маленькие изменения.
!!TW!!
Лиза изменилась.
Не сразу, нет. Сначала это были мелочи: другой стиль одежды — меньше цвета, больше чёрного. Меньше смеха. Новые сигареты, которые она курила молча, глядя в окно.
А потом — он. Даниил.
Я узнала о нём из сторис. Он старше. Из другого круга. Сильный. Красивый. Заставляющий всех вокруг замолчать одним взглядом.
Сначала она сияла. Писала мне: «Он особенный. Наконец-то кто-то, кто умеет любить по-настоящему».
Я не ответила. Только смотрела на экран и чувствовала, как в груди нарастает что-то странное — не ревность, нет. Опасение.
Они начали встречаться почти каждый день. Лиза исчезла — снова. На этот раз не на несколько дней. Месяцы. Она не звонила. Не приходила. Даже на мой день рождения просто написала сухое «поздравляю».
Я пыталась сказать себе, что это нормально. Что она счастлива. А я должна радоваться за неё.
Но счастье не оставляет синяков.
Первый раз я увидела их, когда мы случайно пересеклись в метро. Она была в тёмных очках, в капюшоне. Сказала, что плохо спала.
Второй раз — когда она пришла на пары с разбитой губой. «Упала», — бросила через плечо, и даже не посмотрела в мою сторону.
И тогда я поняла: она не просто ушла — она теряет себя.
Потом Лиза и вовсе пропала. Ни сторис, ни лайков, ни сообщений.
Я писала: «Ты жива?» — молчание.
Звонила — «абонент временно недоступен».
Она исчезла, как будто её вырезали из моей жизни.
Через две недели мне пришло одно сообщение:
«Прости. Мне нельзя с тобой общаться.»
Я перечитывала эти семь слов десять раз. В голове шумело. Сердце колотилось так, будто вот-вот сломается. Я пыталась позвонить — номер был заблокирован.
Мне нельзя.
Значит, он сказал ей это. Он запретил. И она послушалась.
Я ходила по улицам Петербурга, в которых нас было так много, и теперь не было совсем. Всё напоминало о ней. Скамейка у фонтана, где она впервые показала мне свой дневник. Кофейня на углу, где мы делили один чизкейк на двоих. И всё это теперь — будто чужое. Отнятое.
Прошло ещё два месяца.
До меня доходили слухи — от общих знакомых, от случайных разговоров в универе. Кто-то говорил, что Даниил её контролирует. Кто-то — что он поднимал руку. Кто-то — что она стала бояться выходить одна.
Я хотела вмешаться. Написать. Позвонить её родителям. Прийти к ней домой.
Но у меня не было права. Она сама выбрала молчание. Или её заставили.
И однажды ночью, в начале осени, я проснулась от звука.
Звонок.
Имя на экране — Лиза.
Я дрожала, когда поднимала трубку.
— Аня… — голос Лизы был сорванный, почти неузнаваемый. — Пожалуйста… приедь. Мне некуда идти…
Я не стала спрашивать. Просто взяла ключи и вышла.
Она сидела на холодных ступеньках старого дома. В худи, слишком большом, с растрёпанными волосами, руками, обхватившими колени. Я узнала её не сразу.
Когда она подняла глаза и увидела меня — лицо перекосилось, и она заплакала. Не тихо, не сдержанно.
Я подошла и молча обняла. Сильно. Словно чтобы собрать по кусочкам.
В такси она почти не говорила. Только цеплялась за рукав моей куртки, будто боялась, что я исчезну.
У меня дома я дала ей тёплую пижаму, поставила чайник, принесла плед. Она сидела на диване, растерянная и тихая.
— Он всё это время… бил меня, — наконец сказала она. Глаза были пустые.
— Запрещал писать, звонить. Говорил, что ты настраиваешь меня против него. Что ты... слишком на мне зациклена. Что мне без тебя будет легче.
Она замолчала. Я не перебивала. Только наливала ей чай и сжимала зубы от злости.
— Я сама во всём виновата, — добавила она чуть слышно. — Я выбрала его. Я тебя оттолкнула. Прости.
Я села рядом. Осторожно.
— Ты устала. Тебе нужно отдохнуть.
— Но ты ведь злишься? Ты должна злиться…
Я посмотрела на неё. Долго.
— Ты можешь остаться здесь, сколько захочешь.
Она вдруг накрыла мою руку своей и просто сидела так, молча.
И я не собиралась убирать руку, мне было приятно держать ее за руку.
Лиза осталась.
Сначала — на пару ночей. Потом — на неделю. А потом даже не пришлось договариваться: её вещи заняли половину шкафа, чашка с надписью «Не буди — укушу» появилась рядом с моей на кухне, и дом снова наполнился запахом её шампуня и случайных смехов.
Она восстанавливалась медленно. Иногда по ночам вскакивала в слезах, задыхаясь. Иногда целыми днями не говорила ни слова, просто лежала и смотрела в потолок.
Я была рядом. Не спрашивала. Варила суп, ставила чай, давала зарядку и тёплый плед. Я ничего не ждала. Просто была. Потому что не могла иначе.
Прошло два месяца.
И как-то вечером, когда я вернулась с работы, она уже сидела в прихожей, румяная, в новой юбке и с сияющими глазами.
— Я познакомилась с парнем, — сказала она, будто между делом.
— Мы были в парке. Он милый, спокойный. Не такой, как Даниил. Думаю, он хороший.
Я улыбнулась. Натянуто, но по-настоящему старалась.
— Здорово, — сказала я.
И с этого началось новое испытание.
Теперь она приходила домой и рассказывала, как он держал её за руку. Показывала переписки. Смеялась, вспоминая, как он сказал глупость на свидании.
А потом — как нож под рёбра:
— Ань, как ты думаешь, ему понравится, если я надену это платье?
Или:
— Ты же всегда чувствуешь людей. Скажи, он ведь не такой, как остальные?
Я кивала. Говорила, что всё хорошо. Что платье отличное. Что он, возможно, и правда другой.
А потом шла в ванную, включала воду погромче — и молчала, пока внутри всё не отпускало.
Это было как жить с любимым человеком и каждый день подталкивать её в чужие объятия.
Медленно. Точно. С улыбкой.
Я начала пить. Сначала немного — бокал вина вечером, когда Лиза уходила на свидания. Потом — чуть больше.
Иногда — просто чтобы заснуть. Иногда — чтобы не чувствовать.
Она не замечала. Или делала вид, что не замечает. А я научилась прятать бутылки в нижнем ящике комода и выдыхать мятной жвачкой.
Самое страшное началось ночью, когда она не вернулась. Просто не пришла. Написала: «Останусь у него».
Я читала это сообщение и смотрела на экран, как будто могла стереть реальность, если просто не буду верить в неё.
Я не плакала. Просто встала, пошла в ванную.
Долго смотрела на себя в зеркало. На растрёпанные волосы. На запавшие глаза.
Кто ты вообще такая? Что ты тут делаешь? Зачем ты живёшь этой жизнью, в которой тебя не выбирают?
Я взяла лезвие из старой бритвы. Руки не дрожали. Было как-то тихо внутри. Странно спокойно.
Не глубоко. Не опасно. Просто — почувствовать что-то ещё, кроме этой вязкой боли.
Потом — спирт. Перекись. Закатанный рукав. И ещё один глоток вина.
Наутро я была обычной. Чуть тише. Чуть спокойнее. Чуть дальше.
Лиза пришла, счастливая. У неё были цветы.
— Он сказал, что я — лучшая, — смеялась она, ставя букет в мою любимую чашку. — Аня, ты представляешь?
Я кивнула.
— Представляю.
А потом ушла в комнату и закрыла дверь.
Сжала рукав свитера, чтобы ткань не прилипала к свежей ране.
Аня пила уже каждый вечер. Не ради вкуса, не ради веселья — просто чтобы не думать.
Дешёвое вино, что-то покрепче — неважно. Лишь бы немело внутри.
Она научилась прятать пустые бутылки. Спрятала и себя — под шутки, под спокойствие, под усталость.
Лиза не видела. Не хотела видеть. Она приходила поздно, рассказывала, как они гуляли по крышам, как он читал ей стихи, как держал её за руку.
Аня слушала. И пила.
Однажды вечером она осталась одна. Лиза ушла на свидание.
Аня выпила почти всю бутылку, включила музыку, слишком громко, но ей было всё равно. Потом взяла аптечку. Лезвие.
Она уже не плакала. Просто резала — медленно, механично, аккуратно. Перекись, ватка, бинт. Как будто на автомате.
И тут за спиной — звук ключа. Щелчок.
Аня замерла. Обернулась.
В дверях стояла Лиза.
У неё в руках были пакеты, на лице — лёгкая улыбка. Она начала говорить:
— Я думала, ты спишь, но решила зайти с вкусняшками, мы же давно не…
Она замолчала.
Аня сидела на полу в ванной. Лезвие в руке. Красные пятна на бинте. Алкоголь в воздухе. Потухший взгляд.
Лиза уронила пакеты.
— Аня?..
Она подошла медленно, как будто боялась спугнуть.
— Что ты делаешь? — тихо. Не осуждающе, не злорадно. Просто — растерянно, испуганно.
Аня опустила глаза.
— Ничего. Всё нормально. Я… сейчас уберу.
Но рука дрожала. А бутылка на раковине всё выдала.
— Ты пьяная… — выдохнула Лиза. — И… ты режешь себя?
Аня не ответила. Только отвела взгляд.
И тогда Лиза впервые замолчала надолго.
Тишина в ванной была густая, как туман. Только капля крови скатилась с бинта и упала на кафель.
— Ты совсем с ума сошла?! — голос Лизы звенел, как разбитое стекло. — Ты пьёшь, ты режешь себя, и думаешь, я просто должна смотреть на это молча?
Аня сидела на полу, голая нога перебинтована, бутылка всё ещё в руке.
Она не отвечала.
Лиза металась по ванной, как будто не знала, куда деть себя.
— Я пришла к тебе, когда мне было плохо! Ты была рядом, да! Но что это? Это… это уже не забота. Это… безумие, Аня!
Аня подняла глаза. Спокойно. Уставше.
— Тогда уходи. Я не просила тебя спасать.
— Серьёзно? — Лиза рассмеялась — коротко, зло. — Ты думаешь, я смогу теперь просто уйти и забыть, как ты тут себя убиваешь?
— Да, — тихо сказала Аня. — Ты уже однажды ушла. Сможешь ещё раз.
Стук. Лиза хлопнула дверью.
С тех пор Аня не ждала. Она больше не пряталась.
Ночами она уходила на крышу соседнего дома. С дешёвым вином, с тонкими сигаретами, с худой курткой на голые плечи.
Смотрела на огни города и думала — сколько ещё таких ночей впереди. Сколько раз можно падать, прежде чем станет всё равно.
Питер снизу был как океан — холодный, бездушный, гулкий.
Она сидела на краю, курила, пила глотками, иногда плакала, иногда просто молчала, чувствуя, как ветер стягивает кожу.
Люди снизу жили, любили, смеялись.
А Аня — растворялась.