Спасение? Или все таки добив?
!!TW!!
Утро было серым. Даже солнце выглядело неуверенно, будто не решалось светить в это окно.
Аня проснулась на полу.
Одежда помятая. Губы сухие.
Тело болело — от холода, от усталости, от всего.
Телефон мигал на полу. Одно сообщение.
> Лиза:
Если ты жива, просто пришли точку. Только точку. Я не прошу больше ничего.
Аня смотрела на экран. Долго. Без мыслей.
Потом, почти машинально, открыла карту, поставила отметку. Отправила.
Через секунду — выключила телефон.
И снова легла.
Под пледом, в темноте.
Без эмоций. Без слёз.
Просто — пусто.
Лиза ехала в метро, сжав телефон в руках.
Когда пришло уведомление о местоположении, её сердце сжалось так сильно, что дыхание на мгновение остановилось.
ЖИВА.
ЖИВА.
Она вышла на станции, забыла купить воду, не ела.
Просто дошла до дома Ани и села у двери.
Как всегда.
Но сегодня — не ушла.
Ни через час.
Ни через два.
Ни к обеду, ни к вечеру.
Лиза сидела, прислонившись к стене.
Смотрела на дверь, как будто могла увидеть сквозь неё.
Губы шептали беззвучно:
— Я здесь…
— Я всё ещё здесь…
Иногда она вскакивала, стучала:
— Аня… ты слышишь?
— Просто… просто скажи мне хоть что-нибудь…
Но ответа не было.
Только лёгкий скрип пола — возможно, от её шагов. А, может, показалось.
Сумерки опустились.
Прохожие смотрели с любопытством. Потом — с жалостью.
А Лиза всё сидела.
С глазами, в которых отражалась одна мысль:
Я не уйду.
На следующее утро Лиза долго смотрела в ящик, где когда-то хранились воспоминания.
В самом низу — маленький брелок, выцветший от времени.
Ключ.
Запасной.
Тот самый, что она сделала в те дни, когда смеялись ночами и обещали быть рядом всегда.
Она держала его в руке долго.
Потом — поехала.
Дверь открылась с лёгким щелчком.
Запах в коридоре был густой, затхлый, как будто время здесь остановилось.
Пыль. Пакеты с мусором. Пустые бутылки. Еда, оставленная у двери, всё ещё стояла — нетронутая.
Лиза ступала осторожно, как по льду.
Глаза расширялись с каждым шагом.
Комната — как после катастрофы.
Одежда валялась кучами. Посуда с засохшими остатками еды. В ванной — кровь, на зеркале — разводы.
Запах алкоголя и сырости впитался в стены.
Это… она здесь живёт?
Выживает?
Погибает?
Лиза остановилась перед дверью в комнату.
Тишина.
Осторожно, почти беззвучно, толкнула её.
Аня лежала на кровати, спиной к двери.
Слишком измотанная, чтобы проснуться сразу.
Глаза были полузакрыты, в голове — вата.
Она не слышала шагов, не почувствовала чужого присутствия.
Пока не раздался скрип половицы рядом.
Она резко обернулась — взгляд мутный, испуганный.
И увидела… Лизу.
На мгновение — время остановилось.
Аня резко натянула на себя одеяло с головой.
Пальцы дрожали.
— Уходи, — прошептала она.
Так тихо, что едва ли это был голос.
Больше — выдох.
Изнутри.
— Пожалуйста… уходи…
Лиза стояла в дверях, не двигаясь.
Руки опустились вдоль тела.
Глаза блестели.
Она хотела сказать тысячу слов.
Спросить. Обнять. Закричать.
Но ничего не сказала.
Только сделала шаг вперёд.
Аня всхлипнула под одеялом.
— Не надо… не смотри на меня…
Тишина повисла между ними.
И только дыхание.
И только любовь, вина, страх, и две разбитые души — в одной комнате.
Лиза не сказала ничего.
Просто подошла к кровати и медленно опустилась на пол рядом.
Прислонилась спиной к стене.
Поджала колени, обняла их.
И заплакала.
Тихо. Без всхлипов.
Слёзы капали на джинсы.
Одна за другой.
Аня лежала, затаив дыхание.
Одеяло всё ещё укрывало её лицо, но она слышала каждую каплю этих слёз.
Каждый вдох. Каждую дрожь в голосе, который молчал.
«Зачем ты пришла? Почему… сейчас?»
«Почему именно ты…?»
Боль снова разрывала грудь.
Забытая, приглушённая — теперь она вернулась вместе с Лизой.
Та же старая боль, но уже с новой остротой.
Не только тоска. Не только вина.
Любовь.
Она всё ещё жива.
Аня вдруг осознала это с яркой, пугающей чёткостью.
Стоило Лизе появиться рядом — всё внутри неё вновь ожило.
Не радость. Не облегчение.
А пульс.
Нервы.
Желание спрятаться… и остаться.
Под одеялом она зажмурилась.
«Пусть уйдёт. Я не могу. Не должна…»
Но сердце билось громко.
Слишком громко.
Как в первый раз.
Лиза тихо прошептала:
— Прости… за всё.
И снова замолчала.
Аня не ответила.
Но сжала пальцы в кулаки под одеялом.
Так они и сидели.
Рядом.
Каждая — со своей болью.
Каждая — в тишине.
Но вместе.
Аня долго молчала.
Под одеялом — тепло, но липко.
Как будто всё внутри гнило, и только эта ткань могла скрыть разложение.
Лиза всё ещё сидела рядом. Плечи дрожали, слёзы медленно стекали по щеке.
Тогда Аня заговорила. Голос — сиплый, рваный:
— Уходи, Лиз.
Пауза.
— Просто… иди домой.
Лиза вскинула голову.
— Аня?..
— Я не хочу, чтобы ты была здесь, — чуть громче. — Не хочу, чтобы ты это видела.
Лиза попыталась дотянуться до неё, но Аня резко отпрянула, даже не высунувшись из-под одеяла:
— Я… грязная.
Слово сорвалось, как удар.
Тишина. Только их дыхание.
— Ты не… — начала было Лиза, но Аня перебила, громче, с надрывом:
— Я сказала — уходи!
В её голосе не было злости.
Была только боль.
Боль, замешанная на отвращении к себе.
Лиза застыла.
Что-то подсказывало ей — сейчас не стоит настаивать.
Но сердце рвалось к подруге.
Она встала медленно.
Глаза не отводила.
— Я не знаю, что случилось… — прошептала она. — Но если однажды ты захочешь рассказать… я приду.
Она подошла к двери.
Задержалась у порога.
Обернулась. Хотела что-то сказать.
Но Аня молчала.
Только спина под одеялом.
Сжатые плечи.
И полное молчание.
Щелчок двери.
Лиза ушла.
А в комнате осталась тишина.
И одна, глухая мысль, бившаяся в голове Ани:
«Я сама виновата. Я сама пошла туда. Я — мусор. Я это выбрала…»
Она зажмурилась.
Слёзы покатились по щекам, хотя она клялась себе больше не плакать.