Внутренняя борьба.
!!TW!!
Сколько прошло времени?
Неделя? Две? Аня не знала.
Календарь давно стал абстракцией, дни сливались в вязкую ленту однообразия.
Работа — дом. Дом — работа. Всё.
Без лиц, без событий, без смысла.
Она больше не пила.
Алкоголь теперь напоминал слишком многое.
Но сигареты — да.
Сигареты заполнили паузы между мыслями, между сердечными ударами.
Они были как выдох, как тишина после крика.
Лезвие...
Лезвие уже не пугало.
Наоборот — успокаивало.
Оно не задавало вопросов. Не требовало объяснений.
Не смотрело с жалостью. Не говорило "тебе нужно выйти из этого состояния".
Лезвие знало.
Оно было рядом в ту ночь, когда её тело стало не её.
Оно было рядом, когда никто не понял.
Оно принимало Аню без слов, без условий.
И в его холоде было больше тепла, чем в сотнях фраз от психолога.
Иногда она разговаривала с ним мысленно.
«Ты ведь не предашь меня, правда?»
«Ты не скажешь, что я больная. Что мои чувства — ошибка. Что я испорченная.»
А те чувства...
Они ведь должны были пройти, да?
Но нет.
Они не уходили.
Они стали частью её.
Как шрам. Как привкус крови.
Они жили в ней — в каждом вдохе, в каждом сне, в каждом сообщении, которое она перечитывала в полночь.
Только не отвечала. Никогда не отвечала первой.
Лиза.
Даже само имя причиняло боль.
Она винила себя.
За всё.
За тусовку. За вино. За то, что не сказала «нет».
За то, что проснулась — и не смогла рассказать.
За то, что чувствовала что-то к подруге.
Что любит её — и всё ещё не может это признать вслух.
Даже себе.
“Я отвратительна.” — думала Аня.
“Я грязная. Никому не нужная. Сломанная.”
Стыд стал её одеждой.
Она носила его, как пальто, которое не снять даже в жару.
Стыд за то, кем она стала.
За то, что ещё дышит.
На работе Аня смеялась.
Иногда даже первая отпускала шутки.
Открывала двери, говорила "доброе утро", помогала коллегам.
У неё спрашивали совета, за ней тянулись, говорили, что она "светлая".
Светлая.
Как иронично.
Никто не знал, что по ночам она сидит в ванной с ножницами.
Что каждый день — игра на выживание.
Что улыбка — дрожащая маска, к которой она уже сама начала привыкать.
Ведь если надеть её достаточно долго — возможно, перестанешь замечать, что под ней.
Аня смотрела в зеркало — и не видела ничего.
Только пустоту.
Серые глаза, потухший взгляд, мертвую кожу.
Шрамы на бедрах были спрятаны под джинсами.
Кровь — смыта, перевязана, спрятана.
Но внутри... она чувствовала, что именно они — её настоящее лицо.
Именно кровь напоминала: ты — ошибка.
Ты не должна была родиться.
Ты не должна была чувствовать.
Ты не должна была идти туда.
Ты не должна была выжить.
Каждое утро она повторяла себе это, как молитву.
“Ты грязь. Ты боль. Ты сломанная.”
И никто не видел.
Никто не видел, как она выходит с работы, как в метро слушает музыку, стискивая лезвие в кармане.
Никто не слышал её ночные рыдания в подушку, когда стены казались ближе, чем люди.
Никто не знал, что она засыпает, представляя, как исчезает.
В её телефоне было много неотправленных сообщений.
“Мне страшно.”
“Я устала.”
“Пожалуйста, просто обними меня.”
Но они оставались черновиками.
Как и она — черновик жизни, случайно вышедший в свет.
Вставка. От лица Лизы.
Она не писала Ане уже три дня.
Нет, не потому что не хотела.
Потому что боялась.
Каждый раз, когда открывала переписку — сердце начинало стучать слишком громко, пальцы замирали над клавиатурой.
Что сказать? Как? А если она опять молчит?
Это тишина убивала сильнее, чем любые слова.
Лиза не знала, как Аня.
Иногда казалось — лучше, иногда — хуже.
Было видно: что-то надломилось в ней.
Что-то такое, что не чинится словами вроде «держись» или «я рядом».
Однажды она видела её в кафе — Аня стояла за стойкой, улыбалась, говорила с каким-то мужчиной.
Смеялась.
И у Лизы тогда защемило в груди —
всё хорошо?
или это просто маска?
Именно это больше всего пугало.
Что Лиза не знала, где в Ане — правда, а где — выживание.
Она чувствовала, что теряет подругу.
Теряет кого-то очень важного.
Иногда она сидела на кухне ночью, держала в руках телефон, и набирала: «Прости, что я так долго молчала. Прости за всё.»
Но потом удаляла.
Слово «прости» становилось слишком маленьким рядом с тем, что происходило между ними.
Иногда она представляла, как просто приходит к ней домой.
Обнимает.
Молча.
Без вопросов. Без «почему».
Но она не знала, пустит ли Аня её обратно.
И от этой мысли в груди становилось холодно.