Я не твой мир.
!!TW!!
Аня снова жила в двух мирах.
В одном — всё правильно. Чайник закипает на кухне, Лиза смеётся в её гостиной, на работе все улыбаются и говорят «молодец».
В другом — пусто, тихо и липко, как вязкая смола, что затекает в горло, когда она остаётся одна.
Каждая встреча с Лизой стала как глоток воздуха — и удар под рёбра.
Она всё чаще смеялась рядом с ней, всё чаще хотела задержать взгляд, дотронуться, вдохнуть её запах и больше никогда не выпускать.
А потом закрывалась в ванной и писала.
На старых страницах блокнота, на полях чеков, на обрывках салфеток.
Слова липли к пальцам.
Однажды ночью она открыла блокнот и написала:
«Я так хотела бы перед тобой покаяться,
Я так хотела бы перед тобой расплакаться,
Я загнала себя в себя же,
Мне некуда спрятаться…»
Потом долго сидела, глядя на эти буквы.
Пальцы дрожали.
Было так мучительно тихо.
Только собственное сердце — стук-стук, стук-стук.
Она не понимала, кому она ещё может сказать это вслух.
Психологу? Лизе? Себе в зеркало?
Ни одна из них не выдержит этой правды.
«Мне некуда спрятаться…» — шептала она губами, пока чернила подсыхали.
На руках снова — мелкие красные царапины.
Не нож. Руки сами себя карали.
Царапала, чтобы помнить: ты живая. ты всё ещё чувствуешь.
Царапала — чтобы не кричать.
Днём всё выглядело иначе.
Днём она снова смеялась с Лизой над глупыми сериалами, обсуждала чужие романы, слушала её рассказы про «того самого мальчика».
Кивала, улыбалась, заваривала новый чай.
Смотрела, как Лиза зевает, пряча нос в плед.
А ночью…
Ночью она оставалась с блокнотом.
С этим грязным желанием кричать и прижаться.
С этой рваной любовью, что ей некуда деть.
Ночь выдалась тяжёлая.
Аня сидела у окна, глядя, как за стеклом гаснут фонари.
В комнате пахло чаем и чем-то старым — как будто эта усталость впиталась в стены.
На коленях — тот самый блокнот.
Почти весь исписанный кривыми строчками, заляпанный следами слёз.
Она снова держала ручку так, что пальцы побелели.
Слова вытекали сами.
Она больше не пыталась их контролировать.
Строчка за строчкой:
«Ты мой мир, в котором я плачу,
Ты мой мир, в котором ты меня забыла,
Ты мой мир, в котором я — маленькая девочка,
Ты мой мир, который разбился о льдины.»
Она перечитывала это вслух.
Шёпотом.
Сначала дрожащим, потом чуть громче.
В груди что-то сжималось и выворачивалось наружу.
Льдины. Да.
Льдины — это Лиза.
Та, что так тепло смеётся и не догадывается, во что превращается сердце Ани каждый раз, когда их взгляды встречаются.
Ты мой мир.
Но мир этот трескается, крошится, режет кожу изнутри.
Она вытерла глаза тыльной стороной ладони.
Посмотрела на пальцы — под ногтями запёклась кровь от застарелых царапин.
Она больше не пила, не резала глубоко — только до болячек, до маленьких трещин на коже.
Эти трещины напоминали: ты ещё жива.
Ты ещё можешь чувствовать боль.
Значит — пока что ты не лёд.
Аня закрыла блокнот, спрятала его под подушку.
Посидела ещё немного, глядя в темноту.
Хотелось позвонить Лизе.
Написать хоть одно слово: спаси меня.
Но экран телефона остался чёрным.
Ведь Лиза не знает.
Лиза не должна знать.
Лиза счастлива — и она должна быть счастлива.
Зато Аня…
Аня так и будет сидеть у окна.
В своём разбитом мире.
В котором она всё ещё — маленькая девочка, ищущая тепло там, где его нет.
Утро встретило Аню пустотой.
Обычный день — работа, маршрутка, люди с пакетами.
Она снова надела свою улыбку, тонкий слой тонального крема, чуть больше туши на ресницы — чтобы никто не догадался, что под глазами синеет бессонница.
Все говорили: Ты так похорошела, Ань.
Ты так изменилась.
Аня кивала, смеялась, ставила галочки в блокноте.
«Живая. Нормальная. Занята.»
Но внутри всё чаще раздавался гул — как пустой колодец, куда швыряешь камень и не слышишь, как он бьётся о дно.
Лиза почти не писала — у той своя жизнь, новые встречи, новый парень.
Аня знала о нём ровно столько, сколько могла вынести.
Она даже сохранила номер в телефоне — не смотри, не спрашивай, не звони.
После работы Аня зашла в любимую кофейню — ту самую, куда они с Лизой бегали в дождь.
Взяла капучино с корицей, села у окна.
В блокноте — новая страница.
Ручка царапала бумагу быстро, как будто Аня боялась, что остановится — и всё сгинет.
«Я хотела бы перестать быть.
Хотела бы быть пустой.
Хотела бы не любить тебя так, как люблю.
Хотела бы быть хорошей девочкой — но всё во мне враньё.»
Она захлопнула блокнот, когда официантка подошла спросить, всё ли в порядке.
Всё в порядке.
Конечно, всё.
А что может быть не в порядке у девушки с ровным пробором и светлой кофточкой?
Улыбнись — и никто не услышит, как хрустят внутри тебя осколки льда.
Вернувшись домой, она почти автоматически открыла чат с Лизой.
Набрала «Как ты?».
Стерла.
Набрала «Я скучаю».
Стерла.
Положила телефон экраном вниз и села на пол, прислонившись спиной к дивану.
В тишине слышно, как гудит холодильник.
А в голове — гул.
Как в колодце.
Ни дна, ни верха — только она и её мир, который больше не склеить.
Телефон всё ещё лежал экраном вниз.
Аня уже почти задремала прямо на полу, когда вибрация расколола тишину.
Одно короткое сообщение, обычное:
Лиза: «Ань, ты не спишь? Можно позвонить?»
Сердце уткнулось куда-то в горло.
Аня села, откинула волосы за плечи — зачем-то провела пальцами по уголкам глаз, как будто кто-то мог увидеть, что она почти плачет.
— Алло?.. — голос дрожал, но Лиза этого не слышала.
На том конце Лиза засмеялась тихо, нервно.
— Ты чего такая заспанная? Спишь уже?
— Нет. Просто лежала.
— Я тут… не знаю, могу я? Могу прийти? Мне плохо.
— Приходи. — Слишком быстро, слишком жадно. — Я дома.
Через двадцать минут Лиза уже сидела на полу рядом, босиком, в старой худи, пахла холодной улицей и чужими духами.
Аня гладила её ладонь — будто можно было выжать из этого касания что-то живое для себя самой.
Лиза всхлипнула, уткнулась лбом в плечо.
— Он сказал, что устал. Что я слишком много требую. Что я не такая, как ему надо.
— Ты самая лучшая, — выдохнула Аня.
— Да, да. Только вот никому не нужна, да? — Лиза смеялась сквозь слёзы. — Кроме тебя. Ты у меня всегда есть. Ты меня никогда не бросишь, да?
Аня кивнула.
Никогда.
Они сидели так до глубокой ночи.
Говорили о детстве, о том, как однажды хотели сбежать на море.
О том, что всё равно ничего не сбылось.
Лиза вытерла нос рукавом и вдруг засмеялась: — Слушай, Ань… а если бы мы были мальчиками, ты бы влюбилась в меня?
Аня хотела сказать я и так в тебя влюблена, я и так хочу тебя всю, всегда, но только пожала плечами.
— Глупая ты. Я и так тебя люблю.
Лиза улыбнулась, поцеловала её в висок.
— Ты самая настоящая. Ты моя девочка. Я бы умерла без тебя.
Аня не ответила.
Она просто держала Лизу за руку и тихо повторяла про себя: Не дай Бог ты узнаешь, не дай Бог ты увидишь, не дай Бог ты останешься.
Когда Лиза уснула у неё на коленях, Аня снова взяла блокнот и записала одной кривой строчкой, прямо поверх старого текста:
«Я твоя девочка, только не твоя.»
Лиза заснула крепко, уткнувшись носом в бедро Ани.
Аня сидела, обхватив её плечи руками, боясь пошевелиться.
Тело затекло, спина ныли от усталости, но это всё было не важно — важнее было это тепло, этот чужой вес, этот маленький кусочек счастья, который всё равно не её.
Она слушала Лизино дыхание — ровное, тёплое, такое живое.
Время от времени Лиза что-то шептала.
Сначала бессвязное: «да не надо…», «не хочу…» — потом вдруг чётче:
— Ань… не бросай меня.
Аня замерла, глядя в прядь светлых волос у себя на коленях.
— Я тут, я тут, глупая, — шептала она в ответ, хоть Лиза и не слышала. — Я тебя никуда… ты же знаешь.
Она гладила Лизу по затылку, по щеке.
Иногда кончиками пальцев проводила по её губам — так легко, что Лиза даже не вздрагивала.
Если бы я могла остаться в этой ночи навсегда.
Если бы ты могла меня любить так же.
На кухне тикали старые часы.
Аня прислонилась затылком к стене и закрыла глаза.
В груди было так тесно, что казалось — вот ещё чуть-чуть, и сердце просто замрёт, перестанет биться.
«Ты мой мир, который разбился о льдины…»
Она вспомнила Леру — как та смотрела на неё снизу вверх, глупо влюблённая девчонка.
Как просто всё могло бы быть, если бы сердце выбирало разумом.
А я снова выбрала боль. Снова выбрала тебя.
В какой-то момент Лиза дёрнулась, приоткрыла глаза.
Сонная, растрёпанная.
— Ты чего не спишь?..
— Думаю.
— О чём?
Аня выдохнула.
— О тебе.
Лиза улыбнулась и уткнулась носом в живот подруги.
— Я тебя люблю, слышишь?
Аня кивнула, хотя Лиза уже снова проваливалась в сон.
— Я тоже тебя люблю, Лиза.
Но ты никогда не узнаешь, как именно.
Под утро Аня встала тихо-тихо.
Склонилась над Лизой, как вор над украденным теплом.
Губами коснулась её виска — почти благословение.
Потом пошла в ванную и долго смотрела на своё отражение.
Под глазами — тени. На шее — пара мелких синяков от того, что сама себя раздирала ногтями ночью.
На запястьях — красные следы от привычки чесать до крови.
Она усмехнулась.
— Ты — грязь. Но ты же любишь её. И она любит тебя… как подругу. Этого хватит. Хватит же?
Села на край ванны, достала блокнот.
На чистой странице написала:
«Я хочу быть чистой. Но ты не даёшь мне шанса. Я хочу быть правильной. Но ты — мой самый сладкий диагноз.»
Лиза спала спокойно, иногда шевелила пальцами, бормотала что-то несвязное, а Аня сидела и смотрела на неё, стараясь не дышать громко. Она медленно поглаживала Лизу по волосам, чувствуя под пальцами каждую прядь, каждое движение.
В голове билась мысль — какое же это всё ненастоящее. Она не могла притронуться так, как хотелось. Не могла разбудить Лизу поцелуем. Не могла ткнуться носом в шею и остаться там навсегда. Всё это тепло — не её. Всё это время — не для неё.
Когда Лиза проснулась утром и улыбнулась, Аня тоже улыбнулась. Сделала вид, что всё хорошо. Сварила кофе, пожарила гренки. Посмеялась над каким-то глупым сном Лизы.
А когда Лиза ушла, Аня заперла за ней дверь и сползла по стене на пол. Сидела на холодном ламинате и смотрела в выключенный телефон. Там никого не было, кроме Лизы. Лиза и пустота.
Вечером она снова раскрыла блокнот.
"Ты мой мир в котором я плачу, ты мой мир в котором ты меня забыла, ты мой мир в котором я маленькая девочка, ты мой мир который разбился о льдины."
Рядом, чуть ниже, она дописала:
"А я всё ещё живу в этом мире. И мне никто не обещал, что спасёт."
Она хотела позвонить психологу. Хотела, но не смогла. Просто перелистывала старые страницы, водила пальцем по чернилам, по кривым буквам, которые были когда-то её попытками что-то объяснить.
А потом просто легла на пол и смотрела в потолок.
Думала о том, что завтра снова надо будет смеяться.
Что Лиза снова может прийти. Что нельзя показать, что внутри всё давно сгнило.
Думала о том, что если Лиза вдруг уйдёт совсем — что тогда останется?
И отвечала себе тихо: Ничего.
Она лежала и слушала, как гудят трубы за стеной, как где-то за окном кто-то смеётся, как хлопает подъездная дверь.
Хотелось зацепиться за эти звуки, чтобы не слышать свои мысли.
Но мысли всё равно ползли — липкие, как пауки по коже.
Когда-то она боялась этих пауков. Теперь привыкла. Теперь они были своими.
Утром она встала, умылась ледяной водой и пошла на работу. На входе сказала коллеге шутку — все рассмеялись, кто-то похвалил её за свежую идею, кто-то пригласил на обед. Она улыбалась, кивала, обещала подумать.
Но в туалете закрылась в кабинке, села на крышку унитаза и тихо прижала кулак к губам, чтобы не застонать от этой странной тупой боли, которая не имела формы и названия.
После работы она зашла в магазин, купила два чая с бергамотом — один для себя, один вдруг если Лиза заглянет.
Потом вернулась домой и положила новый блокнот рядом со старым.
Открыла. Написала:
"Я устала быть для тебя смешной. Я устала быть для тебя удобной. Я устала быть не для тебя."
Закрыла. Стерла слёзы. Снова сварила чай, зажгла свечку — будто так уютнее.
И снова мечтала: вдруг Лиза напишет. Вдруг Лиза придёт. Вдруг Лиза скажет: «Я люблю тебя».
И знала, что Лиза не скажет.
И всё равно ждала.
В какой-то момент она легла на диван, зажала подушку между коленей, уткнулась носом в ткань и шептала что-то невнятное — то ли Лизе, то ли себе самой.
"Я больше не знаю, кто я. Я больше не знаю, зачем."
Телефон зазвонил. Она рванулась, сердце подпрыгнуло к горлу. Лиза?
Нет.
Мама.
Просто спросить, как дела.
Аня ответила: всё хорошо.
Сказала, что всё нормально. Что работы много. Что устала — но это приятная усталость.
Сказала «я люблю тебя» — хотя на самом деле всё это было адресовано не матери.
Когда отключилась, положила телефон и выдохнула — глухо, как умирающий зверёк.
"Ты мой мир который разбился о льдины." — всё ещё стояло перед глазами.
И всё ещё почему-то хотелось, чтобы кто-то собрал этот мир обратно.