вино и сигареты.
!!TW!!
Питер снова дождился. Тот самый вязкий, серый дождь, что льётся не сверху — а будто изнутри.
Аня не считала, какой сегодня день. Неделя, две, может, месяц прошёл с той сцены в ванной, с криком Лизы, с хлопком двери.
Она почти перестала возвращаться домой. Её квартира — пустая коробка, наполненная эхом и бутылками из-под вина.
Днём — сон. Ночью — крыша, вино, сигареты. Иногда кто-то кричал снизу, иногда мимо проходили такие же потерянные люди. Они не спрашивали, кто она. И она не спрашивала.
На телефоне — ноль сообщений.
Лиза молчала. Исчезла так же быстро, как появилась в её жизни заново.
И только иногда, когда было особенно тихо, Аня прижимала к губам ту самую чашку с мятным чаем, которую Лиза когда-то купила — и всё равно чувствовала, как внутри что-то болит.
Она не хотела умирать. Но жить — тоже не хотелось.
Аня лежала на полу, на старом покрывале, которое когда-то пахло домом. Сейчас — вином и сигаретным дымом.
Окно было открыто, дождь шёл мелкий, почти незаметный, но от него становилось холодно в груди.
Рядом — телефон. Без движения. Без света.
Она смотрела на него и думала: нажать? не нажимать? сказать всё? или лучше исчезнуть навсегда?
Что я сделала не так?
Почему она не увидела, как мне плохо?
Почему я всё испортила?
Может, я действительно больная? Может, Лиза права?
Может, эта "любовь" — это болезнь, которую надо выжечь из себя?
Она сжимала руками виски, будто могла выдавить эти мысли из головы.
Сердце било рвано, глухо.
Пальцы тянулись к экрану.
«Лиза, прости. Я…»
Нет. Стереть.
«Я всё испортила, но ты была для меня самым важным»
Снова стереть.
Она всхлипывала. Тихо, как будто боялась разбудить ночь.
Она не знала, что сказать. Не знала, что ещё можно спасти. И была уверена — даже если признается, Лиза либо отвергнет, либо испугается.
А вдруг я навсегда разрушу всё, даже это молчаливое "ничего"?
Аня легла на бок.
Телефон в руке. Экран светился.
Последний онлайн: сегодня, 22:43.
Лиза всё ещё где-то рядом. Просто не с ней.
И с этим знанием — самым простым, самым болезненным — Аня закрыла глаза. И будто стала легче. Или просто — пустой.
Аня устроилась работать в маленькое кафе недалеко от станции метро.
Смены — по десять часов. Усталость — физическая, живая, почти приятная. Можно не думать. Можно просто наливать кофе, протирать столы, улыбаться людям, у которых нет её боли.
Она приходила раньше, уходила позже.
Ночами — всё то же самое. Крыша. Сигареты. Вино. Но теперь — тише. Без слёз.
Просто… привычка.
Люди в кафе не задавали вопросов. Коллега по смене — парень с татуировками и скучающим взглядом — однажды заметил запах алкоголя от неё, но ничего не сказал. Просто сжал плечами, как будто это было нормально.
Она даже благодарна ему за молчание.
Иногда, между заказами, Аня выходила на улицу, прислонялась к стене и смотрела в телефон.
Нет новых сообщений.
Как ты, Лиза?
Ты ешь нормально? Он снова рядом?
Ты счастлива?
Ты вообще думаешь обо мне?
Она открывала их старую переписку. Пальцем проводила по экрану, будто так могла прикоснуться к той, прежней Лизе — смешной, живой, настоящей.
А потом — снова внутрь. Работать. Улыбаться. Слушать, как парень за стойкой рассказывает анекдот.
И считать минуты до перерыва, чтобы сделать глоток из термоса, где давно не чай.
Дни в кафе сливались в одно длинное, бесконечное «потом».
Аня перестала считать смены. Знала только: сегодня нужно быть здесь.
Подавать кофе. Протереть стол. Притвориться.
Улыбка на автомате.
Взгляд — рассеянный.
Мозг — в другом месте.
Лиза.
Каждый день она появлялась в мыслях. Иногда просто как имя. Иногда — голос. Или улыбка.
Иногда — как отсутствие. Это больно сильнее всего.
Антон — коллега с тихим голосом и добрыми глазами — начал задерживать взгляд дольше обычного. Иногда приносил кофе, сваренный «по-другому, попробуй». Иногда писал в начале смены: «Смотри, какая луна сегодня».
Он шутил. Предлагал вместе сходить в кино. Говорил, что ей идёт, когда она заплетает волосы в хвост.
Аня отвечала вежливо. Улыбалась. Благодарила.
Но внутри — тишина.
Сердце молчало. Оно было занято. Оно не отпускало.
Антон, кажется, понимал. Его улыбка со временем стала грустнее. Но он всё равно продолжал приносить ей кофе.
Аня жила между перерывами и вечерами на крыше.
Пила. Много. Часто.
Раны на руках становились привычкой. Не кричащей. Не на показ. Просто ритуалом.
Кровь — как доказательство, что она всё ещё чувствует.
Она не замечала, что похудела. Что круги под глазами стали синими. Что кассирша в соседнем магазине смотрит с тревогой.
Время стало мягким. Расползлось, как тень по полу.
И где-то глубоко внутри — тихое, липкое:
А если Лиза больше никогда не вернётся?
А если я ей уже не нужна?