начало.
!!TW!!
Питер в тот вечер был особенно холоден, несмотря на май. Аня сидела на подоконнике, завернувшись в старый шерстяной плед, который пах детством и чаем с мятой. На улице мерцали огни, а в её голове крутилось одно: «Почему он?» Они были вместе с самого детства — дружба длиной в пятнадцать лет, первые секреты, первые влюблённости, клятвы навсегда. И теперь всё это стало пеплом после одного предательства.
Мы подружились в садике. Нас посадили за один столик, и с тех пор мы стали неразлучны. Лиза — шумная, весёлая, со льняными косами и бесконечной фантазией. Я — тише, с книгой в руках и вечно в раздумьях. Но именно эта разность сделала нас целым.
Наши мамы тоже подружились — мы стали почти семьёй. Лето на даче, Новый год вместе, общие праздники, семейные пикники, смешные фото, где мы в одинаковых платьях. Мы росли вместе, как сёстры. Я знала о ней всё. Или думала, что знала.
В начальной школе нас путали учителя — не из-за внешности, а потому что мы всегда были вместе. «Аня и Лиза», как одно имя. Вместе заходили в класс, вместе сидели за партой, вместе ели булочки на переменах и рисовали одинаковые домики с трубой и облаками.
На уроках Лиза часто хихикала, подсовывала мне записки с глупыми рисунками, а я пыталась быть серьёзной — и всё равно смеялась. Она вытаскивала меня из моей скорлупы, из книжек и размышлений, и я ей это прощала. Даже любила. Мы были настоящими.
В пятом классе мы пошли в один кружок — театральный. Лиза, конечно, тянулась к сцене, к свету, к вниманию. А я — больше к закулисью, к текстам, но всё равно ходила ради неё. Иногда нам доставались роли сестёр, и мы так вживались, что взрослые удивлялись, как можно играть с такой отдачей. Мы не играли. Мы и были сёстрами.
К восьмому классу появились другие компании, симпатии, какие-то новые интересы. Но мы держались вместе. У нас были свои ритуалы — ночёвки по выходным, чаепития с шоколадом, разговоры до рассвета. Она знала, кого я люблю, я знала, с кем она целовалась за школой. Всё было просто. Всё было правильно.
Иногда я ловила себя на том, что смотрю на неё слишком долго. Когда она поправляла волосы, заливалась смехом, примеряла что-то в магазине и вертелась перед зеркалом — я чувствовала, как внутри всё сжимается. Она была огнём, в который я тянулась, зная, что он обожжёт.
Однажды ночью, когда нам было по шестнадцать, мы устроили традиционную ночёвку у неё дома. Смотрели старые фильмы, ели попкорн, хохотали над какой-то ерундой. В какой-то момент свет был выключен, мы лежали под одним одеялом, и Лиза вдруг прошептала:
— Знаешь, если нас никто не полюбит, мы с тобой можем жить вместе. Будем старыми девами с котами.
Она смеялась. А я — нет. Я запомнила это до мельчайших деталей: как её дыхание щекотало мою щёку, как её рука была рядом, как сильно мне захотелось её поцеловать.
Но я только засмеялась в ответ. Привычно. Беззвучно крича внутри.
Каждый раз, когда она говорила: «Ты — моя самая родная», я улыбалась. И каждый раз эта улыбка была как маска, за которой пряталась боль — тёплая, сладкая, тихая.
Я не знала, как жить с этим чувством. Но я знала, что если скажу ей правду — потеряю всё.
С шестнадцати у Лизы начались «серьёзные» отношения. Парни приходили и уходили — шумные, самоуверенные, в кожаных куртках и с гитарами, спортсмены, ботаники, даже один студент. С каждым новым увлечением она будто чуть-чуть отдалялась от меня.
Сначала это были просто отменённые планы. Она обещала прийти ко мне на выходных, но писала в пятницу: «Сорри, мы с Игорем идём в кино. Ты ж не обидишься?»
Конечно, нет. Я не обижалась. Я сидела дома одна, пила чай и пыталась не смотреть на телефон.
Потом — всё реже отвечала на сообщения. «Прости, с Вовой целый день вместе, я забыла!» — с тысячей смайликов.
Потом она даже перестала рассказывать. Я узнавала о её новых парнях от других.
Она всегда возвращалась. Иногда. С разбитым сердцем и заплаканными глазами, звонила посреди ночи:
— Ань, можно я приду?
И я всегда говорила: да. Всегда.
Она приходила, ложилась рядом, засыпала, крепко держась за мою руку, как в детстве. А утром снова исчезала — к нему, к новому, другому.
Я мучилась.
Я задавала себе вопросы, которые боялась озвучить вслух: если бы я была парнем — она бы осталась? Если бы я решилась рассказать ей — она бы отвернулась?
Иногда мне казалось, что она знает. Чувствует. Но боится признать. Или не хочет. Или просто не любит.
И это было хуже всего — не знать, было ли между нами хоть что-то взаимное. Или это только моя иллюзия, которую я вырастила сама.
Иногда я всерьёз думала, что со мной что-то не так. Не просто «влюбилась не в того», а по-настоящему — больна.
Сидя в своей комнате, я смотрела в потолок и повторяла про себя: «Хватит. Это неправильно. Она — твоя подруга. Это всё нужно вырвать с корнем, срочно. Пока не поздно.»
Я пыталась сама с собой разговаривать, как врач с пациентом.
«Это просто гормоны. Просто близость. Просто зависимость от человека, с которым ты выросла.»
Я вбивала себе в голову, что это не любовь. Не может быть. Так не должно быть.
Брала тетрадь и пыталась выписывать всё — чтобы вынести наружу. Писала:
«Я не люблю её. Я просто привязана. Я просто хочу быть нужной. Это лечится.»
И ставила точки, как диагноз. Как приговор.
А потом она звонила. Просто чтобы спросить: «Ты помнишь, как мы с тобой в третьем классе бежали из школы, потому что не хотели на музыку?» — и я слышала её голос, смех, — и всё рассыпалось.
Все точки, все слова, все «лечится» — становилось пеплом.
Потому что я снова чувствовала это жгучее, нежное, невозможное — и уже не знала, чего хочу больше: вырваться из этой любви или остаться в ней навсегда.
Глава 1. Конец
Мы просто перестали быть мы — и никто из нас не понял, в какой именно момент.
Я решила отстраниться. Просто... исчезнуть на пару дней. Не отвечать на сообщения, не подходить к звонкам, не искать встречи. Думала: если перестану видеть её — станет легче.
Сначала было даже похоже на победу. Утром я не заглядывала в её сторис, не заходила в переписку. Занималась своими делами. Читала. Много думала.
Но на третий день тишины я почувствовала, как внутри что-то ноет — противное, липкое, как тоска по дому, которого у тебя больше нет.
На четвёртый день Лиза пришла. Без звонка. Без предупреждения.
— Ты что, злишься на меня? — спросила она сразу, стоя в дверях моей комнаты, с растерянным выражением на лице.
Я отвела взгляд.
— Нет. Просто... много всего.
— Я что-то сделала? Аня, скажи. Если я виновата — скажи.
— Ты не виновата, — сказала я слишком быстро. — Просто я... устала. Мне нужно побыть одной.
Она сжала губы, словно хотела что-то сказать, но передумала. Постояла. Потом кивнула и вышла. Без скандала. Без обид. Только тишина осталась после неё — звенящая, давящая, как недосказанная правда.
После этого мы почти не общались. Только редкие реакции на сторис. Неловкие «привет» в коридорах универа. Как будто между нами выросла стена — тонкая, прозрачная, но непроходимая.
И я знала: она думала, что это её вина. А я — всё ещё винила себя.
Две девочки, смотрящие друг на друга через стекло, но слишком испуганные, чтобы постучать.