты?»
Сообщение упало в грудную клетку, как камень.
Тонуло. Медленно. Глубоко.
Аня не отвечала сразу. Сначала пошла в ванную, села на край ванны, сжала ладони.
Она хотела закричать:
«Я плохо. Я несчастна. Я не могу без тебя.»
Но пальцы написали:
«Привет. Всё норм. Спасибо за пирожные :)»
Так было правильно.
Так — безопаснее.
Ночью она проснулась от того, что Антон дышал во сне прямо у её шеи.
Он обнимал её крепко, почти по-настоящему.
И в темноте, глядя в потолок, Аня думала:
“А он, наверное, влюблён в меня. А я... просто делаю вид, что это счастье.”
Она медленно повернулась к нему спиной, прижимаясь к краю кровати, будто всё её тело стремилось убежать.
Хотя бы немного — от него.
Хоть чуть-чуть — к той, что всё ещё была её болью.
На следующее утро она приготовила завтрак.
Надела красивое платье.
Целовала его так, как будто чувствовала.
А внутри...
Внутри всё гудело, как сломанный телевизор:
«Ты фальшь. Ты пустота. Ты изменяешь даже не телом, а сердцем. А это хуже.»