грязь.
!!TW!!
(От лица Лизы)
Она давно не спала нормально.
Лёгкая бессонница перешла в привычку. Сначала — тревожные сны, потом — пустота. Ночами Лиза просто лежала, глядя в потолок, перебирая в голове всё, что когда-либо сказала Аня.
И всё, что не сказала ей в ответ.
Жизнь после Даниила напоминала руины.
Он исчез — как будто выдернули вилку из розетки. В один момент всё погасло.
Сначала — чувство свободы. Потом — тишина. И в этой тишине что-то внутри неё начало звенеть.
Она иногда писала Ане.
Нерешительно. Осторожно.
«Ты как?»
«Сегодня дождь такой, как в тот день, помнишь?»
Ответы были короткие. Сухие.
Но даже они согревали.
Она видела Аню в кафе. Через стекло.
Тонкая, бледная, будто прозрачная.
Лиза хотела войти, но не смогла. Сердце сжималось от вины.
Она чувствовала: что-то не так.
Слышала слухи — об алкоголе, о шрамах.
От общего знакомого знала про Антона.
И в груди росло это тяжёлое, липкое:
Я виновата. Я слишком долго молчала. Я всё сделала неправильно.
Но она боялась.
Боялась подойти, навязаться, снова навредить.
Она сама не знала, чего хочет.
Она всё ещё пыталась научиться жить, быть собой, доверять — хоть кому-то.
Но по ночам, лёжа в темноте, она всё думала об Ане.
Где ты? Ты в порядке? Ты меня ненавидишь?
Я скучаю. Я всё ещё скучаю по тебе.
Лиза долго стояла перед дверью.
Её пальцы дрожали — она держала бумажный пакет с тёплой выпечкой, которую взяла по дороге «просто так», будто это был обычный визит.
На самом деле она не знала, зачем идёт.
Извиниться?
Посмотреть в глаза?
Убедиться, что Аня ещё живая?
Внутри всё сжималось. Она представляла сто раз, как Аня откроет дверь: злая, разбитая, безразличная.
И всё равно постучала.
Шаги за дверью были тяжёлыми, будто каждый — через боль.
Щелчок замка.
Дверь приоткрылась.
Аня выглядела… не как раньше.
Бледная. Потухшая. Волосы спутаны.
В глазах — усталость, которую даже не пытались спрятать.
— Привет, — тихо сказала Лиза.
Аня молчала.
Просто смотрела.
Словно решала, стоит ли пускать призрак в дом.
— Я… — Лиза подняла пакет. — Принесла. Помню, ты любила булочки с корицей.
Молчание.
— Мне страшно за тебя, Ань, — наконец сказала Лиза. — Я знаю, я многое сделала не так. Я уходила, когда тебе было хуже всего. Я видела, как ты медленно исчезаешь — и всё равно молчала. И… если ты меня выгонишь, я пойму. Но мне нужно хотя бы попробовать.
Аня отступила вглубь квартиры, оставив дверь открытой.
Это не было прощением.
Это даже не было доверием.
Это был первый шаг.
Слабый, надломленный.
Но честный.
Лиза вошла.
Квартира встретила её тишиной и запахом дешёвого вина.
Лиза прошла на кухню — осторожно, как гость, которого не ждали.
Аня села за стол, не смотря на неё. Взгляд в одну точку. Руки сжаты в кулаки. Словно сдерживала нечто хрупкое и хищное одновременно.
— Хочешь чай? — спросила Лиза, пытаясь дышать ровно.
Аня не ответила.
Лиза поставила пакет на стол. Пошла к чайнику, включила его.
— Я знаю, ты не хочешь меня видеть. Но я не могла просто… знать и молчать. Я пыталась быть сильной, но… всё разрушилось. И теперь я просто хочу понять, что ты чувствуешь.
Тишина. Только щёлканье кипящего чайника.
— Я — дура, Ань. Я выбрала ужасного человека, отдалилась, и потом боялась. Боялась, что вернусь, а ты… больше не простишь. Или что я увижу, как сильно я тебя разрушила.
И тогда Аня резко встала.
— Заткнись, — прохрипела она. — Просто... замолчи.
Лиза обернулась. В груди сжалось.
— Ты хочешь знать, что я чувствую?! — голос Ани сорвался. — Я чувствую, что умирала рядом с тобой, а ты этого не видела! Я хотела, чтобы ты просто осталась, хоть раз! Чтоб ты посмотрела не мимо, а в меня! Я хотела, чтобы хоть кто-нибудь понял, как больно быть ненужной! Каждый раз, когда ты говорила о каком-то парне — у меня внутри всё... ломалось! Но я молчала! Я всегда молчала!
Она кричала.
Руки дрожали. Глаза — полные слёз. Голос срывался на хрип.
Но про любовь — ни слова.
— Я смотрела, как ты исчезаешь из моей жизни — и винила себя. Каждый день. За то, что не была достаточной. Что не удержала тебя. Что позволила тебе уйти к тому ублюдку, потому что не имела права сказать: «Останься». Я не имела права на тебя, понимаешь?!
Лиза не знала, что сказать. Она видела, как Аня рушится перед ней. Видела раны, о которых не знала. И понимала: сейчас — не время говорить. Сейчас — время слушать.
Аня села обратно. Вся дрожала.
Слёзы стекали по щекам, но она не вытирала их.
Лиза подошла ближе. Села напротив.
И только прошептала:
— Я здесь, Ань.
Если ты позволишь — я останусь.
Аня долго сидела, опустив голову, не двигаясь.
Плечи её вздрагивали едва заметно — она пыталась сдержать слёзы, но в какой-то момент просто перестала.
Лиза смотрела на неё и не узнавала.
Это была всё та же Аня — её подруга, её прошлое, её боль. Но что-то в ней навсегда изменилось.
Будто за это время Аня прошла сквозь шторм, в котором не выжил никто, кроме неё.
Лиза хотела сказать многое.
Хотела обнять. Попросить прощения. Объясниться.
Но понимала: сейчас слова — острые.
Она встала медленно, подошла, опустилась рядом на пол, не касаясь Ани. Просто — рядом.
— Я не уйду, — тихо сказала она. — Даже если ты скажешь, что не хочешь видеть меня.
Просто… позволь мне быть рядом. Хоть немного. Молча. Без обещаний. Без условий.
Аня никак не ответила. Только медленно вытерла слёзы тыльной стороной ладони.
Тишина казалась тяжелее любых обвинений.
— Ты не должна всё это нести одна, — снова прошептала Лиза. — Я не требую прощения. Но если ты когда-нибудь захочешь... поговорить. Или просто, чтобы кто-то сварил тебе чай — я здесь.
Она осталась на полу, прислонившись к стене.
Аня — всё ещё за столом, в полном молчании.
Минуты тянулись.
Тишина уже не казалась враждебной. Она была хрупкой, но честной.
Лиза чувствовала, как в этой хрупкости появляется что-то живое. Очень слабое, как росток сквозь камни.
Но всё-таки — живое.
Прошло, наверное, минут двадцать.
Молчание тянулось, как тугая струна.
Лиза уже начала замерзать, сидя на холодном полу, но не двигалась. Хотела дать Ане пространство. Хотела, чтобы она знала — она не одна.
Но Аня вдруг поднялась. Медленно, без резких движений.
Подошла к Лизе. Посмотрела сверху вниз. В этом взгляде не было злости — только усталость. Тяжёлая, хроническая, с тем привкусом, который оставляют слишком долгие бессонные ночи.
— Тебе нужно уйти, — тихо сказала она.
Лиза подняла на неё глаза.
— Я… я не хочу. Я…
— Мне нужно побыть одной. Правда.
Аня говорила ровно, почти без эмоций, будто выключила внутри всё, что ещё работало.
— Спасибо за булочки. И за то, что пришла. Но сейчас — мне нужно, чтобы ты ушла.
— Аня… — голос Лизы дрогнул. — Пожалуйста…
— Не сейчас, Лиза. Я не могу дышать, пока ты здесь.
Это не злость. Это защита.
Лиза встала. Словно медленно вытаскивала себя из ледяной воды.
— Хорошо, — сказала она, еле слышно. — Если ты когда-нибудь… если тебе станет плохо — ты можешь мне написать. Или позвонить. Даже если будет три ночи. Я всё равно приду.
Аня ничего не ответила.
Просто снова отвернулась и пошла вглубь квартиры.
Лиза постояла у двери, сжимая ладони в кулаки, потом вышла. Закрыла за собой тихо, почти неслышно.
На улице было прохладно.
Она шла по пустому тротуару и чувствовала, как что-то внутри неё снова ломается.
Но теперь — по-другому.
Теперь она знала: боль Ани — не пустое место, в которое можно ворваться. Это — территория. Охраняемая. Минное поле.
И если она действительно хочет вернуться в жизнь Ани, ей придётся ждать. И быть рядом — на расстоянии.
Следующие недели Лиза писала каждый день.
Иногда — по утрам, спрашивая, как спалось. Иногда — ночью, когда не могла уснуть сама.
«Я просто думаю о тебе.»
«Если хочешь — можем встретиться. Без разговоров. Просто кофе.»
«Я здесь, если что.»
Аня читала.
Не отвечала.
Лиза оставляла у двери её квартиры маленькие знаки: любимый йогурт, записку с цитатой, чёрную ручку, потому что знала — Аня любила писать ею в дневнике.
Всё это исчезало. Значит, Аня замечала.
Но между ними словно выросла стена.
Молчащая, неприступная.
Лиза звонила — Аня не брала трубку.
Однажды она пришла сама. Позвонила в дверь.
Секунда. Другая.
— Ань, это я… — голос был тихим, почти детским. — Я не прошу прощения, я просто… соскучилась. Можно?
Ответа не было.
Только шаги, удаляющиеся от двери.
Лиза опустила голову и отошла.
С каждым днём её чувство вины росло, как лёд под кожей.
Я разрушила её. И не знаю, как теперь сложить обратно.
Но она всё равно пыталась. Маленькими шагами. Никакого давления. Просто — присутствие.
Аня, тем временем, жила в обороне.
Каждый жест Лизы воспринимался, как угроза: вдруг снова уйдёт? Вдруг вернётся только затем, чтобы сломать ещё сильнее?
Она замыкалась. Держалась отстранённо. Писала в дневнике злые, горькие мысли.
«Хватит думать о ней. Она не для тебя. Она просто жалеет. Ты для неё — боль, которую она хочет искупить. Не любовь. Не выбор.»
И всё равно Аня ждала.
Ждала сообщения. Ждала шагов за дверью.
И ненавидела себя за это ожидание.
Она не могла сказать правду.
Потому что если скажет — это уже не забрать обратно.
А если Лиза отвергнет? Если рассмеётся? Если уйдёт навсегда?
Лучше молчать. Лучше гнить в себе. Но безопасно.
А внутри всё равно горело.
(От лица Ани)
Какая то старая знакомая пригласила Аню на тусовку, пообещав что будет весело, куча алкоголя и сигарет.
Придя на место она сразу же вошла в квартиру и попала в прихожую, она прошла вглубь квартиры и оказалась в зале.
Комната была тесной, громко играла музыка, с приглушённым светом и тяжёлым запахом дешёвого алкоголя и сигаретного дыма.
Аня уже давно ничего не чувствовала — только ватную лёгкость и туман, который окутал голову. Смех вокруг становился всё громче, чужие лица — всё размытее.
Кто-то предложил ей ещё. Она отказалась. Потом ушла в одну из комнат, закрыла дверь, легла на диван и просто закрыла глаза.
Она не слышала, как открылась дверь.
Она не поняла, когда чьи-то шаги подошли слишком близко.
Руки, запах перегара, глухой смех, приглушённый голос:
— «Да ладно, она сама сюда пришла»
а дальше — ею воспользовались.
Утром она проснулась в той же комнате. Вещи были на месте. Комната казалась будто прежней, будто ничего не случилось.
Но внутри всё кричало.
Она ушла, не прощаясь.
Шла по улице, будто не дыша. В ушах стоял звон, в горле — ком.
Всё, чего она хотела — исчезнуть. Раствориться. Стать невидимой.
Дома она зашла в ванную, заперлась.
Сняла одежду.
Вода текла.
Горячая. Обжигающая.
Она мыла себя снова и снова. С мылом, потом со щёткой. Кожа краснела, но ощущение грязи — не уходило.
Каждое прикосновение к собственному телу вызывало отвращение.
Каждая мысль — панический ужас.
Я сама виновата.
Я туда пошла.
Я позволила этому случиться.
Кто я теперь?
Она стояла перед зеркалом, не узнавая себя.
Лицо опухшее от слёз. Глаза — пустые.
И в какой-то момент рука потянулась к ящику под раковиной.
Лезвие. Спрятанное. Забытая привычка.
Аня долго смотрела на него.
Я ведь обещала себе. Я же держалась. Столько времени…
Она не кричала. Не плакала.
Просто аккуратно села на пол и приложила металл к коже.
Это было почти ритуалом.
Старым, знакомым. Единственным способом чувствовать хоть что-то.
После — пустота.
Она лежала в кровати, закутавшись в плед, как в панцирь. Телефон звенел. Несколько сообщений от Лизы. Одно — голосовое.
«Я просто… хочу знать, как ты. Пожалуйста, дай мне хоть знак.»
Аня выключила звук.
Не могла. Не могла даже читать.
Ты не должна меня видеть такой. Я сломанная. Грязная. Я ничего не стою. Даже твоего «привет».
Любовь к Лизе жгла изнутри.
Теперь она казалась невозможной. Запрещённой.
Ты не имеешь права кого-то любить, когда сама — мусор.
Аня отвернулась к стене и снова заплакала. Беззвучно.
Это была не истерика.
Это было — умирание.
Понимание, что жизнь закончилась и как раньше уже не будет.
Никогда.